Читать книгу Необыкновенное обыкновенное чудо. О любви - Наринэ Абгарян - Страница 6

– Первым делом, как отоспишься после джетлага, пойдем в Центральный парк, – сказал отец дочери.

– А зачем? – спросила та.

– Может, с тобой мне повезет узнать, куда деваются утки, когда пруд в парке замерзает.

– Папа, опять ты… – пожурила его дочь со снисходительной улыбкой, которая может быть только у тринадцатилетней девочки, начинающей понимать, что и у родителей могут быть свои причуды.

– Вот и водитель манхэттенского такси, у которого я как-то спросил, не знает ли он случайно про уток, повернулся и сказал, что я над ним смеюсь или просто чокнутый.

– Па-ап, ну за кого ты меня принимаешь? – возмутилась дочь. – Я уже прочла весь сборник, который ты мне прислал в подарок, хотя мама говорила, что мне по возрасту еще рано.

– А мама тебе говорила, что она тоже была фанаткой этого Писателя?

– Говорила-говорила, а еще добавляла, что она выросла из этого, а ты так и остался подростком.

– Ну и отлично, значит, мы с тобой, как два тинейджера, легко найдем общий язык!

Он пододвинул рюкзак так, чтобы вытянуть на него ноги. Им предстояло провести в транзитной зоне франкфуртского аэропорта еще три часа. После развода и его переезда в Штаты это были первые каникулы, на которые бывшая жена позволила ему забрать дочь.

– Пап, а ты действительно живешь в его книгах? Ну, то есть, мама говорила, что у тебя в голове до сих пор одни только воображаемые Джими Джимирино. И работа у тебя такая дурацкая, типа вокруг его творчества.

– Можно и так сказать, – выдохнул отец. – Типа вокруг… Когда-то я был искусствоведом. И это мне жутко нравилось. Но от нынешней моей «дурацкой» работы я и вовсе тащусь! Представляешь, я выдумываю всякую чепуху, и ее экранизируют. И за это еще платят. По большей части я просто выдергиваю идеи у разных авторов, чаще всего ворую у того самого Писателя… ну, ты понимаешь. Кстати, говоришь, ты прочитала его сборник… а что тебе больше всего из его вещиц понравилось?

– Не знаю, я не всё там поняла. Вроде как просто, а дочитаешь – и что про что, не знаешь.

– Но что-то же понравилось?

– Про бейсбольную рукавицу, которая была изрисована стихами.

– Да, классный флешбэк про рукавицу брата. Вся тоска и грусть, что брата рядом нет. Ты знаешь, я как-то засиделся в Центральном парке, наблюдал за мальчишками, которые гоняли мяч. Стало темнеть, они почти не видели мяч, но продолжали игру. И тут я понял, что очень соскучился по тебе.

– Па-ап, опять момент из книги. Ты что, меня проверяешь, читала я или нет?

– Ага, – улыбнулся отец и прижал к себе дочь, ероша ей волосы.

Она тряхнула головой, прическа приняла прежнюю форму, после чего дочь устроилась поудобнее, заняв два кресла – все равно весь ряд был пустой, – и положила голову на плечо отцу.

– Папа, неужели ты свои сценарии надергал из книг своего Писателя?

– Не все, конечно, но бывает под настроение, – усмехнулся отец.

– А можешь мне сейчас придумать? И чтобы не по-детски взрослую историю. Пусть она будет чрезвычайно трогательная и слегка мерзостная. Ты же, пап, имеешь достаточное представление о мерзости?

Отец был в восторге от точности цитирования.

– О да! Я приложу все усилия. А про кого рассказ будет?

– Про какого-нибудь пассажира и… – она тянула «и», приподняв голову в поисках второго персонажа: – …и вон ту девушку в смешных очках, которая открывает магазин.

– Которая крутит рукоятку жалюзи? – уточнил отец, хотя ошибиться было невозможно: в этой части терминала магазин был один.

Но дочь не ответила, она вдруг вскочила и воскликнула:

– Ой, какой классный!

