Читать книгу Женщина и война - Наталия Михайловна Дьяченко - Страница 2

Вокзал маленького городка. Городок маленький, а здание вокзала большое. Узловая станция.

Тёмный, узкий, продуваемый зимним сквозняком переходной тоннель. Маленькая фигурка женщины-горянки с красивым, очень дорогим аккордеоном. И музыка…

На улице гололёд, стылый ветер, военные составы на Чечню. А в тёмном, мрачном тоннеле звучит Штраус, Моцарт, Чайковский. Кажется, что звуки, выбегающие из-под тонких, изящных пальцев заполняют все уголки, отталкиваются от грязных, запыленных стен и сверкающими каплями падают в души проходящих мимо уставших и угрюмых людей.

Маленькая женщина сидит на двух наполненных чем-то мягким крапивянных мешках, сложенных друг на друга. На глазах у нее тёмные очки, то ли чтобы скрыть слёзы отчаяния, а скорей всего стыд и боль, что она, преподаватель музыки, с отличием окончившая консерваторию, играет за подаяние, чтобы накормить детей.

Играет аккордеон…

И слышат люди до боли знакомую и давно забытую «я люблю тебя жизнь, что само по себе и не ново»… И трепет охватывает идущего мимо, приободривается походка, и взгляд встречает маленькую горянку в тёмных очках и картонный ящичек для подаяний. И почти каждый нащупывает в кармане скудный кошелёк и кидает обесцененные сотни, а кто и пятисотку. И у каждого в душе жалость к детям, которые жмутся рядом, и благодарность за музыку.

Идёт поток людей. Кто-то спешит с работы, кто-то на поезд, а кто-то с поезда. У каждого своя судьба, у каждого свои заботы и все объединены горем, войной внутри своей страны. Война рядом. В трёх часах езды.

А аккордеон уже поёт про Волгу, которая течёт издалека, про смуглянку, которая собирает виноград, уносит в вальсе на берега Амура и напоминает про дунайскую волну.

Холодно. Темно. Уныло. Поздно.

Поток людей иссяк. В тоннель спустились милиционеры, омоновцы – охранять, чтобы ночью его не взорвали. Устало пискнул аккордеон, отрешённо замерла женщина.

– Мама, я замерз.

– Сейчас, Джохар, сейчас, мой маленький.

Она сняла очки, в нерешительности замерла перед ящичком. Первое подаяние! Складывать деньги не было никаких сил, она их просто пересыпала в сумку. Уложила в чехол аккордеон, взяла его в руку, сумку на плечо, лёгкие мешки отдала детям. И они пошли наверх.

Перрон продувал холодный ветер. Темно, только в одном месте горел фонарь, и оттуда неслось призывное: «Пирожки! Горячие пирожки! Горячие домашние пирожки!»

– Мама, я кушать хочу!

– Сейчас, сынок, сейчас мы все покушаем.

Дочь молча шла рядом.

Пирожки действительно были горячие, вкусно пахли, хотелось есть.

– Что же вы тут на ветру расположились? Пройдемте в вокзал.

Это был милиционер.

Они взяли свои немудреные пожитки. Милиционер протянул руку, чтобы взять тяжёлый аккордеон, но она сделала инстинктивное движение к себе. Страшно было последнюю надежду на кусок хлеба доверить в чьи-то руки. Милиционер не настаивал.

– У вас хоть документы есть?

– Да, я взяла.

И чуть помолчав, добавила:

– Мы из Чечни…

– Видно по вам, что вы оттуда.

Пауза. Милиционер:

– Вот что, пройдёмте в комнату матери и ребенка. Может, там будет место. А утром в миграционную службу обратитесь.

Дети уснули моментально. Уставшие, промёрзшие, не совсем сытые, они спали глубоким, тяжёлым сном. А мать, примостившись рядом, от пережитого, от усталости, тревоги не могла сомкнуть глаз. Сначала думала с благодарностью о милиционере, который привёл их сюда и её дети спали в тепле в отличие от предыдущей       ночи. Перед глазами вставал родной город, разорённый, в сполохах пожаров. Свист падающих снарядов, крики, грохот, дым, сажа, пыль… Такой длинный день закончился!

А прошлую ночь она с детьми ночевала в холодном подвале. До мельчайших подробностей вспомнился ей этот подвал, наполненный людьми. Было темно, сыро, холодно и душно. Когда Аминат в панике спускалась туда, чтобы сохранить детей, ей казалось, что этот кошмар вот-вот кончится. Что это страшная ошибка – страна бомбит свой город, где живут ещё советские люди. Мы же все советские!

Уже нет! Уже проведена роковая черта.

Расул! Что же ты наделал! Зачем ты выступал на митинге в защиту русских. Толпа не поняла, а те, кому ты мешал, быстро тебя нашли. Удар чеченского кинжала всегда точен.

