Читать книгу Аромат от месье Пуаро - Наталия Миронина - Страница 3

Пока Александра Соколова гадала, чего же ждать от внесенного в «черный список» Лучикова, на четвертом этаже в кабинете Северцевой начался разговор.

– Я повторю, что рада видеть вас в нашем отеле, – с улыбкой произнесла Наталья Владимировна. – Надеюсь, пребывание у нас доставит вам удовольствие.

Гости заулыбались. Северцева выдержала паузу и добавила:

– А цель, с которой вы прибыли сюда, надеюсь, не будет достигнута.

Тут все громко рассмеялись.

– Спасибо за любезное приглашение и за открытость, – первым взял слово Тед Карон, английский которого Наталья понимала отлично, – мы со своей стороны обещаем полную конфиденциальность и деликатность.

– Вы поймите, ничего личного в наших намерениях нет, – проникновенно сказал второй господин, – мы здесь только потому, что за последний год на ваш отель поступило множество жалоб из Ассоциации независимых отельеров. Это солидная организация, мы не можем не прислушаться к мнению ее сотрудников.

– Меня не удивляют жалобы с этой стороны, – заметила Северцева, – они неоднократно предлагали нам к ней присоединиться. Мы так же неоднократно отклоняли это предложение. Мы независимый отель. И дело не в том, что нам не нравится политика Ассоциации, а в том, что мы хотим сохранить свой бренд. «Гранд-Норд» – это русская история. Это семейная история.

– Мы все понимаем, но суть претензий Ассоциации не в том, что вы отвергаете корпоративность.

– А в чем же?

– В том, что вы пользуетесь недозволенными приемами при привлечении клиентов. Вы демпингуете и, вероятно, завышаете показатели. У вас агрессивная реклама, она наносит вред репутации конкурентов.

– Предъявляя обвинения, вы должны позаботиться о доказательствах, вам не кажется? Отель имеет право защищать себя, и если вы станете распространять такие слухи, мы будем вынуждены принять меры, – сухо произнесла Северцева.

– Поймите, мы не хотим конфликта!

– Вы хотите найти у нас недостатки, потом понизить «звездность» отеля, потом перевести его в разряд «деловых» гостиниц, а потом присоединить к Ассоциации и установить свои порядки, – усмехнулась Северцева. – Я знаю, как это происходит. Все это будет сопровождаться агрессивной пропагандистской кампанией. Если мы и в этом случае не согласимся стать членом Ассоциации, нам уже не подняться.

– Что вы! – воскликнул второй собеседник. – Мы будем объективны. Мы лишь выполним поручение, данное нам Ассоциацией. И надеемся, что никаких причин предпринимать какие-либо запретительные меры не найдется.

– Господа, я полностью доверяю вам. Вы можете приступать к вашим обязанностям. Я уже отдала распоряжения, чтобы вам не чинили каких-либо препятствий. – Северцева на мгновение замолчала, а потом уже совсем другим, теплым и мягким голосом добавила: – И все же, несмотря ни на что, позвольте считать вас нашими гостями. Позвольте сделать все, что мы делаем для дорогих и уважаемых гостей.

Она встала, давая понять, что встреча закончена.

Комиссия разбрелась по своим номерам. Северцева посмотрела на листочек, лежащий на столе. «Вот и отлично – на каждый этаж по проверяющему. Ну а как они службы будут делить – это их дело! – подумала она и посмотрела на часы. – Отлично, я успею немного подремать, а потом займусь самым главным».

Северцева открыла дверь в глубине кабинета. За дверью находилась ее комната отдыха. Северцева оборудовала ее еще тогда, когда все начиналось, она не имела возможности ни на минуту отлучиться из отеля и у нее не было тут собственных апартаментов, которые есть теперь. Хотя если уж по справедливости, то начиналось все не десять лет назад, когда на фасаде появилась вывеска «Гранд-Норд», а гораздо раньше. Как во всякой жизни, все начиналось в детстве.

Воспоминания Натальи о детстве всегда носили сезонный характер. Когда в воздухе появлялся запах подсыхающей палой листвы и арбузных корок, она вспоминала август. Любой август ее детства был месяцем суматохи и пенок с кипящего варенья. В августе Наташа Северцева первой из детей дома возвращалась с дачи в Москву – бабушка и тетя, с которыми она жила, варили варенье. И делали это только в городской квартире.

