Читать книгу Всё о Манюне (сборник) - Наринэ Абгарян - Страница 21

Дядя Миша, Манин папа, работал на релейном заводе инженером. Главный инженер – должность, безусловно, почетная. У дяди Миши в анамнезе были красный диплом политехнического института, кандидатская степень и кой-какие научные разработки. За все эти заслуги, а также за пятнадцатилетний непрерывный стаж работы на релейном заводе родина платила ему ежемесячно где-то около ста пятидесяти рублей. На эти деньги дядя Миша умудрялся не только обеспечивать всю семью, но и позволял себе маленькие мужские радости – если, конечно, эти радости проходили строгий таможенный контроль Ба.

А еще дядя Миша был однолюбом. Редкое для мужчины качество, ставящее жирный крест на его судьбе. Еще со школьной скамьи он любил девочку Галю Ицхакову. И вопреки воле Ба женился на ней. Естественно, свекровь невзлюбила невестку. В бедной Гале все было не так – и происхождение (рабоче-крестьянское), и вероисповедание (пф, выкрест), и вкусы (ты видел булатные зубы ее матери – это же ни в какие ворота не лезет), и образование (медсестра, даже на врача не удосужилась выучиться).

Ради справедливости нужно отметить, что Ба в принципе не могла ужиться с женщиной, которая покушалась на любовь ее сына. Тетя Галя боролась за свое семейное счастье долго и отчаянно, но потерпела фиаско – Ба была мастером изнурительной партизанской войны.

Мане было пять лет, когда ее родители развелись. Ба сделала все возможное, чтобы внучка осталась с ней. Я не знаю, на какие ухищрения она пошла, может, пригрозила судье пытками или взяла в заложники всю его семью, но суд принял сторону дяди Миши, и Ба получила Манечку в безвозмездное пожизненное пользование. Тетя Галя потом снова вышла замуж, уехала в другой город и родила своему мужу троих детей. Маня периодически приезжала к ней в гости, и к чести Ба нужно отметить, что та никогда не препятствовала общению Мани с ее мамой.

Ба вообще была достаточно замкнутым человеком и мало кого «допускала к телу».

Моя семья стала редким исключением. Уж не знаю, чем мы ее взяли, может, количеством детей (четыре девочки!) или тем, что мама оказалась землячкой Ба, а может, тем, что папа не раз вытаскивал дядю Мишу из передряг, в которые тот регулярно попадал, но Ба раз и навсегда впустила нас в свое сердце и не выпускала оттуда уже никогда. Мы высоко ценили любовь Ба и бережно несли ее перед собой праздничным караваем.

Если у Ба случались какие-нибудь крупные размолвки с дядей Мишей, то плакаться она приходила к маме.

– Ты представляешь, Надя, – возмущалась она, громко отпивая горячий чай из большой чашки, – мне кажется, что у него кто-то есть!

– Тетя Роза, – маме хватило наглости возразить Ба, – Миша молодой мужчина, ему всего тридцать восемь, должен же он где-то оставлять свою… хм… энергию! – Последние слова она проговорила почти шепотом и, казалось, стала ниже ростом – Ба смотрела на маму тяжелым немигающим взглядом.

– Можно подумать, это аргумент! Я вот тридцать лет живу без мужика, и ничего! – рассердилась она.

По лицу мамы было видно, что она хотела бы возразить Ба, но сработал инстинкт самосохранения, и она промолчала.

Мы с Маней периодически, затаив дыхание, подслушивали диалоги Ба с мамой. Мане было жизненно важно, чтобы дядя Миша ни в кого не влюблялся, – она лелеяла тайную надежду, что родители когда-нибудь обязательно помирятся и снова поженятся. Видимо, об этом мечтал и дядя Миша, потому что так никогда и не решился на второй брак. Безусловно, как у любого здорового мужчины, у него были какие-то связи на стороне, но явок и паролей он никогда не сдавал, может, еще и потому, что узнай об этом Ба – и одной несчастной на этом свете стало бы меньше.

Самой большой легальной привязанностью дяди Миши, разумеется, после Манюни и Ба, был его автомобиль.

