Читать книгу Кровавый рассвет - Натали Якобсон - Страница 2

– Почему каждый раз, когда я закрываю глаза, мне кажется, что ты предашь меня, мой ангел…

Прекрасная статуя в нише, конечно же, не ответила. Он всегда молился на нее молча. Вот и сегодня он не произнес вслух эти слова, они прозвучали где-то глубоко в подсознании, но, как и раньше, обожгли. Это было правдой. Каждый раз, когда он смотрел на своего небесного покровителя ему почему-то приходили в голову мысли о предательстве.

Красивый ангел внимал бесстрастно. Фердинанд всегда взирал на нее осторожно, снизу вверх, с бесконечным почтением, но сердце трепетало. Перед ним в величественном соборе уже много лет возвышалась его единственная земная любовь. Она была из камня. Вернее, каменное изображение было всего лишь слепком с нее, а некто с крыльями предположительно парил в безвоздушном пространстве. Фердинанд не чувствовал рядом присутствия некого крылатого существа, но статуя всегда вызывала в нем трепет. Бесконечно прекрасная, изящная, обожествленная. Не юноша и не девушка, но женственного в ней было, куда больше, чем даже рисовало воображение. Ожив, этот ангел, естественно, мог стать только девушкой.

Фердинанд тряхнул головой, и русые волосы слегка защекотали шею. Кто-то будто шептал ему на уши о предстоящем предательстве. Какие тонкие надоедливые голоса!

Одержимость, так назвали бы это собратья из его ордена. Слышать искушающие голоса – это одержимость. Его искушает дьявол. Лучше не верить ему. Но слова в мозгу всегда звучали подобно пророчеству.

Всего несколько слов. И они не имели ничего общего с существом, которому он молился. Что общего может быть у ангела с кровью, с предательством, с Иудой. Но именно это и приходило ему в голову. Упорно, до боли.

Как может ангел предать его? Или как он сам может предать своего ангела?

– Пора! – суровая рука наставника легла ему на плечо. Уже не в первый раз он содрогнулся от ее тяжести. Было пора принять почетное назначение. В этот раз выбрали его. И это была неслыханная честь, потому что следующие выборы состояться только через несколько столетий.

Фердинанд молча кивнул. Он знал, что пора идти. Момент посвящения настал, но статуя как будто его не отпускала. Он словно спрашивал разрешения у нее. Ему необходимо было ее благословение и, возможно, даже помощь. Чтобы его рука не дрогнула в решающий миг. Ведь это так важно для всей религии в целом: и для небесных духов, и для людей, и для самого бога. Но недвижимые уста ангела, как будто шептали «Иди! …с моим проклятием!».

Как ужасающе спокоен был голос, отдававшийся эхом в его мозгу.

Фердинанд не мог ничего понять. Ведь на него возложена священная миссия. Он станет правой рукой бога, поражающей дьявола. Разве ангел не должен поощрить его?

Но время уже пришло. Дольше откладывать было нельзя. Фердинанд угрюмо поплелся за наставником. Он должен был чувствовать радость и гордость, но не испытывал ни того, ни другого. Только пустоту. Ощущение того, что все уже предопределено, и его выбор ничего не изменит, давило невыносимой тяжестью. Он ощущал себя приговоренным, а не избранным.

– Это нечистый искушает тебя, – запричитали бы на это его собратья. – Это он подсылает своих демонов, чтобы нашептывать тебе разные хитрости. Так ты будешь видеть истину как в кривом зеркале.

У них на все находился достойный ответ, как будто его продумали целее поколения. Дьявол искушал людей столетия назад и продолжал делать это сейчас, естественно и ответы на вечные вопросы оставались те ми же самыми. Сама религия была построена так, чтобы невозможно было заподозрить ложь. Но какая-то ложь была. Фердинанд только не мог понять, в чем она заключается.

Какая-то опасность затаилась внутри этих стен, а не извне. Как жаль, ведь он привык, что эти стены стали для него укрытием от неправедности людей. Внешний мир полнился грехами, а здесь царил благословенный покой. Но вот тьма вторглась и в него. Вторжение было пока едва уловимым, но уже сокрушительным.