– Конечно, можно еще на даче пожить. Но много ли наваришь на этой малюсенькой электрической плитке! – сетовала бабушка.

– Зачем нам столько варенья? – удивлялась Наташа.

– Вот зима будет – сама увидишь. И с блинчиками, и с кашей, и в пирожки. Варенья много не бывает, – отвечали ей.

Впрочем, Наташа не возражала против раннего возвращения в город. Никогда не было у нее столько свободы, как в эти дни.

Город был тихим, пустынным. В старых дворах деревянных особняков центра Москвы, в арках доходных домов и на бульварах уже металась желтая листва, но в воздухе еще пахло летом. Наташу манили дальние улицы – от Сухаревской-Самотечной, где стоял их дом, она доходила до Зарядья, до Ордынки, до Пятницкой. Она не любила Каланчевку – суета трех вокзалов навевала печаль расставаний. Но широкий проспект Мира, оживленная Покровка и бульвары стали местами ее частых прогулок.

– На обед без опозданий! – строго говорили ей бабушка с теткой. И Наташа никогда не опаздывала. Она понимала: послушание – залог доверия и свободы. К тому же она любила этих двух женщин, которые воспитывали ее с четырех лет.

В их доме всегда витал дух трагедии. Трагедии неясной, загадочной. Например, о Наташином отце никогда не говорили. Наташа никогда его не видела. Вопросы о нем оставались без ответов. А вот мама была красивая и очень веселая. Такая веселая, что бабушка даже сердилась. Наташа жалела маму. Бабушка казалась строгой, даже неприятной, мама же была легкой и беззаботной. Но мамина беззаботность обернулась перешептываниями по углам, слезами бабушки. Мама пропала из Наташиной жизни. В тот последний день – Наташа хорошо помнила его – мама долго сидела у ее кроватки, что-то говорила и мешала заснуть. Из маминых слов девочка запомнила только фразу: «Вот ты вырастешь, поймешь сама». И мама исчезла. Никто больше не вставал поздно, нарушая строгий бабушкин распорядок. Никто не хохотал, не ставил пластинку с песней про белый теплоход, море и набегавшую волну. Никто не красил глаза перед зеркалом, забавно высунув язык…

– А где мама? – однажды спросила Наташа.

Бабушка вместо ответа приказала доесть суп и идти в детскую. Наташа обиделась и вообще не стала есть.

– Хорошо, не хочешь, не надо. Наверное, суп не очень вкусный, – вдруг смягчилась бабушка, – можешь сегодня не спать днем. Просто полежи, отдохни, а потом мы с тобой на бульвар пойдем.

Наташа сползла со стула, но вместо детской прошла в комнату, где стоял большой шкаф. Там висели мамины платья, и Наташа иногда зарывалась в них, вдыхала запах маминых духов и рассказывала платьям о своей жизни. Большей частью вспоминались обиды и огорчения.

А жизнь шла дальше. Мама иногда заглядывала к ним домой среди недели, но совсем ненадолго. Наташа сразу бросалась обнимать ее, устраивалась у нее на коленях. Но рядом всегда была бабушка и смотрела очень строго. Мама смущалась и быстро убегала.

– Может, мы с тобой как-нибудь погулять сходим? – однажды спросила она Наташу.

– Конечно! – обрадовалась та.

– На этой неделе много дел. Прививки надо сделать… – вмешалась бабушка.

– Можно в субботу? – робко предложила Наташа.

– В субботу у тебя бассейн.

– Мама может меня отвезти в бассейн. Правда? – Наташа посмотрела на мать, но та промолчала.

– Мы придумаем что-нибудь, – прощаясь, шепнула мама.

Но в субботу мама не приехала, да и на следующей неделе тоже не появилась. Наташа все ждала, что бабушка и тетя расскажут ей, что с мамой случилось, но те молчали. Наташина жизнь превратилась в ожидание – сначала мамы, потом правды-истины, которая все объяснит и облегчит жизнь без родителей.

А потом из шкафа исчезли мамины платья. Кто и когда их увез, Наташа так и не узнала.

