Читать книгу Звезда - Надя Бирру - Страница 40

Сорвался луч с высоких круч,

Как лезвием прорезав небо.

И растворился в глыбах туч тот светлый луч —

Как будто не был.

Но капля света на траве

Легчайшей тонкой паутинкой

Ещё жила минуты две,

Два мига и – вдруг стала льдинкой.

Лежит в пыли дитя любви, —

И где его тепло и сила?

Дыханье хладное земли

Его в мгновение сгубило.

Никто не в силах оживить…

Но капля мёртвая сверкала,

Как жемчугов холодных нить,

Как грань разбитого бокала…

Как будто осень,

как будто просит

и моросит, непрозревши, утро,

и дикий ветер

нагие ветви

сечёт, как будто.

И серебрится

в полёте птица,

ночная птица в крутом полёте.

А где вы были?

И что вам снится?

Ах, вы поёте?!

Как будто вечер,

как будто встреча,

её продляет ещё минута,

и снова тает

всё, что вселяет

любовь, как будто…

Как я была глупа —

тебя пугала,

как будто вылупилась только из яйца.

Прости, я ничего не понимала

сначала и до самого конца.

Конечно же, во что-то надо верить,

но иногда вдруг вижу, как теперь,

что идеалы все – химеры,

что исключения из правил – не примеры,

что жизнь – сплетение обмана и потерь.

И кажется тогда,

что нет таких законов,

которые нельзя не нарушать,

что самых мелких и нестоящих уколов

не стоит никому прощать.

И кажется тогда,

что нет таких дверей,

в которые бы стоило входить.

И нет таких людей,

и нет таких друзей,

которых стоило б врерьёз любить.

И кажется тогда,

что все слова пусты, —

их вовсе ни к чему произносить,

что нет непокорённой высоты,

которую б хотелось покорить.

И кажется, что все пути —

тот ли, другой —

заводят в тупики.

И кажется, мне не найти

навеки избавленья от тоски.

Что люди друг на друга все похожи,

что вовсе их и незачем жалеть,

что мысли их мелки и чувства тоже,

и чем так жить, то лучше умереть…

Конечно же, во что-то надо верить,

иначе чем же эту жизнь измерить?

Коль веры нет, то цели нет

и нет надежды эту цель найти.

Коль веры нет – дороги нет,

а это значит – некуда идти.

Добра и зла неясные границы

лишь вера помогает провести.

Да, надо верить, если уж родился…

А как иначе жизнь перенести?

Пусть я бездарна, как поэт,

ростки прорезывают почву…

ну, вот, опять сегодня ночью

продолжился старинный бред —

как стон, похожий на рыданье,

как сон, переходящий в плач,

и даже время, лучший врач,

не в силах облегчить страданье.

Люблю тебя сквозь дни зимы,

сквозь всю застывшую пустыню,

ночь не прибавит, не отнимет

всё, что с трудом скопили мы.

Скупцы! Ведь мы с тобой, по сути,

всё экономим, каждый вздох,

который рассказать бы смог,

как трудно жить на перепутье

никем нехоженых дорог…

Я весёлая и красивая,

я добьюсь своего всё равно.

Почему же вдруг обессилела,

точно в мире этом – давно?

Словно все надежды оставлены там,

где девчонкой, не зная о главном,

я с моими друзьями ношусь по лесам,

всё серьёзное видя забавным.

А потом ещё – горы белые,

и в избушке – огонь в печи,

молодая, задорная, смелая,

песни слушаю я в ночи.

По недавним дорогам я мыслью лечу,

возвращаюсь я к ним, возвращаюсь.

Может, просто о прошлом прекрасном грущу,

может, в будущем сомневаюсь?

Но неужто не буду счастливой я?

Неужели взлететь не дано?

Нет, весёлая и красивая,

я добьюсь своего всё равно.

Я не ждала, как жду всегда,

я просто шла – и повстречала,

я, как всегда, тебя узнала,

почти не видя, как всегда.

Опять, опять – сквозь год разлуки,

сквозь тьму других чужих имён,

под музыки зовущей звуки

ты воскрешён, ты воскрешён.

