Читать книгу Тень ее жизни - Наталия Журавликова - Страница 3

Всего их шестеро. Хихикающие девчонки, улизнувшие от родителей. Нет, всех, кроме Рыськи, родители отпустили. Планировалось, что придут еще двое, но у тех тоже мамы и папы оказались недоверчивые.

Светка важничает, как хозяйка званого вечера. Командует всем переодеться в пижамы.

– Так еще ж девять вечера! – удивляется Ира Волобуева.

– У нас пижамная вечеринка! – многозначительно отвечает принимающая сторона.

Чем занимаются на пижамных вечеринках, никто толком не в курсе. Поэтому сначала дожидаются пиццу, готовят поп-корн, потом включают киношку. А дальше становится интересно. Ближе к полуночи они выключают свет, оставляя подсветку на стенах, зажигают свечи, и собираются вызывать духов. Что может быть загадочнее?

– Надо всем сесть в круг, взять за руки и настроиться на контакт с тонким миром! – важно заявляет Иванна Черничкина.

Иванна, или как ее зовут в узком кругу, Ива, чувствует себя настоящим медиумом. Ну, вызывателем духов, то есть. В восемь лет она видела всамделишное привидение, мужчину с белой бородой, который шел по улице, а через него все просвечивалось. Когда Ива эту историю рассказала в первый раз, подруги начали подшучивать:

– С бородой? Это дед Мороз был!

Но на самом деле поджилки у них от этой истории тряслись. Ива и рассказчик очень убедительный, а кроме того, после этого случая ее к психотерапевту полгода водили. Это прямое доказательство, что дед Мороз не во сне к ней приходил!

Вызывать духов, конечно, Ива и предложила. Ей-то что, она свой страх привидений у психолога проработала, и больше их не боится.

– Кого звать будем? – спрашивает Лина Хон. Голос у нее заметно так подрагивает.

– Давайте Уитни Хьюстон! – с размаху предлагает Ира. Они с мамой увлекаются голливудскими фильмами.

– Ку-ку! – невежливо комментирует Ива, – Этот дух только по-английски разговаривать будет. Мы его поймем?

Остальные соглашаются, что идея не очень. Тем более, что интересного им может поведать американская киноактриса? Решают вызывать кого-нибудь, кто больше разбирается в российских школьницах.

– Достоевского! – предлагает Лина.

– Это почему? – в голос спрашивают Рыська с Капой.

– Мы его в школе проходим по программе. Он наверняка постоянно по учебным заведениям летает. С проверкой, – агрументирует Лина.

– Ну, не знаю, – насупилась Ива. Она, как эксперт по неизведанному, хотела сама выдвинуть кандидатуру. Все это чувствуют и дают ей слово.

– Была такая старинная актриса, Любовь Орлова, – заявляет Ива, – бабушка говорит, что ее мама с ней в молодости как-то виделась, на творческой встреча. Давайте ее вызовем. Близкий к семье человек, как-никак, не случайная тетя какая-то.

Остальные не очень понимают, почему никому из них неизвестная актриса, которую полчаса в жизни видела прабабушка Ивы – близкий человек. Но спорить не хотят. Выбирать им уже надоело, одолевает зуд приключений.

Иванна делает какие-то пассы над кругом, начерченным на картонке. Потом велит всем взяться за руки, и всем хором вызывать духа. Дальше девочки должны положить руки на картонку.

– Дух, ты здесь? Ответь нам? – строго спрашивает Ива.

Ничего не меняется. Само поле для гадание представляет круг, в который вписаны буквы алфавита. А внизу слова: «Да» и «Нет». В центре круга – тарелка с водой, в которой плавает пластмассовая стрелка. Она должна показывать на буквы, или варианты ответа.

– Абонент недоступен! – хохмит механическим голосом Капа.

Все хихикают, кроме Ивы. Она же себя чувствует оскорбленной, и шикает на подруг:

– А ну, тихо! С вами только «Спокойной ночи, малыши» смотреть, а не сеансы устраивать.

И еще трижды повторяет:

– Дух, ты здесь? Ответь нам!

И тут по воде в тарелке пробегает рябь. Стрелка тонет, потом резко всплывает, и мечется по воде. Девчонки цепляются друг за дружку крепче. Им жутко. А Ива даже взвизгивает, даром что медиум.

– Смотрите, смотрите, стрелка на буквы показывает! – Лина тыкает пальцем в спиритический круг.

Точно, стрела прекратила скакать беспорядочно, и начала задерживаться возле букв.

– Г! Д! Е! Я! – все вместе проговаривают девочки.

– Где я! – озвучивает получившееся Ива.

– Мы вас к себе вызвали, – сообщает дрожащим голосом Ольга.

А стрелка продолжает указывать буквы.

– Почему тут? Как я тут оказалась? Темнота. Темнота. Передайте… передайте… Шшшшуршуршур…

– Белиберда какая! – возмущается Светка. – Вы точно Любовь Орлова?

Тут стрелка опять тонет. Вода выплескивается из тарелки. А свечи гаснут все разом. Теперь визжат уже все, не только Ива. Хорошо, подсветка на стене не гаснет, а то совсем кринжово.