Главы ордена объясняли его состояние тем, что он чувствует приближение еще только зарождающейся опасности, с которой они обязаны были бороться каждые несколько столетий. Поэтому и выбрали его. По крайней мере, так ему сказали. Только сам он подозревал другое.

Фердинанд шел длинными коридорами и ощущал, как вместе с тьмой в высоте шелестит что-то, подобное крыльям. Говорили, это голуби гнездятся над сводами аркад. Их было запрещено прогонять отсюда. Белые голуби! Но недавно Фердинанд заметил и нескольких черных. Они долго и изучающе смотрели на него с высоты фриз, и, казалось, их крошечные красные глазки молча смеются.

В любом случае, птицы были совсем небольшими, а он слышал шелест каких-то огромных крыльев. Больше, чем у ястреба или орла. Крыльев размером с человеческое тело.

Когда-то сам он охотился на птиц с луком и стрелами, как это положено знатным вельможам. Сейчас он носил рясу, но видение того, как он преследует дичь, все еще не оставляли его. В этих видениях он часто преследовал огромную птицу, а подстрелил существо, подобное человеку, с огромными черными крыльями. Ему часто снился такой сон: он опускает лук, а крылатое создание издыхает на песке. Он просыпался с ощущением того, что его руки в крови и с большей тяжестью на сердце, чем даже если бы он убил обычного человека.

– Сны ничто! – назидательно шептал ему голос священника через переплет оконца исповедальни. Как-то раз Фердинанд глянул и увидел в этом оконце вместо морщинистого лица священника изящное чело статуи ангела с кровоточащими глазами. Оно казалось не мраморным, а живым. И это был не сон.

– Молчи, если считаешь, что другие тебя не поймут, – произнесло красивое создание. И слова врезались в мозг, как острия клинков.

И все же Фердинанд не разучился говорить другим о своих видениях. Ему просто необходимо было найти того, кто его поймет, может, даже растолкует ему смысл всего этого. Многие почтенные старцы в монастыре слушали его со вниманием, но толком объяснить ничего не могли. От него вечно отделывались только общими фразами, а в воздухе оставалось витать ощущение недосказанности.

Еще после долгих бесед, которые ни к чему не вели, у него зародилось странное чувство, как будто от него что-то скрывают. Уж лучше, и вправду, было молчать.

Сегодня от него и не требовалось слов. Это была ночь посвящения. Молельня напоминала зал для торжественных собраний. Свечи, толпа, официальные одеяния духовенства, чаша для причастий, наполненная кровью его собратьев. Сегодня это была именно кровь, а не вино. По рядам ходил ритуальный нож. Каждый из присутствующих должен был сделать надрез у себя на запястье и капнуть в чашу собственной кровью. Таким образом, все они отдавали свои силы в один сосуд. Из этого сосуда предназначено отпить тому, кто избран бороться со злом.

Все собравшиеся должны были поддержать одного избранного. Одному ему не справиться с возложенной на него миссией. Так гласило священное пророчество. Но зачем же тогда поручать такое ответственное задание кому-то одному? А вернее, ему.

Что ж, каждый, посвященный в орден, обязан был сознавать, что идет на самопожертвование. Только вот жертвовать собой они не слишком хотели. Фердинанд видел, как неохотно они поднимают рукава и подносят к запястью нож. Им не хотелось жертвовать даже каплей крови. А ведь первоначально считалось, что на алтарь борьбы со злом они будут приносить именно собственную жизнь.

Чаша наполнялась их кровью, перемешанной с освященным вином, а Фердинанд чувствовал, как его охватывает головокружение. Все остальные твердо стояли на ногах, хоть правый рукав каждого из них и был перепачкан кровью. Фердинанд будет единственным, чья кровь сегодня не прольется. Так почему же ему казалось, будто сейчас всю кровь выкачали из него одного?

Он растерялся. Шелест крыльев в голове становился все более настойчивым. По дороге сюда ему казалось, будто все статуи жадно наблюдают за ним живыми и подвижными глазами, а вот все присутствующие люди старательно отводили от него взгляд. Все было так, как будто он идет на плаху, а не к торжественно украшенному алтарю.

