Читать книгу Метро 2033. Переход - Наиль Выборнов - Страница 2

Глава 1
Не белый барс

Оглавление

В обычное время подземный переход освещался двумя десятками светодиодных ламп, что было достаточно для нынешних времен. На несколько часов в день включали большие ртутные, громко гудящие под низким потолком, но это для растений и детей: нужно же им получить необходимую дозу ультрафиолета. Экономили на всем – диоды и светят ярко, и почти не греются, а значит, имеют максимальный КПД.

Костры жечь запрещалось строго-настрого. Еще бы, тут пространства-то нет: метров пятнадцать в длину и шесть в ширину, узкая бетонная кишка, стенки которой покрыты мелкой керамической плиткой. Ну и, естественно, гермозатворы – современные спутники любой жизни. По той простой причине, что жить на поверхности теперь невозможно.

А вообще, убежища из подземных переходов так себе: расположены неглубоко, людей вмещают мало, даже с учетом многочисленных подсобок. Тем более что по проекту рассчитаны были на эксплуатацию в течение трех-пяти дней. Именно после этого людей должны были начать вывозить из города. Эвакуировать, если по-военному.

– Если бы только в России хоть что-нибудь использовали согласно плану эксплуатации, – прошептал Илья, покачав головой. – Общество вторичного потребления.

Люди, сумевшие изобрести уйму способов применения обычной упаковки из-под йогурта: от коробочки под скрепки до горшочка под рассаду. Россияне. Или все же советские люди?

Поставив кастрюльку на огонь, мужчина откинулся в своем инвалидном кресле и снова задумался.

– Куда там Западу! У тех, наоборот, все одноразовое было – одежда, обувь, любовь. Даже мир для них оказался одноразовым. Сожгли, выбросили и забыли.

Илья не мог поверить в то, что первый удар нанесла его страна, хотя и не знал точно, кто первым нажал на кнопку. Как и любой другой человек, которому посчастливилось выжить. Правда, «посчастливилось» означало оказаться обреченным на прозябание в подземном переходе среди таких же «счастливчиков».

Грустно усмехнувшись, мужчина потянулся к пачке макарон, добытых его старым товарищем с одного из пищевых складов. Сильные руки легко порвали упаковку. Спагетти с хрустом разламывались, летели в кастрюлю.

– Илья? – раздался детский голос.

– Да, да. – Повернув голову на голос, мужчина покивал своему воспитаннику. – Минут через пятнадцать зови остальных, ужинать будем.

Ужин сегодня почему-то пришелся на ночь. Не дело это, совсем не дело. Старый инвалид философствует, бедные дети голодают, а ведь им спать пора давно. Им и так нелегко учиться всему, чему он пытается их научить.

Макароны постепенно разваривались. Странно, что они вообще сохранились, несмотря на крыс, жуков и прочих тварей. Сколько там лет прошло с даты их изготовления?

Для интереса отыскав на разорванной обертке дату производства, мужчина в очередной раз горько усмехнулся – действительно, общество вторичного потребления. Почти двадцать лет, это не шутка.

Правда, эти же самые двадцать лет никто ничего не производил. По крайней мере, в промышленных масштабах точно. Поэтому пользовались тем, что осталось с прошлых времен.

А кем бы он стал, если бы получил увечье в довоенное время?

Скорее всего, очередным обломком, прозябающим на социальной пенсии. Еще вроде как можно было такую работу найти, чтобы из дома не выходить. Но тут Илья точно не знал – знакомых таких у старого инвалида не было.

Хотя какой же он старый? Ему же еще и сорока пяти нет! Молодой совсем мужчина, особенно для прежних времен. Как говорится, в самом рассвете сил.

Только вот что бы ты делал, если ты – молодой мужик, у которого все еще впереди, взял и потерял ноги? Когда все перспективы резко обламываются и остается только пустота.

Сам Илья считал, что не сломался только потому, что после Войны перспектив у него не было никаких. И еще, возможно, его ценили из-за опыта. Все-таки высшее техническое образование, два года мародерства на поверхности и…

Увечье, ампутация конечностей, затворничество, полное погружение в работу с техникой. Нашел к чему приложить свои силы.

Хотя, черт подери, разве этот газ, на котором теперь готовят еду и который сжигают ради получения электричества, – не его заслуга? Не он разве собрал биореактор, работающий по принципу анаэробного сбраживания пищевых отходов?

