Читать книгу Дар напрасный - Наталия Дмитриева - Страница 3

– Это скрипят ель и сосна? – Антон стоял, прижимая ладонь к стволу берёзы, в другой руке была куртка.

– Что? – она не подняла головы.

– Помнишь, в одной детской сказке ветер принёс семя сосны и ели, они росли рядом и боролись друг с другом за место под солнцем?

– Нет, это не сосна и ель. Это лиственное дерево. И знаешь, я думаю: это не два дерева, а одно – просто ствола два.

– Так не бывает.

– А ты считаешь, что бывает только, как бывает, а как не бывает, не может быть? – она встала, рывком оттолкнувшись от берёзы, и прильнула к стволу, оказавшемуся теперь между её щекой и его ладонью. Ствол был теплым.

– Скоро стемнеет. Ты не замерзла?

– Тебе не кажется, что человек обречён на безволие и бездействие? – оторвавшись от ствола, она обхватила себя руками. – Действительно, зябко. Надо занести дрова в дом и растопить камин. Будет дождь.

Антон набросил на её плечи куртку и улыбнулся:

– А как же бездействие? – он поправил якобы сползающую куртку и удержал руку на её плече.

– Это – не действие, Антоша. Это – противодействие.

Он убрал руку. В глазах колыхнулось что-то неуловимое – и будто выплеснулось, обдав ощутимым жаром. Наталья чмокнула его в щёку:

– Спасибо… – и посмотрела в глаза так, что он понял: это не за куртку. Пламя утихло, но не исчезло. – Я не так выразилась. Это не противодействие. Мы с тобой ничего не можем сделать дождю. Мы не можем пойти против него. Только с ним или от него.

Она погладила его по макушке и улыбнулась. Антон подхватил за её спиной попытавшуюся соскользнуть куртку и осторожно, но уверенно сократил расстояние:

– Я хочу есть, – прошептал над ухом и другой рукой, перехватив её запястье, провел ладонь по слегка колючей щеке, попытался пристроить себе на шею.

– Тогда надо срочно действовать, – она высвободила пальцы и пощекотала его затылок.

Антон обнял её так, что невозможно стало убрать руку, и она вынуждена была, обняв ответно, уткнуться носом в его плечо. «Хи-хи! Хи-хи!» – по-прежнему равномерно раздавалось в сумерках, но это было уже совершенно обессилевшее ехидство, которое не могло никого обеспокоить. Звуки стали похожи на странное, нарочитое покашливание-хмыканье, промежутки между которыми всё удлинялись и вскоре почти слились в звенящую тишину, изредка прерываемую сдавленными угрюмыми вздохами…

– Антон, пойдем, нас, наверное, уже потеряли.

– Никто нас не потерял. Уверяю тебя!

Он слегка ослабил руки, и она, воспользовавшись мгновением, откинулась чуть назад, чтобы поймать его взгляд, потому что в голосе почудилась усмешка. Антон смотрел на неё, казалось, выжидая чего-то.

– А случалось когда-нибудь так, что тобой искренне восхищаются, а тебе кажется, что тебя и за человека-то не считают?

Антон готовился подтолкнуть качели, и уже протянул было руку, но осознав услышанное, как в замедленной съёмке, плавно положил ладонь на цепь, будто стараясь удержаться.

– Я тебя не совсем понимаю… Наташа, я…

– Прости, это не имеет к тебе отношения, поверь. Просто я недавно читала один рассказ. – Наталья отвернулась от Антона и, сама того не замечая, начала раскачиваться в такт рассказу. – Представь, лингвиста-полиглота суровый рок забрасывает на неведомый цивилизации остров. Аборигены знают всего несколько десятков слов, не похожих ни на один известный земной язык. Ученый хочет установить контакт, пытается переводить, старается научить добрых островитян более совершенному языку. Но, увы! Они только жалеют ученого, утешают, как могут, потому что… Ты только представь! Они считают, что этот глубокий (ну, по их меркам) старец совсем слабоумный. И они! Пробуют научить его «человеческой» речи, так и не поняв ничего из его языка. Представляешь?

Антон внимательно слушал, больше не помогая раскачивать качели. Наталья потихоньку утрачивала энтузиазм, перестала отталкиваться, лишь по инерции раскачивая ногами и так же по инерции продолжая рассказ.

