Читать книгу Под знаком Змееносца - Наталия Мельникова - Страница 3

Появиться на свет в этот раз мне довелось на закате советской эпохи. Ребенком я была живым и подвижным, с весьма богатой фантазией. Порой выдумывала и детализировала целые миры, втягивая в свои игры дворовую ребятню. Наверное, как часто это случается с детьми представляла себя кем-то другим: покорителем драконов с другой планеты, разведчиком из иных миров или принцессой эльфов, живущей инкогнито на Земле. Думала, что когда выросту обязательно стану актрисой. Это сколько же жизней можно будет прожить в одной!

Мой серый, в то время не слишком захламленный яркими бордами и огнями город, казался мне сказочным и удивительным миром, а совковая трешка в панельном доме, где мы жили с родителями, бабушкой и братом, была настоящим волшебным дворцом.

В детский сад, как большинство моих сверстников, меня не отдали. Родители, пытаясь обеспечить нам достойную жизнь, много работали и нашим с братом воспитанием практически не занимались. Заботу о нас взяла на себя бабушка, специально вышедшая ради этого на пенсию. Именно благодаря ей, я уже в года три начала читать – много и без разбору. Благо библиотека в доме была не маленькая. Книги давали знания, но еще больше появлялось вопросов.

Как все дети, рожденные в СССР, я конечно же знала, что мир материален и только материален, а остальное сказки, фантазии и бессмыслица. Но отчего-то меня совершенно не устраивал ответ родителей о том, что космос бесконечен, а после смерти ничего нет.

Я лежала из вечера в вечер в темной детской, пытаясь уснуть, но меня поглощала черная зияющая пустота небытия. Животный парализующий ужас перекрывал мне дыхание. Как такое может быть? У нас на бульваре будут по-прежнему зеленеть тополя, ходить люди, мимо проезжать машины, а меня не будет. А где же я тогда по-вашему буду? И где была до своего рождения?

Как то мама обмолвилась о том, что за два года до моего рождения у нее должен был родиться ребенок – мальчик. Но потом, что-то пошло не так и беременность прервалась.

– Жаль, – искренне расстроилась я, – могла бы быть мальчиком и уже через год пойти в школу.

Мама улыбнулась:

– Нет, тогда бы тебя вовсе не было, думаю, мы бы не решились на третьего ребенка.

– А где бы я была?

– Ну, просто не родилась, – замешкалась мама.

– Тогда, я просто родилась бы у других родителей, – ее ответ вызвал у меня раздражение.

Родители переглянулись и улыбнулись моей детской наивности.

Моя прекрасная и мудрая бабушка старалась как могла ответить на мои неудобные вопросы. Она родилась в нелегкое время и прожила трудную жизнь, Библию не читала, и разговоры о Боге не вела, была человеком образованным и искала научно обоснованные ответы на мои вопросы. Видя мои ежевечерние подъемы-перевороты в кровати, в попытке заснуть, она, украдкой перекрестив меня, со вздохом говорила: – Лиечка, ты слишком много думаешь.

А, да, меня Лией звать. Не знаю, где родители нашли это имя в эпохуДашек и Настюш. Вроде бы отец привез его со службы в армии на Кавказе. Мама иногда с иронией говорит, вроде симпатия там у него какая то была с таким именем. Отец все отрицает. Кому верить не знаю. Мои родители всегда находят повод для бурного, почти итальянского, выяснения отношений: бывшие возлюбленные занимают в списке тем особое место, это беспроигрышный вариант для начала скандала. Короче говоря, откуда имя взялось не ясно, но досталось мне. И, надо сказать, доставило немало неловких моментов.

Во времена моего детства, чем то отличаться от других, пусть даже и именем было не принято. И я изо всех сил старалась быть «нормальной», и неловко вжимала голову в плечи, когда каждый новый учитель переспрашивал:

– Лия? Это что же за имя? А полное как? Это кто ж тебя так назвал? В честь Ахеджаковой, что-ли? – и уже полушепотом себе под нос, – Фамилия вроде не еврейская…

* * *

Осенью текущего года меня ждал первый класс школы. Это означало, что пора взрослеть и расставаться со своими глупыми фантазиями: меня ждала большая, прекрасная, реальная жизнь. Где не бывает чудес, волшебников, драконов, магии, полетов без подручных средств, телепатии и путешествий в иные времена и миры. Все это детские бесполезные сказки. В жизни надо заниматься, чем то приносящим результат, а не фантазировать. Я приняла это.