Автомобиль – весьма гуманное определение для того агрегата, на котором рассекал дядя Миша.

– Адам Казимирович Козлевич на своем «Лорен-Дитрихе» нервно закусывает зависть локтями, – комментировал папа, когда дядя Миша торжественно въезжал в наш двор на своем драндулете.

Манюнин папа являлся счастливым обладателем автомобиля повышенной проходимости, условно обозначаемого «ГАЗ-69». Почему условно обозначаемого – да потому, что дяде Мише от прежнего владельца машина досталась в весьма «модифицированном» виде – чего стоил один только кузов, собственноручно сваренный из железяк непонятного происхождения и предназначения!

Но дядя Миша не унывал. Он ласково назвал своего механического друга Васей, в честь главного конструктора Вассермана, под чутким руководством которого создавался сей вездеходный монстр, и два раза в год обязательно разбирал его на винтики и карданные валы. Далее он любовно протирал каждую деталь бензином, мазутом или чем полагается протирать детали «ГАЗ-69» 1956 года выпуска, а потом, что особенно удивительно, собирал машину обратно. Примечательно, что после каждой сборки Васи оставалась целая куча металлолома, которую дядя Миша аккуратно складывал на отдельную полку в погребе.

– Когда-нибудь найдем и этим деталям применение, а мой Вася и так поездит, – горделиво приговаривал он.

Если снаружи Вася смахивал на курятник на колесах и этим только интриговал неподготовленных зевак, то скудностью убранства кабины он ошеломлял людей уже по самые, ну не знаю, надпочечники, что ли.

В базовой комплектации производителем предполагались две трехместные продольные лавки для пассажиров. Но прежний владелец и сюда внес свои коррективы – за сиденьями водителя и переднего пассажира, вдоль боковых стен, были прибиты две деревянные, плохо отшлифованные доски. Усидеть на них по ходу движения было очень сложно, потому что держаться было не за что. Приходилось крепко упираться ногами в пол, а руками – в крышу автомобиля.

Если организовывался выезд на природу, то мама, Ба и младшие мои сестры садились в папину «копейку», которая на фоне Дядимишиного драндулета смотрелась как минимум «Кадиллаком», а я, Манька и моя сестра Каринка загружались в Васю.

Между деревянными продольными лавками Васи было достаточно большое пространство, куда складывали скарб для пикника – шампуры, замаринованное мясо, овощи-фрукты, пледы, мячи, ракетки для бадминтона, нарды, термос с чаем, теплую одежду. Нашей обязанностью было по ходу движения Васи придерживать это добро, чтобы оно не разлеталось по машине.

Не знаю, предполагала ли базовая комплектация «ГАЗ-69» амортизаторы, но на Васе их точно не было. Машину на дороге трясло так, словно ее вручили какому-то малютке-великану вместо погремушки.

– Кастрюююлю держи! – орала Маня Каринке, придерживая ногой пакет с картофелем, одной рукой упираясь в железную крышу монстра, а другой ловя откатившийся зеленобокий арбуз. Кастрюля с замаринованным мясом выделывала по полу опасные пируэты и всячески грозилась опрокинуться и оставить нас без шашлыка.

– Да мне бы шампуры поймать, – кряхтела Каринка, пестуя в руках огромный термос Ба, а ногой пытаясь придержать связку острых шампуров.

Мне с невероятным трудом удалось подцепить кастрюлю локтем – руки были заняты магнитофоном «Электроника-322», а ногами я придерживала пакет с фруктами.

«Ах, Арлекино, Арлекино, нужно быть смешным для всех», – надрывалась в магнитофоне Пугачева.

– Васидис! – вел уважительные переговоры с Васей дядя Миша. – Давай, родненький, идем на подъем.

– Вннннн-внннннннннннннн, – преданно кряхтел железный монстр.

Дядя Миша, словно летчик-испытатель, увлеченно шуровал огромным количеством непонятных рычагов, торчащих по правую сторону от его сиденья.

– Кха-кха, вннннн, кха-кха, – надрывался Васидис и таки взбирался на очередной бугор тяп-ляп проложенной горной дороги.

