Читать книгу Божественный цикл и Ангельская серия - Надежда Волгина - Страница 4

О жизни, полной на земле надеждой

1. О жизни надежды на земле

***

И надежду тоже нужно иногда воспитывать…

– Где же матерь твоя, надежда?

– Не знаю, – вздохнула та. – А я должна знать?

– Вот вера, например, знает. И что-то мне подсказывает, что она у вас ней у обеих общая.

– Как же так? Разве может такое быть? Мать же у каждого только одна…

– Можешь это называть «иметь брата или сестру». В человеческом, людском мире это так, но то пока не так важно. Да и ты ещё лишком слаба и не окрепла в должной мере.

– Я крепкая. Вон как легко…

– Не в этой крепости дело, не спеши, не гони ты так. Притормози и лучше аккуратнее на поворотах. Это я тебе как зрелый и более старший говорю.

– Ну не такой уж ты и старый, – она задорно улыбнулась. – Всего на пару сотен лет старше меня.

– А разве этого недостаточно? – он тоже невольно улыбнулся, глядя на неё.

– Кому как. Но мы же бессмертны разве нет? И ты не ответил мне на вопрос о матери.

– Я сам задал тебе его.

– Я же сказала, что не знаю. Откуда мне знать?

– Ты должна чувствовать, попробуй.

– Я не умею, я не знаю как.

– «Не знаю», «не умею», – передразнил он её и вздохнул. – Я хоть чему-то тебя успел научить?

– Угу.

– Не буду даже спрашивать чему, – он лишь устало махнул рукой.

– Почему?

– Почему, почему. Почаще бы ты задавала себе подобные вопросы. Тебе нужно научиться.

– Тогда снова – почему?

– Может быть, здесь уже больше подходит «зачем»?

– Тебе виднее, – она тоже пожала плечами, копируя или пародируя его.

Он сделал вид, что не заметил, а может и правда не обратил внимания – уж больно задумчивым казался его вид со стороны.

– Вот ты говоришь, «не знаю», «не умею», «не могу», «не хочу», «не буду». А задумывалась ли ты, кто ты есть, почему тебя так зовут? И о матери твоей я не зря тебя спросил. Так же, как и сестре твоей названной.

– Вере, – она нахмурилась.

– Помнишь значит, это уже хорошо. Вы скоро, без сомнений познакомитесь. Но только коогда ты будешь готова.

– А она, вера то есть, готова?

– Вот так всегда ты бежишь и не успеваешь. Остановись, надежда, подумай, прошу.

– Ну хорошо, – она по-прежнему ждала от него объяснений.

– Ох, – он вздохнул, поняв, что последняя его попытка добиться от неё ответов, пока успехом не венчается. – Что ж… Если коротко, то ты должна дарить.

– Кому дарить? – недоумение явственно читалось в её вопросе, который он пока решил оставить без ответа.

– Ты знаешь значение слова «дар»?

– Это когда тебе что-то дают и ничего не просят взамен, да?

– Это лишь одна сторона. Но дарить можешь и ты.

– Как это? – надежда явно недоумевала.

– Ну тебе же дарят, отдают, значит, безвозмездно. Почему ты не можешь сделать того же для другого или других?

– Не знаю, я привыкла, что…

– Привычка – вот слово, что ты хорошо усвоила. Пора отвыкать.

– Но я не…

–…не хочу, не буду. Мы проходили с тобой это пять минут назад. Почему наши уроки тебя ничему не учат? Я всё жду и жду, когда ты будешь готова.

– Не буду спрашивать у тебя к чему.

– Вот чего-чего, а этого у тебя быть не должно, – он покачал головой. – Ни упрямства, ни вредности, ни своеволия. Иначе ты не сможешь.

– Ну говори же уже наконец, – она опять вздохнула, и он с радостью понял, что она наконец готова слушать.

– Суть твоего дара в том, чтобы делиться. Самым лучшим, что у тебя есть, ничего не прося взамен. Я знаю, однажды ты сможешь и поймешь в полной мере то, о чем я сейчас говорю. Но пока ты должна готовиться и усердно учиться. Я мир тоже не за один день построил.

– Я слышала о нём, – в её голосе слышался восторг. – Покажешь мне его?

– Однажды ты окажешься там.

– Правда? – удивление напополам со страхом вырвалось из недр её сердца.

– Да, – он кивнул. – Когда мир будет готов. Точнее, когда я закончу то, что начал, и он предстанет перед моими глазами таким, каким был задуман изначально. Для этого нужны люди.

– Я помню, помню, – она всё больше оживлялась. Видимо, разговор задевал её за живое. – Ты говорил в самом начале. Ещё человеки их называл.

– В начале, – он улыбнулся, вспоминая, какой нелегкий путь приходится проходить тем, кто с чего-то начинает. – Да, это всё они. И ты познакомишься с ними. Более того, надеюсь, что вы станете большими друзьями.

– Правда? – в силу ещё довольно молодого возраста (всего каких-то пара сотен лет!) она не считала нужным сдерживаться в выражении своих эмоций.

– Истинная. Только ты знаешь, я надеюсь, что значит дружить?

– Конечно, – она кивнула. – Это…ну когда, – слова никак не приходили под определение того, что она чувствовала и знала, но высказать всё никак не могла. – Это сложно сказать.

– Да, – он снова улыбнулся. – Я не прошу говорить. Мне достаточно того, что ты чувствуешь и понимаешь, чего от тебя хотят.

– Я понимаю, – серьезный и совсем взрослый кивок.

– Я помогу тебе. В дружбе тоже ключевое слово «дарить». Дар, понимаешь? Это непросто и не все подобное умеют, но нужно учиться, – он тоже стал серьезным. – Когда мир будет готов и на нём появится жизнь, ты тоже должна быть готова. Это случиться совсем скоро, поэтому постарайся. Откровенно скажу: миссия у тебя непростая и задача не самая легкая, даже для меня.

– Что мне нужно будет делать? – раньше они никогда не говорили о подобном, но и для этого пришло своё время.

– К тебе будут часто обращаться, искать утешения, помощи, поддержки. Ты должна слышать зов, а лучше быть рядом всегда и со всеми. Это трудно и не всегда получается…

– Но ты же можешь? Ты всегда рядом со всеми нами. Значит, и я смогу. Ты же мой Учитель.