Помню себя, сидящую на картонной коробке со всяким хламом, возле огромного тогда для меня шкафа в детской комнате, совершенно опустошенная этой мыслью. Чудес не бывает… У меня маленькой в секунду как будто выгорело что-то внутри. В тот момент я похоронила, как мне казалось, какую-то важную часть себя. Несколько дней ходила как в воду опущенная: зачем это все? Зачем в жизни чему то учиться чего-то достигать, если потом зияющая пустота? Тихонечко отсидеться в уголке несколько, десятилетий, полвека, если повезет чуть больше, ожидая ее прихода. Чудес не бывает. Мир материален. Тогда в чем вообще смысл?

Впрочем, осознание материальности мира, не мешало мне разговаривать с животными, удивляя окружающих тем, что меня никогда не кусают пчелы, ко мне ластятся чужие, весьма агрессивные псы, а курица в деревне любит, чтобы я почесывала ее, когда она сидит у меня на коленях.

Также я знала, чего хотят растения и вовсе неодушевленные предметы: к примеру, какая вещица хочет, где лежать. Это не вызывало удивления и казалось вполне естественным – частью меня: как видеть, слышать, разговаривать, ощущать запахи. Иногда, когда мне было скучно я наблюдала за крохотными непонятными существами (или предметами) летающими по воздуху в моей комнате или на улице. Без удивления. Они были со мной все детство.

Младшие классы прошли незаметно. Одноклассницы начали прихорашиваться. Для меня же совершенно не имело значения как я выгляжу. Скажем честно, не слишком важно это было и для моих родителей. По их мнению, хорошая куртка это та, в которой плотно застегивается горловина и прикрыта попа, девочкамнельзя мерзнуть. Все остальное не имеет значения. Поскольку назвать мою семью обеспеченной (отец после развала союза остался без работы, а мать тянула бюджетную лямку) было сложно, а обновок я не просила, то прекрасно донашивала мамины кофты и одежду других родственников.

Может быть этот факт, злосчастное имя, или то, что несмотря на все мои попытки, «нормальной» у меня быть в глазах одноклассников все же не получалось, но так сложилось, что в классе у меня совершенно не было друзей. Мультфильм «Том и Джери», казался мне необоснованно жестоким, в современной музыке я не разбиралась, а что такое брендовые вещи представляла себе довольно смутно. Не тормозить и сникерсить, мне тоже не нравилось, так как рекламируемые шоколадные батончики были безвкусными и вовсе не шоколадными. В общем, точек соприкосновения со сверстниками практически не было. А мои занудные рассуждения об устройстве мира очевидно были совершенно неинтересны одноклассникам. Впрочем, не помню, чтобы я пыталась их с ними заводить.

Итак, мне казалось, что одноклассники относятся ко мне не дружелюбно, на это вполне однозначно указывали шепотки и смешки за моей спиной и не желание сидеть рядом со мной в столовой, а после одного случая, я просто уверилась в их неприязни.

В этот день была моя очередь дежурить по классу. Девочка, которая должна была составить мне компанию куда-то смылась. Я стояла и лениво елозила грязной тряпкой по доске, растирая по ней мел. Как сейчас помню это был кабинет биологии. И тут в класс вошла признанная красавица Алла Пантелеева со свитой – толстой Эльвирой и похожей на птичку Светой.

– Ну что, чувырла, как дела? – девчонки обступили меня вокруг, их наглые усмешки не предвещали ничего хорошего.

Я стояла, окаменев, понимая, что ситуация разворачивается не в мою пользу. При этом агрессия девчонок не очень то меня пугала, но я терпеть не могла насилия. Если меня ударят, едва ли смогу дать отпор.

– Ты че обделалась что ли? Че молчишь? Не уважаешь? Смотри, сейчас заведем тебя в туалет и научим уважению – Алла толкнула меня в плечо.

