Читать книгу Листьев медь (сборник) - Наталия Лазарева - Страница 4

Барокамера

А гости затушили сигареты, приткнули чашки с допитым кофе на шелестящих на ветру скатертях небольших круглых столов и повернули к стеклянным дверям павильона. Анпилогов выждал, пока к дверям пройдет стройная женщина с очень узкой спиной и небрежной, даже неловкой походкой, вызывавшей желание подхватить женщину под хрупкий локоть и не дать ей оступиться. Но Анпилогов прекрасно знал, что она уж никак не оступится. Женщина поправила пару шпилек, которые, казалось, едва сдерживали поток прямых, суховатых волос, электролизующихся и летящих вслед за ней отдельными прядями. Леник заметил, что в последнее время, с тех пор, как он перестал видеться с Веруней, все небрежное, примятое, женственно-несуразное раздражало его, вызывало сердцебиение, и у него даже начинал слезиться левый глаз.

Анпилогов переждал все уловки Ули – женщины с узкой спиной, потом тяжело поднялся и пошел в переговорный павильон, думая о том, что стоило все же обратиться к персоналу – желтый песок прилип к носкам темных туфель.

А они все уже расселись. Кто как сидит, черти… Откинулись, пожевывают, теребят блокноты, только что в носу не ковыряют.

Они были нужны ему сейчас, ох как нужны. Эти генеральные директора, президенты и «по связям с общественностью». Если удастся возглавить ассоциацию, то такой путь будет единственным спасением для Барокамеры.

И сейчас Анпилогов говорил долго и с удовольствием. Как всегда, у него буквы «к» и «г» слегка налезали на «х», потом заваливались в горло и пропадали. Он говорил, словно во время сытной еды, и потому любая речь Анпилогова казалась аппетитной, почти питательной.

– Это же был редкий человек… И ученый, и авантюрист немного, и организатор блестящий… И ведь что говорил: коммерция не для него! Потому что – тараканьи бега. Что-то в этом… что-то в этом, на самом деле есть. Как представить себе различные мотивы людей, которые идут в коммерцию?

Анпилогов их снова оглядел. Фельдштейн – этот просто отвернулся и нашептывает что-то на ухо Уле, а та трясет головой, обманно вселяя надежду, что ее замысловатая прическа вот-вот рассыплется. Трое из Общества отечественных сборщиков лениво читают устав ассоциации, другие вообще изучают балки потолка – впрочем, там действительно есть, что поизучать – отличные балки, из ценных пород дерева, и только сам Эйхо Кокконен – из Скандинавской унии экспертов слушает Анпилогова очень внимательно, надавливая время от времени на зерно переводчика у себя в ухе. И еще этот, из Вестника, писака, все строчит в блокноте, даром, что диктофон нацелен Анпилогову прямо в рот.

– Приход в коммерцию имеет три причины. Первая, скажем так, мягко, но по существу – тщеславие. И еще обычный движущий мотив для людей такого рода, как я или мои ближайшие сотрудники… Что характерно для людей такого склада? Острая потребность ликвидировать унизительное материальное положение. Наверное, именно по этой причине я и создал свою Барокамеру.

– Что за наименование? – лениво проговорил один из коллег-директоров. – Ты б, Леонид Михалыч, хоть раз объяснил, что имел в виду. Я понимаю, логотип должен отражать… и так далее и тому подобное…

Анпилогов опустил голову, напрягся, покраснел, всем своим видом демонстрируя, насколько трудное решение он принимает, решаясь объяснить этим людям нечто потаенное:

– Барокамера – вещь внутренняя, отделенная от внешнего мира, со своим собственным режимом давления, со всеми своими глубинными службами – как в автономном плавании. У нас – свои сервисные дивизионы, свои отделы закупок и продаж, свои сборочные цеха и даже… собственный музей, который мы назвали так, несколько забавно – Гохран, – но тут Анпилогов сощурился, сделал вид, что сейчас признается в чем-то очень сокрытом, и проговорил: – И все-таки, до сих пор, после стольких побед и пинков под зад, постоянно ловлю себя на мысли, что возьмет все – и накроется медным тазом!

Анпилогов произносил эти слова очень много раз – и перед коллегами, и перед прессой, но никто особенно не вдумывался в его ответ, просто пропускали мимо ушей, и поэтому спрашивали постоянно, просто, чтобы подать голос. Служба связи с общественностью Барокамеры полагала, что эти вопросы и ответы на них – только на пользу.

– А что, говорят, и стряпухи у вас неплохие? – снова подал голос чужой генеральный.

– Да, разумеется, мы сразу решили все вопросы с питанием сотрудников. И постоянно думаем над проблемой обеспечения их жильем.

– А помимо возможности ликвидировать унизительное материальное положение – что вас заставило взвалить на себя весь этот груз? – спросил, наконец, писака.

– Но ведь в прежние времена коммерция – это было нечто оскорбительное, почти криминальное. И вот появилась возможность, и некоторым захотелось поерничать, что-то такое всем доказать, походить по лезвию ножа.

Кокконен передернул плечами и переложил зернышко переводчика в другое ухо, и тут Анпилогов поднял глаза к дорогим потолочным панелям и продолжил свою речь:

– И – как редкое исключение – некое такое созидательное, социально – миссионерское…

Писака Максим, или, как его там, покрутил в пальцах пульт, красный диодик на диктофоне издох.

«Ах ты, бутер-итер, хамло ты эдакое, надоело ему меня записывать», – выдавил в себя Анпилогов и добавил:

– Тем не менее, элемент тщеславия и необходимости самовыражения играл, конечно, основную роль. Но материальная неустроенность и дискомфорт, который мои нынешние сотрудники имели в тех самых организациях… Хотя, кто станет спорить – прежние структуры по всем своим стандартам, конечно, были эффективными. – Леник задумчиво сощурился, вскинул голову и глянул в окно, обрамляющее большую голубую воду. – И я всегда с большим сожалением вспоминаю те каноны и ту философию организации, в которой я раньше работал, полагая, конечно, что она слишком анахронична. Но, извините, и мастерство интриги здесь было – на самом высоком уровне…