По залу ожидания шел человек в униформе. А впереди него на поводке бежала небольшая собака со свисающими ушами, тоже в униформе – маркированной шлейке. Она деловито обнюхивала ковролин и ножки кресел, иногда вытягивала свой длинный нос к их подлокотникам. Когда пара приблизилась, отцу с дочерью удалось прочесть надпись на их шевронах: «Служба безопасности».

– Доброе утро, офицер! – обратился отец к сотруднику аэропорта.

– Доброе утро, – приветливо ответил тот и остановился.

Дочь протянула было руку, но задержала ее на весу и спросила:

– Можно?

– Вообще-то нет, но пока никто не видит, можно, – ответил офицер, понарошку прикрыв ладонью глаза.

Наблюдая, как дочь гладит волнистую шерсть собаки, отец сказал офицеру:

– У вашей собаки такие умные и добрые глаза. Я всегда думал, что служебными могут быть только серьезные овчарки.

– Не только, у нас работают разные породы. Лабрадоры, к примеру.

– А это что за порода?

– Кокер-спаниель. У них великолепный нюх и острое зрение. Они небольшие, легко могут пробираться под сиденья, в узкие проемы и все такое. Ну и совсем не пугают пассажиров, наоборот, располагают к себе.

И в подтверждение своих слов офицер кивнул на девочку, которая теребила собачьи уши. Обладательница этих длинных висячих шелковистых ушей терпеливо сидела на месте, позволяя играть с собой, словно это тоже входило в ее служебные обязанности.

– Как я хочу собаку! – заявила дочь отцу, глядя, как офицер с собакой удаляются. – А мама не разрешает.

– Понятно, – беспомощно вздохнул отец.

– Да ну эту продавщицу, хочу историю про собаку! – заявила дочь.

– О-о! – простонал отец. – Не уверен, что у Писателя были книги про собак. Но ладно, дай мне время.

– Я немного посплю, а ты пока сочиняй, – предложила дочь, снова улеглась, положила голову на колени отцу и закрыла глаза.

Стараясь не задевать дочь, отец достал телефон и принялся искать в текстах Писателя, которые у него всегда хранились в «читалке», упоминания собак. И – надо же! – сразу же обнаружил. К тому же не просто собаки, а именно – спаниеля.

И вот такую историю он рассказал дочери, пока они долго-долго летели через Атлантику.

* * *

Она еще в первый раз, когда он зашел в ее книжный магазин, поняла, что он ей симпатичен, потому что не похож на других. Он улыбнулся в ответ на ее дежурное «Доброе утро!». Она только-только открыла магазин, подняв и закрепив металлические роль-ставни, отделявшие торговую площадь от перехода из терминала в терминал. Он был первым посетителем в то утро.

В это время в транзитной зоне бродят весенними мухами недоспавшие, спросонья или вовсе не смыкавшие всю ночь глаз пассажиры прибывающих восточноевропейских рейсов. У них слишком большой интервал между стыковками, чтобы спешить, но в то же время недостаточно долгий, чтобы устроиться где-нибудь в зале ожидания подремать. Вот они и бродят по аэропорту, моргая покрасневшими глазами, бесцельно заглядывая то в сувенирный, то в книжный, изредка решаясь забрести в один из бутиков, а чаще всего пропадая в супермаркете беспошлинной торговли.

Так вот, если кто из таких и оказывался среди прилавков с книгами и слышал бодрое приветствие молоденькой продавщицы в очках с ярко-красными дужками, то устало выдыхал что-то в ответ, даже не обратив внимания на ее оригинальную оправу.

Этот же мужчина посмотрел в глаза и улыбнулся. Не из вежливости, а от души. В первый раз она еще могла подумать о том, что ей показалось, но ровно через неделю в то же время он стоял на пороге, терпеливо дожидаясь, пока она включит освещение, заправит рулон бумаги в кассу и выполнит все остальные действия для открытия торговой точки. Она знала, что он смотрит на нее, но, только лишь завершив все, подняла голову и поприветствовала его. Он ответил, широко улыбнувшись, и прошел внутрь, везя за собой аккуратный чемоданчик на колесиках, ловко лавируя с ним между стойками с выложенным товаром. Почему-то его чемоданчик смахивал на собаку на коротком поводке.