– Бабушка, мама приезжала? А чего со мной не повидалась? – отважилась спросить она через несколько дней.

– С чего это ты взяла? – удивилась бабушка.

Наташа не ответила, но поняла, что была права. В самом деле, кто, кроме мамы, мог забрать ее платья? Теперь даже плакать и жаловаться было некому.

В детский сад Наташа не ходила, а в школе стала одиночкой – ни с кем не враждовала, ни с кем не дружила. Когда Наташа была в пятом классе, бабушка как бы невзначай рассказала, что мама переехала к своему новому мужу, какое-то время жила в районе Белорусского вокзала, а сейчас им дали квартиру где-то далеко, в Строгине.

– Почему вы мне раньше ничего не рассказывали? – спросила Наташа.

– Так лучше было. Ты была мала для того, чтобы понять некоторые вещи.

Наташа запомнила непререкаемый тон, с которым это было сказано. И тогда впервые шевельнулось у нее чувство если не обиды, то сожаления, что бабушка, столь добрая к ней, так строга к маме.

Было и еще одно чувство, которое не давало покоя Наташе Северцевой. Оно возникало в пятницу вечером. Этакое наваждение выходного дня.

– Ну что ты куксишься? – недоумевала бабушка, глядя, как Наташа уныло листает учебник. – И зачем за уроки сейчас садишься? Впереди два выходных дня, успеешь. Отдохни.

Вот в том-то и дело – впереди было два выходных дня. Все чаще Наташа проводила их в одиночестве. Маленькую ее часто водили на мультфильмы, в музеи или в «Шоколадницу» есть блинчики. Но шло время, и старенькие родственницы – бабушка и ее младшая сестра, которую Наташа звала тетей Полиной, – все чаще оставались дома. Наташа в субботу и воскресенье пыталась занять себя сама. Одноклассники, знала она, весело и разнообразно проводят выходные с родителями. И только ее жизнь подчинялась неизбежному наступлению старости. Наташа не сразу осознала эту разницу в образе жизни. Она любила бабушку и тетю, жалела их, никогда не предъявляла к ним претензий, не винила в произошедшем. Она в конце концов признала виноватой мать, бросившей ее на двух пожилых женщин. Но иногда девочке казалось, что она сама стареет, не успев вырасти.

…Однажды Наташа вернулась из школы и застала в доме маляров.

– Ремонт, – горделиво объявили ей тетя с бабушкой. – Скоро к тебе молодые люди будут захаживать, а у нас вон выключатели на рваных веревочках!

– Да какие молодые люди! – отмахнулась Наташа, испуганная перспективой долгосрочного беспорядка.

Но бабушка и тетя ее не слышали. Они удивительным образом преобразились и помолодели, поменяв привычные темные платья и шали на синие спортивные костюмы с надписью «Динамо». Они вдруг стали легко двигаться, без оханья взбираться на табуретки и стремянку. Они сдергивали шторы молодыми энергичными движениями, не готовили, на ходу перекусывая бутербродами, и шутили с молодыми малярами. С удивлением наблюдая эти метаморфозы, Наташа с еще большим удивлением обнаружила, что в их доме огромное количество старинных вещей. Картины, статуэтки, книги, фотоальбомы – все то, что еще вчера лежало на своих местах как приклеенное и оттого казалось мертвым, теперь вдруг зажило своей жизнью. Более того, все эти привычные предметы стали объектами внимания:

– Смотри-ка, я думала, этих фотографий нет уже. Уж так мы их прятали… – вдруг застывала над каким-нибудь альбомом тетя Полина. Бабушка сразу же бросала свое занятие и присоединялась к сестре. И вот они, забыв обо всем, переворачивают тяжелые картонные листы. Мелькают усатые лица, женские фигуры с зонтиками, дети в матросках.

– А где же этот твой Костик? – вдруг восклицает бабушка. Тут же достается другой альбом – и все повторяется заново.

Наташа иногда заглядывала в эти альбомы, но объяснения не слушала.

– Ты зря не запоминаешь, что мы рассказываем. Тебе это все достанется, и ты не будешь знать, что с этим делать. А так нельзя, на тебе большая ответственность. Ты должна будешь своей семье это рассказывать, – как-то упрекнула ее бабушка.