Я продолжала молчать, опустив глаза в пол. Алла еще раз толкнула меня. А потом попыталась схватить за грудки, ее рука соскользнула и попала мне на шею. С рождения терпеть не могу, когда прикасаются к моей шее, просто физически не переношу. Не знаю как это произошло, все случилось само собой. Не могу объяснить как девочка, которая отбирала у котов пойманных птичек, смазывала их зеленкой и рыдала, когда кот все же добирался до оставленного без присмотра пациента, смогла ударить человека кулаком в лицо. От души, со всего размаху. Губа у Пантелеевой тут же начала вспухать.

Она стояла и в недоумении смотрела на меня, так же как и ее обалдевшая свита. Потом развернулась и вышла из класса, девочки последовали за ней.

Больше никто не пытался ко мне приставать, впрочем, и дружить тоже. Меня просто перестали замечать. На некоторое время обо мне забыли.

* * *

День, когда он появился, не помню. Кажется, это была среда. Я сидела на подоконнике в своей комнате и наблюдала из окна за трамвайной остановкой, за пассажирами выходящими и заходящими в трамвай и просто прохожими. Я много времени проводила на подоконнике или за письменным столом у окна, высматривая соседей и знакомых выходящих из трамвая, внимательно разглядывая посторонних мне людей. Куда и откуда они спешат? Кто ждет их дома? Или вечером глазела в яркие окна соседних домов. В каждом из них были чьи то судьбы, настроения, страдания, маленькие победы и трагедии.

Он представился. Звали его как то на «а». Сочетание звуков было непривычным, вроде бы два «а» стояли рядом. Не помню. Имя было не длинным, но почему то очень сложным для запоминания. Он сказал, что для простоты общения можно называть его любым именем. Я увлекалась тогда старым французским кино. Накануне посмотрела фильм «Повторный брак» с Бельмондо. Так в моей жизни появился Жан.

Впрочем сходства с французским актером у моего нового друга не было совершенно. Его вообще достаточно сложно описать. Все в нем было каким-то… средним что ли. Не запоминающимся, без крайностей. Он был среднего возраста – лет 30–35. Наверное, с высоты моих 12, должен был показаться старым, но почему то этого не произошло. Среднего роста и телосложения. Волосы его были ни светлыми и ни темными, ни длинными и ни короткими. Черты лица приятными, а его выражение спокойным. Он никогда как то особенно ярко не проявлял эмоции, во всяком случае на моей памяти, но и бездушным роботом, язык не повернулся бы назвать. Сейчас приходит в голову, что все в нем было гармонично и сбалансировано, но тогда я не знала таких слов.

Только голос обладал какой-то удивительной глубиной, спокойствием и убедительностью. Он рассказывал мне очень интересные истории и отвечал на беспокоящие меня с раннего детства вопросы, ответы на которые мне не удавалось найти в книгах и у взрослых.

Как-то, расстроенная насмешками одноклассников над моей внешностью, спросила у Жана:

– Ну, посмотри на это: самая маленькая в классе, волосы темные, торчат, как их не причесывай, кожа бледная, веснушки еще эти… а ты мой нос видел?!

– А с носом то, что не так? – улыбнулся глазами Жан, – Ты та кем должна быть именно здесь и сейчас, в это время и в этом месте. Ты не можешь быть ни кем другим, кроме как собой, и это правильно.

– Что правильно? Кому я вообще могу быть интересна? А еще на физ-ре опозорилась. Ты бы видел как на козла налетела… На попу шлепнулась при всем классе… Кто вообще придумал эту физкультуру? Почему я вся такая нескладная какая то? Все люди как люди…

– Если бы Творец захотел, он мог бы с легкостью создать нового Иисуса или Будду, но он создал тебя. И ты считаешь, что ты не важна и не значима? Ты настолько самоуверенна, что хочешь оспаривать Его замысел?

И хотя мне никогда не приходилось лезть за словом в карман, в этот раз я не нашла что ответить. Мы помолчали. С ним всегда было очень комфортно молчать.

– Кстати, Жан, недавно мне в руки попала книга об основах Буддизма. Интересный, на мой взгляд факт, Будда достиг просветления в день майского полнолуния на свое 35-летие? Ничего не напоминает?

