Читать книгу Чумщск. Боженька из машины - Наиль Муратов - Страница 2

I

По главной улице небольшого города Чумщска чинно ехала старенькая рессорная карета, в каких обычно передвигаются извозчики или люди скромного достатка. Поверхность брички когда-то была выкрашена в зеленый цвет, но время и переменчивая погода этих мест взяли верх над косметическими ухищрениями: дерево ссохлось, отчего все скрыпело и тренькало, краска облупилась, обнажив коричневые язвы транспортного средства. В бричке сидело двое. Немолодые уже люди, примерно одинакового возраста. Однако, пожалуй, один выглядел чуть старше: из-за морщин около рта, едва скрываемых жиденькой бородкою, легкой полноты и седин, пробивавшихся в корнях крашенных черною краской волос. Второй отличался от своего попутчика тем, что был несколько тоньше в талии, седины не скрывал и имел тоненькие черные усики. За каретой увязалась тощая дворняга и лениво брехала на извозчика. Сидели пассажиры молча, в полусне платками смахивая с сальных лбов капли пота.

Приезд в город двух незнакомых мужчин не произвел на граждан никакого фурора, лишь проходившие мимо мужики печально глянули на расшатанные колеса брички, и ничего не сказав нырнули в подворотню. Да еще местный сумасшедший, испугавшись лошадей, отскочил в сторону и, дразнясь, крикнул им вслед: «Несёсся к чудесам Господним, шельма?»

Когда свернули на улицу с булыжной мостовой, карету начало потряхивать, отчего квелые до этого путешественники оживились и даже сделали по глотку из походной фляжки.

– Думаю, прибыли. Поздравляю-с, – простуженно сказал Крашеный.

Его попутчик отозвался на редкость красивым бархатным голосом, никак не подходившим к его измученному жизнью и дорогой лицу:

– Да, вот и постоялый двор. Позвольте и мне вас поздравить, коллега! Сегодня, пожалуй, и к смотрителю успеем.

Пока извозчик выволакивал из кареты багаж, а его оказалось на удивление много, господа принялись разминать конечности: путешественник с усиками стал резко выбрасывать ноги, словно пытаясь пнуть кого-то невидимого, при этом он издавал неприличные звуки, какие можно услышать только в хорошо натопленной бане или в других общеизвестных местах. Из-за этих звуков в окнах соседнего доходного дома замаячили головы любопытных жильцов, которые, как известно, страсть как любят всякую диковинку. Крашеный же уцепился за крышу кареты и висел на ней как груша. Из-за своего большого роста вытянуться во всю длину у него не вышло, поэтому он согнул ноги в коленях, но, даже несмотря на это, его видавшие виды брюки покрылись серой пылью и всякой другой дрянью.

Из гостиницы вышел слуга. Лицо его говорило о том, что работы обычно у него бывает мало, но жалование он получает в срок и питается по расписанию. Даже не поприветствовав странных господ, слуга нехотя схватил два огромных чемодана искусственной кожи, и, волоча их по пыльной земле, двинулся к гостинице. Уже у самых дверей, словно вспомнив что-то важное, он лениво кинул:

– Обед вы уже проманкировали, ужинать обычно к восьми изволят. Первый этаж. Хозяйка почки будут подавать.

Необычное слово «проманкировали» было сказано с такой интонацией и прозвучало до того хлестко, что даже извозчик, привыкший за свою нелегкую жизнь к крепким выражениям, уважительно крякнул.

Бесцеремонным образом ударив чемоданом в дверь, слуга за ней же и скрылся. Извозчик, видимо из благодарности за пополнение своего словарного запаса, тоже схватил часть поклажи и кинулся следом.

– Там же хрупкая бутафория! – возмутился Усатый, такому обращению с поклажей. – Аккуратней, господа! – прокричал он уже скрывшимся за дверью слуге и извочику.