– В общем, путешественник быстро разобрался в языке островитян. Но понял, что никогда не научит их своему родному. И хотя он был еще достаточно молод и полон сил, смирился. Бросил тщетные попытки и заговорил на примитивном наречии. Островитяне возликовали! Если бы в их языке было слово «чудо», они кричали бы его во все глотки…

Закончив свой рассказ, Наталья остановила качели. Антон не двигался с места, переваривая услышанное.

– Забавная история… – наконец нарушил он молчание. – Но почему ты её сейчас вспомнила?

Она только вздохнула в ответ…

«Хи-хи!» – донеслось затухающим эхом.

– Ну, пойдём, а то тут за нами подсматривают, – улыбнулся Антон, и они направились к дачам.

Оставив Антона закрывать калитку, Наташа прошла в дом, размышляя, куда подевалась сестра с мужем. Только на крылечке горела лампочка, сгущая вокруг сумерки. Наталья откинула щеколду, включила свет в доме, повесила куртку на крючок. На вешалке было теперь всего две куртки: её и Антона. Ни обуви, ни одежды, ни записки… На плитке горячая кастрюля с чем-то похожим на плов. Она вернула крышку на кастрюлю, проверила, есть ли в самоваре вода. Вставляя вилку в розетку, машинально подумала, привезли ли они хлеба, и пошла в комнату накрывать стол к чаю, оставив дверь нараспашку, чтобы Антону было удобно вносить дрова.

– По-моему, напрасно ты боишься дождя. На небе уже звёзды появляются, – Антон отряхивал рукава рубашки, выравнивая носком кроссовки поленья на листе жести возле камина и выискивая взглядом, чем развести огонь.

– Я не боюсь дождя. Я дождь очень даже люблю.

Наташа обнаружила, что хлеб они всё-таки забыли, и соображала, нельзя ли сделать бутерброды с колбасой из почти свежих бубликов с маком. Решив, что можно рискнуть, принялась разрезать пухлый бублик так, чтобы было похоже на булку.

– Давай пока попьем чаю, а ужинать сядем, когда Серёга со Светкой вернутся. Не против? Они куда поехали-то? Ты какой чай будешь – зелёный или…

– Я категорически против, – Антон старательно отряхивал джинсы, направляясь к умывальнику. – Когда вернутся твои родственники, я уже скончаюсь от голода.

Закончив изображать бутерброды, Наталья критически окинула стол, взяла заварной чайник, чтобы выплеснуть старую заварку в огород – самовар шумел вовсю. Выглянув на улицу, она запрокинула голову и действительно обнаружила в небе ярко мерцающую точку. «Гори, гори, моя звезда», – промурлыкала, вспоминая, куда именно Светлана обычно вытряхивала заварку. «Ни ты дождю, ни дождь тебе – не помеха, – уже про себя пробормотала она, с усилием встряхивая перевернутый чайник, потому что было темно. – И когда он успел погасить свет?» Вернувшись на крыльцо, Наташа щёлкнула выключателем, проверила результаты своих трудов, осталась довольна и отправилась заваривать чай. Самовар вскипел, Антон, загадочно улыбаясь, накладывал в тарелку «плов».

– А хлеба нет. Куда у нас хозяева-то подевались?

– А и не надо, – Антон закрыл кастрюлю, отнёс тарелку и вернулся за самоваром, всё так же улыбаясь.

В комнате стало если ещё не тепло, то уже уютно от звуков и запахов дров и огня. Она налила себе чаю. Антон с завидным энтузиазмом поглощал содержимое тарелки.

– Ты бы поела всё-таки. Серега со Светкой сегодня не появятся, они в город уехали.

– Я не хочу. Что? Как уехали? Антон! – Наташа поставила чашку на стол. – Антон, когда ты всё успеваешь? А главное, зачем?!

Она машинально взяла ложечку и стала тщательно размешивать давно растворившийся сахар.

– А я, между прочим, со-вер-шен-но-не-при-чём, – Антон взял свою освободившуюся тарелку, встав из-за стола. – Давай я положу тебе немного. А? Будешь плов? Наташ?

– Какой плов?! Антон! Зачем ты…

– Это. Не. Я.

Она проводила его взглядом. Он отнёс тарелку и вышел на крыльцо. Чуть погодя донеслись нервные щелчки зажигалки, затем прерывистый выдох, и запах сигаретного дыма проник в комнату. Теперь была её очередь делать вид, что ничего не произошло. Она усмехнулась и отхлебнула чаю, взяла «бутерброд». Было же ясно, что обидела его она, и оставалось только делать хорошую мину при плохой игре.