– Да, – ласково произнёс он, добавив про себя: «И отец». Его умиляло, как быстро вырастают его творения и становятся совсем взрослыми, мужественными и крепкими, готовые брать и делить с ним тяготы мира. В том числе и новосозданного.

– Но в чём трудность, я не совсем пока ещё понимаю… – извиняющийся голос пробивался сквозь ещё не успевшую уйти до конца уверенность.

«И всё-таки ребёнок», – подумал он и продолжил:

– Потому что люди не всегда будут готовы принимать дары.

– Но как же так? – она в недоумении смотрела на него. – Это же так здорово, когда тебе дарят. И не просят при этом ничего.

– Им сложно в это поверить. Таково их устройство и природа, в этом нет и не будет твоей вины. Но тебе нужно стараться и никогда не отчаиваться, видя, что что-то идет не так. Ты должна черпать силу в себе и во мне, Создателе твоем, если понадобится.

– Я всё же не понимаю… – жалобно протянула она.

– Ну хорошо. Хорошее и светлое подчас не так заметно. Его укрывает темнота. Так нужно, и это сложно объяснить, но на самом деле это суть одного. Ты понимаешь, о чем я?

– Понимаю.

– Хорошо, – ответил он, удовлетворенный тем, что может продолжить. – И когда не видишь, думаешь, что этого нет. Но это не так. И только когда темнота заползает в самое сердце, пробирается в самое нутро души, вспоминается, что радость есть, и счастье, и любовь. Ты же знаешь их?

– Да. Мы с ними говорим подолгу вместе и нам хорошо. Дружба говорит, что всё она устроила.

– Отчасти она конечно же права. Так вот и ты, надежда, в такие моменты тоже вспоминаешься, так же, как и сестра твоя, вера. Ты даришь свет и всё доброе и светлое, что живет и дышит под моим началом и руководством. Без тебя они редко проявляются. Им трудно пробиться.

– Но как же…

– Ты открываешь дорогу. Ты проводник света, поэтому ты и должна быть всегда рядом, чтобы ярко освещать путь, по которому придется идти. У каждого он свой. И много дорог будет на этом свете, но каждая должна быть под твоим присмотром. Не вмешивайся сама, не будь навязчивой. Да ты и не умеешь, – он взглянул на неё. – Просто будь рядом и не забывай слушать души. Они призовут тебя в свой час.

– Но как же я услышу и как пойму, что нужна очень-очень прямо здесь и сейчас?

– Иногда ты будешь слышать лишь шепот, иногда молитву громкую и страстную или усталую от житейских тревог и невзгод. А иногда это будет крик яростный и сокрушительный. И вот с ним нужно быть аккуратнее. Очень важно не перейти грань, не дать уйти от света в окончательный мрак. Они, к сожалению, и этому подвластны.

– Кто? Люди?

– Они милые. И крепко запомни: ты нужна. Всегда.

– Но что мне нужно будет делать?

– На сложные вопросы всегда находятся простые ответы: просто будь рядом.

***

«Не беспокойтесь, я знаю»

Из неё вышла надежда. Ушла, и даже крошек не остался след. Так думала она, в сотый раз повторяя себе: «За что, Господи?». Господь же ответил на её молитвы.

– Извините, вам плохо? – к ней подошла хорошо одетая женщина и дружески улыбалась, ожидая её ответа.

– Нет, спасибо, всё хорошо, – её губы сами собой сложились в суровую нитку, крепко запирая внутри то, что так просило выхода наружу.

– А мне кажется, что вам всё-таки нужна помощь.

Разговор происходил посреди оживленной улицы, около небольшого магазинчика, где женщину, собственно, вновь настигли терзающие душу сомнения и невеселые мысли.

– Присядем? – незнакомая женщина указала на небольшой каменный выступ и мягко взяла её под локоть. Она безропотно последовала следом, даже не удосужившись поинтересоваться, кто эта таинственная незнакомка и можно ли ей вообще верить. Москва, знаете ли.

– Садитесь вот сюда, – женщина похлопала рукой по теплому камню, указав на место рядом с собой. – Что же у вас случилось?

– Вам и вправду интересно? – с сомнением в голосе протянула она. Её душа всё ещё пребывала в неверии от того, что кого-то в мире могут интересовать чужие проблемы.

– Ну я же спросила, – невозмутимо ответила ей незнакомка, – значит, и вправду интересно. Она практически повторила её мысленные слова.

– Я не знаю, с чего начать, – она всё-таки решилась.

– Начните с главного. Так, как правило, бывает легче. Мне это помогает, – для полной убедительности добавила она.

– Здесь всё главное, – закрыв глаза, она вдруг горько зарыдала. Эмоции, больше несдерживаемые ничем и открывшиеся от простого сочувствия совершенно незнакомого человека, ринулись на свободу безудержным потоком. – Мой ребенок, понимаете. Я его потеряла… – пришлось смахивать руками набегающие слезы.

– Понимаю, – лёгкий кивок головой.

– Нет, не понимаете, – она почти кричала, порываясь встать на ноги, но незнакомка мягко ее удержала. Женщина как-то вся обмякла.

– Понимаете, – снова начала она, и было понятно, что понимание ей сейчас необходимо больше всего. – Я сама его отдала, – вздохнула она и посмотрела в глаза незнакомке, ожидая найти там осуждение, презрение или жалость.

Но та лишь молчала, ожидая, когда та продолжит говорить.

– Я не знаю, как такое сказать незнакомому человеку. Знакомому, правда, тоже.

– Вы не стесняйтесь, говорите, как есть. Правду трудно скрыть, да и ни к чему, знаете ли.

– Знаю, – неожиданно для самой себя согласилась она. – Я его оставила, и эту правду уже не изменишь.

– Вы написали отказ, – мягко уточнила собеседница.

– Да, – кивнула женщина и снова зашлась слезами, вспомнив, что успела сделать несколькими часами ранее. – Но он же такой хорошенький, такой хрупкий. Как он выживет в этом мире?

– Мы все рождаемся такими, – заметила незнакомка.

– Нет, – упрямо мотнула головой та. – Он особенный, вы не видели его глаза. Она вдруг замолчала, словно вспоминая о чем-то. Видимо, о том, что уже нельзя было вернуть.

– Тогда почему вы его оставили? – незнакомка била в самую цель, суть того, к чему она так осторожно подбиралась, но не могла пока решиться высказать вслух.