Не обольщайся – это счастье

лишь названо, но не дано,

ведь навсегда разведено

с твоей рукой моё запястье.

Но знай: никто из всех вокруг,

с тех пор, как ты пропал без вести,

не получал в награду рук

с благословеньем сердца вместе.

И знай ещё, что мой закон,

хотя тебя и разлюбила, —

не забывать того, что было,

не предавать родных имён.

Я хочу

давать тебе ласковые имена,

я хочу

идти с тобой рядом и держать тебя за руку,

и хочу, чтобы ты улыбался

или просто смотрел на меня,

и чтобы

тебе как и мне

было

хорошо

и чтобы

ты тоже отведал счастья

и понял,

как это больно,

когда его нет —

ни близко, ни рядом,

а просто

идёт снег,

и ветер,

холодный ветер

обнимает меня

и жжёт, и целует,

а я хочу,

чтобы это был ты…

Ещё не вечер,

но с трудом

свет вьётся в сумраке зелёном

и под дождливым небосклоном

так грустны думы о былом…

Мне страшно верить,

скучно жить,

мне кажется, что чашу боли,

что пригубила поневоле,

мне до конца дано испить.

Ведь блеск наружный —

блеск ненужный,

хотя как пристально-скупы

бывают взгляды неуклюжей

и разноряженной толпы.

О, если б тот, кто, восхищаясь,

мне смотрит вслед, шепча слова,

сумел понять, как я нуждаюсь

в любви!.. что не совсем мертва!

Ну, вот и вечер.

Всё туманней

черты размытого «вчера».

Так пусть же дождь не перестанет —

я буду думать до утра…

Письма листаю, письма твои —

их так много.

О чём они – поди разбери…

          не дорога!

Дорога – это путь такой,

им ходят часто.

А где единственный —

твой и мой —

путь к счастью?

Я спрашиваю, ты отвечай.

Что, не знаешь?

Спроси меня, где тот рай,

о каком мечтаешь.

Я отвечу:

я люблю,

когда сложно,

стремиться к раю,

а жить в раю —

              невозможно.

А если

       пуст дом

и отчаянье в нём

вьёт гнёзда?

Ищи другой,

где не-покой,

ещё не поздно.

Не бойся идти

и сбиться с пути —

его ещё нету!

Чтобы иметь,

надо найти…

Где ты?

– Где-то…

Я тебе желаю счастья,

Я тебе желаю счастья!

От осеннего Причастья

Ты уходишь, как святой.

Снова осень,

Третья осень

Свой багряный шлейф проносит,

Только память не уносит —

Всё в ней связано с тобой.

Ветер резвый листья кружит

Словно пёстрый ворох кружев,

Дождик прыгает по лужам,

Жухлой шелестя травой.

Все спешат, я с ними тоже,

Только это не поможет,

Знаю я, что после всё же

Вновь мы встретимся с тобой.

Пламя осени прекрасно,

Но горит оно напрасно —

Отгорела и погасла,

Умерла во мне любовь.

Сколько листьям не вертеться,

Всё равно мне не согреться

В осень – с опустевшим сердцем,

Но с тяжёлой головой.

Ты стоишь. Зачем? Не надо!

Подождёшь, проводишь взглядом,

Будем мы так близко, рядом!..

Промолчишь ты, как чужой.

Я полна к тебе участья.

Я тебе желаю счастья!

Я тебе желаю счастья!..

Только, видно, не со мной.

Дождь шумит за окном,

серый день – как платок,

лишь восток в голубом

приподнял уголок.

Пахнет мокрой землёй

да бурьяном сырым,

над поникшей листвой

белый стелится дым.

Затуманилась даль —

ни слыхать, ни видеть,

отчего же печаль

мне мою не унять?

Вон сорока трещит

с бело-чёрным крылом,

и о чём-то грустит

дождь, как я, за окном.

Ты сказала: «Плохо»,

Я сказала: «Плохо».

Ты рукой махнула

И ушла, смеясь:

«Небо не высоко,

Чудо недалёко»,

Но мечта погибла,

Только что родясь.