Иногда, когда Вася находился в разобранном виде (в неглиже, хмыкала Ба), а дяде Мише срочно надо было куда-то ехать, он просил у папы его «копейку».

Практика открыла за дядей Мишей удивительную способность – если он пытался съездить куда-то на папиной машине, то обязательно попадал в передрягу.

Когда дядя Миша взял папину «копейку» в первый раз, то на скорости сорок километров в час он въехал в стадо коров и выехал из него с обезумевшим от такого беспардонного обращения быком на переднем капоте. Бык отделался легким испугом, а капот погнулся так, что пришлось возвращаться, чтобы ремонтировать машину. При этом всю долгую дорогу до сервиса дядя Миша проделал со скоростью 10 км в час, потому что, когда он пытался хотя бы на километр прибавить в скорости, погнутый дугой капот распахивался и, загораживая ему весь обзор, клацал, словно голодными челюстями.

Когда дядя Миша во второй раз дорвался до папиной машины, он умудрился попасть в открытом поле под град величиной с хорошее куриное яйцо. Когда он въехал к нам во двор, папа чуть не скончался от зрелища, открывшегося перед его глазами, – весь кузов «копейки» был погнут в элегантный крупный горошек.

В третий раз, когда мой оптимистичный папа не отказал своему другу в просьбе, дядя Миша умудрился провалиться в огроменную яму в таком безлюдном месте, что ему пришлось пройти пешком 15 км до ближайшего населенного пункта, чтобы позвонить отцу.

– Юра! – заикался он в трубку. – Я провалился в такую яму, что мама не горюй! Кажется, передняя ось погнулась, я плохо видел, потому что грязищи кругом – тьма-тьмущая. Может, это даже не лужа, а болото, я плохо присматривался. Нужен трактор, слышишь меня, трактор, иначе машину не отбуксировать!

Папа запил радостную весть ведром валерьянки и поехал искать в субботний вечер трезвого тракториста.

– Все! – поклялся он торжественно на следующее утро, когда, заляпанные грязью по самые брови, они с дядей Мишей вернулись домой. – Это была последняя капля. Ни-ког-да! Ни-ког-да я тебе больше не доверю машину. Клянусь памятью своего прадеда, понял?

– Я сам не возьму в толк, что за напасть такая, – виновато разводил руками дядя Миша. – Вася, что ли, ревнует?

А потом случилось вот что.

Грянул 44-й чемпионат СССР по футболу, встречались команды высшей лиги «Динамо-Тбилиси» и «Арарат-Ереван». Матч должен был состояться в Тбилиси, и папа с дядей Мишей намылились поболеть за вечно уступающий соседям в счете «Арарат». Если я ничего не путаю, это был вопрос жизни или смерти – проигрыш нашей команды означал автоматический ее вылет из высшей лиги.

Мама с Ба были категорически против этой поездки.

– Что вы переживаете? – кипятился папа. – Машина совершенно новенькая, ехать всего пятьсот километров, и потом, я же не один поеду, со мной будет Миша, он, если что, подстрахует меня.

– Зисале, так об чем и речь, – всплеснула руками Ба, – если бы ты ехал один, я и слова тебе поперек не сказала бы. А тут с Мишей решил! Обязательно что-нибудь случится, вот увидишь.

– А что сразу Миша? – встрял дядя Миша. – Мамэле, я даже к рулю не прикоснусь, водить будет только Юра! Клянусь!

Поздним вечером 24 июня раздался междугородный звонок. Мама кинулась к телефону.

– Алло, – крикнула она в трубку, – алло!

– Отвечайте Тбилиси, – раздался бесстрастный голос оператора телефонной станции.

– Алло, алло, Надя? – сквозь шорох и треск прорвался голос папы.

– Это я! Что случилось? – выкрикнула мама.

– Продули три – ноль, – загробным голосом поделился папа.

– Уф, – вздохнула с облегчением мама, – а я-то подумала, случилось что.

– Это как посмотреть, – продолжил папа после минутного молчания.

– Что стряслось? – У мамы сошла краска с лица.

