Читать книгу Лилиан - Нана Блик - Страница 7

– Наслаждаешься! Пока я так тоскую по тебе, но мне определённо нравится твоя улыбка. И у тебя появились друзья, что ж, я рад этому. Я думаю, ты хочешь поговорить со мной. Впрочем, и я тоже этого хочу. Только наедине. Только ты и я. Твои друзья могут пока поохотиться.

Мы только быстро моргали глазами, глядя на Сэма, когда он спокойно отвечал на все невысказанные нами вопросы.

– Когда ты наконец-то обрела себя, вы можете употреблять в пищу обычную еду, но только в своих изначальных образах. Разве в природе пёс и птица могут быть людьми? Хотя есть и исключения, – Сэм склонил голову набок и улыбался. – Если ты, Лили, будешь убивать, то их людское второе начало сможет проявляться. А ты точно будешь это делать, ибо человеческая еда не даёт насыщения и силы. Но она приятна на вкус и не позволяет твоему голоду одержать верх над тобой. – Сэм пожал плечами. – Я достаточно сказал для ваших ушей, теперь оставьте нас вдвоём, – закричал он на парней, сверкнув глазами, и они бросились прочь.

– Прошу, моя дорогая, домой. Не беспокойся, когда ты выйдешь отсюда, твои зверушки будут ждать тебя на крыльце.

Сэм протянул мне руку, а я спокойно вложила ему свою ладонь. Он притянул меня к себе и целомудренно поцеловал в губы. Я не противилась, более того, я хотела этого.

– Пойдём, мой Ангел, я накормлю тебя обычной человеческой едой. Уверен, что ты давно этого не делала, – он дерзко ухмыльнулся, и мы очутились в гостиной.

С моего прошлого визита здесь так ничего и не изменилось. Повсюду была грязь и пыль, а огромные паучьи сетки свисали прямо отовсюду. Гостиная была просторная и уютная, несмотря на запустение. Настоящий камин и два красных велюровых кресла, стоящих напротив него, обнажали сердце дома, выделяя его настоящий очаг. Белый п-образный диван с кучей огненно-красных подушек и огромный дубовый стол с округлыми резными ножками, рассчитанный минимум на восемь персон, выражали хотя и успешно скрываемое, но всё же гостеприимство прежних хозяев. Атласные красные шторы на огромных, во всю стену, витражных окнах, а также многочисленные портреты, висящие на стенах – всё это как нельзя лучше подчёркивало величие и убранство средневекового особняка.

Изображение на портретах потрясли меня до глубины души, вводя в ужасный ступор. Почти на всех полотнах были мои изображения! На одном портрете я предстою в пышном платье, которое носили женщины в восемнадцатом или девятнадцатом веке. На другой картине я запечатлена среди густой поросли болотной осоки обнимающая охотничью собаку. А третье полотно с философской настороженностью изображает меня сидящую на берегу пруда и наблюдающую за уходящим за горизонт солнцем. Несколько портретов были совместными: я и обнимающий меня Сэм. Тут наши глаза светились от счастья, они были наполнены нежностью и любовью. На всех этих портретах я была такой, как и прежде, с румянцем на щеках и блестящими карими глазами, совсем не такой, как сейчас, и не такой, как на смятой фотографии, подкинутой Сэмом при первом моём здешнем появлении. Неожиданно мой взгляд остановился на портрете, висящем над камином, там была изображена я с таким же, как сейчас, землистым лицом и горящими наполненными кровью глазами. Мои широко расправленные за спиной крылья величественно смотрелись на фоне огромного каменного обрыва. Я подошла ближе, чтобы внимательно рассмотреть полотно. Нет и капли сомнения, что на картине изображена я, мне там столько же лет, сколько и сейчас. И вид у меня отнюдь не трагичный и печальный. Скорее я выгляжу здесь довольной и самодостаточной, полностью уверенной в себе, и я бы сказала даже счастливой.

– Прекрасна, да? Это мой любимый портрет. Ты здесь как богиня или Химера. – Сэм встал рядом, одной рукой держа себя за подбородок.

– Химера? Ты имеешь в виду чудовище? – я язвительно бросила фразу ему в ответ.

– Нет, Лили, ты как Химера, как бессмысленная идея, как несбыточная мечта. Моя мечта, которая, надеюсь, всё-таки станет явью.

Моя грудная клетка сжалась, весь воздух испарился из лёгких, и мне казалось, что я сейчас задохнусь. Он был таким пугающе-красивым, его сладкие завлекающие речи не могли не разжечь во мне пламя, меня тянуло к нему, словно я – мотылёк, стремящийся к свету. Мне надо было что-то сказать, как-то отвлечься от его пронзительных голубых глаз, иначе я потону, как корабль, наткнувшийся на рифы.

