Читать книгу История в письмах. Основано на реальных письмах 60-летней давности - Наталия Говорухина - Страница 3

Зима. Начало декабря. Туман. Свет полной луны безуспешно пытается пробить себе дорогу сквозь облака и стелющееся по земле молоко. Задержавшаяся осень упрямо кутает улицы в мелкий дождь и слякоть. Бессонница. Она стала привычной спутницей Лидии Евдокимовны. Женщина, немного ссутулившись, стояла перед окном и пыталась что-то разглядеть за зеркальной поверхностью. Темно. Слишком темно. За окном просматривается диван с разложенным пледом на нем, старенькая горка из шкафа и комода, синий экран телевизора с мелькающими картинками.

Где-то там, за окном, спал город. А здесь протекала размеренная жизнь. Сначала в нее вплетались приятные ожидания, не мечты – кто же мечтает в таком возрасте?! – а именно ожидания. Завтра очередной день рождения Лидии Евдокимовны, соберутся дети, внучки. Она, как обычно, порадует их любимыми блюдами. Будут разговоры, тосты, пожелания и сопереживания. Потом наступит приятная усталость от насыщенного дня, и, возможно, тогда она упадет на кровать и уснет, довольная и счастливая.

За ожиданиями в комнату осторожно постучались воспоминания. Они обрывочными кадрами рассеялись по темным углам комнаты. Взгляд Лидии Евдокимовны, скользивший по поверхности стекла, остановился на верхнем ящике комода. Озорная искорка вспыхнула в голубых глазах, улыбка озарила лицо. Женщина подошла к комоду, выдвинула ящик и достала жестяную коробочку из-под печенья, с драгоценной ношей в руках подошла к дивану и села на него. Старческие руки отогревали холод металла. Она привычно погладила крышку коробки и открыла ее.

Внутри лежали письма. От него. Они были разложены в порядке очередности. Не по датам. По значимости для нее. Первым было письмо-признание – самое дорогое для Лидии Евдокимовны. Она снова осторожно погладила поверхность конверта и прочитала в сотый раз адреса:

«Откуда: г. Астрахань.

Куда: п. Раздол, Николаевский район, Львовская область».

Аккуратно вынула содержимое конверта. На пожелтевших страничках бежали стройные каллиграфические буквы. Женщина, каждый раз открывая письма, удивлялась этому правильному почерку. «Здравствуй, моя милая, дорогая Лидунчик!» – прочитала она такие родные слова. Вздохнула. Глаза затуманились, а в голове сами собой побежали следующие строки письма – женщина знала их наизусть:

«Ну вот, я и дома. А особенной радости нет. Почему? Да потому, что все мысли мои с тобой. Пока на работе, то еще так-сяк. А вечером идти никуда не хочется, и главное – очень скучно. Вспоминаю, как мы проводили с тобой дни и вечера в Киеве, в Каневе. Мне хочется, чтобы это возродилось хотя бы на минуту. Но увы! Остается довольствоваться воспоминаниями».

Лидия Евдокимовна утерла рукой набежавшую слезу. Женщина приподняла несколько конвертов и достала фотографии, свою и его. Небольшие, тоже чуть пожелтевшие от времени. Молодая Лидочка с завитыми кудрями остриженных под каре волос нежно улыбалась. Она сидела в пол оборота, склонив голову, словно внимательно слушала своего собеседника. Здесь ей двадцать лет. На другой фотографии Борис. Он стоит на улице, чуть расставив ноги, невысокий, уверенный и уже взрослый мужчина. Ему двадцать семь.

Лидия Евдокимовна невольно распрямила плечи, рукой провела по волосам, поправляя их. Строчки письма вновь побежали перед глазами женщины:

«Вот передо мной лежит твоя фотография. Я смотрю на нее по несколько раз в день и не могу насмотреться. Правда, в моей памяти ты всплываешь такой, какой я тебя видел в комнате в Раздоле. Ты повторяла фразу: «Зачем ты приехал?» А еще – какой ты была перед самым моим отъездом. Я так сожалею, что так быстро пролетели для меня золотые дни.