Я сказала: «Плохо»,

Ты сказала: «Плохо»,

А теперь, ты видишь,

Погибает кроха.

Я о ней мечтала,

Я её писала,

Ты сказала: «Плохо» —

И её не стало.

И было счастье!

И счастье будет.

И тот, кто любит,

не позабудет,

и тот, кто верит, —

не перестанет,

и тот, кто дарит,

да не обманет.

Миленький, как больно —

разошлись пути,

и чужие руки на плечах.

Миленький, довольно,

ты так не шути,

посмотри, огонь совсем зачах.

Мы его зажгли

в холодный зимний день.

Как пылали сучья и сердца!

А теперь повсюду

только прах и тень,

и не видно этому конца.

Ухожу, не глядя,

и смеюсь-смеюсь,

чтобы догадаться не могли…

Миленький, не верь мне,

просто я боюсь

слёзным ливнем загасить угли.

Чёрный пепел, ветер

и обрывки фраз, —

всё, что от того осталось дня…

Миленький, ответь:

зачем же каждый раз

ты украдкой смотришь на меня?

Прощанье затянулось до утра,

всё оттого, что я любила,

нет, я не верю, что «вчера»

было!..

…И всё-таки

проходит всё на свете:

весна и осень,

блеск, любви пора,

а солнце светит, светит,

словно просит

не забывать «вчера»…

Он от природы был

               и с детства молчаливый,

но для друзей – почти что идеал.

И тут она – ещё такой красивой

он никогда девчонки не видал.

В момент затихли разговоров всплески,

и шепоток пронёсся меж парней,

его друзья – решительные, дерзкие, —

как мальчики робели перед ней.

И он сказать впервые захотел:

«А мне не страшно,

я с ней сидел».

А после были странные ухмылочки

по поводу её открытых фраз.

Девчонки же, таясь, вставляли шпилечки,

ей вслед шепча: «Чужая среди нас!»

Он и тогда сказать им не посмел:

«Вы это бросьте! Я с ней сидел».

Сидел, смотрел, – волнуясь, замирая,

и дрожью нервной било по рукам.

И думал про себя: «Кто ты такая?

Откуда? и надолго ль к нам?»

Так год прошёл,

и в середине мая

один знакомый оторвал от дел:

– Она уехала, девчонка та…

– Какая?

– Та самая, с которой ты сидел.

И он тогда впервые закричал:

«Спасите меня, братцы,

я пропал!»

Заглянули в глаза – чернота,

заглянули в слова – бравада,

в сердце глянули – чистота,

в мыслях – «мне ничего не надо».

Отошли

и пожали плечами

                и свой

приговор, торопясь, сказали,

и ушли, оскорблённые —

«с этих-то пор!»

(его молодым считали).

А он продолжал

               путь,

и ветер пьянил —

                в грудь,

и каждому как-нибудь

он помогал дорогой.

И он искал:

где такой,

которому чужд покой,

кто мог бы нежно и строго

в душу к нему заглянуть.

Я сегодня – подбитая птица,

я сегодня – застывший ветер.

Мне теперь ничего не снится,

потому что меня нет на свете.

Мне теперь ничего не снится…

а вокруг – затвердевшие реки.

Как же так – не успев родиться,

вновь ушла в небытье навеки.

Как же так: не успев родиться,

ничего по себе не оставив,

никому не подав напиться,

никого, ничего не исправив.

Никому не подав напиться…

никому ничего не ответив…

Умирает подбитая птица,

каменеет застывший ветер…

Прости меня, друг мой,

мне дорог мой покой,

мне нравится бродить

по вечерам одной.

Мне нравится мечтать

и исполненья ждать,

и, обо всём узнав,

мне нравится молчать.

Играя в светлый день,

в улыбке прятать ночь,

захочется – грустить,

захочется – простить,

захочется – бежать,

не объяснившись, прочь.

Поведи меня за собой,

обними меня, успокой.

Я хочу любви – хоть глоток,

я хочу, что б кто-то помог,

я хочу на миг – не одна,

а потом пуская – тишина.