Девчонки сидят, обнявшись, в ужасе оглядываясь. И тут громко играет музыка. Все снова визжат. На этот раз только Рыська к ним не присоединилась, потому что узнала сигнал своего телефона. Папа. Рыська уже приготовилась оправдываться, почему ее в первом часу ночи дома нет. Но ей это не потребовалось. Папа говорит:

– Милкин, ты меня потеряла, наверное? Или спала? Я не приеду сегодня, видимо.

– Ты еще в пробке застрял? – удивляется Рыська.

– Нет, тут возникли проблемы. Меня вызвали кое-куда. Я не хочу пока тебе говорить, надеюсь все хорошо. В общем, ты меня не теряй, все хорошо будет, обещаю.

И отключается. Рыське кажется, он торопился, чтобы она не успела ему вопросы задать. Что такое? Неужели дурацкое Олькино предположение, что папа развлекаться поедет, не такое уж и дурацкое? Все складывалось удачно, но Рыське это все равно почему-то не нравится. Возможно, под впечатлением от спиритического сеанса.

***

Утром Рыська торопится вернуться домой. В восемь утра вставляет ключ в замочную скважину. Спать хочется жутко. Еще бы, легли-то взбудораженные девчонки в четыре утра, а уснули не раньше пяти! Вот уж вечеринка так вечеринка!

– Ты уже уходишь куда-то?

Голос папы позади звучит неожиданно. Рыська даже подпрыгнула. И брякнула на всякий случай:

– Ага!

Только после этого она поворачивается к папе. Он выглядит странно. Глаза красные и какие-то пустые. И он произносит два слова, которые меняют все:

– Мама пропала.

***

Надежда едет в автобусе. Путь неблизкий, два часа от города.

Рядом с ней усаживается Пронин, говорливый сорокалетний коллега. Выглядит так, что дочка назвала бы его “скуф”. Пузико, румяная физиономия и собственное авторитетное мнение обо всех жизненных вопросах.

– Надюша, а ты у нас теперь лектор? – скалится Пронин. Он небольшой начальничек даже не отдела, а подразделения. Но считает себя уверенным руководителем. Еще Пронин развелся полгода назад и пропагандирует собственную версию расставания с женой: “Она оказалась недостойна и не выполняла своего предназначения”.

Хотя что там Клавдия не выполняла, если тащила на себе троих детей, не понятно.

Но Олег Пронин теперь выступает в качестве “завидного жениха”, правда, только перед самим собой. Остальные его точку зрения поддерживают ради забавы или вынужденно, как сотрудники подразделения.

Надежда злится про себя. Почему именно он, а не кто-то другой занял место рядом? Она надеялась сидеть с Евой, с которой они дружат, но увы, женщина слегла с температурой. Как обидно. От Евы была бы поддержка на выступлении.

– Я коуч, – поправляет она зачем-то, хотя знает, что это вызовет новый приступ мужской мудрости у Пронина. И не ошибается.

– Коуч? Это что за хрен с горы такой? – голос Олега должен, по его задумке, греметь, но сыпется, будто сухой горох в железную миску. Раздражает так, что хочется поморщиться, но не пугает.

– Настрополились слова непонятные использовать, – негодует Пронин, – ты не обижайся, Наденька. Это не к тебе, а к этим твоим… как их… гуру?

– У меня были преподаватели, а не гуру, – вздыхает Надя, чувствуя себя так, будто ее угостили до невозможности тянущейся ириской, а она ее по недосмотру умудрилась засунуть в рот и теперь у нее слиплись все мосты и пломбы.

– Так и надо по-человечьи говорить, – нравоучительно продолжает Пронин, чуть смягчаясь, – я ведь это из лучших побуждений тебе говорю, как друг, который очень сочувствует. И хотел бы не только другом считаться.

Пронин кокетливо пододвигается к Наде, та с ужасом понимает, что ей только выдернуть шнур, выдавить стекло, иначе никак от ретивого кавалера не избавиться.

Она понимает, что спор глупый и бессмысленный. И ввязалась она в него только лишь от этого постоянно живущего внутри раздражения. Грызущего ее чувства неудовлетворенности собой, жизнью, чувствами, с которыми она эту жизнь проживает.

Пустотой, вызванной привычностью происходящего. Неумением ценить то, что имеешь. Вот парадокс, она это понимает, но когда появляется возможность действовать, то действует совсем в ином направлении.

Выговаривает Игорю за носки, для которых можно организовать мини-программу “Жди меня” в квартирном формате. Там эти предметы гардероба будут встречаться после долгой разлуки, пыльные, обветшавшие и усталые.

Пилит Милу за погруженность в гаджеты и абсолютное невнимание к родителям и учебе.

И каждый раз убеждена, что поступает правильно, сообразно моменту. А как иначе?

– О проблемах своих задумалась? – чутко подмечает Пронин. – Я ведь знаю, что у тебя в семье не сладко. Это все потому, что мужик не поступает по-мужски, ты уж меня прости, Наденька. Но коли он терпит твои постоянные задержки на работе, и “коучерство” это вот, да еще и на три дня тебя отпустил в компании привлекательных коллег-мужчин…

Тут Пронин приосанивается.