– Я давно так решила, – бесцветным и уставшим голосом проговорила женщина. – Ещё когда он был маленьким, совсем крошкой внутри меня. Ему так будет лучше, я уверена.

– Вы успели решить всё за еще неродившееся дитя? – удивленно заметила её собеседница.

– Я мать, – запальчиво проговорила она, – мне виднее.

– Ну сейчас уже не мать, – чуть в сторону, почти шепотом произнесла незнакомка и, уже обращаясь непосредственно к женщине, поинтересовалась: – Но сейчас вы почему-то так больше не думаете?

Удивляясь способности собеседницы выискивать точные вопросы и без стеснения задавать их прямиком в лоб, женщина неуверенно проговорила:

– Кажется, нет. А затем чуть более уверенно: – Нет.

– Что же изменилось за эти неполные два часа?

– Мысли, – женщина вздохнула и опустила глаза. – Они изменились. Стали более радужными что ли. В конце концов многие живут и как-то справляются, и чем я хуже? И ребенок мой чем хуже?

«Вот ты и снова называешь его своим…».

– А вы не думали, что подобные мысли были с вами всегда, но вы боялись дать им… эммм, ход? Боялись, что в силах ваших принять более трудное для себя решение? Что вы сможете наконец бороться?

– Вы думаете? – с сомнением покосилась на нее женщина.

– Уверена, – кивнула та. – Понимаете, мысли они же у нас в голове совсем разные: и грустные бывают, и плохие, и слабые, и сильные. Главное, не идти у них на поводу, а делать то, что говорит сердце. Оно свободно от мыслей, в отличие от головы.

– Вот вы говорите и как-то легче становится. Я как будто снова верить начинаю…

– Да, – невольно улыбнулась собеседница, а про себя подумала: «Делаю попутно ещё и твою работу, дорогая сестренка». Вслух же она произнесла: – Верить нужно обязательно. А еще надеется. Не забывайте о них. Также, как и о любви. Она сейчас нужна и вам, и вашему малышу.

– Спасибо, – машинально отозвалась на пожелание женщина, и вдруг, спохватившись, воскликнула: – Но как же теперь, куда мне идти? Я же не верну ничего уже.

– Всё можно однажды исправить, – её всё также мягко вернули к действительности. – И это должно быть вас, – она кивком указала на сумку, лежавшую на коленях у женщины. Из неё доносилась переливчатая мелодия. – Ответьте же.

Только посмотрев на номер звонившего, женщина невольно сморщила лицо, но, не решаясь ослушаться непререкаемого тона собеседницы, ответила на звонок.

– Да, баба Мань, что? Нет, я неподалеку, что случилось? Объясни мне, пожалуйста, толком. Как не по-христиански? Что ты сделала? Пошла к заведующему? Заявление моё порвать? Но, баб Мань, как же… Как воспитаем? Не нужно две ставки, баб Мань, миленькая… – из глаз её снова полились слёзы, только теперь они были чисты, прозрачны, а ещё легки. Так очищается порой человеческая душа.

Незнакомка улыбнулась, глядя на представшую перед ее глазами картину, подняла глаза к небу, прошептала еле слышное «спасибо» и легко соскочила с теплого камня на землю. Отряхнулась. Женщина тем временем быстро завершала разговор, видимо решив, что на месте она разберется быстрее.

– Спасибо, спасибо вам, – горячо шептала она, сжимая руки своей собеседницы. – Вы даже не представляете…

– И не за что говорить мне спасибо. Чуть помолчав, незнакомка добавила: – Хотя лучше все же будет вам сказать «пожалуйста». Но вы все сделали сами. Мысли помните, – она дотронулась до своей головы.

– Да, да, – женщина завороженно смотрела на незнакомку, не в силах отвести взгляд. Ей вдруг почудилось что-то ангельское божественное во всем облике, жестах и словах своей недавней собеседницы. Она поймала себя на мысли, что сейчас легко смогла бы согласиться на любую просьбу и предложение своей недавней собеседницы.

– Ну тогда я пойду? Удачи вам и вашему малышу!

– Спасибо, – машинально произнесла она, вновь погрузившись в собственные мысли, но, неожиданно опомнившись, вдруг громко сказала: – Извините, я даже не спросила вашего имени?

– Надежда, – махнула рукой та.

– А меня… – начала было та, но Надежда не дала ей договорить.

– Не беспокойтесь. Ваше я знала изначально.

И легкой походкой, не оборачиваясь в сторону явно растерянной и оставшейся недоумевать женщины, Надежда заспешила ко входу в московское метро…

***

О мужчине и стуке

Надежда-невежда и в этом подчас ее большая сила…

– А кто вам сказал, что надежда и вовсе существует?

– Но как же это? – недоуменно произнесла она.

Разговор происходил в одном из московских баров, куда уставшая после праведных трудов дня Надежда заскочила на огонек.

– А вот так, – лениво протянул незнакомый мужчина, который тоже сидел за барной стойкой явно не первый час, но почему-то не пил, вертя в руках стакан с плескавшейся на самом донышке незнакомой жидкостью. Бармен в разговор не вмешивался.

Как их дискуссия успела прийти к такому прозаичному вопросу, Надежда не помнила. Но вопрос о собственном несуществовании её очень даже заинтересовал.

– Ну кто-нибудь когда-нибудь её видел? – мужчина пожал плечами и всё же отпил последний глоток, решив не оставлять тот в одиночестве. – Вот я, например, нет.

– А вы всегда верите только в то, что видите? – разговор с совсем незнакомым мужчиной начал все больше занимать её.

– И слышу тоже, – охотно подтвердил тот.

– Интересно, – она помешала ложечкой кофе, уже давно успевший остыть, и произнесла: – И в радость вы, значит, не верите, и в любовь, и в счастье?

– Ну почему же, – с сомнением в голосе, произнес он, чуть помолчал, а потом добавил: – Хотя я их не видел, но чувствовал же.

– Именно, – удовлетворенно кивнула Надежда. – Чувства-то вы изначально в расчет не брали, а они-то и есть самое главное.

– То есть как это главное? – опешил тот.

– А вот так, – Надежда всё больше распалялась, в голосе её чувствовалась неподдельная страсть. Даже бармен невольно заслушался, отложив полотенце, которым до этого начищал и без того сверкающие стаканы. Ему до такого красноречия было далековато.

– Вы думаете, головой живете, сознанием, разумом. Да ничего подобного. Здесь, – она коснулась области сердца, – принимаются все решения. И только после этого поступают сюда, – она дотронулась головы мужчины.

