Читать книгу Время инстинктов. Цыганский промысел - Наталия Кузьмина Азъ - Страница 13

Злате 17 лет, у неё четверо детей. Три комнаты в квартире гимназия закрепила за большой семьёй Евдокимовых. В четвёртой продолжала царствовать Ирис. Она была безмерно довольна тем, что квартиру не раздирали ужасы коммуналки. Ирис стала старейшиной этой уникальной и гостеприимной семьи. Хоть сама барыня никогда не отличалась хлебосольством, отныне это стало входить и в её привычки. Слушая рассказы соседок про житьё бытьё коммунальное, Ирис впадала в оторопь. Вечные конфликты, делёжка конфорок на печке, воровство еды, дров и прочей утвари. Тырили друг у друга даже воду принесённую с колодца, находившегося во дворе дома в двух шагах ходьбы. Казалось бы, рукой же подать, сходи да набери воды. Пьяные дебоши, драки и истерики, поножовщина, партийные сборища и политпросвещения. А странная месть, случавшаяся чаще всего прочего, она больше всего возмущала и будоражила кровь Ирис. Время голодное, тяжёлое, но умудрялись даже испортить друг другу еду. Каким образом, спросите вы? Вероятно догадываетесь, это ведь классика жанра в коммуналках.

– Что за люди такие? – не уставала повторять Ирис, – злые как псы.

Соседки приходили время от времени к Ирис за советом. Как бы поизощрённей досадить квартирантам? Какую порчу наслать, да как сглазить.

– Я такими тайнами не обладаю, – говорила в этих случаях Ирис.

Ирис не была конфликтным человеком, но постоять за себя очень даже могла. Она словно кошка, обходила лужи и опасности, но в случае нападения на свою персону из вне, могла стать и хищным зверем, от которого иначе как бегством не спастись. Ирис предпочитала худой мир, хорошей войне.

Давно оставив надежду на встречу с сыном, она чувствовала материнским сердцем неотвратимую беду. Но её мальчик давно вырос и дорога по которой он решил брести, это лишь его выбор. Господь подарил Ирис новую семью, в которой её почитали и любили. Малыши просто души не чаяли в бабушке.

– Какое же счастье, что у меня есть семья, что я нужна ей, – время от времени проговаривала вслух свои мысли Ирис.

Подходил к завершению Рождественский пост и Златка попросила бабушку Ирис, сходить к старенькому батюшке, бывшему нынче в опале. Церкви были закрыты, а то и вовсе разрушены, народ принудительно превращали в атеистов. Пожалуй только цыгане в то время оставались верны церкви. Не смотря на свои огрехи перед Господом, они не убивали людей и Веру, не оскверняли святынь… Было дело тащили иконы с храма, ну так что с них взять?

О всемогущий Господь!

Да прости ты душу мою грешную,

Что молюсь тебе лишь поспешно я.

Знай, что в сердце моём мятежном,

Вера крепкая и безбрежная.

Дивлюсь я на церкву, да думу гадаю,

Куда смотрит Боже, ведь Храм погибает.

Не каждый в том Храме молитву читает,

Порою слова для Мольбы, он не знает.

Дивлюсь не смирившись, на синее небо,

Ведь как у язычников – в церкви, есть треба.

Что требует люд у тебя на потребу?

Господь мой, ведь дал же ты меру им хлеба.

Как требовать можно, попутал лукавый?

Зачем наделил ты попов неким правом?

Позволил на мощи – святыни дербанить,

Продажа Святынь твоё сердце не ранит?

Прощаешь любя нас, грехи отпуская,

Берёшь на себя, Божья воля такая.

Помилуй, нас грешных, дай мудрости Боже,

От сердца молящимся, знаю – Поможешь!

Кузьмина Наталия Азъ

Священнослужитель жил не так уж далеко. В последнее время, в связи с политическими страстями, он старался не принимать посетителей и не привлекать внимания. Одевался в старый сюртук и шапку ушанку, на ногах – мокроступы (валенки с калошами). Прежде, они с Ирис были знакомы, поэтому он впустил её, выслушал и в порядке исключения назначил дату крещения, как и полагается на 19 января.

Этому торжественному ритуалу, предшествовала большая работа. Нужно было отблагодарить опального старца, для этого Ирис достала из закромов небольшую старинную иконку, размером с ладонь.

– Что ты Ирис, у нас есть деньги, – сказала Злата.

– Сегодня есть, завтра нет. Я бабушка твоим деткам? – задала она вопрос, в резкой форме.

– Конечно милая наша.

– Вот я и оплачиваю их купель крещенскую, оттого что считаю это своим долгом. А ты прими это как есть, ведь крёстная мать у них Я. Всё!