А потом предложили воспитывать детей. Опыт работы с подрастающим поколением у него был. И хотя старшеклассники, у которых он вел научное общество, сильно отличались от этих парнишек, старшему из которых только-только исполнилось двенадцать, наверное, он подходил для этого лучше всех.

Хоть премию Макаренко давай.

Да. Вот и макароны сварились.

Убрав с плиты кастрюлю, инвалид положил на конфорку две открытые банки тушенки. По торговой палатке, которую выделили ему в качестве жилья, пополз вкусный запах жареного мяса: тушенка пригорала, но ничего страшного.

Ее нужно хорошенько выварить: всякая фигня дохнет от жара. И хорошо, что дохнет. Заболеть сейчас, когда не осталось ни поликлиник, ни врачей… Да лучше уж сразу пулю в лоб.

– Коля, пойди слей воду с макарон, – показал Илья на горячую кастрюлю одному из своих воспитанников и, задумавшись, спросил чуть строже: – Руки мыли?

– Мыли, – в один голос ответили ребята.

Коля подошел к столу, снял с крючка, прибитого к стене, тряпку и, захватив с ее помощью кастрюлю, вышел из комнаты.

– За стол тогда давайте, – произнес инвалид, проводив своего ученика взглядом.

Пахла поджаренная тушенка так, что впору было захлебнуться слюной. Правда, лука бы еще и перца черного…

А ведь раньше есть тушенку не принято было – считалась едой туристов и тех, кто себе свежатину позволить не может. По крайней мере, сам Илья ее не ел.

Николай вернулся и принялся накладывать макароны. Склеились немного, но это ничего, кушать можно. Главное, что в них крахмал есть. Углеводы.

Инвалид подкатил в своем кресле к столу и выдал каждому по щедрой порции тушенки. Деликатес, ребят побаловать.

Да и повод есть. Первое сентября. Хотя, как и большая часть праздников, первое сентября утратило свое значение – учеба теперь шла круглый год, а от результатов ее зависело не поступление в вуз, а выживание.

Коля сел по правую руку от учителя. Двенадцать лет пацану, самый старший из всех. Хотя, один хрен, его жизненный опыт… После Войны родились же. Значит, кроме перехода ничего и не видели.

Алюминиевые ложки заскоблили по тарелкам. Сам Илья положил себе в рот большой кусок тушеного мяса, разжевал. Вкусно. Лучше, чем грибы, они приелись уже.

Правда, не так вкусно, как свежатина. Не крольчатина, которую выращивали в их подземном переходе, и уж тем более не свинина откуда-нибудь с «Театральной» или других мест. Но стоило свежее мясо соответственно, инвалид не мог позволить себе такого.

Коля, с аппетитом жуя, посмотрел на остальных. Сидящий напротив Леха едва заметно кивнул, Марк, мальчонка восьми лет, нетерпеливо задрыгал ногами.

– Илья. – Николай привлек к себе внимание учителя, отложил ложку и как ни в чем не бывало проговорил: – Расскажите о том, что до войны было.

Он был поразительно взрослым для своих лет: обращался вежливо, но не стеснялся, если чего-то хотел. Хотя, наверное, взрослым он выглядел на фоне двенадцатилетних детей того, довоенного мира. Акселерация.

Раньше все говорили про акселерацию иного типа, будто бы по сравнению с прошлым увеличилась масса тела и рост детей относительно их возраста. Из-за хорошего питания и прочих факторов. Оно, конечно, вполне возможно, только вот во время Древней Руси, например, неженатая девушка в шестнадцать лет – старая дева. Да и в Европе средневековой…

Сколько матери шекспировской Джульетты было? Тридцати не было точно. А она себя считала старухой, у которой все позади. Попробовал бы ты до Войны назвать кого-нибудь в этом возрасте старухой… Скорее всего, назвали бы хамом, а то и в лоб дали бы.

А разве позволили бы кому-нибудь в двенадцать лет жениться? Это же нонсенс. Отправили бы на телепередачу, где ведущий с шокированным видом рассказывал бы об этом.

Видимо, вернулось то время. Средние века. И Николай женится скоро, сам детей заведет. Отдадут их Илье на воспитание? Ведь все, кто родились до Войны, для нового поколения – старики. И разница поколений видна как никогда, хотя дело даже не в мутациях.

Второе Средневековье.