Где-то на хорах замолкли звуки гимна страшного суда.

– И бог выдвинет сына своего против дьявола…

Фердинанд кивнул главе ордена, произнесшему эти слова со ступеней алтарного возвышения. Кажется нужно было сказать «аминь», но он забыл… забыл, что нужно делать и говорить. Он шел, как на казнь, а в тайной молельной, предназначенной для собраний ордена, все было так ужасающе тихо. И все же казалось, что это лишь показательная тишина. За арками окон, выходящих в ночь, будто уже ощущалось дыхание летящего там дракона.

Пусть все сгорит! Только дракон, описанный в пророчествах, так и не появлялся. Здесь присутствовал лишь зловещий драконоподобный змей из камня, готовый дохнуть огнем на крест над алтарем. По барельефу нельзя было сказать, кто сильнее: крест или дракон. Они как будто боролись, и их борьба была вечной. Запечатленной в камне, как эмблема их ордена. Еще на барельефе проступала рука, держащая кинжал и часы.

Длань бога, или орден зари. Их называли и так, и так, а братьев ордена прозвали «верные богу». Раньше ему нравилось, как это звучит. Раньше… сейчас что-то стало другим, как будто крылатая тень легла на алтарь, и в молельне вдруг сделалось жутко.

Фердинанд преклонил колени перед алтарем. Чаша с кровью уже перешла по кругу к главе ордена, старцу Донателло. Именно он должен был сделать самый глубокий надрез и наполнить до краев остаток чаши. Таким образом, он передавал свою силу и древнюю мудрость. Вместе с кровью. Как сделал бог на причастии. Это причастие, как и самое первое в мире, не было символичным вином. Оно было кровавым. Так завещал сам бог. Фердинанд был не в праве этому возражать. К своему удивлению, он не ощутил отвращение при мысли о вкусе крови и о том, что ему придется осушить весь бокал. Только ощущение неизбежности.

И это чаша не будет горька, как чаша бога. Он поднял глаза на Донателло с удивившей его самого смелостью. Старец в дорогой ризе и драгоценным перстнем на руке почему-то вовсе не показался ему святым. Он был строг. И в нем дремала такая жуткая ненависть к дьяволу, что последнего стоило бы пожалеть.

Откуда такие мысли? Фердинанд снова удивился сам себе.

– Каждый год мы ждем появления звезды, которая укажет на близость исполнения пророчества, – суровый голос Донателло разрезал тишину. – Каждый год мы живем в трепете перед его появлением. Но когда дело будет сделано, наш орден снова ждут несколько спокойных столетий.

Кинжал, обагренный его кровью, царапнул о бокал. Донателло подставил свое сухое запястье, и кровавая струя потекла в чашу. Казалось, вместе с кровью старец может отдать сейчас и жизнь. Он, вправду, сделал слишком глубокий надрез. Кровь текла и текла с неприятным звуком. Золото чаши словно жадно поглощало ее, а змеи и ангелы, обвитые по периметру чаши, двигались. Но вот она наполнилась, и служка поспешно перетянул своему начальнику запястье куском шелковой ткани.

– Согласно пророчеству дьявол приходит в наш мир каждый отмеренный срок, – Донателло кивнул на барельеф необычных часов со множеством кругов внутри. – Только мы знаем границы этого срока, и лишь пока мы действуем, часы замыкают круг. Дьявол заключен в круг до тех пор, пока мы его изгоняем. И пока мы есть, круг не прервется. Сатана не вырвется. Мы, избранные на борьбу с главным врагом бога, жаждущим прорваться в наш мир и подчинить его себе. Ты избранный!

Старческие пальцы Донателло коснулись подбородка Фердинанда, чтобы приподнять. Их глаза встретились, и юноша вздрогнул. Донателло дал ему знак. Теперь он должен был повторять. И он повторял. Их голоса звучали хором, произнося одну и ту же клятву.

– Я обещаю принести свою жизнь на алтарь своего создателя.

– Я клянусь исполнить то, что исполнял каждый из избранных братьев ордена за века до меня, как бы тяжело это не было.