– Машину угнали, – промычал папа, – Миша пошел доставать из бардачка сигареты. Ну, он открыл дверь, полез в бардачок, а тут его чем-то огрели, оттащили в сторону и угнали машину.

Мама села прямо на пол.

– Миша живой? – спросила сдавленным голосом.

– Конечно, живой, – рассердился папа. – Жив-здоров, даже сотрясение мозга не получил, – в голосе отца проскользнули нотки сожаления.

– И что теперь делать?

– Нужно тысячу рублей выслать нам!

– Сколько? Зачем? Откуда? – испугалась мама.

– Займи и вышли, – зачастил папа, – тут круговая мафия, я позвонил Юрику в Москву (Юрик, папин двоюродный брат, был одним из лучших сыщиков МУРа), он нажал на нужные рычаги, на нас вышли люди и потребовали тысячу рублей за то, чтобы вернуть машину. Юрик сказал, что надо откупаться, иначе машину мы вообще никогда не увидим.

Через три дня наши горе-болельщики возвращались домой. Настроение было паршивое. Дядя Миша после долгих раздумий решил выступить с рацпредложением:

– Юра, может, нужно освятить машину?

– В смысле – освятить? – От неожиданности папа сбросил скорость.

– Ну… это… как оно у вас называется… ну когда приглашается священник, вроде с кадилом.

Папа моментально вызверился.

– Чтобы ни один мудило с кадилом на пушечный выстрел к моей машине не подходил, понял?

– Понял! – Дядя Миша примирительно замахал руками. – Что ж тут непонятного, все понял!

Здесь надо сделать маленькое отступление и объяснить агрессивную реакцию моего отца. У папы были свои счеты с Богом. Они друг друга, скажем так, недопонимали. Или играли в сломанный телефон, но папа никак не мог смириться с правилами игры. Дело в том, что папа всю жизнь мечтал о сыне.

– Вот родится у меня сын, – строил он планы, – достойный продолжатель рода, будет он мне другом, опорой и поддержкой!

Но Боженька почему-то не считался с желаниями отца и одну за другой посылал ему дочерей.

Когда родилась я, папа даже обрадовался.

– Вот! – сказал он. – План на девочек выполнен, следующим точно будет мальчик!

– Юра, – мама сунула ему в руки меня, – посмотри, как она на тебя похожа!

– Что, и нос будет как у меня? – испугался отец.

– Нет, что ты, – соврала мама.

– Слава богу, – обрадовался отец, – тогда назовем ее Наринэ!

– Наринэ, – зашелестели эхом духи наших предков, – огненная.

– Не это имя нужно было ей давать, – вмешался дух прапрабабушки Сирануйш, – надо было назвать ее…

– Шшшш, – зашикали на нее духи, – не вмешивайся…

Потом родилась вторая девочка. Папа ходил мрачнее тучи.

– Юра! – Мама откинула уголок конверта новорожденной. – Посмотри, какая чудная девочка, очень на мою маму похожа.

Папа взял девочку на руки, погладил по щечке.

– И впрямь похожа, – вздохнул, – назовем ее Каринэ.

– Каринэ, – от шепота духов наших предков затрепетали шторы в больничной палате, – ликующая.

– Другое нужно имя, – снова вмешался дух прапрабабушки Сирануйш, – есть персидское красивое имя…

– Шшшш, – зашикали на нее духи моих армянских и русских предков, – какие такие персидские имена?

Потом родилась третья девочка. Папа места себе не находил, непрестанно курил, ругался куда-то вверх.

– Я у тебя чего-то невозможного прошу? – брызгал он слюной в небо.

– Юра, – мама сунула ему в руки девочку, – посмотри, какая она красивая, копия твоего отца.

Папа взял девочку на руки, долго вглядывался в лицо.

– И в самом деле на отца похожа, – умилился он, – назовем ее Гаянэ.

– Гаянэ, – заволновались духи наших предков, – земная.

– Имя – это сакральный код, – вмешался снова дух прапрабабушки Сирануйш, – оно должно символизировать.

– Что? – обернулись к ней духи.

– Твой посыл Вселенной, – зашептала Сирануйш, – девочку нужно назвать Сона. Сона в переводе с фарси означает «красивая». Но есть еще второе значение этого слова – «достаточно».