– Что конкретно рассказать? – внезапно охрипшим голосом спросил инвалид.

– Да обо всем. – Ребенок кивнул, показывая, что понял вопрос. – И о себе, и о мире вообще.

– Мир… – начал было Илья, но остановился. Откашлялся, потер лицо рукой, терпко пахнущей машинным маслом, и продолжил: – Мир, мальчик мой, был переполнен пресыщенными идиотами. Людьми, абсолютно не ценившими радости жизни, самые главные – вроде семьи, друзей… Да и простых радостей, вроде синего неба над головой, тоже не ценили.

Посмотрев на лица ребят, инвалид подумал, что говорит совсем не о том, что слова его звучат шаблонно и фальшиво.

– Ладно, чего вам бурчание старого дурака слушать. – Илья замолчал и продолжил наворачивать макароны.

Ни один из ребят не взялся за ложку. Все внимательно смотрели на учителя. Грустно вздохнув, тот понял, что от него сегодня не отстанут, пока не получат ответа. И если раньше можно было отговориться какой-нибудь сказочкой, то сейчас Илья почувствовал – так не выйдет.

– Что мне больше всего нравилось в том мире, так это его необъятность. Ты выходишь на улицу с утра и понимаешь, что можешь идти куда душа пожелает. И дело даже не совсем в этом. Миллиарды людей, и у каждого свои проблемы и задачи. Множество мест на этом, в общем-то, небольшом шарике, которых ты еще не видел. Море неизвестных запахов, вкусов… Да каких угодно ощущений!

Ребята смотрели на него широко раскрытыми глазами. Нужно было продолжать говорить, хотя лектор из инвалида, даже в его прошлой жизни, был так себе. Однако других теперь не было.

– Что вы знаете о подземном переходе? Конкретно об этом. На «Домостроителей».

Марк хотел было ответить, но Илья жестом дал знак молчать и продолжил:

– Вы знаете о нем абсолютно все. Как будто никто из вас не лазал в технические коридоры. Не прячь взгляд, Николай, я тебя там видел, и я совершенно не против этого. Это все-таки жажда познания. А вам попросту больше нечего познавать, потому что весь ваш мир – этот самый подземный переход.

В горле пересохло. Инвалид потянулся к пластиковой бутылке, перелил в кружку. Глотнул холодной воды…

– Вы знаете, где находится склад, знаете, что начвор частенько выпивает у себя. Знаете, почему Нельсон не появляется в лазарете. Вы знаете о своем мире все. Наверное, древние философы только мечтали об этом. Суть самого сущего как на ладони. Только вот мир этот – банка с пауками.

Выпив еще воды, инвалид задумался. Тушенка остыла, а когда она остывает, то становится невкусной. Наверное, в этом тоже есть какой-либо смысл, только незачем думать над этим. «Ам!» – вот и всё.

Взявшись за ложку, инвалид стал доедать свою порцию. Вот теперь-то точно каждый ест все до конца.

Некоторое время стояло молчание, и было слышно только, как ложки скребут по тарелкам. Николай закончил есть первым, отодвинул тарелку и налил себе воды. Выпил, задумался, после чего решительно посмотрел на учителя.

– Учитель!

Ложка, брошенная Ильей в тарелку, громко зазвенела. Учитель на секунду встретился с учеником глазами, и не в силах сопротивляться отвел взгляд – такой решительности он не видел ни у кого. Ну, разве что у…

– Расскажите нам о Войне.

– Ты уверен, что хочешь услышать об этом? – полушепотом спросил инвалид.

Молчание. Ребята замерли, обратившись в слух.

– Уверен. – Голос Коли звучал твердо.

– Конец Света произошел совсем не так, как описывалось в священных книгах. Наверное, эта Война вообще самый большой акт социальной несправедливости. Или наоборот, если рассматривать ее как уравниловку. Выжили не самые лучшие, не самые праведные, умные, сильные. Выжили те, кому просто повезло. И кому хватило сил пережить, что все надежды и мечты, все перспективы разрушились за несколько секунд…

* * *

Народ спешил со всех концов района. Люди бежали не оглядываясь, обезумев от страха. Казалось, они были готовы на что угодно, лишь бы выжить этой ночью.

То, что так давно предрекали лжепророки и писатели-фантасты, произошло. Порядки, казавшиеся железными, проржавели и рухнули, и почему-то каждому стало ясно, что этот день будет последним. У кого-то еще оставались надежды, что сирена воет из-за учебной тревоги, однако командирский голос, звучавший из громкоговорителя, рассеивал их без остатка.