Его глаза все больше расширялись, с благоговейным ужасом взирая на почти незнакомую даму, решившую вдруг неожиданно рассказать всем им о тайнах мироздания и об устройстве собственного организма.

– Кхмм, ну допустим, – не решился он с ней спорить. Бармен тем временем озабоченно трогал свою голову. Надежда между тем продолжала.

– Только процесс этот проходит незаметно, не все его чувствуют. Вот и кажется вам, вернее, нам смертным, что разум управляет нами, что мы над чем-то властны. А на самом деле… – она махнула рукой.

– А на самом деле? – эхом откликнулся он. Мужчина, по-видимому, не собирался так просто упускать суть ее повествования. – Как на самом деле?

– Вот вы говорили нет надежды. Не видите вы её, – это тема без сомнения задевала её больше других. – А она же жива, она же ждет всё там же, – рука снова легла на область сердца. Надежда на секунду замерла, прислушиваясь. Её не билось, она сама была одним сплошным сердцем. Но вдруг её осенила внезапная мысль. Она решила говорить с мужчиной на одном языке. – Послушайте.

Мужчина также приложил руку к своей грудине и, судя по всему, прекрасно слышал отчетливый характерный звук: тук-тук, тук-тук.

– Вы же говорили, что верите тому, что слышите? – с чуть заметной усмешкой заключила она. – Так вот, слушайте.

Казалось, весь бар на секунды замер, став одним сплошным грохотом из «тук-тук-тук-тук». И мужчина, казалось, был удивлен, даже более того, растерян. Нет, он и до этого знал, что бьется у него внутри, знал примерную анатомию, но сейчас звук был каким-то иным. Более осознанным что ли.

– И теперь-то вы слышите? – мягко произнесла Надежда, заглядывая ему прямо в глаза. Он снова удивленно посмотрел на неё. – Это же не просто стук, это голоса. И каждый из них звучит по-своему, понимаете? Мужчина кивнул.

– Да, они сливаются в большой многоголосый хор, но все же каждый из них самодостаточен и отделен от остальных. Тут есть и голос счастья, радости. И голос любви, конечно. И даже надежде во всем этом шуме-гаме нашлось место, – она невольно улыбнулась. – Видите, как важно научиться слышать.

Он снова молча кивнул, по-прежнему не произнося ни звука. Теперь он внимательно слушал то, что творилось у него внутри, и думал над словами этой странной и почти незнакомой женщины. Она же тихонько спустилась с барного табурета, оставила замеревшему бармену деньги за кофе и двинулась в сторону выхода…

***

«Звоните. Надя-надежда»

Короткое: «Звоните. Надежда» – и номер телефона. Большее ничего. Она решила позвонить, потому что терять уже было нечего, а обрести хотелось. А вдруг и правда на том конце провода ей ответит Надежда или надежда? Да, она знала, что существует такое женское имя, но в ближайшее её окружение состояло преимущественно из Тань, Кать, Свет и Наташ. Она взяла трубку.

Новый год, время чудес. Так было в детстве, и она хотела, чтобы и сейчас было точно также. Ну не в точности, но хотя бы похоже. Но три года подряд всё как-то не складывалось. Вроде и готовилась по всем правилам: и дела завершала (в Новый год без долгов), и убиралась (с чистым домом), и отношения ненужные отбрасывала (и с не менее чистой совестью), а чего-то все равно не хватало. «Нужно позвонить. Попалось же мне на глаза это объявление, значит, кому-то это было нужно», – и тут же поправила себя: – Мне, кому же ещё, – это она произнесла уже вслух.

– Алло. – Да? – Надежда? – Да. – Я не знаю с чего начать. – Я узнала вас. – Правда? – Конечно. Вы же должны были позвонить? – Да, должна была, и довольно давно. Но только сейчас нашла ваш номер. – Ничего страшного, бывает. Я в любом случае рада вас слышать. – Я тоже. Вы даже не представляете насколько…

***

Надежда всё видела и всё равно страдала…

Надежда страдала. Не то чтобы ей чего-то не хватало, просто было как-то грустно, среди людей это зовется «не по себе». И не могла она себе объяснить причину этому, понять и попытаться устранить. Ведь для этого все устроено? Все наши поиски и попытки, желания понять… Вот и она страстно желала. Хотя, казалось, не характерно это для Надежды, но разве будешь разбираться с этим теперь, когда тебе так плохо. Пришла сестра Вера.

– Тебе что-нибудь нужно? – осторожно поинтересовалась она, видя, что та лежит, отвернувшись лицом к стенке и не подает маломальских признаков жизни. По крайней мере, так казалось со стороны.

– Нет, ничего не нужно, – Надежда вздохнула. – Просто, пожалуйста, уйди.

– Я не могу оставить тебя в таком состоянии, – тихо ответила Вера. – Тебе же что-то нужно, и я хочу понять что.

– Неужели? Я бы, наверное, сама тебе сказала, если бы знала. Если бы только знала…

– Не знаю. В своей жизни я больше видела тебя молчаливой и тихой. Ты никогда ничего не просила и всегда была рядом. И со мной, если мне это было нужно.

– Да, так было, – задумчиво проговорила та. – Может стоило начать говорить ещё тогда, как думаешь? Ты ведь тоже молчишь, и я не знаю, о чем. Даже сейчас здесь, сидя передо мной.

– Я думаю о мире, – улыбнулась Вера. – Впрочем, как и всегда. Мне всегда приходится о нем думать. Но тебе тоже, ты же знаешь.

– Да, – Надежда поежилась словно от холода. – Может стоит думать о нём меньше, как считаешь?

– Не нам это решать, ты это знаешь. Не в нашей подобное власти. Мы и над собой не властны.

– А я хочу, – со всей страстью, на которую был ещё способен голос, прошептала она. – Я хочу наконец чувствовать, а не принимать чувства и давать утешение даже тем, кому это совсем не нужно. В чем смысл? Только дарить, ничего не прося взамен, молча слушать и потом уходить. Когда становишься не нужна.

– Ты всегда нужна, – мягко поправила её Вера.

– Это неправда, – упрямо воззрилась на неё Надежда.

– И я нужна, – также упрямо возразила ей Вера.

В тишине они смотрели друг на друга, не находя больше слов. Между ними слова всегда были лишними. По крайней мере, им так казалось до сегодняшнего дня.