– Подождите, но Сона – это армянское имя, – встряла прапрабабушка Тамара.

– Пф, – фыркнула прабабушка Анна, – есть хоть что-нибудь в мире, что не армяне придумали?

– Да ты что, Анна, – хохотнул прадед Иван, – вначале были армяне, и только потом – свет!

– Да где ты был, когда мы уже христианами были. – полезла в бой Тамара.

– Вооорс утееееееееееек![5] – раздался грозный рык прапрадеда Пашо.

Все притихли.

– Развели тут курятник! Заткнулись все! Говори, Сирануйш!

– Спасибо, Пашо, лучше бы ты при жизни так меня слушался, – хмыкнула Сирануйш.

– Вооооорс! – прогрохотал Пашо.

Сирануйш вздохнула.

– Если назвать девочку Сона, что в переводе с фарси означает «достаточно», то следом обязательно родится мальчик!

– Сона, – заволновались духи предков, – девочку нужно назвать Сона!

– Хорошо, пусть будет Гаянэ, – улыбнулась мама папе.

А потом мама забеременела в четвертый раз.

– Бог любит троицу, – потирал руки папа, – три дочки у меня уже есть, теперь точно будет мальчик!

Однажды он ворвался в дом с большим топором наперевес. Мама обхватила руками живот и забилась в угол. Папа был явно не в себе, он отчаянно жестикулировал, нервно ходил лицом и всячески напоминал умалишенного.

– Вот! – тряс он томагавком над головой. – Смотри, что я нашел в лесу! Топор! Оружие! Это знак!!! Теперь точно будет мальчик!

Когда родилась четвертая девочка, папа месяц с лишним ходил с немым вопросом на лице. Родные всерьез беспокоились о его душевном равновесии, поили отваром пустырника и зверобоя, кормили валерьянкой.

– Юра, – мама подвела его к кроватке, – посмотри, как она на моего отца похожа!

– А что, она не могла быть мальчиком, похожим на твоего отца? – гаркнул отец.

– Она родилась с седой прядью в волосах, – заплакала мама.

– Да? – смягчился папа. – Видимо, знала, что я буду расстраиваться. Назовем ее…

– Сона, – наклонилась к его уху прабабка Сирануйш, – назови ее Сона, сынок.

– Мне кажется, ее нужно назвать Сона, – сказала мама, – почему-то это имя пришло мне сейчас на ум.

– Ну наконец-то, – вздохнули духи наших предков.

– Ну наконец-то, – засмеялась Сирануйш.

Папа не умел слышать шепота духов предков. И не замечал знаков судьбы в виде белой пряди волос в кудрях своей младшей дочери. Папа всю жизнь страстно мечтал о сыне. И затаил большую обиду на Бога.

Дядя Миша уже крепко дружил с папой, когда родилась Сонечка. Дядя Миша наравне с отцом пил зверобой и закусывал его валерьянкой.

Вот почему, когда он предложил отцу освятить машину, тот моментально вышел из себя. Вот почему дядя Миша не стал спорить со своим другом, и всю оставшуюся дорогу они проехали в гордом молчании.

Когда папа довез его до дома, дядя Миша повернулся к нему:

– Я продам своего Васю и покрою твой долг, – сказал он.

– Если хоть копейку мне принесешь, я с тобой никогда больше здороваться не буду, – забарабанил пальцами по рулю папа.

Помолчали.

– Хоть бы вничью сыграли эти идиоты, – вздохнул дядя Миша.

– Это еще вопрос, кто тут идиоты, – ответил отец, – потратиться на билеты, гостиницу, проездить туда-обратно тысячу километров и выкупить свою машину может только очень умный человек.

– Понимаешь, Надя, – рассказывала потом Ба, – это надо было видеть, сидят в машине и хохочут в голос. С завываниями, охами-ахами, заламывая руки. Аж слезы по лицу ручьем текут. Только и слышно сквозь смех – идиоты, идиоты. Я даже выходить к ним не стала, ждала, пока отсмеются. Идиоты, что с них взять!