– А что мне это должно напоминать? – , как всегда, одними глазами улыбнулся Жан.

Ну, помнишь «Мастера и Маргариту» Булгакова? Там говориться о том, что Христос тоже был распят в день майского полнолуния, правда лет через 500 после просветления Будды и в возрасте 33. Странное совпадение, не правда ли?

– Лия, совпадений не существует, все подчиняется определенным законам и закономерностям. И если они нам не понятны, это не значит, что их нет. Запомни, девочка, ничто в мире не случайно, любое следствие имеет причину.

* * *

Как то так получилось, что Жан стал для меня единственным настоящим другом и авторитетом. Скрывать от него что-либо, притворяться, носить маски, было бессмысленно. Он знал обо мне значительно больше, чем я сама. Поэтому он был тем, с кем можно было быть самой собой. К его словам и советам я прислушивалась, даже если перед этим долго с ним спорила. Принимала на веру, то что он говорил, порой не совсем понимая его аргументы. Больше ни чье мнение не было для меня таким значимым: у меня по любому вопросу было свое, часто отличающееся от принятого в обществе.

А однажды ему удалось отговорить меня мстить, пресловутой Пантелеевой, хотя все козыри были у меня на руках. И месть казалась легкой и приятной.

– Месть приносит короткое удовлетворение и длительное разрушение. Лия, учись прощать. Этот навык пригодиться в жизни как никакой другой.

– Ага, подставь вторую щеку. Где-то я уже это слышала.

– Щеки тебе еще пригодятся. Просто, если решила оставить человека в своей жизни – прости, искренне и не ожидая чего-то взамен, без припоминаний, оглядки и оговорок. Будто и не было ни чего. Если не можешь, поблагодари и отпусти его из своей жизни.

– А-а-а, еще и благодарить. За обиды? Предательство? – косо усмехнулась я.

– Конечно, ведь каждый кто обидел тебя, предал, отверг – был твоим учителем. Это больно. Но разве не больно ребенку, когда он падает, делая первые шаги. Если ты не дурак, в твоем случае, не дура, то вместо обид из неприятной ситуации сделаешь выводы и станешь, кем то немножко другим – сильнее, сострадательнее, мудрее. Человек как поток, как река. Вроде смотришь на реку – одна и та же, а старую воду уже унесло течением, она уже другая. Так и человек, каждое утро просыпается другим, хотя в зеркале видит одно и то же отражение. А еще задумайся о том, что чем несчастнее человек, тем он злее, а чем злее, тем несчастнее. Это замкнутый круг. Попробуй посочувствовать ему: ты сможешь стать счастливой, а он если не постарается, что-то изменить в своей жизни – нет. Вообще прощать и благодарить, это основное чему стоит научиться, если хочешь сохранить физическое и психическое здоровье. Знаешь, что говорил упомянутый тобой Будда о гневе? – улыбнулся Жан.

Я отрицательно мотнула головой.

– «Держать в себе гнев, это как схватить горящий уголь с целью бросить в другого, – ты будешь один из тех, кто обожжется. В споре, в момент, когда ты начал чувствовать гнев, ты прекратил бороться за истину, а стал бороться только за себя. Ты не будешь наказан за свой гнев, ты будешь наказан своим гневом», – процитировал мой друг, – Отпускай свой гнев и обиды. Чувствовать их – нормально, культивировать, взращивать и мстить – разрушительно.

Я задумалась. И хотя прощать еще не научилась, решила послушать совета и не мстить.

А чего стоило его: «Ложись спать и ни о чем не беспокойся, все будет хорошо», сказанное тихим спокойным голосом, во время бурных, порой с рукоприкладством, ссор моих родителей. Как можно было спать, когда на кухне летала посуда, и переворачивалась мебель? Когда два самых близких тебе человека могли нанести друг другу вред? Поначалу его слова вызывали возражения, но голос Жана был до того ровным, спокойным, убедительным, и каким-то обволакивающим что ли, что я верила ему и ложилась спать.

Рассказывать кому-то о своем друге желания не было. Мне ведь так хотелось быть «нормальной». Да, честно говоря, я и сама не очень то в него верила. Ведь как все хорошие девочки точно знала, что чудес не бывает. А тем кто видит каких то дяденек или слышит голоса, место известно где.