– Что случилось? – Вера аккуратно подбиралась к интересующему ее предмету разговора. – Почему ты вдруг решила, что всё это бессмыслица и глупость?

– Я не говорила о бессмыслице и глупостях, – Надежда поморщилась, затем снова вздохнула. – Просто сегодня мне было особенно тяжело. Она ещё немного помолчала, затем продолжила:

– Я видела пару сегодня, как видела многих подобных им до этого. Но всё же в них было что-то особенное. Как светились их лица, возможно. Я не шучу. Они правда светились своим особым светом и это трудно объяснить…

– Я понимаю, о чем ты, – мягко вмешалась Вера. – Я вижу этот свет чаще, чем ты, возможно потому, что умею дарить его. Это часть моего дара, помнишь?

– Да, – задумчиво протянула Надежда. – Я как-то успела позабыть. Давно не виделись с тобой, извини.

– Извинения принимаются за что-то. Здесь же мне их не за что принимать. Прошу меня простить, продолжай.

– И говорить особо не о чем, – Надежда мялась, не решаясь до конца раскрыть причину своего истинного беспокойства. – Просто в какой-то момент я позавидовала.

– Чему? – удивленно спросила Вера. Она не задала резонный вопрос «Ты?», понимая, что он сейчас будет лишним. Сестра и без того не знала, что с ней происходит. Поэтому лишь осторожно уточнила: – Их свету? Или было что-то ещё, о чем ты умолчала?

– То, как он смотрел на неё. На меня никто так никогда не смотрел, понимаешь? Как будто я нужна и только я важна в этом мире, и нет больше никого вокруг совсем.

Её взор лихорадочно блестел, а щеки пылали, но она, кажется, не замечала проявлений, охватившего ее волнения. Сейчас не это было для неё самым главным.

– Так я обычно смотрю на людей, но никто так не смотрит на меня. Это обидно, – она опустила глаза и сжала рукой и без того мятые простыни.

– Я понимаю, о чем ты, – неожиданно для самой себя кивнула на весь этот монолог Вера. Раньше она не задумывалась о подобном, но сейчас, увидев описанное сестрой со стороны, поняла, о чем та ведет свою речь.

– Это трудно… – она снова замолчала, подбирая слова и не находя их. Дар слова редко удавался им обеим. Они привыкли жить в области чувств, и до этого момента неплохо с ним справлялись. Но рано или поздно приходится смотреть фактам в лицо.

– Извини, я не хотела, – видя, что Вера мнется и не решается продолжить начатое, Надежда решительно проговорила: – Не нужно мне было тебе этого говорить.

– Что ты, что ты, – замахала на неё Вера. – Конечно, нужно. Я и сама раньше чувствовала подобное, но всё не было как-то времени получше разобраться, понять…

– У меня его тоже не было. А вот сейчас как видишь, – она махнула рукой, окидывая лихорадочным взглядом окружавшее их пространство.

– Но ты нужна, – снова мягко попыталась вернуть её к жизни Вера. – Нужна также, как и я, – она произнесла это уже более уверенным тоном.

– От меня что ли этим заразилась? – Надежда невольно стала улыбаться. – Это же мои обычные слова.

– Пусть и от тебя, – узрев улыбку на лице сестры, Вера стала говорить первое, что приходило в её уставшую от размышлений и долгого дня голову. – Не спрашивай постоянно «что» и «почему»? Не задавай этих лишних вопросов своей голове. Придет время – всё узнаешь.

– Ты просто предлагаешь не думать, а жить так, как придется…

– И творить, и дарить, – уверенно кивнула Вера.

– Ты понимаешь, о чем мы сейчас говорили? – аккуратно поинтересовалась у неё Надежда. – Я же тебе о Фоме.

–…а я приплела к нему Ерёму. Но здесь все связано, все едино. Просто ты, возможно, пока не видишь этого… – она замолчала, боясь продолжить и неосторожными словами ранить сестру ещё больше.

– Говори, – спокойным голосом произнесла та. – Я хочу знать правду.

– И правды как таковой нет… – вздохнула Вера. Если и предстояло быть честной, то до конца.

– Это я знаю. Усвоила за долгие годы.

– Мы не о той правде ведем речь. Она существует, но у каждого своя. Общей не бывает. Нет, мы можем прийти к одному заключению по общим вопросам, но в мелочах всё равно будем не совпадать. Так бывает, – пожала она плечами.

– Интересные вещи ты говоришь. Надежда кажется снова задумалась, но уже над тем, в какое неожиданное русло перешел начатый ею самой диалог.

– Я и сама не знаю, о чем я, – устал потерла виски Вера. Начинала болеть голова о том, что так долго было в ней, но всё никак не находило выхода. А теперь вот пришли мысли. Все разом.

– Ох горе ты мое. Не нужно было мне этого начинать, – видя реакцию сестры на их разговор, устыдилась Надежда и сочувственно проговорила: – Тебе нужна помощь?

– Нет, не стоит, спасибо. Я справлюсь, как всегда. Справлялась же до этого.

– Уверена? Просто происходящее для нас как-то не совсем обычно. Сама удивляюсь, как так все получилось и почему мы ушли туда, куда не должны были уходить?

– Но мы обязательно должны были вернуться, – Вера улыбнулась. Надежда и вера, рука об руку, помнишь? Мы всегда возвращаемся…

2. Послания надежды миру

И письма, полные надежды…

Она плакала, как плакала много раз до этого. Но не сотни, хотя и не считала. Слезы не поддаются счёту, не ведется здесь учет этих потерь. Она вытерла рукавом скопившуюся у глаз влагу. «Хватит, всё». Но в глубине души знала: не хватит и ещё не все. Не всё было сказано и сделано и осталась целая пропасть того, что раньше относилось к её жизни, того, что и составляло, собственно, её жизнь. Она была Надеждой и в данный момент не знала, что же ей делать и как поступать дальше. Вроде ничего не случилось. Как не случалось ничего и сотни раз до этого. «Ну вот, мы снова вернулись к сотням. Может быть зря. Но нет, кто нас за осудит, мы же одни и только…». Только свет лампы падал на письменный стол, за которым она писала своё письмо. Она решила написать. Одно из многих «из…», что не отправила и не отправит никогда. Письма, кричащие в пустоту, с верой что и их однажды услышат, и они, может быть, даже станут нужными, желанными и долгожданными. Для кого-то. Хотя адресат был указан верно и даже кажется знаком. Она писала ему, моля снова направить на тот путь, который он выбрал для неё изначально. Потому что сейчас она устала, но не в борьбе и страхе было дело. Скорее для нее речь шла о непонимании и желании всё же понять: как все устроено в этом мире и почему в нем никак не удается достичь желаемого, несмотря на все попытки и отчаянное стремление помочь? Но её никто не слышал, и хуже всего, что она перестала слышать себя. Она не понимала больше, зачем и для чего была здесь.