На работе я хожу как ненормальный. Ничего не хочется делать. Тем более срочности в обязанностях нет. Так что в отпуске за свой счет мне бы не отказали. Возможно, я его оформлю однажды…

Ты знаешь, я уже перерыл атлас СССР в поисках Раздола, но он не обозначен, есть лишь Николаев.

У меня дома все благополучно. Лида, ты что-нибудь домой написала? Напиши мне…

Ну, хорошая моя девочка, из-за которой кажется «погибнет» инженер, до свидания, до скорой встречи.

Крепко-крепко целую.

P. S. Ой, ой, как нехорошо, слышу хруст твоих косточек и вижу осуждающий взгляд с возгласом: «Мучитель!»

Ну, ну, прости, дай поцелую нежно! Опять не нравится?! Ах да, ведь холодильник еще окончательно не оттаял! Для оттайки целую бесчисленное число раз! Вот!»

И подпись: «Борис».

Лидия Евдокимовна тихо рассмеялась. «Действительно, золотые были денечки», – подумала она, складывая письмо. Женщина вздохнула, откинулась на спинку дивана и невидящим взглядом уставилась на экран телевизора. Кадры монотонно и равнодушно мелькали, отматывая жизнь Лидии Евдокимовны назад.

Солнечное летнее утро. Лидочка с бидоном в руках идет по улице за молоком. Она чуть пританцовывает под музыку, льющуюся из открытого окна на втором этаже. Подол ее платья, невольно повторяя движения хозяйки, периодически приподнимается от легкого ветерка, оголяя девичьи коленки. Остриженные под каре и распущенные каштановые волосы подпрыгивают в такт хозяйке. У бочки уже стоят несколько человек с бидонами. Молодой парень, ожидая своей очереди, слегка улыбается, поглядывая на юную красавицу. Девушка, стоящая перед ним, постоянно вертится, искоса поглядывая на молодого человека. Она безрезультатно пытается привлечь к себе его внимание.

– Привет, Ната, – обращается Лида к подруге, стоящей в очереди.

– Привет, Лида, – немного надменно отвечает та.

– Возьмешь и мне тоже?

– Не думаю. Ты же видишь, за мной еще люди стоят.

Молодой человек расплывается в довольной улыбке:

– Ничего, ничего. Вставайте передо мной. Я не спешу.

Лида благодарно улыбается, пожимая плечами.

– Спасибо.

Ната протягивает свой бидон продавщице и через плечо бросает Лиде:

– Я видела Пелагею Ивановну из восьмой. Она просила тебя сегодня зайти убраться у нее.

Лида в смущении краснеет. Она закусывает нижнюю губу и мельком исподлобья смотрит на молодого человека, потом, гордо вскинув голову, с досадой бросает подруге:

– Ты же вчера уже говорила об этом.

– Да? Так я забыла, наверное.

Ната расплачивается, берет свой бидон.

– Я подожду тебя, – говорит она, повернувшись к очереди и уставившись на молодого человека.

Лида с нетерпением ждет, когда ее бидон наконец-то наполнится, расплачивается и, не оглядываясь назад, быстро шагает к дому. Ната бежит вслед, догоняя ее.

Воспоминания лавиной навалились на Лидию Евдокимовну. Она снова прокручивала в голове картины из жизни в их маленькой квартирке в Харькове. Это даже не квартирка была, а так, выделенное ЖЭКом полуподвальное помещение для дворника. Дворником работала мама. Отца Лидия Евдокимовна не помнила. Он ушел на войну добровольцем и не вернулся. Мать с шестью детьми на руках осталась одна. Жили тяжело, бедно. Лидочка быстро поняла, как можно заработать дополнительную копейку. Она убиралась в квартирах соседей, так что денежка в кармане у нее всегда водилась.