Если бы тогда рядом был любой мало-мальски грамотный детский психолог или психотерапевт, то смог бы мне объяснить, что все просто. Это все игры разума. На определенном жизненном этапе подросток остался один. Старший брат женился и ушел из дома, в классе – недопонимание, родители заняты выяснением своих отношений. Остались только бабушка и пару подружек из соседних квартир. Они были хорошие, с ними можно было во что-то поиграть, скоротать вечерок за обсуждением книги, или других интересных людям тем. Но даже ближайшие подруги не знали, что происходит в моем доме, а тем более внутреннем мире, что для меня действительно важно.

Но тогда психологи были не в моде, и мне ничего не оставалось делать, как с интересом слушать истории, предостережения и советы моего прекрасного Жана. Кое-что из того, что он рассказывал, позабылось под грузом взрослой рутины. Кое-что стало важной составляющей моего мировоззрения.

* * *

Как обычно я сидела за письменным столом у окна своей комнаты и с отсутствующим видом ковыряла ногтем облупившуюся краску на пыльном подоконнике.

– Что грустишь? – голос Жана звучал, как всегда, ровно и слегка вкрадчиво.

– Да… как то так… навалилось все. Выпускные экзамены, поступать куда-то надо.

– А ты сама то куда хочешь?

– Да мне все равно как то, главное чтобы царицы наук – математики, не было. Жан, скажи, зачем вообще это все? – задала я давно тревоживший меня вопрос.

– Что все?

– Ну все… курсы английского, высшее образование, в дальнейшем семья, дети, работа. В чем смысл? Занять себя чем-то в ожидании завершения?

– Ты не оригинальна, это называется поиском смысла жизни, – улыбнулся мой друг, – хотя на самом деле все просто: смысл жизни – в жизни. Человек рожден для счастья, как птица для полета. Кстати, не помнишь кто это сказал?

– А если серьезно?

– Если серьезно, смотря, что ты называешь «завершением», если смерть, то никому не удавалось еще ее избежать. А раз так, то, по-моему, лучше пройти свой земной путь радостно, а не с кислой миной.

– А какой смысл вообще в этом пути? Какой смысл учиться чему-то, влюбляться, рожать детей, зная, что им предстоит такой же путь? Зная, что люди будут ходить на работу, смеяться, грустить, смотреть кино, чистить зубы, а меня уже не будет?

– Это долгий разговор. Тебя страшит время, когда тебя не будет?

– Да.

– Но ведь тебя уже не было, до твоего рождения. Это время тебя не страшит?

– Как то, никогда над этим не задумывалась, – медленно проговорила я, – пожалуй нет.

– А почему?

– Ну, наверное, потому что это было в прошлом, – задумалась я, – а смерть мне еще предстоит.

– Не в первый раз. Пока тебе сложно это понять, всему свое время, просто поверь мне, девочка, нет никакого прошлого и будущего тоже нет. Есть только здесь и сейчас.

Мы посмотрели друг другу в глаза, каждый из нас молчал о чем то своем.

– А хочешь, научу тебя простой технике расслабления и избавления от проработанной энергии? – прервал тишину Жан.

– Как это?

– Проще говоря, от усталости, тревог и дурных мыслей.

– Давай.

– Прикрой глаза. Ляг лучше на диван. Расслабься. Твое тело становиться тяжелым. Не обращай внимания на свои мысли. Не нужно их останавливать, но и цепляться за них не стоит. Пусть себе проходят мимо. Сосредоточься на дыхании: вдох-выдох-вдох-выдох. Выдох чуть длинней, чем вдох. Представь, что у тебя на макушке клапан. На выдохе он открывается и из него валит черный густой дым. Ты позволяешь ему выходить с той интенсивностью, с какой он хочет. Наблюдай за ним. Когда черный дым смениться белым, или же светлый будет существенно преобладать закрой клапан и полежи спокойно минут 15.

Я последовала его совету. И мое самочувствие существенно улучшилось. Голова стала легкой и светлой, а мысли потекли спокойно. Ощущения были такими, как после полноценного сна.