Послышались отдаляющиеся шаги. Нет, идти за ним сейчас глупо. Во-первых, может, он в туалет пошёл, а во-вторых, не бросит же он её здесь одну. Чай был хороший. И вкус и аромат. А самое главное – она прекрасно знала, что он на неё не сердится. Он просто расстроен. Она вспомнила, что Антон не пьёт горячий чай, налила в бокал покрепче и, положив две ложечки сахару, стала тщательно размешивать, жуя «бутерброд». Копчёная колбаса и бублик с маком – очень вкусно, оказывается.

Один за другим раздались решительные, как выстрелы, вдох-выдох с крыльца, щелчок выключателя, затем всхлип двери, уверенный скрип доски под кроссовкой и одновременно – на тон выше – дверной задвижки. Свет на улице выключен. Дверь в дом закрыта. Она улыбнулась и вытащила ложечку из бокала. Мосты сожжены. Антон взял кочергу и поправил огонь в камине. Потом сел на пол, прислонившись спиной к ножке стола, лицом к камину, к ней вполоборота. Обхватил колени.

– Наташа, – помолчал, потом заговорил медленно, будто сдерживаясь. – Это Сережкина инициатива. Или Светы. Я не знаю. Ты же прекрасно всё понимаешь! – фраза будто вырвалась скороговоркой. – Сергей мне предложил, даже предлог не стал никакой придумывать, оставил ц.у., сгрёб жену в охапку, и они укатили. Извини. Я не знал, что это тебя расстроит. Даже… Не мог предположить.

Она встала, взяла бокал с приготовленным чаем и осторожно присела рядом, прислонившись к его плечу. Антон забрал бокал, поставил чуть в стороне, чтобы нечаянно не задеть. Освободив руки, обнял её и медленно вздохнул.

– Прости… – она чуть качнулась в его сторону, – Я не хотела тебя обидеть. Антон, просто…

– Это не имеет ко мне отношения, – грустно опередил он Наталью.

Она затихла, прислушиваясь к его осторожному дыханию и бережно укутывающему теплу, тревожно подрагивающему в такт танцующим отсветам камина. Взгляд зацепился за одиноко, как-то обиженно подбоченившийся бокал – Антон почувствовал и поднес чай Наташе. Ухватившись обеими руками, как за спасительную соломинку, отхлебнула. Антон, накрыв её ладони своими, тоже глотнул. В окне послышались осторожный шелест и робкое постукивание.

– Кажется, твой любимый пришел.

– Это хорошо, – она медленно вздохнула, осторожно высвободила руки, оставив бокал у Антона.

Встала, выключила в комнате свет и подошла к окну. Она очень любила дождь. Что делать? Побарабанила пальцами по стеклу. Ритм и тональность не совпали. Дождь был без всякого нерва, спокойный. Какая у Антона потрясающая выдержка! А она опять выглядит полной идиоткой. Она не может объяснить, что не хочет причинять ему боль. Ещё ни один человек на этой земле не понимал, когда она не может позволить себе того, что хочет. А то, чего она не желает всеми своими силами, наваливается неизбежно, неумолимо. И никогда ничего нельзя изменить. И объяснить никому. Господи! Зачем Светка всё время что-то предпринимает?! Им нельзя сегодня было оставаться вдвоём. Еще рано. Рано! Но неизбежно…

– Наташа, – Антон стоял за её спиной. – Ты не обижайся, – его руки легли ей на плечи. – Я совсем тебя не понимаю.

– Это хорошо, это просто удивительно замечательно, – она прижалась к нему с благодарностью и, не давая переспросить, поспешно добавила. – Хорошо, что ты понимаешь, что не понимаешь меня. Я готова тебя любить только за это. Молчи, – она повернулась лицом и прижала ладонь к его губам.

А вот это уже было напрасно. Этого-то и не надо было делать…

Но она поддалась – так приятно было ощущать его руки на своём теле, так хотелось им подчиняться…

Она чувствовала дыхание дождя и уже почти улавливала его музыку. Почему-то странно перемешались дождинки и звёздочки, закружились вокруг, увлекли за собой, вращая вокруг него. Он стоял на коленях, раскинув руки крестом, подняв к небу глаза, полные слез, не видящие ничего глаза, потом опустил руки вниз плавным движением и поднял своё тело вверх. Её кружение прекратилось, и их взгляды встретились – глаза в глаза.

Наташа очнулась. Когда? Нет! Господи…

– Что случилось? – Антон пристально вглядывался в её лицо. – Ты… Что-то не так?

– Антоша… Мне нужно выйти. Прости.