«Господи! Пишу с единственной надеждой, что ты меня всё же услышишь, потому что я себя уже не слышу, правда. Я помню наш с тобой последний разговор перед, тем как ты отправил меня сюда на эту землю. О трудностях, миссии и всепрощении, но ответов для себя я по-прежнему не могу найти. Либо это так трудно сделать, либо нужно сделать что-то еще и одного лишь желания понять здесь недостаточно. Хотя здесь есть такая присказка: «Было бы желание…». Ею многие оправдываются и прикрываются, потому что не знают, что им в противном случае делать дальше, и со своими жизнями в том числе. И со мной они иногда не знают, что делать, правда. Разве так бывает? Я не прошу ничего взамен, не навязываюсь в выходной или неурочный час, когда меня точно не будут рады видеть и мысли их, как правило, заняты совсем другим. Я стучусь деликатно, когда вижу, что нужна. Но быть может слишком деликатно, потому что дверь так и остаётся дверью: закрытой и неподдающейся. Я поняла, что её не хотят открывать, причем именно с той стороны, внутренней. Они даже иногда умудряются строить баррикады. Смешные. И чем же я успела их так обидеть, прогневить, Господи? Вопрос простой, но ответ на него не находится. Я кому-то успела сделать зло? Почему же тогда ничего не помню об этом? Где моя память или что называется этой памятью… То, что позволяет не упускать ход событий и оставаться в моменте, помня, кто ты на самом деле есть. А кто я? – хотела спросить у тебя, но потом передумала, потому что заранее знаю твой ответ. «Ты надежда» – коротко, просто и понятно. И кажется, что я даже знала это о себе, знаю… Я снова неуверенно говорю и пишу, что мне нельзя, несвойственно и совсем не прописано. Не гневись, я просто устала, хотя и о подобном не говорят. Но о чем тогда говорят? Поговорим снова о вере? Но она не любит быть участницей чужих разговоров, ей и своих достаточно. С тобой она наверняка разговаривает. Как она там? Что делает сейчас, когда я, глотая слезы, пишу тебе сотое письмо? Она наверняка не сочиняет подобных писем, они ей ни к чему. Потому что она верит, и в этом её дар и моё проклятье, потому что ты видишь, ты же видишь Бог, как сильно мне её не достает, особенно в такие моменты. Но вот я пишу тебе и становится легче, как будто и с ней поговорила. Мы же едины, у нас есть что-то общее, то, что ты сам в нас заложил, задумывая теми, кем сейчас обе являемся. Любовь я не забываю, НО… Она всегда стояла особняком от нас и не из гордости, просто… Так сложилось. Я многое себе сейчас так объясняю, и не потому, что так легче, и проще, и безопаснее. Мы никогда не искали легких путей, не этому ты нас учил, и мы крепко запомнили эти твои уроки. Просто, так опять сложилось. Видимо, слишком долго провела на этой земле, чтобы искать какие-то другие варианты того, что происходит, но видно с кем поведешься, от тех и наберешься. И я набралась всякого разного, хлебнула, так сказать, но сути своей не поменяла: я по-прежнему остаюсь надеждой. Хотя ты знал, насколько легко меняется эта самая суть. Смотрю на мир и сама порой удивляюсь: разве такое возможно и кто устраивает подобное? Уж точно не ты, я уверена. Но может ли что-то в мире происходить помимо твоей воли и контроля? Ты Творец и Создатель всего сущего. Так я считала, так и продолжаю считать до сих пор. Как я могу в этом сомневаться, если была сотворена тобой? Мы все были сотворены тобой, но кто создал тебя? Знаю, что никогда не задавала подобного вопроса. Но попытки найти причину и первопричину приводят к меня к подобному вопросу: кто тебя создал? Ты можешь не отвечать, но я хотела, чтобы этот вопрос прозвучал и остался хотя бы здесь, на страницах написанного, но по-прежнему не отправленного письма…

По-прежнему, всё ещё такова,

надежда»

Она не стала перечитывать написанное, потому что знала наизусть каждое слово. Все они сидели в её сердце и слишком долго ждали своего часа, чтобы быть так просто забытыми и выкинутыми на задворки памяти. Нет, они жили при ней, и бумага им была не нужна. Но так у них была хоть какая-то плоть, отдельная от её головы, в которой уже с трудом умещалось всё, что однажды должно было быть сказано. Она взялась за новое письмо. Ей по-прежнему было, что сказать, даже без попытки однажды получить ответ.

«Снова здравствуй! И знаю, что не прошло и пяти минут, как тобой было получено мое последнее письмо, знаю, знаю. Также как и то, что ты можешь читать из-за моей спины, и я не возражаю. Может, ты даже сможешь мне в чем-то с этим письмом помочь, поправить направление и ход мыслей, потому что чувствую, что они готовы ринуться под один им ведомый откос. И почему интересно не в гору? Слишком долго и не всегда по силам? Я понимаю: взбираться, карабкаться нравится только альпинистам, а большинство из нас совершенно не такие. Даже я, но мне приходится, потому что иначе никак: кто-то должен быть наверху, чтобы и другие тоже смогли однажды оказаться там. И я тяну, изо всех сил тяну. И я не жалуюсь, пойми, просто… Ты поймешь, что я хочу сказать. И хотела… Всеми этими путанными речами и нерадивыми мыслями, что трудно выкинуть из головы, но я и не пытаюсь – берегу. Потому что они и частично твои. Их же ты вложил в меня, угадала? Вернее, знаю. Я слышу их, и я слышу тебя. По-прежнему в сердце, теле, голове, что называется, душой. Во всех своих клеточках, потому что их тоже создал ты. Ты творец сущего, моего существования, и видишь ты, как часто я шепчу «спасибо». Да, я тот еще альпинист, и скалолаз из меня бывает никудышный. Но я на горе, всё также на самой вершине, поближе к тебе и вижу его – простор, насколько хватает охватить глазу, далекий и такой близкий порт, в который заходят корабли и, наверное, только ты знаешь, откуда они и куда держат путь. И конечно, я вижу наше бескрайнее небо. Его даже не нужно видеть, можно чувствовать. Ту благодать, которая спускается оттуда, то, с чем хочется жить, независимо от погоды за окном, настроения, которое создают люди и неверия, с которым подчас ты живешь сам. Мне хорошо здесь и другого не надо. Да, ты напомнишь мне о том послании, что успело до тебя дойти задолго до того, как оказалось на бумаге. Не принимай. Ни всерьез, ни на свой счет, потому что… Да, просто так бывает. Такова эта самая жизнь.