– Ты определённо предпочитаешь красный, – еле выдавила я из себя.

– Это твой любимый цвет. К тому же всё это выбирала ты, я лишь чуть-чуть присмотрел за твоими вещами. Хотя, не буду скрывать, мне было нелегко находиться среди всего этого убранства, ежедневно напоминающего мне о тебе. Я думал, что смогу забыть и отпустить тебя, но я не смог! Ты нужна мне. Ты как глоток воздуха, как живительная капля воды в пустыне! Ты – всё для меня! Ты – моя жизнь, мой свет в мрачном тоннеле бессмертного существования!

– Я ничего не понимаю. Мы знакомы и, глядя на все эти портреты, довольно давно. И, похоже, очень близко. Только я не пойму, почему на одних картинах я – человек, а на других – монстр, как и сейчас.

– Ты не монстр, Лилиан, и никогда им не была! Жаль, что ты ещё не осознала и не приняла себя такой, какой и являешься. Тебе бы сразу стало ясно, как днём, насколько всё-таки ты прекрасна. Всмотрись сюда, – Сэм указал на портрет, висящий над камином, – ты здесь счастлива и довольна! Тебе нравилось быть такой, и ты никогда не сожалела об этом, а я заблуждался сам и позволил тебе усомниться в том, что было и так очевидно. Ты любила эту жизнь и любила меня! Лишь на какой-то миг, позволив дурной мысли овладеть собой, я решил, что человеческая жизнь тебе была бы по нраву. Я позволил тебе попробовать, а ты с такой лёгкостью приняла этот вызов, что бешенству, моментально завладевшему мной, просто не было предела. Решив сам для себя, что я в своём естестве раз и навсегда опротивел тебе, и ты больше не любишь меня, я всё же отпустил тебя и так страдал! – Сэм опустил глаза, а когда поднял их, то они уже пылали ярко-красным заревом. – Больше я этого не допущу. Ты моя! Была, есть и будешь моей всегда! Я всё расскажу тебе позже, а сейчас мы поедим. Я позволю нам отужинать на террасе, выходящей на задний двор. Думаю, ты не станешь мне возражать.

Я сглотнула комок, давно застрявший у меня в горле, и молча кивнула Сэму. Он взял меня за руку и повёл на террасу. Пересекая внушительных размеров гостиную, мы подошли к огромному французскому окну с изумительными витражными стёклами, простирающемуся от потолка до пола. Сэм открыл окно и легонько вытолкнул меня на террасу. О Боже, какой же это был неземной вид!

Лучи прячущегося за край земли солнца освещали пожелтевшие от проказ осени листья и отражались от протёртых мраморных дорожек, играя бликами на водной глади заросшего пруда. В воздухе раздавалось кваканье лягушек и тревожный возглас какой-то птицы, гнездившейся в прибрежных водных зарослях.

На середине террасы стоял небольшой круглый столик с двумя удобными плетёными ротанговыми креслами. Лучи солнца весело заигрывали с хрустальными бокалами, стоящими на столе. Ужин был воистину помпезным. Запечённая куропатка в яблоках, лосось, приправленный лимоном, разнообразные морепродукты, белое вино и фрукты. Я так давно всего этого не ела, что, кажется, продала бы душу, лишь бы предаться этому наслаждению. Сэм галантно указал мне на место, и я уселась в кресло, позабыв о полутораметровых крыльях, которые сразу же напомнили мне о своём существовании. Мне пришлось их слегка развести в стороны, чтоб они свисали по бокам плетёного кресла.

– Ещё не освоилась с ними? – иронично подметил Сэм.

– Я ещё совсем с ними не в ладу, – усмехаясь, подметила я.

– Скоро ты научишься менять свои облики, и эта неловкость канет в прошлое.

– Ты о чем? – Любопытство просто распирало меня изнутри.

– Позже. Я расскажу тебе обо всём позже, ну а сейчас мы поедим.

Я смиренно качнула головой. Ну, а что я могла ему возразить? Сэм был сильнее, умнее и опытнее меня, к тому же имел надо мной определённую власть, хотя и опасался меня, как будто это я – хищный зверь, способный напасть в любую минуту.