В Харьков родители переехали еще до войны в голодные годы из-под Курска. Дети в летние каникулы любили ездить к родственникам на родину. В июне, перед самой войной, старшие, Юля с Володей, как раз оказались у тетки в Курской области. Лидия Евдокимовна до сих пор удивлялась, как мать так стойко пережила несколько лет неведения об их судьбе. С другой стороны, Харьков попал в оккупацию, и отъезд старших детей скорее оказался удачным стечением обстоятельств. Молодые юноши и девушки поддавались на агитацию в оккупированном городе и отправлялись на заработки в Германию. Никто из уехавших соседских ребят так и не вернулся.

Отъезд Юли с Володей в последующем помог им избежать клейма «были в оккупации». В советские годы это имело значение. Когда позже Лидия Евдокимовна устраивалась на предприятие, работающее на военную промышленность, это самое клеймо неожиданно всплыло. И неважно, что она в войну трехлетним ребенком была: «Вдруг работала на немцев? Надо запрос отправить в Харьков». Это означало несколько месяцев ожидания ответа при немалом количестве претендентов на хорошо оплачиваемую работу. Здравый смысл или связи свекрови все-таки взяли верх. Ее приняли на предприятие без всяких запросов в Харьков.

Но все это было намного позже, а в тот летний теплый день Лидочка, несмотря на утреннюю забывчивость подруги, была счастлива. Она окончила школу и готовилась начать взрослую жизнь. Надеяться было не на кого. Лида твердо решила выбраться из полуподвальной квартирки. Быстрее всего это можно было сделать, став специалистом в какой-нибудь бурно развивающейся отрасли. Шел 1953 год. Страна только-только вышла из послевоенной разрухи. Ей срочно требовались обученные люди. Именно они шли работать на заводы и получали места в общежитиях, а потом и квартиры. Позаботиться о себе предстояло самой. Лида решила поступить в техникум и выучиться на механика. Соседские девчонки смеялись над ее не «девчачьим» выбором. Но старший брат поддержал. Володька сказал: «Хорошая работа. Всегда себя прокормишь». Он помнил, что жизнь может по-разному повернуться, к этому лучше быть готовым.

Снова перед глазами Лидии Евдокимовны всплыли две подружки, возвращающиеся домой с бидонами в руках.

Лида махнула рукой Нате:

– Увидимся вечером.

– Почему вечером? – удивилась подруга. – Чего днем делать будешь?

– Ты же сама сказала, Пелагея Ивановна звала. Да и готовиться надо. У меня завтра экзамен в техникуме.

– А-а-а, уже? – Ната скривила губы, словно надкусила незрелый крыжовник.

Лида заметила реакцию подруги и с насмешкой спросила:

– Ты чего кривишься? Это же мне экзамен сдавать, а не тебе.

– Да так. Я просто… Ну ладно, вечером увидимся.

Ната тоже махнула рукой и стала подниматься по лестнице. Она жила с родителями на втором этаже. Ната, как и положено девушке, носила длинные заплетенные в косу волосы. Родители у нее были строгие и неукоснительно соблюдали патриархальные устои. Жизнь Наты была распланирована заранее: замужество, дети, внуки. Образование рассматривалось, как часть приданого. Поэтому дальнейшая учеба для нее предусматривалась в двух вариантах на выбор: либо медицина, либо педагогика. Только то, что может пригодиться в семейной жизни. Надо сказать, Нате не нравилось ни то, ни другое. Но даже заикнуться родителям об этом, она не смела. Ей очень хотелось вырваться из-под их опеки. Она бесконечно завидовала Лиде во всем. Та могла взять и обрезать волосы. Несмотря на то что семья жила в не очень хороших условиях, Лида всегда гордо носила себя, и даже уже зарабатывала деньги. По сути, Ната завидовала только одному – независимости подруги.