По-прежнему твоя,

На вершине нашей общей горы,

надежда»

Она поставила точку. Как тоже делал много раз до этого, но никогда с такой уверенностью и покоем в сердце. Ни к чему слезы, глупые сожаления и оправдания. Она на вершине горы. И да, здесь может сбивать ветер с ног и выбивать из сил, но ты должен держаться, потому что нужен именно здесь, на этой самой вершине. К которой день за днем идут сотни ног и рук, потому что знают, что их примут, ждут и приют здесь свой они также найдут. А большего им не нужно. Не для счастья, нет. Для самой сущности и сути жизни.

«Я жду вас, мои дорогие. На любой из вершин мира я буду ждать вас, и вряд ли что-то когда-то это изменит. Ведь многое в моей власти. Но вам и невдомек. Не суть, у каждого свое дело и потребности тоже свои. Сейчас ваша потребность – я, потому что вижу, с каким упорством вы карабкаетесь изо все сил. Значит, я нужна. Но знали ли вы, что я везде? Не только на самой вершине, которую вы так желаете достигнуть, а я с вами на протяжении всего пути, и именно в этом заключен смысл, дорогие. Потому что только так я смогу показать вам место, которое зову домом. Хотя, как я уже говорила, мой дом везде, но больше всего мне нравится быть там на вершине, поближе к нему. И однажды я вам его покажу, точнее, вы сами его увидите. Это не трудно, если позволить себе, позволить нам. Вы сильные, вы однажды сможете, мои дорогие и любимые сотни…».

***

«Я снова вытягиваю вас со дна, и заметьте, в сотый раз это не такая уж и трудная задачка. Ко всему привыкаешь, даже если и не хочешь. Но я надеюсь однажды что-то исправить. Не вас, нет, и даже не себя – ни к чему. Мы будем подниматься. Хватит уже изучать подводные глубины, вам нужен кислород – единственная необходимость, без которой невозможно жить. Даже без меня можно жить, но я больше нужна вашей душе, а вот он… Он наполняет каждую клеточку вашего тела и даёт силы на всё то, что называется жизнью. Конечно, не спорю, каждый понимает ее по-разному, но суть у нее одна. Да, просто жить. Только подставляются порой к ней слова разные: «жить лучше», «жить комфортнее», «жить счастливо», «жить побогаче», «жить долго». Может именно они и указывают нам на цели в это самой жизни? Счастье, богатство, успех и любовь…. Но почему тогда вы ползаете по дну? Верите, что клады бывают только зарытыми и никакими другими, а всё, что выше, то будут уже воздушные замки? А может быть вы и правы, слушайте. Только не зная, тех замков, не нужно говорить, что они воздушные. Совсем они не такие, но что мне об этом говорить. Вы должны сами однажды попробовать оттолкнуться, а я вам помогу. Однажды, когда сильно-сильно захотите, когда позовёте, когда придёт время. А оно придет скоро, и вижу, что заинтриговала. И вдруг стало интересно, правда? Вдруг захотелось… со всей мочи и разбегу быть. Там, а не где-то еще. В полете и свободном парении-падении, но не беспокойтесь – на том же дне вы не окажетесь. Я вам не позволю. Мы будем кружить вместе, ты и я, две свободные от условностей и законов тяготения птицы, потому что здесь они не имеют своей власти. Ничего больше над тобой уже не имеет власти. Ведь главное – себя – ты уже переборол. Не надо было побеждать, и этого для шага было достаточно. Ты понял это и вкус к счастью ощутил. А я боялась, что не понравится, не сможешь, выплюнешь и отправишь ты меня подальше с подобными предложениями и странными просьбами. Ведь тебе уже так много в жизни предлагали, и все кому не лень. От того и сестренке моей, вере, так трудно к тебе порой пробиться. Но она хоть и младшенькая, до жути упрямая. Во мне подобного нет, хотя я и просила научить, но разве подобному научишь? У каждого своя судьба и стезя, дорога, по которой нужно идти, безбоязненно, без оглядки и страха оступиться. Не бойся, поймают, а даже если чуть-чуть разобьешь свой нос. Это ничего, бывает: разбитые носы, шишки и саднящие лбы еще мало, кому мешали двигаться вперед дальше. Только с ногами и руками по-прежнему будь аккуратен, человек. С этим все-таки нужно быть поаккуратнее, но ты уже, кажется, понял, к чему лишние слова….

Да нет же, я не желаю твоему лбу шишек, а коленям ссадин, и просто предупреждаю, что так тоже может быть, что это нормально, но никак не повредит готовящемуся для тебя полету. Все будет, мой милый летчик, но в свое время, в определенных условиях и при наличии ветра. Вы кажется называете его Ветер Перемен. Что ж, можно и так. Правда, мы зовем его как-то по-другому. Да что же… Вертится на языке и в голове. Видно, в ней и правда много скопилось мыслей, но, как видишь, освобождаюсь. Пишу вам, себе и ему, просто потому что не могу по-другому, не умею, не научили – я по-прежнему такая, такой уж создана. Но вам же хорошо со мной? Когда прихожу на зов и остаюсь рядом, пока не станет легче. Пока не заживет то, что не должно было бы болеть, кровоточить, гнить и вообще вести себя любым неподобающим образом, но, однако, ведет. Я здесь, я рядом, только чувства…. Сейчас требуются только ваши чувства….

Всегда с вами, всё также ваша по-прежнему.