– Тревога не учебная. Повторяю. Тревога не учебная. Проходите к подземным переходам, укрывайтесь. У вас пятнадцать минут. Повторяю: до закрытия гермоворот осталось пятнадцать минут.

Машины останавливались, водители бросали их и бежали к единственному месту спасения – подземному переходу. Каждый торопился туда как мог, но чем ближе было к укрытиям, тем заметнее уличный хаос превращался во вполне организованный порядок.

Вооруженные автоматами военные стояли на входах. Это были совсем мальчишки, солдаты-срочники. Такими в свое время затыкали дыры во всех конфликтах, разгоревшихся на развалинах некогда великой империи, но ведь в последние годы этот бардак прекратился. Так почему они здесь?

Тем не менее этого было вполне достаточно. Восемь человек с оружием, и все вспомнили о порядке.

Молодой мужчина покачал головой, посмотрев на эту очередь. Пятнадцать минут. Ему войти не успеть никак. Слишком уж он поздно пришел.

Не успеет. Никак не успеет. Да и хочется ли?

Что он, собственно говоря, успел? Девушки у него как не было, так и нет, работает он продавцом в магазине электроники, а образование самое что ни на есть «нужное» – искусствовед.

Развернувшись, он пошел в сторону, противоположную движению толпы, продираясь сквозь нее, получая тычки локтями и отвечая на них той же монетой.

Свернул в переулок и прислонился к стене, наслаждаясь ощущением свободы после выхода из толпы. Может быть, он успеет увидеть, как распускается термоядерный цветок до того, как вспышка выжжет ему глаза? Нашарил в кармане куртки пачку, вытащил сигарету, полез за зажигалкой. Закурил.

Вредная привычка, но умереть от рака легких он все равно не успеет, так что – какая разница.

Только вот переулок этот выбрал не только он. В пяти шагах, возле стены, можно было разглядеть странное движение. Может быть, любовники, решившие напоследок слиться в экстазе? Присмотревшись, мужчина понял, что ошибся и взаимным такой секс быть не может.

Девушка с разбитой головой лежала на земле, а на ней громоздился некто с заросшим щетиной лицом, совершая ритмичные движения над бессознательным телом. Видимо, подловил ее, бегущей к убежищу.

Кровь бросилась в голову, глаза застлала пелена, и мужчина почувствовал, как в душе у него просыпается ярость.

Мир и так погибал, так почему бы не нарушить незыблемые правила? Особенно если каждый сам за себя и некому защищать слабых.

А почему бы и нет?

Пять метров ему удалось преодолеть секунды за три, после чего ботинок врезался в голову насильнику. Удар получился хороший, футбольный, позвонки хрустнули, тело содрогнулось в последний раз и обмякло.

Грохот разорвал небо. Вспышка выжгла сетчатку глаз, и мужчина умер молча, до боли стиснув зубы и практически откусив себе язык.

* * *

Это был ее день рождения.

Ее двадцать второй день рождения.

Она встретила его в постели с едва знакомым парнем – так уж вышло. Он подошел к ней в клубе, купил пару коктейлей, и вопрос был только в том, предложит ли он отдаться ему в туалете или отвезет куда-нибудь.

Хотя был еще один вариант. Вежливо улыбнуться и упорхнуть. Только вот вчера ей хотелось не этого: в низу живота тянуло и постоянно бросало то в холод, то в жар. Понятно, чего ей хотелось, и чем они занимались всю ночь, до самого утра, после чего заснули в обнимку.

А сейчас новый любовник, проявивший себя очень нежным и внимательным, судорожно пытался застегнуть пуговицы на измятой рубашке. То ли из-за непонятливого взгляда девушки, то ли по причине излишней своей торопливости он путался все сильнее и сильнее.

За окном выла сирена. Было неясно, какой же машине она принадлежит и почему такая громкая.

– У тебя что, жена сейчас придет? – поинтересовалась девушка.

Она вовсе не была против секса с женатым мужчиной. Только почему он не объяснил все как есть?

– Молчи, шлюха! – дрожащим голосом, срывающимся на плач, бросил он. Причина такой резкой перемены в нем была по-прежнему не ясна.

Почему же сразу «шлюха», она ведь не за деньги отдалась? Просто продвинутая девушка с современным взглядом на секс.