– Я ощущаю стойкий аромат успеха! – сказал Крашеный, и, спрыгнув с кареты, принялся ладонями стряхивать пыль с брюк, – да-да! Его ни с чем невозможно спутать!

Усатый брезгливо повёл носом и, учуяв действительно что-то стойкое, поморщился. Однако смолчал и продолжил выделывать замысловатые фигуры ногами.

– Ах, какой восхитительный приём состоялся в имении вашей уважаемой матушки! Как они нам рукоплескали! Вам не кажется, что это была исключительная, неопровержимая и безоговорочная победа? – продолжил Крашеный, не обратив на гримасу напарника ровно никакого внимания.

– Не кажется. И исключительно потому, что есть во мне врождённое свойство не строить химер относительно происходящего и воспринимать мир таковым, каковым он является, – сказал второй, не переставая брыкаться, – это был провал. Если бы не мадера из подвалов моей маменьки, быть бы нам освистанными.

– Ну, положим, и не мадера вовсе, а массандра, – ехидно ответил Крашеный, – ну а то, что нам удалось увлечь эдакую толпу народа? Это вам не видится заслугою нашего мастерства?

Усатый закончил упражнения и принялся восстанавливать дыхание, возводя руки к верху и плавно их опуская.

– Как я погляжу, вы массандрой моей маменьки тоже не брезговали-с. Иначе б вы не стали называть толпою восемь человек. Ах, как я мог упустить дворового пса! Как там его? Кабыздох, если память не играет со мною злую шутку. Уж он-то рукоплескал. А если брать в учёт, что управляющий и возница были мертвецки пьяны, то остаётся шесть человек и вшивый пёс. Прибавьте к этому глухого на оба уха батюшку моей кузины, да ребёнка двух лет, останется четыре – вот уж действительно аншлаг. Вы свежих газет ещё не приобретали, не пишут ли чего о нашем минувшем триумфе?

Несмотря на язвительность напарника и явные доказательства неудачного выступления, Крашеный нисколько не смутился. Даже наоборот, хлебнув из фляжки, он радостно прищурился и сказал:

– Экий вы нюня, братец! Не замечаете собственного величия и таланту. Но ничего этот город вас разубедит! Тут всё дышит большими свершениями и славою, ничто не сможет нас остановить на нашем пути к…

Договорить Крашеному не дал слуга, высунувшийся со второго этажа:

– Белье не просохло еще! Вам сырое постелить или подождете, когда подоспеет?

Крашеный задрал голову, придерживая рукою цилиндр и прокричал:

– Насчет постели можете не беспокоиться, у нас все свое!

Второй тоже задрал голову и поинтересовался:

– А как у вас на предмет клопов и прочего… афелинуса?

– Известно как, – пробурчал слуга и скрылся в окне.

Когда остатки багажа доставили в номер (он оказался двуместным), господа не снимая ботинок, легли на незастеленные кровати, стоявшие друг напротив друга.

– Чуть полежим с дороги, как завещали античные мыслители, а затем по чину полагается опись, – зевнул Крашеный.

Усатый заприметил на тумбочке газету.

– Свежая, – оживился он. – «Столичный листок». Так… Биржевые новости, пожалуй, опустим… – он полистал газету и перешел сразу к полосе культуры и происшествий. – Стрелялась мадам Ф…. Так-так-так… О! – радостно воскликнул Усатый. – «Режиссер Гогунский готовит грандиозную постановку».

Крашеный приподнялся на кровати.

– … «Знаменитый театральный постановщик и антрепренёр, держатель Народного театра на Лубне, г-н Аристарх Гогунскый вознамерился ставить на морском побережье в курортном городке Ашкунь собственную пиесу, название и фабула которой держатся в секрете. По сведениям «Столичного листка», постановка ожидается с колоссальным размахом. Например, для сооружения сцены и декораций из Российской Империи специально закуплено и сплавляется мужиками по р. Испреть 30 тыс. кубометров первоклассной сибирской лиственницы. Персия поставляет для батальных сцен 250 голов чистокровных арабских скакунов… Из калмыцких степей выписан потомственный шаман, который научит артистов правильно аккомпанировать на бубне… Пиеса пойдет, вероятно, в первых числах августа».