– Значит, у самого либо мужские причиндалы усохли, либо он ими в другом месте пользуется. А со мной бы ты как баба расцвела!

Голос Олега становится тихим, вкрадчивым, он придвигается еще ближе и говорит шепотом, чтобы остальные не услышали, обдавая ушную раковину Нади мелкой влажной пылью слюны. В ноздри ей бьет запах прокисшего пота.

– Не знаю, по какой причине ты решил, будто можешь в таком тоне говорить о моем муже! – твердо, хоть и негромко заявляет она, а сама спиной и шеей чувствует, как навострили уши коллеги. Слышит пока что сдержанные любопытные шепотки и шиканье.

Вот же поганец, только слухов ей не хватало.

– Я не желаю продолжать ни этот разговор, ни твои домыслы.

И она отодвигается, насколько может.

Олег разочарованно вздыхает, сожалея, что глупая женщина сопротивляется своему счастью и озирается, выискивая для себя возможность покинуть место позора без ущерба для репутации Дон Жуана, которую он себе сам и сочинил.

– Михалыч! – его лицо озаряется улыбкой облегчения. Пронин машет рукой кому-то в хвосте салона.

– А я тебя, братуха, не сразу и заприметил. Ты уж прости, Наденька, мне надо с Арсением Михалычем по-мужски потрындеть.

Надежда откидывается на спинку кресла, прикрывает глаза. Ей нестерпимо хочется услышать кого-нибудь из своих.

Игоря?

Тут же вспоминаются спокойные, отстраненные глаза мужа. И Надя понимает, что даже если ему позвонит, они будут просто молчать в трубку, не найдя, о чем поговорить.

Дочку?

Они с ней поссорились, и у Нади эта ссора отзывалась болью, потому что обе наговорили друг другу всякой ерунды, а перед отъездом Мила хоть и пожелала ей удачи, но видно, что для порядка.

Надя держит в руке телефон, лезет в галерею. У нее не так много фото и видео. Только самые любимые.

Она открывает одно, из ранних, где малышка танцует.

По щеке Надежды бежит сентиментальная слеза. Надя хлюпает и решительно отыскивает в быстром наборе дочь. Нельзя расставаться на три дня, не помирившись. Она ведь сама ее учила, даже спать не ложиться, если на мамочку обижаешься, пока с ней не поговоришь. И они всегда трогательно беседовали и обнимались перед сном, прощая друг другу все-все. Даже то, за что обычно не просят прощения. А сейчас что?

Сейчас дочка выросла и стала чужой.

Гудки в трубке. Мила не слышит или не хочет говорить. До сих пор обижается?

Со вздохом Надя отбивает звонок и вновь пересматривает то самое видео. Несколько раз подряд.

Как же там, в моменте, было хорошо! Память чувств подсказывает все ощущения того дня. Уверенность в любви Игоря, в собственном нерушимом счастье, восторг от материнства.

Где это все?

Дорога навевает дрему, Надя в последний момент ловит выскальзывающий из пальцев смартфон, зевая.

И автобус сотрясается от мощного, все сминающего удара. Крики, боль и темнота.

***

– Мама пропала, – в глазах отца растерянность, которая пугает Рысю еще больше, чем даже смысл его слов.

– Это как? – не понимает девочка. – Абонент недоступен? Она предупреждала же вроде, что может на связь не выходить. Не в сети, или там свои уроки ведет и все типа того.

– Она не доехала до пансионата, – глухо поясняет Игорь, – и никто не доехал. Их автобус попал в аварию, съехал с обочины. Трое погибших, шестнадцать человек в больнице. Маму пока не причислили ни к тем, ни к другим.

– Что? – у Рыси не укладывается в голове.

У подростка все просто, есть она и другой мир где-то там, на задворках, где события происходят так, чтобы ей не мешать. Не отвлекать от игр с друзьями в сети, увлекательных переписок, которые гораздо интереснее тягомотины взрослых.

И в этом мире не могут пропадать родители, просто потому что они…

Ох…

Они – функция. Родители просто должны быть. Как само собой разумеющееся.

Впервые у Рыськи где-то между извилинами проскальзывает мысль: “А не зажралась ли ты, подруга?”

И тут же благополучно ускользает, не пойманная.

– Она же мне звонила! – торопливо вспоминает Рыся.

– Сегодня? – оживляется Игорь. В его воспаленных глазах появляется надежда.

Надежда… Надя… Как символично и жестоко звучит.

– Нет, – мотает головой девочка, – вчера.

– И что она сказала? – отец подскакивает к дочери в один прыжок, заглядывает в лицо ищущим взглядом, хватает за плечи.

– Я не ответила, – говорит девочка. И только сейчас осознает произошедшее. Ее лицо кривится по-детски. Губы дрожат.

– Я обижалась на нее и не ответила! А теперь она… не возьмет трубку? Что, если она умерла, пап?

У Игоря нет ответа на этот вопрос, ни для дочери, ни для себя.