– Да что случилось? – обиженно спросила она, надув искусанные вчерашней ночью губы.

Нестерпимо яркий свет затопил комнату, через секунду раздался громкий звук, будто кто-то разорвал огромную мокрую простыню, и на горизонте за окном расцвел бутон ядерного взрыва.

* * *

– Никто из спасшихся в тот день не был праведником, понимаете? – продолжал объяснять Илья. – Нельсон вот, к примеру, спасся, потому что хотел переспать с какой-то девушкой на дне рождения у брата, напоив ее, и пошел за шампанским. И это только один из нескольких примеров.

– А как же спаслись вы? – спросил Николай, все так же смотря ему прямо в глаза.

* * *

Он медленно топал вниз по проспекту Сююмбике. В руке у него была бутылка холодного пива. Ноги отсырели, носки наверняка провоняли так, что и ботинки теперь не отмыть от запаха.

Представьте, что вы возвращаетесь домой после симпозиума, усталый, немного выпивший. Но только чуть, пару бокалов шампанского, не больше.

Преподавательская деятельность – ваша отрада. Ведете научное общество, работающее над проектом очистки сточных вод, в основном в нем состоят школьники, и вам это нравится. Вы считаете, что нужно прививать им любовь к науке.

У вас хорошая девушка – настолько, что вы считаете себя недостойным ее. Умница, красавица, спортсменка, а вы – обычный ботаник. Нет, ботаник не в прямом смысле, по образованию-то вы инженер.

И вот вы поднимаетесь в свою бетонную коробку на пятом этаже, открываете дверь. Раздеваетесь и тихо, чтобы не разбудить девушку, проходите в спальню, предвкушая, как ляжете в постель и обнимите любовь своей жизни, и будете наслаждаться ее теплом и любоваться идеальными формами.

И слышите из спальни страстные стоны.

Илья просто ушел: эти двое так увлеклись, что даже не заметили его присутствия. Инженер просидел всю ночь и большую часть утра на скамейке в соседнем дворе, несколько раз сбрасывая звонки от девушки. В душе его боролись два желания: все-таки взять трубку и выговорить ей все, что думает, и выбросить телефон прочь, уйти куда подальше и больше никогда не возвращаться назад.

В итоге, взвесив все, он поддался второму желанию. В кармане у него оставалась последняя сотня, которую он отдал в ларьке за две бутылки пива. Одна из них, быстро опустошенная, была отправлена в урну. Вторую в скором времени постигнет та же участь.

Могут забрать в милицию. Припаять распитие в общественном месте, штраф выписать… Плевать. Ему было плевать на все.

Пьяное сознание не улавливало постороннего монотонного звука, но когда Илью толкнули, это он почувствовал.

Черноволосый парень толкал Илью к подземному переходу, крича что-то. Он что, с ума сошел? Может, бутылкой его огреть? Илья попытался отпихнуть его в сторону, но не рассчитал равновесия и упал. Проехав по лестнице на пятой точке, он оказался за гермоворотами, приложившись о которые головой, потерял сознание.

Тот самый черноволосый парень оттащил его из-под ног людей, которых было достаточно много. Но далеко не весь район – кто просто не услышал, кто подумал, что учебная тревога, а кто и вовсе решил не прятаться, предпочитая быструю смерть.

* * *

– Вот так вот, – покачал он головой. – Очнулся, голова болела дико, а оказалось, что Война была. Ждали эвакуацию, все по советскому плану же. А там как было – на седьмой день все дружно эвакуируются и дальше вместе работают на обломках разрушенного мира, восстанавливают хозяйство… Ну кто мог подумать, что все пойдет не по плану?..

* * *

В течение трех дней удары снаружи сыпались на гермодверь без остановки, сводя укрывшихся в убежище с ума. Казалось бы, оставшимся снаружи пора было понять, что стучат они совершенно напрасно, что им не откроют, но они продолжали долбить в дверь.

Некоторые из тех, что успели спуститься в переход до закрытия, кричали, требуя от военных открыть двери. Может быть, они думали о родственниках и друзьях, которые могли оказаться снаружи. А возможно, они просто мечтали о том, чтобы этот мерный стук по металлу дверей наконец прекратился.