– Однако-с!.. – присвистнул Крашеный.

– Ух… – восторженно проговорил Усатый и отложил газету.

Оба постояльца с тоскою взглянули на жалкий свой реквизит, что уместился в пяти дорожных чемоданах и нескольких подвязанных дратвой свертках. Помолчали некоторое время.

– Так-с, опись, – засуетился Крашеный. Он достал из походной сумочки огрызок карандаша, стопку желтоватых листов, взял один и уселся на облупленный табурет. Усатый раскрыл пыльные чемоданы. Пахнуло нафталином. Крашеный, нацепив на нос пенсне в роговой оправе, стал деловито зачитывать по бумаге:

– Фигура зеленщицы картонныя – одна штука.

– Имеется, – отозвался Усатый. Крашеный послюнявил карандаш и поставил галочку.

– Склянки стеклянные аптечные – девятнадцать штук.

– В наличии.

– Кинжал и ножны – одна штука.

– Есть.

– Гипсовый скелет крокодилуса.

– Присутствует.

– Чугунный котел для зельеваренья.

– Не позабыли.

– Ветошь пересчитывать будем? – с тоскою спросил Усатый.

– И не заводите впредь этого разговору! – пожурил Крашеный.

– Драный тулуп.

– Есть.

– Носовой платок, испорченный молью.

– Сохранился.

– Что и носки пересчитывать? – вновь не выдержал Усатый.

– Не умрёте, – безучастно ответствовал Крашеный.

Вскоре с носками, стреляными гильзами, перчатками без пар, париками, накладными бородами, пузырьками, свертками и прочей бутафорией было покончено и господа соизволили оглядеть доставшиеся им нумера.

В комнате имелся стол с неработающей лампой, шкаф без одной дверцы, внутри шкафа притаился оставленный кем-то драный ботинок рыжего цвета. Обои к вящему удивлению господ оказались новыми, но в некоторых местах они были поклеены криво, отчего то тут, то там на стенах можно было увидеть выглядывающие газетные обрывки. На некоторых из таких особенно больших островков безалаберности можно было прочитать даже и целые заголовки:

«Ремонтъ бань Н.И Степаненко ЗАКОНЧЕНЪ», «Эксъ-милліонщикъ изыскиваетъ таланты въ области химіи. Лженаука или новые открытія?» , «Паденіе межпланетнаго снаряда» и другие.

Еще в комнате имелось два стула, на которых уже покоились пыльные цилиндры путешественников. В углу стояла тумбочка, в которой обнаружился огромный полудохлый таракан.

– Вы как насчет бани? Не желаете ли-с? – спросил Крашеный.

– А разве это можно устроить? – отозвался бархатным голосом Усатый, – это оказалось бы весьма кстати.

– Нужно будет у слуги спросить. Как там его зовут? – поинтересовался Крашеный.

– Не знаю, он не представлялся. Но думаю Филимон, – уверенно предположил Усатый.

– Почему же именно Филимон? – удивленно спросил Крашеный.

– Похож больно, идет к нему это имя, – неопределенно сказал Усатый.

– А по мне так он больше к Василию тяготеет.

– Весьма спорное утверждение.

– Не изволите ли пари?

– Я весь к вашим услугам! Только необходимо оговорить условия! – оживился Усатый и даже приподнялся с кровати.

– В случае если он окажется Васей, вы прочитаете мне из записки, адресованной вам от N, – сказал Крашеный.

– Неприемлемо! Я вам её читал, а вы бессовестным образом осмеяли меня! Не бывать этому! – возмутился Усатый, густо покраснев.

– Если вы дрогнули пред честным пари, то не смею оказывать на вас никакого давления. Тем более что оно, может повредить вашу нежную натуру, – издевательски произнес Крашеный.