Целую,

надежда»

***

«Ты жива еще моя надежда-Надя?». Часто слышу подобное обращение к себе, хотя вы и не высказываете его вслух. Вы так редко выражаетесь вслух… Я не о тех словах, что произносите ежедневно, порой не задумываясь об их смысле и назначении, просто говорите. А ведь слова… Они значат так много, особенно для того, кто умеет слышать. Я умею, правда, и отзываюсь на ваш зов со всей самоотверженностью моего сердца. И не говорите, что у меня его нет. Оно есть, иначе я бы ничего не чувствовала. Ни ваших печалей, сомнений, слез, ин радости, которой каждый раз наполняется ваша душа, когда я совсем близко, хотя я рядом всегда и ближе, чем вы привыкли думать. А почему-то часто гневите, что оставила вас, не дала желаемого, требуемого и такого дорогого. Но разве это правда? Я знаю, что нет, и молю, чтобы и вы тоже однажды это узреете. Для меня это важно. И видеть тоже очень важно, также как и слышать. Хотя зрение порой подводит, подводит нас под некую черту, потому что всем нам КАЖЕТСЯ, что мы порой видим. Незрячие мы, слепые. Зорко одно лишь сердце, в нем ключ ко всему, и не зря именно его я зову домом. Приходите как-нибудь на огонек. Я жду. Не когда меня позовут в гости, а когда ко мне захотят прийти просто так поболтать, уютно устроиться у очага и потеряться на несколько долгих часов в собственном покое. Но нам не будет скучно, нет, только не нам. Скука – это когда нечем заняться, то, что решительно съедает тебя изнутри, потому что применение тому, что живет в тебе, ты так и не решился найти. А ведь стоит копаться, ворошить своё нутро и искать, искать, искать. Себя, других, друг, друга, путь и меня. Я же жду, теперь вы знаете и, может быть, однажды и правда придёте. Я верю, ведь это не возбраняется, также как любить и, конечно же, надеяться…».

***

«Я не умчалась в дали безвозвратно?». Нет, ну что вы? А ведь легко было так подумать, да? А всё от того, что не чувствуете, вернее, не позволяете чувствам, как току, проходить через ваше тело, даря ощущение всей полноты и радости счастья. Почему-то именно этого вы боитесь. Ни боли, ни огорчений, ни сожалений ненужных, ни одиночества, а счастья, признания и успеха. Потому что с ними придется что-то делать, ведь так, я угадала? Вернее, знаю: страх он и есть страх, неудача так и остается неудачей, да, способными перевернуть ваш мир с ног на голову, но все равно он придет туда, откуда начал свой головокружительный путь – к началу, некой «точке возврата». Но мир и устои ваши это не поколеблет, только встряхнет немного и даст шанс, хммм, выплыть что ли? Но только успех, счастье, радость, фарт, все, что наполняет душу и заставляет ее парить, позволит перелететь сквозь стены собственной неуверенности и страха. Всем нам необходим полет, даже мне порой. Хотя мне-то легче, не скрою легче, бывает также трудно, как и вам, но я не опускаю руки. Делаю вид, что у меня их просто нет, а значит нечего и отпускать. Вот такая странная логика, попробуйте может и для вас сработает. Я верю. Знаете, как говорят: «Вера надеялась, надежда верила». Это правда самой чистой воды. Это я вам как надежда говорю, поверьте мне. И снова я о вере. Но не могу я без нее, слишком уж люблю и ценю ее нахождение в наших жизнях, и вы цените и помните – без неё никуда, ни шагу, иначе есть риск. Оступиться, потеряться, не найтись, но в утешение скажу, что всё это лишь на время, так и люди говорят – «до поры до времени». Мне нравятся мирские поговорки и пословицы. В них заключена мудрость, накопленная вами за все годы пребывания на бренной земле. Кто же в вас её вложил… Не будем касаться сегодня в разговоре непостижимого, успеется, найдется время, желание и, даст бог, силы. «Вы все справитесь» – пожалуй, то единственное и немногое, что мне остаётся на сегодня сказать, на сейчас, так сказать. Я люблю вас, я всегда с вами. Помните, верьте и, главное, надейтесь.

Всегда ваша…»*

*без подписи.

***

«Всё хотела спросить у вас, да как-то стеснялась и неудобно было говорить о себе, знаете ли. А волнует меня один простой вопрос: что для вас есть надежда? Ну правда? Когда вы понимаете, что я – это я, в какой момент чувствуете меня в своём сердце? Когда я договариваю последние слова утешения и вам становится легче? Или когда я только начинаю свой рассказ о том, что всё обязательно будет хорошо, всенепременно? Мы вместе ищем пути к счастью, перебираем всё, что имеется в вашем, сердце, головах, разуме, мыслях, отодвигая проблемы и нерешительность в сторону и строя новый прекрасный мир заново. Да, думаю тогда я и зарождаюсь в вашем сердце, ведь все начинается именно с него. Вся наша жизнь и радости. И счастье, и горе, и конечно же я. Только, пожалуйста, помните об этом. Я знаю, что вы порой бываете до жути забывчивыми. Что ж, подобное не возбраняется. Все мы порой забываем что-то, только о главном забывать нельзя, ведь не зря же оно считается, собственно, главным. А главная я или нет, или есть ещё что-то другое, решать в любом случае вам. Но я знаю, что мы будем встречаться с вами и не раз, и не когда придет особенно сложное время, а просто так, чтобы поболтать. В который раз удостовериться, что все хорошо, мы живы, а значит все еще будет.

Всенепременно,

Ваша

надежда»

3. Возлюбленный надежды

Даже надежде нужна любовь, чтобы черпать силы…

***

Встречи

И Надежда может быть наивной. Точнее, она была такой всегда.

– Вам помочь? – этот вопрос прозвучал над самым её ухом, что было неожиданно, так как за помощью обращались преимущественно к ней.

– Да, спасибо, – она решила не отказываться от протянутой для неё руки. – Я бываю несколько неуклюжей. Её никогда не составляло труда признаваться в собственных слабостях и огрехах, потому что само признание слабости делало её почему-то сильнее.

– Вы не неуклюжая, просто спешили куда-то. Видимо, по делам? – Он с любопытством разглядывал её. Надежда в смущении отвела взгляд.

– Можно сказать и так, – она совсем не привыкла распространяться, кто она и чем занимается, поэтому решила уклониться от ответа, думая, что на этом разговор будет исчерпан. Но как оказалось, не тут-то было.

– Могу проводить вас по вашим срочным делам. Я совсем не тороплюсь, – незнакомец пожал плечами. «Странная у него помощь получается, – подумала про себя Надежда. – Я же ни о чем его больше не прошу. Почему же он просто не уйдет?».