Злата смиренно замолчала. Два крестика для Ганны и Андрэ у них уже имелись, оставалось раздобыть ещё два. Для цыган приемлемо лишь золото, оно стоит у них на одной ступени с Богом, с Богом и ассоциируется. Пусть это звучит скверно, но цыганский Бог – это золото, а золото – это их Бог. Деревянный или оловянный крестик недопустимы, именно этим, ситуация и осложнялась. На помощь вновь пришла Ирис.

– Вот, извольте, – сказала она, развернув истлевшую материю, в которой лежало два маленьких золотых крестика.

– Ирис, так нельзя.

– Слушай меня девочка. Поверь, я знаю что можно, а чего нельзя, поэтому и дожила до таких лет. А ты ещё не ведаешь, поэтому учись и впитывай аки губка. Крестик размером побольше, принадлежал моему сыну, но он отрёкся от Бога. Богдана дал нам Бог, значит крест по праву принадлежит ему. Вот этот поменьше, крестик моей матушки, его я дарую Рози. Лёжа в сукне, они давно не приносят счастья, а я хочу быть счастливой и дарить счастье другим.

– Ирис, ну пускай на чёрный день лежат…

– Чёрных дней больше у меня не будет. Да и не моя забота про них размышлять. О них вы думайте, а я на Бога полагаюсь да на вас. Вот так, моё солнышко.

И бабушка Ирис вложила пахнущий ладаном свёрток в ладонь Злате. Цыганке ничего не оставалось, как принять решение Ирис. Забот о крещении стало на порядок меньше, но оставалось решить ещё кое какие… В первую очередь следовало справить новую одежду деткам. Ткань у Златы была, поэтому она принялась за шитьё самостоятельно. Шить она умела, в таборе, женщины шьют одежду сами, не прибегая к белошвейкам. Весной, близнецам исполнится два года, совсем большие. Для них Злата сшила льняные рубашонки в пол. Богдану распашную мужскую рубаху, рубашку Ганны обшила кружевом из запасов Ирис. Рози в свои три с небольшим, была уже совсем взрослой девочкой, поэтому и крестильное платье ей пришлось шить серьёзное. В дело пошёл старый, слегка выцветший от времени кринолин Ирис. Из него получилось скорее бальное платье, и Рози теперь была самой настоящей принцессой. Именно Рози стала первой помощницей Златы после Ирис. Она выросла любящей и заботливой девочкой, неугомонной тараторкой. Её ротик без умолку что-то рассказывал. Кто бы мог подумать, что молчаливая бука и дикарка, станет озорной болтушкой, хохотушкой. Вместе со Златой, они музицировали в четыре руки, пусть с помарками, но это было так трогательно. Рози души не чаяла в своём папочке Гаврииле.

Крещение не за горами, к нему всё готово, оставалось лишь подумать об угощении на стол. Центральным угощением, решено было сделать сочиво – пшеничную кашу с медом, маком, орехами и изюмом. На первое – густой борщ, а на второе – томлёная щука.

Злате по наследству от Ирис, досталось платье в стиле ампир. В канун Крещения, ещё раз отрепетировали таинство и назначили ответственных, за каждое действо. Роли были распределены, даже колодезной воды принесли заранее, чтоб нагрелась до комнатной температуры. Крёстной мамой, была торжественно «назначена» Ирис, и чуть было не забыли о крёстном. Конечно им должен был стать дядька Митрофан, иносказательно давший вторую жизнь Богдану и Злате. Вечером 18 января, Гавриил пошёл навестить старика, с намерением сделать ему это предложение.

Митрофан едва заслышав эту новость так обрадовался, что вскочив с места, начал искать одежду, в которой завтра пойдёт на таинство в роли крёстного отца. Жизнь оставила ему лишь одиночество и он с радостью, как и Ирис, согласился вновь стать отцом, тем более крёстным. Осознав ответственность, с некоторой тревогой в голосе, замерев на мгновение, Митрофан задал Гавру лишь один вопрос:

– Только вот что я могу дать твоим малышам, мальчик мой?

– Эх Митрофан, у них всё есть, им нужен ты, твоя забота. Завтра к девяти часам утра, мы будем ждать тебя у нас. Только никому, сам понимаешь!

– Удивляешь! Договорились, – кашлянув прохрипел дед, по-родственному крепко обняв Гавриила.

За жизнь, Митрофан нажил многое, но ещё больше потерял. Жена его умерла при родах оставив сына младенца на его руках, которого он поднимал как мог. Ни о каком воспитании речи быть не могло. Пацана воспитала улица. Улица его и забрала. Убили мальца в какой-то драке. Так и прожил жизнь бобылём, без желаний и стремлений. Просто шёл куда Господь указывал.