Еда была восхитительна. И мне нравилось испытывать насыщение, никого при этом не уничтожая. Мы ели и пили молча, слегка улыбаясь друг другу. Когда я, окончательно наевшись, откинулась в своём кресле, Сэм с болезненной улыбкой посмотрел на меня и начал свой долгий и мучительный рассказ:

«Стояла очень холодная, совсем не присущая осени, погода. В то время я работал помощником лекаря в районном центре на юге Англии. Страшные тогда были времена, целые деревни стирались с лица земли то от чумы, то от чахотки, а каждый второй был сломлен цингой. Одним таким вечером мы объезжали небольшую деревеньку. Народ там был уже почти мёртв. Мы заглядывали в каждый дом, чтобы узнать, жив ли кто, а самое главное, есть ли, что взять. Как говорил мой босс и по совместительству лекарь мистер Бентли: «Мёртвым уже всё равно, а живым пригодиться!». Мы больше занимались мародёрством, чем действительно помогали людям. Заглянув в один такой домик, мы обнаружили небольшое семейство, мать и отец которого вот-вот должны были испустить дух от чумы, они уже не поднимались с кровати. Мой слух привлёк пронзительный крик ребёнка, забившегося в угол. – Сэм с опаской взглянул на меня. – В то время как мистер Бентли собирал скудные ценные пожитки сего благого семейства, я не выдержал и подошёл к ребёнку. Эта была девочка лет двенадцати, а может и больше, она была худенькой, даже тощей, голод и отсутствие заботы заметно сказались на ней: копна спутавшихся грязных темно-русых волос свисала на острые плечики, одежда была грязной. Она сидела в уголке, прижавши колени к груди и уткнувшись в них лицом. На руках были одеты перчатки. Я наклонился и приподнял ребёнку голову, взявшись за подбородок. На меня уставились огромные карие глаза. О, этот взгляд! Я за всю свою жизнь никогда ничего подобного и не видел! Он пронзил меня насквозь, открывая и оголяя все мои тайны. Девочка смотрела на меня непонятно: то ли с мольбой, то ли с приказом забрать её. Во взгляде было всё: и страх, и ненависть, и любовь, и отчаяние, и преданность, и непокорство. Я терялся, и у меня пропал дар речи. – Сэм не сводил с меня своих глаз. – Вдруг в комнате раздалось шипение матери, напоминающее некое подобие голоса.

– Не прикасайтесь к ней. Она – исчадье ада. Её болезнь страшна и неизлечима, и чума меркнет по сравнению с её недугом.

– Что ты такое говоришь, мама, я не виновата, что ты болеешь, это не я, я не хотела, – ребёнок захлёбывался в рыданиях. Я обнял девочку и прижал к себе.

– Я бы не советовал тебе этого делать, если хочешь дожить до восемнадцати, – тихо сказал мне Бентли, – сейчас посмотрим на её руки.

Он снял потихоньку перчатки, и ужас пронзил комнату. Кисти рук кровоточили, и на них совсем не было кожи, только ужасные рубцы и коросты.

– Что это? Проказа, лишай или нечто иное? – произнёс я.

– Похоже на проказу, но я не уверен, – вторил Бентли. – Давай уберёмся отсюда от греха подальше.

Я посмотрел на девочку, терзаемый двойственным чувством: собственным страхом и желанием заботиться. Поддавшись слабому духу и влиянию мистера Бентли, я впопыхах покинул дом. Меня провожали карие округлившиеся от безысходности глаза. Поздним вечером, уже дома, я не находил себе места – за такую долгую ночь я не смог ни на минуту сомкнуть глаза, меня разбирало стойкое желание обнять и стереть слёзы с этого милого личика. Когда на утро появился первый лучик восходящего солнца, я уже мчался в деревню.

Я ворвался в дом, но вокруг была тишина, мужчина и женщина были мертвы, я оглядывал комнату, желая отыскать ребёнка, но никак не мог найти девочку. Стремительно выбежав из дома, я ворвался в небольшой сарай, примыкающий к дому. От всего увиденного мои ноги подкосились, и я упал. Посередине сарая на перекинутой через балку верёвке висела девчушка. Я не успел! Её детское тело уже посинело, а выпученные от боли карие глаза закатились. На земле прямо под девочкой была огромная лужа, смешанная с кровью, свободно стекающей с её изуродованных рук. Я из последних сил встал и, вытащив свой охотничий нож, срезал верёвку. Лёгкое тело девочки упало мне на руки. Я уткнулся лицом в грязную липкую кофточку и зарыдал, упав на колени. Как же я тогда злился: злился на себя, на её родителей, на неё и на Бентли. Я так хотел спасти её. Моё желание заботиться, оберегать и любить её было настолько огромным, что даже временами пугало меня, но я опоздал. Я предал её, когда ушёл подгоняемый страхом, оставив абсолютно одну. Как я мог? За всю свою жизнь я никогда и ничего так не желал, как просто быть с этой девочкой. Я плакал, рыдал, кричал и просил небеса сжалиться и забрать меня следом за ней, умоляя бездну разверзнуться и поглотить нас обоих. Я и подумать не мог, что мои просьбы будут услышаны. Прорыдав с девочкой на руках весь день, я уснул полностью погруженный в неведенье.