– Я никогда и никому не поведаю того, как велико мое предназначение и как близок дьявол к слугам Господа.

– Я знаю, что должен исполнить свое предназначение до срока, обозначенного в последнем на этот день цикле пророчества.

– Часы господа уже бьют и до того, как они сойдутся на последней цифре, дьявол будет мертв… от моей руки.

Фердинанд запнулся. Произносил ли Донателло до него эти слова с той же пугающей бесчувственной интонацией? Шел ли он на борьбу с дьяволом сам? Наверное, нет. Ведь он стар, но не мертв. А тот, кто боролся со злом в прошлое его появление в этом мире, уже должен был почить. Ведь это было без малого столетия тому назад. Каждый цикл это несколько столетий. Именно такие промежутки (не часы, а годы и века) размечают циферблат божественных часов. Родись Донателло лет на пятьдесят – шестьдесят позже, и бороться со злом пошел бы он. Он будто был для этого предназначен. Хладнокровный, как сталь, и такой же решительный, как колющее оружие. Но волею судьбы миссия легла на плечи другого. Донателло оказался слишком стар.

Жребий бороться со злом выпал меланхоличному юноше, который привык говорить со статуей ангела и грезить, что она отвечает ему.

Ритуальный кинжал, как будто манил слизать с него кровь. Дракон бы так и сделал. Он дохнул бы огнем на все это тайное общество, и детей бога бы просто не стало. Но дракон здесь так и не появился. Наверное, пророчества о нем были сказками. Донателло обмакнул клинок в кровь и начертил крестообразный символ на лбу и повернутых кверху ладонях Фердинанда. Хоть кинжал и не разрезал его кожу, посвящаемому показалось, что на руках раскрылись раны, подобные стигматам. Он почти видел Христа, извивавшегося на кресте, но не чувствовал себя им. А ведь отныне он новый преемник бога, еще один его сын, который идет на борьбу с врагом своего отца. Не знает, зачем, но идет… потому что бог так велел.

Что есть зло? С чем он должен бороться?

– Ты длань бога теперь, – без слов сообщали ему пронзительные глаза Донателло.

Фердинанд знал. Он кивнул, подставляя свою голову под кровавый мазок кинжалом. Так помазывают на трон королей, только миром, а не кровью их общества.

Сзади стояла толпа его безмолвных собратьев. Рука каждого кровоточила. А Донателло уже подносил чашу к его губам. Причастие кровью?

– Ты готов принять возложенную на тебя миссию? – последний вопрос. В нем уже не было нужды, но такова была традиция. Пока он официально не согласится, обряд не будет завершен.

Золотой край чаши был таким холодным и неприятным на ощупь. Запах крови тоже отдавал металлом. Капельки вина для причастий совсем не смягчили этот вкус. Он должен был пить кровь своих сотоварищей и уповать на то, что таким образом сила всего ордена объединиться в нем одном, сделав его непобедимым. Это был абсурд, и все же Фердинанд произнес, как и было положено:

– Я готов!

И тут же его пронзило ощущение того, что его любимый мраморный ангел смотрит на него прямо с этого алтаря, спереди, сзади, с высоты, отовсюду. Это тоже было абсурдно, но ангел не поощрял. Напротив, сознание Фердинанда разорвалось от одного обвиняющего звука:

– Иуда!

Он начал бояться этого слова, но оно звучало в голове, произносимое бескровными губами ангела.

Так ангел называл его. Почему? Из-за крови, которую он должен был выпить? Живой крови, собравшихся здесь людей. Фердинанд пил, стараясь не чувствовать вкус. Было слишком неприятно. Его должно было вырвать, но не вырвало.

Он осушил чашу с трудом. Она выскользнула из его рук и покатилась по полу. Его не тошнило, он сам как будто умер, впитав в себя живую силу других. И тут же на хорах запели гимн новому воину господа. Донателло был доволен им.

Теперь время уже не пугало его, он как будто начал спешить.

– Она идет! – предрек он, будто мог увидеть нечто вдали.

– Она? – изумился Фердинанд, но холодный металл ритуального кинжала уже лег в его руки. Он принял миссию на себя.