Два дня назад она решилась на невероятный, абсолютно безумный поступок – забрала документы из медицинского училища и подала их в техникум. На то же отделение, что и Лида. Ната ужасно трусила, знала, что математика с физикой не ее конек, и совсем не хотела думать о последующей реакции родителей. Поднимаясь по лестнице, девушка на мгновение даже зажмурила глаза. Если она провалится, то будет ужас! Даже если не провалится, все равно будет просто ужас! Ната встряхнула головой, отгоняя тревожные мысли, и открыла входную дверь квартиры. Она отнесла бидон на кухню, перелила молоко в кастрюлю и поставила кипятиться на примус. Девушка подошла к окну и увидела Лиду. Та направлялась к соседке. «Убираться пошла, – подумала Ната. – А я пойду учить». Девушка с досадой потерла лоб и кинулась к убегающему молоку.

Лида любила приходить к Пелагее Ивановне, несмотря на брюзжание и вечное недовольство хозяйки квартиры. Девушке нравилась обстановка. Ажурные занавесочки и салфеточки, домашние цветы, фарфоровые статуэтки и посуда в зеркальном шкафу. А сам шкаф! Массивный, резной, на витых ножках. Под стать ему были круглый стол в центре комнаты со стульями. Досталась вся эта красота Пелагее Ивановне от родителей. Ее отец до революции работал на местной железной дороге. Там же теперь работал и ее муж. Эта квартира и определила выбор профессии Лиды. Она станет хорошим механиком, и будет жить в собственной квартире с занавесочками и салфеточками. Другие могут, и у нее все получится.

Из распахнутого окна доносились звуки города, теплый ветерок нежно трепал края белой скатерти на столе. Лида размашисто намывала пол в любимой квартире. Сегодня надо убраться быстро, иначе не успеет подготовиться к экзамену. Лида прикидывала в уме, сколько тем еще осталось повторить. Промывая половую тряпку в ведре, она услышала за окном визгливые крики соседки Тамары Петровны. Баба она была склочная, всегда находила причины на ком-нибудь выместить свое недовольство жизнью. Лиде стало интересно, кто на этот раз стал ее жертвой. Девушка отжала тряпку, локтем убрала упавшую прядь волос со лба и подошла к окну. Такую картину она точно не ожидала увидеть.

Посреди двора стояли Тамара Петровна и мама Лиды. Соседка то воздевала руку к небесам, требуя правосудия, то тыкала в собачий помет на земле. При этом она орала с визгливыми нотками в голосе:

– Ну и что, что вы все уже давно убрали! Увидели, что снова нагадили, уберите. А если вам что-то не нравится, скатертью дорога. Понаехали тут…

Лида не слышала остальных слов. Ей хватило и долетевших обрывков фраз. Она уже неслась по лестнице вниз. Девушка выбежала из подъезда с поднятой вверх рукой – в ней она сжимала капающую половую тряпку, словно знамя, – и прямиком кинулась к орущей соседке. Та от неожиданности сначала замерла на полуслове, потом охнула, чуть присев, развернулась и с криками бросилась наутек:

– Ай-ай-ай, помогите! Убивают! Люди-и-и!

Лида размахивала тряпкой, пытаясь пройтись ей вдоль спины убегающей женщины.

– Закрой свой бессовестный рот! – кричала она вдогонку Тамаре Петровне. – Только попробуй еще что-то сказать, поколочу!

Лида грозила тряпкой выглядывающей из-за двери подъезда женщине. Та обеими руками повисла на ручке и пыталась отдышаться. Девушка подошла к матери. Она стояла, прикрыв рот руками, и еле сдерживала слезы.

– Что ж теперь будет, Лидочка? – спросила мама дрожащим голосом.

– Ничего не будет. Пойдем домой.

Лида взяла мать под руку и повела домой под любопытные взгляды из окон.