Таких не трогали – обычно они успокаивались в течение часа. Только одного из них, молодого совсем парня в деловом костюме и с ухоженной бородой, мужик-полковник, который принял командование над солдатами у молодого лейтенанта, лично отделал прикладом. И то с молчаливого одобрения остальных укрывшихся – его крики нервировали больше, чем стук.

Солдатам тоже было нелегко. На третий день застрелилось двое. С раннего утра один, а потом вечером, перед объявлением отбоя, второй. Илья видел, как тела, запакованные в брезентовые мешки, волокли куда-то в подсобное помещение. Похоронить их не было возможности.

Запасов еды в переходе было на неделю. С учетом жесткой экономии и того, что вошло в переход не так много народу, их можно было растянуть на три. Зато питьевой воды было вдоволь – скважина продолжала работать. Правда, нужно было придумывать, как переделать насос на ручную тягу, иначе скоро закончится топливо для генераторов.

Но до этого дело дойти не должно. Скоро их эвакуируют. Пока что они еще верили, что их спасут, что страна не рухнула окончательно.

На пятый день вера в это стала слабеть. До людей наконец стало доходить, что это все, что к прежней жизни возврата нет. Двое крепких мужиков, под сорок лет, попытались обворовать склад с продуктами. Непонятно зачем, все равно им не удалось бы ничего спрятать. Этих заперли, буквально вырвав из рук разгневанной толпы. Причем было непонятно, запирают их, чтобы наказать, или чтобы спасти.

Но на пятый день прекратился и стук, привнесший свою долю в облегчение морального состояния укрывшихся.

А на седьмой день, когда всем стало ясно, что эвакуации уже не будет, отряд из солдат-срочников отправили на поверхность. Толпа зевак, собравшаяся за ограждением, устроенным перед гермоворотами, смотрела им вслед, и в тот момент, когда гермозатвор с лязгом открылся, им стало ясно, почему прекратился стук.

На лестнице вповалку лежали трупы людей. Можно было подумать, что они спят, но запах разлагающейся мертвечины, занесенный случайным порывом ветра в бункер, развеял эти мысли. Он напоминал жителям убежища об увиденном зрелище еще несколько часов.

Именно жителям. Тогда-то большинству стало ясно, что из временного укрытия подземный переход стал их новым домом.

В тот день застрелился еще один солдат, после чего им было приказано сдать оружие. Правда, от волны самоубийств это не уберегло – на следующее утро нашли трех женщин со вскрытыми венами и повесившегося на дверной ручке мужчину.

Полковник приказал выбросить трупы на поверхность. Так потом поступали со всеми, кто не нашел в себе сил жить дальше.

* * *

– А кто победил в Войне? – спросил Марк.

– Никто. В таких войнах не выигрывают.

Снова установилось молчание. Инвалид ждал следующего вопроса. Мальчишки, похоже, решали, стоит ли его задавать. Свои порции все давным-давно доели, ничего не отвлекало их от разговора.

– А что сейчас на поверхности? – наконец решившись, спросил Николай.

Илья усмехнулся. Мальчишка явно решил выпытать из него абсолютно все.

– Откуда мне знать? – делано удивился он. – Я там больше пятнадцати лет не был. Вон, у Нельсона спроси.

В переходе пронзительно зазвенел колокольчик. Через несколько секунд звук раздавался уже по всему переходу: такая тут была система оповещения.

– Караван! Караван с «Кукол» пришел! – радостно прокричал кто-то.

* * *

Мужчина открыл глаза.

Это был именно мужчина, рубеж в тридцать восемь лет был перейден несколько месяцев назад. Пожалуй, в новом мире это был солидный возраст.

Пора на покой, папаша? Нет, не пора. Еще рановато думать об этом.

– Караван! Караван с «Кукол»! – кто-то продолжал вопить.

– Знал бы ты, каких сил мне стоило заснуть, ты бы сейчас так не орал… – проворчал мужчина, пытаясь прийти в себя после короткого сна.

Получалось не очень. Он потер мозолистой ладонью трехдневную щетину, почесал давно не мытую голову и перевернулся на спину. Посмотрел на флакон с болеутоляющими таблетками. Инструкция утверждала, что налегать на них не стоит. Но долбаная мигрень, последний год мучавшая все чаще и сильнее, раз за разом убеждала в обратном.

А неожиданное ночное пробуждение было достаточной причиной, чтобы боль в очередной раз вцепилась когтями в виски и затылок Нельсона.

