Читать книгу Миссис Хемингуэй - Наоми Вуд - Страница 13

Вечер милосердно прогнал дневной зной. Последние лучи солнца пробиваются из-за деревьев и гаснут на терракотовой плитке у оконных ниш.

– Помню его, – Эрнест кивает на голубое саржевое платье, в котором Хэдли была на вечеринке в Чикаго. Ткань чересчур туго обтягивает пополневшие бедра жены, но все же платье сидит неплохо. – Чуть не забыл, какое оно хорошенькое.

Помня о выдвинутом Хэдли ультиматуме, оба друг к другу крайне предупредительны.

– Я тогда впервые показалась на людях с открытыми коленками. А волосы я тогда носила длинные, помнишь?

Он поправляет манжеты, стоя перед окном.

– Помню.

– Я так злилась, когда остригла их в Нью-Йорке. Стала похожа на мальчишку. Но тебе нравилось. А еще утешало, что это сильно не понравилось бы твоему отцу. – Хэдли подошла к туалетному столику. – Он терпеть не мог все эти стрижки.

Она принимается зачесывать волосы назад, трижды проводит щеткой справа и слева.

– А твоя мама тогда никак не отреагировала. Она всегда была более тактичной, чем мы о ней думали, – проговорила Хэдли. – Она, как и ты, сама выбирает поле битвы.

Эрнест молчит, насмешливо глядя на нее.

Серьги слишком сильно давят, и Хэдли немного ослабляет замочки. Она нанесла чуть-чуть румян и подвела глаза, как научила ее подруга в Париже. Судя по отражению в зеркале, выглядит она вполне прилично, но все равно не получается воспринимать себя иначе как смазливую крестьянку, которая должна быть благодарна судьбе, любезно позволившей ей пару лет покрутиться в кругу местных аристократов. В ее жизни было бы еще немало хорошего, когда бы не это лето; теперь все плохо. Хэдли видит и себя, и Файф, как обе легко переходят от веселья к обидам. Тушь делает ресницы твердыми и острыми. Кажется, она впервые накрасилась с тех пор, как сюда приехала.

Хэдли еще раз оглядывает свое отражение. Эх, если бы у нее хоть чуть-чуть выпирали ключицы и скулы! Ей представилось, как после развода она вдруг перестанет есть. Ее парижские друзья будут качать головами и шептаться о ее «нехорошей худобе». А она станет упиваться их беспокойством.

Эрнест чистит зубы в ванной, что-то напевая себе под нос.

– В каком это смысле я выбираю себе поле битвы? – вдруг интересуется он.

– Почему ты не наорал на меня, когда я потеряла саквояж?

Он вздыхает.

– Ты именно об этом хочешь поговорить? Именно сейчас?

– Да.

– Я тогда решил, что случилось что-то гораздо страшнее. Что ты, например, полюбила другого, или что больше не любишь меня, или что я потерял тебя. А ты стояла, плакала, и я не мог добиться от тебя ни слова.

Он встал у того же окна, где она стояла этим утром, глядя вниз на спальню Файф и думая, что сегодняшний день будет таким же, как все остальные.

– Так ты почувствовал облегчение? Оттого, что я всего лишь потеряла твой первый роман?

– Несравнимо с потерей жены.

– Прости, – из ее глаз вот-вот покатятся слезы, – что я потеряла его.

– Все уже позади, Хэш, это не важно.

– Просто мне кажется, что тогда-то все и оборвалось.

– Но у нас и потом были хорошие времена. Очень хорошие.

Он улыбается ей, а она ему: старые добрые друзья. Навсегда.

Хэдли открывает шкатулку, чтобы достать янтарные бусы, и видит бычье ухо, высушенное и давно уже без крови. Подарок матадора на прошлогодней корриде – он заметил с арены ее ярко-рыжие волосы. Теперь ухо стало жестким, как башмак. Она провела пальцем вдоль щетинистой кромки. Этот талисман должен был принести счастье – и приносил его довольно долго. По крайней мере, оберегал их брак от посягательств других женщин – пока не появилась Файф. Хэдли защелкивает шкатулку.

– Есть новости от издателя. – Эрнест, усевшись в плетеное кресло, допивает последние капли своего джин-тоника.

– О «Солнце»?

– Роман выйдет без дальнейших правок.

– Это прекрасно.

Но Эрнест, кажется, не вполне доволен.

– Что-то не так?

– Я нервничаю.

– Почему?

– Я рассчитываю на большой успех.

– И что?

– А то, что тогда я смогу позволить себе больше, чем один хороший пиджак, и больше, чем одну пару туфель.

– Конечно, это будет успех. Я не знаю никого более достойного успеха, чем ты. А кроме того, денег нам и так уже хватает – и на еду, и на квартиру, и чтобы растить нашего прекрасного сына, который, слава богу, теперь здоров и в полном порядке.

– И у нас есть друзья, достаточно богатые, чтобы выручить нас в трудную минуту.

Хэдли в последний раз проводит щеткой по волосам и поворачивается к мужу.

– Не говори так. – Она опускается на колени, чтобы ее глаза оказались на одном уровне с его. – Это вечерняя грусть. Вот и все. Однажды ты будешь так же богат, как Сара и Джеральд, и только тогда поймешь, что тебе это не нужно.

Он осторожно берет ее руку и целует в ладонь.

– Ты слишком хороша для меня.

Но он не поправил ее, когда она сказала «ты», а не «мы». И ее сердце вновь обрывается, хоть он и целует ее, как тогда, на холодном тротуаре Чикаго. Она вдруг понимает, каким будет его решение, понимает еще прежде, чем он его принял. Победит Файф. Это неизбежно. Хэдли застывает на месте.

– Мы идем одни?

– Да, – вполголоса отвечает он, стоя уже почти рядом с дверью, так что она едва может разобрать его слова в вечерней тишине. – Мы встретимся с Файф там.

– Папа!

По лестнице топочет Бамби. Сперва ручка отодвигает парчовую занавеску, потом появляются сандалии, все еще черные коленки и наконец – милое загорелое личико. В сонных глазах – любопытство: входить в родительскую спальню без спросу ему не позволялось.

– Папа, это тебе. – Он протягивает отцу красную розу из сада.

Эрнест подхватывает сына на руки, прижимает к груди. Бамби отодвигается от колючих отцовских усов.

– Merci, mon amour[11]. А теперь мы отдадим ее Maman, хорошо?

– Oui[12], – решительно соглашается малыш и тут же с подозрением прищуривается: – Куда вы уходите?

– В гости.

– А меня возьмете?

– Боюсь, для этого ты сегодня слишком устал.

Хэдли смотрит на мужа и сына, внутренне холодея от мысли об «этом».

Эрнест опускает сына на пол.

– Скажи Мари, что я разрешил тебе выпить чашку шоколада, после того как вымоешься. – Он проводит пальцем по коленке малыша, оставляя белый след на вымазанной землей коже. – Какой же ты чумазый! Посмотри-ка на маму, видишь, какая она красивая!

– Очень красивая, – согласен Бамби.

– Поцелуй ее на ночь.

Хэдли наклоняется и чувствует на щеке губы сына.

– Спокойной ночи, дорогой.

Бамби протягивает ей красную розу, Хэдли ставит ее на туалетный столик в склянку из-под духов. Накидывает шаль.

– Готова? – Эрнест уже стоит у двери – Да. – Она выходит в ночь следом за ним.