О Аллах! Только ты знаешь, как я смогла пережить его смерть!

Расул! Как мне теперь одной спасти наших детей? Расул! Расул! Расул!

Короткие передышки между бомбовыми ударами уже три дня почти не давали выбраться из подвала. Но некоторые выходили. Кто-то что-то приносил из брошенной квартиры, некоторые возвращались с воплями и стенаниями. Их дом разрушен!

Аминат тоже в очередное затишье пошла посмотреть квартиру и принести что-нибудь поесть детям.

– Ира, – обратилась Аминат к соседке, – присмотри за детьми, я схожу посмотреть квартиру.

– Аминат, и мою посмотри.

И протянула ключи. Как буднично незаметны они были когда был мир и как дороги они сейчас, когда в любую минуту могут рухнуть стены и они станут не нужны.

Квартира была цела, но взрывной волной выбило стёкла на кухне. Сквозняк, пахло гарью, кругом пыль. Аминат опустилась на табуретку. Чем же закрыть окно? Чем закрыть? Батареи холодные. Бежать отсюда! Я не спасу детей! О Аллах! Они же заболеют, умрут! Куда бежать? Родных нет. Родные Расула в горах, не добраться с детьми… Кругом русские солдаты и чеченские боевики – они называют себя «воины Аллаха»… А разве Аллаху нужны страдания людей? В Россию, к русским… Они же нас бомбят! Они разрушили такой прекрасный Грозный. А чечены? А Расула моего кто убил? О Аллах! Помоги мне! Помоги мне спасти детей! Но ведь не русские начали войну… Проклятый Дудаев! Проклятые его боевики! Ведь сколько русских жило рядом с нами! Как хорошо было, когда мы с Расулом ездили в отпуск в Москву, в Киев. А когда я ездила в Москву на конкурсы сама, возила своих учеников. В Россию! Там нет войны! Там не бомбят! А где же мы будем жить? А чем кормить детей? У меня же нет денег…

И снова решительность сменяет страх. И снова неумелые мольбы, обращённые к Аллаху.

Нужно взять документы. Сосредоточилась. Просмотрела, чтобы не забыть необходимое. Открыла шифоньер. Осмотрела детские вещи. Что нужно?

Сумка наполнилась вещами, а необходимого было ещё много. Ведь зима! Да и как сложится – неизвестно. Взгляд упал на мешок сахара, притаившийся в уголочке. Его ещё Расул привез. Он уже не нужен. Быстро распоров мешок, Аминат высыпала сахар прямо на пол. Стряхнула мешок и стала заталкивать в него вещи. Решимость вдруг оставила её.

– Что я наделала, – навзрыд заголосила она, – сахар же нужен детям!

Горько рыдая, с причитаниями, она стала собирать сахар в таз. И вдруг руки сами опустились, она перестала рыдать, и только горькие слёзы текли, догоняя одна другую. Было тихо. Аминат услышала тикание часов, подняла глаза. Без четверти четыре. Что же делать? Куда ехать? Поеду в Моздок, оттуда сяду на электричку до Минеральных Вод. Это уже Россия. А деньги? На вокзале продам аккордеон. Он очень дорогой. Продам дешевле. У меня купят. Хватит денег уехать дальше.

Сумка на плече, два мешка с вещами и дорогой аккордеон. С этим она и пришла в подвал.

– Ира, – едва слышным шёпотом Аминат окликнула соседку, – Ира, мы сейчас уйдём.

– Куда?

– Мы поедем далеко, где нет войны.

– Ты куда? – переспросила Ира, очнувшись от тяжёлого забытья.

– Ира, я уеду в Россию.

– Ты что, Аминат, у вас же у всех нет денег.

– Я продам аккордеон. Я… я… я здесь не останусь.

На них сердито шикнули.

– А бомбёжки?

– Сейчас тихо. Думаю, до рассвета успею уйти.

Аминат стала тихонько будить детей, скорчившихся в неестественных позах. У дочери из-под платка выбилась давно нечёсаная коса, головка Джохара запрокинута, он слегка всхрапывал. Фатима тут же подхватилась, Джохар стал сердито отбиваться.

– Тихо, сынок, тихо, разбудишь всех…

Сумка на плече, тяжёлый аккордеон, у детей по мешку в руках. Со слезами на глазах, неумелой рукой Ира перекрестила их и прошептала православное «Храни вас Господи». Дети ёжились от холода. Джохар капризничал и не хотел нести мешок. Аккордеон и сумка были тяжёлые. Но Аминат шла, уговаривая, подбадривая и подгоняя детей, чтобы успеть в Моздок на электричку до Минеральных Вод.

И они успели.

***