Ну, в принципе, понятно, почему караваны приходят ночью. Днем на поверхность соваться глупо по одной причине – сожрут практически наверняка. А вот фон там и по ночам высокий, хотя, казалось бы, почему? Сбросили на сам город ровно одну бомбу, и ту на завод. Вот там действительно огромная воронка, море бетонной крошки и обугленные металлические конструкции, торчащие местами. Нельсон видел: при желании и через хороший бинокль все можно рассмотреть.

Ну и еще можно считать ту, что ухнула в Каму, близ Нижнекамской ГЭС. Этого Нель, разумеется, видеть не мог.

Об этом рассказывали жители одного из немногих жилых мест на ГЭС – перехода на «ДК Энергетик». Черт знает, как они сами об этом узнали.

Но говорят, что плотины ГЭС больше нет. Смыло. Как, скорее всего, и Елабугу и, возможно, Нижнекамск. Набережные Челны фронт прошедшей волны не задел, а вот то, что после взрыва там столб воды и грунта сделал, это вопрос другой… Правда, после двадцати лет упадка тех разрушений и не заметно сейчас, наверное, все слилось в общую разруху.

В любом случае, связи с теми городами нет. А даже если и есть, кто о ней расскажет? Хранить будут, как самые главные тайны хранят.

Все сами за себя. Города-государства площадью в сто-двести квадратных метров и населением от семи до двадцати десятков человек. Как селедки в бочке, на самом деле.

И, несмотря на это, грызутся, плетут интриги. Даже империи сформировать успели: Конфедерация, Халифат, Коммунрай, бандиты еще. Поделились по принципу «кто сумел отобрать власть у военных», у которых хоть и было оружие, но не было приказов. А кто такой военный без приказа? Такой же гражданский.

Конфедерация – это там, где военные удержали власть. Ну, или, по крайней мере, не потеряли ее полностью. Держали они под собой пять переходов: «Домостроителей», «Театр кукол», «Молодежную», «Райисполком» и «Тридцатый».

Халифат и Коммунрай – другие «сверхдержавы». Халифат подмял три перехода на Московском проспекте. Коммунрай – два на Мира. Правда, внешняя политика у этих двух государств значительно отличалась: если Коммунрай сохранял строгий нейтралитет со всеми другими переходами, то Халифат наоборот – умудрялся воевать со всеми, но при этом расти и процветать.

Короче, все как в довоенные времена. Но масштаб поменялся капитально, это да. Интересно было бы подсчитать, во сколько раз…

Хотя черт с ним.

Нельсон широко и протяжно зевнул. Появился соблазн повернуться на другой бок и попытаться все-таки уснуть. Он закрыл глаза, и как обычно перед моментом перехода яви в сон появилось ощущение, будто схватил его и ожесточенно трясет.

Он тут же открыл глаза и мотнул головой, сгоняя с себя сон. Не, к черту, незачем лениться на самом деле. Работать надо. Кто работает, тот есть. Кто не работает, тоже ест, только мало и невкусно.

Ну, эта истина действует, по крайней мере, сейчас, в отличие от довоенного времени.

Снова широко зевнув, он все же сел на старый матрас, лежащий прямо на полу. Поправил свитер, вздувшийся на животе пузырем: в переходе сыро, холодно, чтобы не простудиться, приходилось тепло одеваться.

Все равно, болели все. Ладно, хоть не тем, что можно было подхватить наверху. Хотя таким редко болеют. Потому что очень быстро сгорают, как свечки: неделя – и нет человека. Ушел.

Мародер снова готов был окунуться в неприятные воспоминания.

– Нель? – спросил Илья из-за двери, привлекая внимание мужчины. – Ты проснулся?

Ну, естественно, он же сам себе дверей открыть не может.

Нельсон дрожащими руками взял со стола флакон, рванул вверх крышку и отправил две таблетки в рот. Проглотил, вернул упаковку на место, после чего встал с матраса, открыл дверь и тут же отошел.

Его друг-инвалид закатился внутрь и, не утруждая себя приветствиями, произнес:

– В общем, что я хотел сказать. Поучаствуешь в педагогическом процессе?

Лицо Нельсона скривилось в недовольной мине. Не то чтобы он не любил детей… Он вообще предпочитал не общаться с людьми, а разговорчивый инвалид полностью удовлетворял потребность мародера в человеческом обществе.

– И что там нужно? Спектакль поставить? Или сценку? – хриплым со сна голосом спросил он.