Когда я наконец-то открыл глаза, была уже ночь и светила луна. Девочки нигде не было. Я с непривычки старательно всматривался в темноту и с трудом разглядел ребёнка. Она сидела в углу сарая, совсем не освещённая бледными лунными бликами. Я ринулся к ней, но был остановлен слабым ударом в грудную клетку. От неожиданности я упал. Передо мной появилась фигура в чёрном балахоне с капюшоном, задвинутым на глаза. Моментально сковавший меня испуг не позволил мне сразу разглядеть его лицо.

– У меня к тебе предложение, – мертвенно-холодным тоном произнёс незнакомец, – я устал работать в одиночку, мне нужны помощники и она. И ты, скажем прямо, меня подвёл. Ей было рано ещё умирать! Но раз так получилось, то ты будешь рядом с ней и научишь всему, что я тебе покажу.

– Кто ты? Что происходит? Зачем тебе тело девочки?

– Кто я? А тебе не всё ли равно? Лучше бы тебе не встречаться со мной и не знать о моем существовании, но раз судьба решила свести нас, – он ухмыльнулся, – я представлюсь тебе. У меня много имён: демон, монстр или Ангел Смерти. Называй меня, как тебе будет угодно. Мне это совершенно неважно. Я просто сын своей Матери, и ты скоро познаешь это.

Он подошёл ко мне, словно проплывая по воздуху, схватил костлявыми руками за голову и надавил на глаза. Я отчётливо увидел ужасающую картину того, что мне нужно делать, как делать и для чего. Затем он схватил меня за шею и врезался ногтями больших пальцев в сонную артерию так, что от внезапно возникшей боли я закричал, но он в ту же секунду припал губами к моему рту и вдохнул в меня едкое бледное облако. Белая пелена заполняла моё нутро, и вскоре я потерял сознание. Очнулся я от нежного приятного голоска, зазывающего меня из поглотившей меня бездны.

– Эй, проснись. Мне страшно. Уже день. Солнце поднялось высоко над горизонтом. Я хочу умыться, переодеться и хочу есть. Ну, проснись же.

Я с трудом открыл глаза. Передо мной сидела до недавнего времени ещё покойная девочка, только эта была старше, ухоженней и не такой тощей. Темно-русые волосы волнами ложились на плечи, кожа была зеленоватого оттенка, и большие красные горящие глаза суетливо бегали, исследуя себя. Она улыбалась, глядя на свои детские ручки, которые, как ни в чем не бывало, были здоровы. Я протянул к ней свои руки такого же цвета, что и её кожа, и просто обнял. Ох, как я был счастлив оттого, что она была жива, здорова и находилась рядом со мной. Её счастливое от незнания лицо и искренняя лучезарная улыбка заставили меня почувствовать себя окрылённым, и все бремя, свалившееся на плечи, тогда показалось мне абсолютно ничтожным. Я хочу быть с ней и сделаю всё, что угодно: проползу по раскалённым углям, пробегу по битому стеклу или испущу дух целому народу – лишь бы быть с ней! И улыбка, пропитанная нежностью, осветила моё лицо, словно в душе неожиданно зажёгся какой-то огонёк, который и положил начало не только нашему совместному существованию, но и нашей любви.

– Меня зовут Сэм, а как тебя зовут? Сколько тебе лет?

– Меня зовут Лилиан, мне уже почти семнадцать. Я ничего не помню. Помню только, что умирала, а теперь я такая. Что со мной? И с тобой что? Мы такие странные.

– О, милая Лили, у нас с тобой вся жизнь впереди, чтобы всё понять и принять. Впереди целая вечная жизнь!»

Сэм вздохнул, и его лицо исказилось от боли. Очевидно, что нелегко ему было копаться в собственной памяти.

– На сегодня рассказ окончен. – Тихо произнёс Сэм, сделав большой глоток вина, и внимательно посмотрел на меня.

Оказывается огромный комок, застоявшийся у меня в горле, мешал мне дышать. Он поведал мне моё прошлое. То, которое я и знать-то не хотела. Или хотела? У меня была ещё куча вопросов: и про совместную жизнь, и про мою сущность, а самое главное, про семейство Саммерс. Как, почему и когда я к ним попала? Но, а пока я безмолвно и суетливо хлопала ресницами, переваривая всё ранее сказанное им.