Он прилетал по понедельникам и улетал через два или три часа одним из трансатлантических рейсов. Если бы он приобрел книгу или хотя бы какой-нибудь переходник для розетки, она бы точно узнала пункт назначения по предъявленному посадочному талону. Он неторопливо, но не особо задерживаясь, просматривал обложки и корешки книг. Выбор в аэровокзальном магазинчике был всегда небогат, ассортимент менялся не так часто, как он летал, так что ему достаточно было нескольких минут, чтобы обойти все полки. Когда же он попадал на новое издание, то брал книгу в руки, начинал изучать аннотацию на обложке, потом раскрывал на случайной странице и читал отрывок, будто смаковал текст.

Обычно в эти часы других посетителей не было, поэтому она, делая вид, что занята раскладкой товара и прилавком, краем глаза наблюдала за ним.

В один из понедельников, выбегая из парфюмерного дьюти-фри напротив выхода из зоны контроля безопасности, она заметила его. Он как раз подходил к ленте, чтобы уложить свои вещи для просвечивания рентгеном. Одной рукой, согнутой в локте и ладонью вверх, он держал контейнер с верхней одеждой, другой нес чемодан. Его движения были размеренными, никакой суетливости и нервозности, присущей пассажирам в такие неприятные моменты поездок. Как и большинство часто летающих пассажиров, он наверняка привык к местным ритуалам. И все-таки он был чрезмерно уверенным и спокойным. Вот он непринужденно протянул ремень сквозь петли пояса брюк, потом потянул пряжку в одну и в другую стороны, затянув тем самым, и застегнул. Надев пиджак, достал из контейнера и разложил по внутренним карманам бумажник, паспорт и посадочный. Вскинул левую руку, правой переметнул через запястье левой часы и замкнул браслет часов. Окинув взглядом контейнер и ленту, чтобы убедиться, что ничего не забыл, он щелчком вытянул длинную ручку чемодана и покатил его за собой. Все его движения были словно отточены и выверены, даже чемодан, как хорошо выдрессированный пес, не мешал ему, а гармонично дополнял…

Тут она спохватилась. Он же направляется в ее магазин! Думала броситься наперегонки, но сдержалась. Пассажир, как только свернул в транзитный коридор, увидел закрытые рольставни книжного, знакомым жестом вскинул левую руку, посмотрел на часы и… продолжил свой путь.

В следующий понедельник она приехала пораньше, чтобы наверняка быть готовой встретить его. Так, из месяца в месяц с редкими исключениями, ее рабочая неделя начиналась с этого первого посетителя. Его обратные рейсы не совпадали с графиком ее смен, она не знала, возвращается ли он в пятницу или в субботу, могла только предполагать. Спросить, то есть заговорить с ним, ей не хотелось, она боялась, что пропадет тот ореол загадочности, которым она увенчала этого мужчину.

До того дня, когда она поняла, что что-то у него не так. В его шаге пропала твердость, в его взгляде исчезла решительность, а самое заметное – его улыбка больше не светилась обаянием. Он даже задел краем чемодана угол нижней полки, и с нее свалилась на пол коробочка с каким-то дурацким сувениром. Как будто собачка волочащимся хвостом смахнула.

И все же продавщица не осмелилась обратиться к посетителю. Мало ли что могло испортить настроение человеку, даже такому успешному и уравновешенному. Может, бессонная ночь выдалась.

Когда же и через неделю он кивнул ей в ответ на пожелание доброго утра без огонька в глазах, она не сомневалась, что дело серьезно, и впервые за эти месяцы осмелилась нарушить свое же табу:

– У вас что-то случилось?

Он удивленно вскинул брови, как будто не она, а кассовый аппарат заговорил.

– У меня?! – начал было он переспрашивать, но неожиданно поменял тональность и проникновенным голосом ответил: – Знаете что? Я себя неважно чувствую. День был трудный. Честное благородное слово.

– А в чем дело? Могу ли я помочь? – совершенно искренне предложила девушка.

– Да ни в чем, – ответил мужчина, еще больше оживившись, и доверительно поделился: – просто я совсем недавно перенес операцию.

– Да что вы говорите?! – всплеснула руками продавщица. Даже не подумав, что вопрос бестактный, сразу же спросила: – А что за операция?

– Мне вырезали это самое… ну, клавикорду!