– Жан, у меня почему-то вместо дыма из головы летели птицы, похожие на журавлей. – Это – нормально. У каждого свое видение энергетических потоков. Еще в качестве отличного энергетика и избавления от ненужной суетливости мыслей могу посоветовать Махамантру.

Я с сомнением посмотрела на Жана. Никогда не могла понять когда он шутит, а когда говорит серьезно. Мне как то всегда люди, собирающиеся толпой и с радостно-придурошным видом распевающие хвалебные песни своим богам, всегда казались или мошенниками или блаженными.

– Ну да, а еще обриться наголо, выбросить обувь и надеть оранжевый балахон. Да, забыла – еще купить себе бубен и маракасы, – насмешливо сказала я.

– С музицированием у тебя всегда были проблемы, так что без бубна, пожалуй, обойдемся. И оранжевый тебе не к лицу. А если серьезно, искренняя вера и молитва, порой творят чудеса.

– Чудес не бывает. Я – материалист. А религия опиум для народа, коммерция. Сейчас храмы строятся, как кафе: главное, чтобы покраше фасад и на людном месте. Религия стала торговлей Богом и бронировкой мест в раю, – я презрительно фыркнула.

– Увы, ты во многом права. Но почему ты думаешь, что ты не можешь воспользоваться знаниями, той или иной религии или учения? Если ты не растворяешься в них, это не значит, что это не для тебя. Ведь люди из века в век собирали эти знания и умения, хранили их и использовали.

Его слова вызвали у меня интерес.

– К примеру, что такое мантра, – продолжил мой наставник. Эти звуки как камертон настраивают тебя на космический энергетический поток. Можно получить эту энергию с помощью длительного воздержания, аскетизма, провести время на месте силы, энергетическом узле…

– Как это? – перебила я его.

– Места силы – святыни, которые строились с учетом энергетических потоков, места где произошли какие-то серьезные баталии, массовые казни или куда люди приходят помолиться, принести жертву, совершить обряд. Они пропитаны энергетикой и подключиться к потоку там довольно-таки просто. Существуют также природные энергетические узлы…

– Принести жертву? Казни? Битвы? Но ведь там должна быть ужасная энергетика? – удивилась я.

– Энергия всегда нейтральна и только человек, пропуская через себя, наделяет ее плюсом или минусом, в зависимости от своих намерений. Это как розетка. Ей все равно какой прибор в нее включен и для какой цели. Итак, можно получить энергию доведя себя до определенного энергоемкого состояния – голоданием, воздержанием и так далее, а можно просто петь мантры. Они написаны мудрецами древности на санскрите специально для быстрого подключения к потокам энергии. При этом не обязательно, хотя перед тем как петь не мешало бы разобраться, понимать слова или же принадлежать к определенному вероисповеданию.

– А православные молитвы?

– Они тоже имеют силу, но действуют несколько по другому принципу. Христианство моложе и здесь как раз ключевая сила в искренней вере. Хотя порой «Отче наш» помогает и закоренелым атеистам. Вообще религия и Бог, совершенно разные вещи, а зачастую и взаимоисключающие, – с какой-то лишь ему ведомой грустью сказал Жан.

* * *

А потом он пропал также внезапно, как и появился. Все мои попытки поговорить с ним, ни к чему не приводили, не было знакомого обволакивающего тепла его присутствия. Задавая ему вопросы, обращаясь за советом, понимала, что это лишь имитация беседы – я говорю сама с собой.

В дальнейшей моей жизни он появлялся, по-моему, два раза. Однажды, заявился ни с того ни с сего, после пятилетней отлучки и сказал, что мне немедленно нужно расстаться с сигаретами. Мотивируя тем, что я «глушу себя», впрочем, подробней, что это значит объяснить не удосужился. И еще, наверное, года через три в какой-то критический момент тревожных вечерних раздумий, вроде бы были какие-то проблемы на работе, прогнал бессонницу своим обычным для меня когда-то: «Ложись спать, ни о чемне беспокойся, все будет хорошо, поверь мне».

Кстати, проблемы, которые не давали мне заснуть в действительности, как потом выяснилось, оказались пустяком. Он, традиционно, оказался прав.