– Извольте выложить ваши новые ботинки против Филимона, – выкрикнул уязвлённый Усатый.

– Но они ведь вам будут малы! У нас разные размеры стоп! – хохотнул Крашеный.

– Ничего, я потерплю. Разносятся.

После недолгих взаимных препираний всё же вызвали слугу. Тот явился только через десять минут, с хмурым и приплюснутым выражением лица. Было понятно, что его оторвали ото сна. Хлебнувшие к этому времени из фляжки путешественники весьма порозовели и были настроены благодушно.

– А скажите нам, милейший, что ж ремонт Степаненковских бань и впрямь закончен? – издалека начал Крашеный.

– Года полтора как. Но не советую вам, – недовольно отозвался слуга.

– Это почему же так? – заинтересовался Усатый.

– Неприятности там происходят. Люди нехорошие обретаются.

По всему было видно, что слуга чего-то не договаривал и явственно юлил.

– Ну а если, предположим, мы сами из того же разряда… эм… лихих господ? Чего же тогда? – продолжал допытываться Усатый.

– Дело ваше. Я свое слово сказал. Только вы не очень-то похожи на лихих, если откровенно.

– А на кого же мы похожи? – настаивал Крашеный.

– Ясно на кого: на артистов или художников.

– А что много таких у вас в городе бывает? – осторожно поинтересовался Усатый.

– Заезжали-с.

– Ну, допустим. А ты нам лучше вот чего скажи, как тебя звать-величать, мил человек? – последнюю фразу Усатый произнес на старорусский манер, на что слуга обиделся и ответил:

– Как угодно, так и называйте. Мы люди не горделивые, а если мамка Филей назвала, так в этом моей вины нисколечко и нету, а насмешек я сносить не стану, – слуга капризно выпятил нижнюю губу и добавил:

– Ужинать к семи подадут, извольте не опаздывать, опять проманкируете все.

– Ага! – довольно крякнул Усатый, обрадованный своей победе.

– Скажите, Филимон. А имеется ли у вас хоть какое-то сносное образование? Научены ли вы чтению или письму? Умеете ль танцевать или складывать поэзию? – спросил раздосадованный своим поражением Крашеный.

– А какое это имеет отношение? – Филимон густо покраснел и нервно добавил, – Вы часом не полицейские? Только прибыли и моментально допрос учинили.

– Не огорчайтесь, мой юный друг. Мой коллега нисколько не хотел ранить вашей тонкой души. А справляется насчет вашего образования только по одной причине – мы заинтересованы в способных молодых людях, – сказал Усатый.

Филимон покраснел ещё гуще.

– Если вы по этой части в город прибыли – то не советую вам. У нас в Чумщске такое не заведено. А если вы станете с таким вопросом приставать к сиротам – то не ждите народного одобрения. Нехорошо это.

Кончив, слуга развернулся и вышел вон, не удосужившись даже прикрыть за собою дверь.

– Чего это он? Неужто обиделся? – спросил Крашеный.

Довольный Усатый вынул фляжку и рюмки, налил коньяку.

– Ну-с, за пари – самое удачное изобретение человека прямоходящего!

Когда чокнулись и выпили, Крашеный поглядел в окно. Филимон у брички разговаривал с ободняковским кучером, с уязвленною миной косясь в сторону нумеров.

– Точно сказать сложно. Вполне может статься, что таковы местные нравы. Предлагаю впредь не пытаться влиять на окружающую нас действительность, а стать, как бы это выразить, наблюдателями, слившимися с местными декорациями.

– И то верно. А то мало ли что на уме у этой публики.

До ужина оставалось несколько часов и путешественники решили обустроить кое-какие дела, а вместе с тем и осмотреть город.

– Заодно и новые ботиночки разношу, – довольно промурлыкал Усатый, на что Крашеный поморщился так, словно съел ведро испорченной брюквы.