И тут ее словно молнией ударило или ушатом ледяной воды окатило!

Она же знала это слово, она же прекрасно знала, кто и когда так сказал.

Девушка пристально посмотрела в глаза мужчине, пытаясь уловить издевку. Он выдержал ее взгляд с совершенно невозмутимым видом.

– Та самая клавикорда, что фактически внутри в спинномозговом канале? – медленно и неуверенно, по слогам выговорив «спин-но-моз-го-вом», будто с трудом вспоминает, уточнила она.

Второй раз за это раннее утро он вскинул брови в удивлении, затем широко улыбнулся:

– Да, та самая, что глубоко в спинном мозгу.

Тут и она улыбнулась.

Оба заговорщицки смотрели друг на друга, продолжая самозабвенно улыбаться. Жаль, что никого не было рядом, чтобы эти двое почувствовали свое превосходство, чтобы они показали всем своим видом, что их объединяет нечто, что другим недоступно, о чем непосвященные даже не догадываются.

– Никогда не думал, что продавщица в книжном аэропорта читает книги! – Он сказал это с большой долей снобизма в интонации, но с такой улыбкой, что оно не звучало обидно.

– А вы кажетесь довольно интеллигентным для американца, – парировала она цитатой.

Будучи на пятом курсе филологического, она наизусть знала произведения своего любимого Писателя.

– Как минимум, я в курсе, что говорит одна стенка другой, – рассмеялся он, словно прочитав ее мысль, – как раз сейчас перечитываю рассказы этого Писателя. Я всегда, когда на душе паршиво, обращаюсь к его произведениям.

Он оценивающе разглядывал ее, будто впервые за эти месяцы увидел. Она, чтобы скрыть смущение, огляделась вокруг, рутинным взглядом зафиксировала, что в магазине все в порядке. Заодно удостоверилась, что посетителей не прибавилось, они одни. Она привыкла так время от времени проверять, потому что бывало, что зачитывалась и не замечала, как покупатели оказывались перед кассой, готовые оплатить товар.

– Мы в старших классах обожали его книги. Это было так давно! – начал он объяснять. – А потом мы стали как те рыбки…

– Вы нашли пещеру? – Она перебила его, сделав попытку предугадать.

– Да, а там – куча бананов.

– И вы «как те рыбки» по-свински наедаетесь ими…

– Не совсем, но… в целом… – замялся мужчина, однако не стал сглаживать углы, – именно так, недавно одна съела семьдесят восемь бананов.

– Так значит, не клавикорда, а банановая лихорадка! – утвердительно провозгласила она.

Мужчина отвел глаза, потому что она попала в точку. Она чувствовала, что он готов был бы выговориться, но подавляет свой порыв, а потому лихорадочно (надо же, банановая лихорадка – лихорадочно) ищет литературную аналогию. Ей стало неловко смотреть, как этот сдержанный деловой человек так стушевался, и она решила помочь ему.

– Когда вы идете по терминалу с этим вашим чемоданчиком на колесиках, смотритесь так, словно лондонский аристократ выгуливает своего породистого пса.

– Вы поэт? – спросил он.

– Поэт? – переспросила она. – Да нет. Увы, нет. Почему вы спросили?

Она уже не соображала, говорит ли сама или выдает прочитанные много раз слова из обожаемого сборника рассказов. Создавалось полное ощущение дежавю.

– Не знаю. Поэты любят навязывать эмоции тому, что лишено всякой эмоциональности.

– Я так понимаю, сами вы не подвержены эмоциям? – Ей захотелось подколоть его.

Он же вот-вот раскрылся бы, но остановился. Это ее сердило и даже злило.

– Если и подвержен, то не помню, когда в последний раз я давал им выход. Не вижу, какая от них польза. Как и от этого премилого песика. – Он кивнул на свой чемодан. – У него гадкие манеры и я с ног до головы облеплен его шерстью. У вас есть собака?

– Нет, – и, удивляясь сама себе, что помнит столько слов из книг Писателя, добавила, глядя на его чемодан: – Мне бы завести такого же спаниеля, что ли, пусть хоть кто-нибудь в семье будет похож на меня.