– Не. Про поверхность им рассказать. Про то, что жить там невозможно, и про остальное.

– Дети, бомбы – это плохо, если видите где-то большую красную кнопку, то ни за что не нажимайте на нее?

– Приблизительно в том же духе. Расспрашивали меня сегодня про Войну… Слушай, а я вот задумался. На самом деле кто победил-то?

– С детьми много общался и сам в детство впал, Илья. Сам же прекрасно знаешь, что в таких войнах победителей не ищут. Или ты ждешь, что прилетят вертолеты с американцами под звуки их гимна, постреляют всех мутантов и начнут нефть добывать?

– Ну, вот планы на эвакуацию и остальное?

– В том-то и дело, что если бы это было просто ядерное оружие, то страна бы справилась. Не смогло бы оно уничтожить человечество. Пусть разрушены мегаполисы, но деревни приняли бы выживших. – Нельсон вздохнул, он совсем не любил много говорить. – Да, повышение количества раковых больных, мертворожденных детей. Да, ухудшение качества жизни в целом. Можно сказать: откат в семнадцатый век, заводов-то нет больше, воронки вместо них. Но не критично.

А вот то, что использовали в этой Войне, оказалось страшнее. Вирус. Или много вирусов.

Вирус, вообще, это такая штука, которая очень быстро мутирует. Взять тот же грипп: каждая эпидемия вызывалась новым штаммом. За один только двадцатый век было три эпидемии и пять пандемий. И это только грипп типа А.

Помножить скорость мутации на такой мощный мутаген, как радиация, и что мы получаем?

А получаем мы то, что на поверхности теперь находиться нельзя, причем вообще никак. Не только из-за высокого фона.

Вирус встраивается в геном пораженного организма и размножается с репликацией ДНК клетки. То есть они самым прямым способом влияют на геном.

Интересно, а ученые сами-то возможность этого предусматривали? Что в итоге из-за их открытий на поверхности такие зверюги появятся – хоть стой, хоть падай?


Это была всего лишь гипотеза, принадлежавшая мародеру. Однако она ему казалась ничем не хуже теорий о том, что мутанты наверху – это специально выращенные суперсолдаты или животные с другой планеты. А то и вообще «перезапуск» эволюции, начиная с менее продвинутых существ, чем человек. Эдакий «бэк-ап», как сказали бы программисты.

– Человек – это такая зараза… – произнес Илья. – Сам подумай, сколько лет уже тут, а живем.

– Человек – это не зараза. Да и не живем. Вот, сам представь, из всего нашего города выжило тысяч пять, это в лучшем случае. Пропорция понятна?

– Семьдесят миллионов приблизительно выходит. – Быстро прикинул в уме инвалид и зачем-то уточнил: – Из семи миллиардов.

– Сам-то представляешь, что эти числа значат? Выжил каждый сотый. То есть Москва – восемьдесят тысяч. Питер – сорок. Не помню точных цифр, но насколько я слышал, по подсчетам, за тысячу лет до нашей эры еще население Земли было больше. И откатились именно туда. В ту эпоху.

– Не так! – Илья щелкнул пальцами, будто поймав какую-то мысль. – Мы попали в Безвременье. Вот, прилетят инопланетяне через сто лет, вытащат нас из переходов и скажут, что жили тут сначала какие-то гиганты, строившие высокие здания. А потом случилась катастрофа, великаны вымерли, и остались только такие вот дикари.

– Или измельчали гиганты. Только не просидим мы тут сотни лет. Даже еще двадцати не просидим. Либо раньше глотки друг другу перегрызем, либо накроются переходы. Колонны уже трескаются. Замазывай их, не замазывай – дольше, чем положено, не простоят.

– Дольше, чем дано, все равно не проживешь, ведь так?

– Особенно я. Может быть, завтра меня сожрут. Может, заражусь дрянью какой-нибудь, позаражаю весь переход и нас сожгут ради лишней сотни квадратных метров люди с тех же «Кукол». Или получу пулю от воинов ислама. Да черт подери, как угодно я могу умереть.

– И это тебя пугает?

Нельсон замялся. Кому приятно признаваться в своих страхах? Хотя отрицать их – еще глупее. Любой человек боится смерти.

– Хватит рассуждать, я думаю, – перевел он тему. – Расскажу им про поверхность, уговорил.

Метро 2033. Переход

Подняться наверх