Он рассмеялся удачно подобранной ею фразе. Она же вздохнула. Эта игра перестала быть забавной. Одна цитата сменяла другую, образуя иносказательные шарады. Наверное, он заметил ее нетерпение услышать его историю, поэтому не стал забрасывать словами Писателя.

– Я был как собачка, – мужчина снова кивнул на свой чемодан, – бегал за ним. Он был самым крутым из руководителей нашей компании, ну, в нашем регионе. Я услышал о нем в первый же рабочий день и сделал все, чтобы попасть в его команду.

– Уверена, что у вас получилось! – подбодрила она рассказчика.

– Конечно. Я всегда своего добиваюсь, – без ложной скромности заявил он, – но мне надо было больше, чем просто попасть в Клуб команчей.

Повисло неловкое молчание. Ожидалось, что он раскроет сказанное. А он молчал. Она опять задумалась, стоило ли толкать его к откровению. Вдруг это любовная драма про то, как он отбил девушку в меховой шубке у вождя племени?! В то же время она боялась, что под бледно-алой маской из лепестков мака покажется жуткое уродливое зияющее отверстие.

Мужчина продолжил сам:

– Когда мы вместе с ним ездили к клиентам, я восхищался тем, как он лихо водит машину, как элегантно носит костюмы, как убедительно говорит, как умеет обаять всех – от смазливых секретарш до прожженных начальников.

– Но со временем вы его переплюнули, верно?

– Нет. Точнее, в чем-то да, например, я стал гонять на мотоцикле. Или вот он любил ходить под парусом, стоя за штурвалом яхты, а я научился сплавляться на рафтах и катамаранах. А потом и на каяках, а это уже самый экстремальный вариант.

– Вот это да! – Девушка воскликнула с неподдельным восторгом.

– Но главное в том, что я заключил самую большую сделку в компании. Я побил рекорд, поставленный моим шефом.

Видно было, что когда-то он сообщал об этом событии с гордостью, если не с бахвальством, а сейчас это звучало с налетом вины и недоговоренности.

– Чем же завершилось ваше соперничество? – поторопила она, а то герой опять взял паузу.

– А он со мной не соревновался. Он считал меня частью своей команды. Это я с ним конкурировал, а он – нет. Он знал, что я – лучший из его подопечных. Теперь я предполагаю, что он от души радовался моим успехам, в том числе той мега-сделке. Ученик же должен превзойти своего Учителя.

– А что не так? Почему вы расстроены? Это же хорошо, что у вас с ним не было конфликта.

– Я не одержал верх.

– Так вы же превзошли его?

– Я предал его. Я понял, что в глазах окружающих он вечно будет самым-самым, а я буду одним из его ребят. Поэтому я перескочил через него и пошел на повышение в штаб-квартиру.

– А он?

– Ему было грустно, что я ухожу от него и уезжаю в Штаты, но он был рад моему продвижению.

– Может быть, он таким образом радовался, что избавился от конкурента?

– Да нет же! – выпалил, потеряв хладнокровие, мужчина. – В том-то и дело, что он никогда не воспринимал меня как равного. Он поддержал мое решение сделать карьеру и даже хлопотал перед американскими коллегами за меня. А сам остался с командой. Так я приплыл в другую пещеру, где намного больше бананов…

– Вот почему вы так часто летаете? Видимо, в головной офис?

– Да, но скоро буду летать реже… возможно, я стану первым интеллигентным американцем, – заметил мужчина, а потом знакомым ей взмахом выпростал из рукава левую руку и проверил время на часах: – Мне пора на рейс. Вам спасибо за интересный разговор. У вас получилось идеальное утро для ловли рыбки-бананки.

И он, еще одним известным ей движением подняв выдвижную ручку чемодана, направился было пересечь условную границу магазина и транзитного перехода.

– До свидания! – проводила его продавщица, сделав небольшой шаг из-за прилавка.

Она уже видела, что он нарушит привычный маршрут и пойдет не в сторону рейсов через Атлантику, а в направлении континентальных рейсов. Он вернется к себе домой, обратно в племя команчей, по пути приобретая прежнюю легкость в поступи. А бирка ручной клади будет болтаться на его чемодане, как радостно виляющий собачий хвостик.