– Хорошо, как-нибудь все посмотрю, – не стала расстраивать ее Наташа, – вот только ремонт закончится.

– Когда он закончится, это все опять ляжет на полки. До следующего ремонта, – вздохнули родственницы. – Вот, например, твой прадед. Очень был строгий. Но и добился многого.

Тот старый альбом был последним в стопке, но именно за ним потянулась Наташа, уселась в кресло и стала его листать. Рассмеялась, обнаружив молодую легкомысленную бабушку с котенком в руках. Потом шли групповые портреты гимназистов, студентов, каких-то отдыхающих. Наташа безуспешно пыталась отгадать родственные черты в лицах сфотографированных людей, и тут ее взгляд упал на большой дореволюционный снимок. Часть улицы, мостовая, экипаж, человек с тросточкой. Пейзаж был удивительно знакомым. Наташа перевернула страницу, посмотрела на чью-то свадьбу, а затем опять вернулась к снимку. «Что это такое? Почему, мне кажется, что я это уже видела? – думала она. – Человека этого я не видела точно, лошадь как лошадь, улица, тротуар. Вдали фонарь. Что еще? Еще подъезд, круглое окно над парадным входом. Дом… Ох ты, да это же наш дом!» Сомнений не было, на старом снимке – дом, в котором она жила! Теперь Наташа смотрела на него с огромным удовольствием, узнавала, сравнивала. Так, двери подъезда сейчас другие. Современные, в узкую дощечку, а на снимке это тяжелые деревянные двери с резными планками. Небольшие химеры по углам сохранились, хотя их внешность и претерпела изменения. Наташа вспомнила, как несколько лет назад дому меняли крышу, и теперь она была плоская, тогда как на снимке явно видно, что она остроконечная.

– Что ты там делаешь?! – неожиданно раздался над ухом голос бабушки. Наташа даже не услышала, как хлопнула дверь. Бабушка и тетя вернулись с только что купленными обоями.

– Фотографии рассматриваю, – сказала Наташа. – И знаете, что я нашла? Старинную фотографию нашего дома. Представляете, наш дом! Почти такой же. Там еще какой-то мужик с тросточкой…

– Наташа, что это такое за «мужик»? – недовольно поинтересовалась бабушка. – На худой конец, мужчина. Но не мужик. Это знакомый твоего прадеда, моего отца. Не помню фамилию, но звали Леонидом.

– Не важно, – воскликнула Наташа, – главное – наш дом! Понимаете, так странно видеть его на старой фотографии!

В прихожей воцарилось молчание, потом бабушкин голос спокойно произнес:

– Ну почему же странно. Это действительно наш дом. И он всегда был нашим.

– Раньше Северцевы жили в этом доме? – уточнила Наташа.

– Раньше весь дом принадлежал Северцевым.

– Как весь? Или ты имеешь в виду, что только эта квартира? – Информация не укладывалась в Наташиной голове.

– Да. Весь дом. Просто не всегда об этом можно было говорить.

– Но сейчас на дворе, слава богу, восемьдесят девятый год. Времена меняются, – вмешалась тетя. – Этот дом построил твой прадед. На свои деньги. И открыл в этом доме одну из лучших гостиниц Москвы. О ней ходили легенды. Она называлась отель «Норд». В Петербурге, правда, был тоже отель «Норд», и вообще тогда это было модное название. Но прадед исходил из других соображений. Ему нравилось, что название перекликается с фамилией. Северцевы – Север – Норд. Ему хотелось, чтобы это стало семейным делом.

Наташа была потрясена.

А бабушка продолжила:

– Да, гостиница была очень популярной. И дорогой. Дед оборудовал ее по последнему слову техники. Два лифта, вода горячая и холодная. Бассейн, спортивный зал. В цокольном этаже гараж. Машин тогда в городе было мало. Но твой прадед понимал, что за автомобилями будущее.

– А что еще было?

– Кинотеатр.

– И ресторан, – добавила тетя.

– Прадед твой был успешным дельцом. Гостиница процветала. Вокруг случались кризисы, а прадед твой словно секрет знал какой-то – в его гостиницу люди всегда возвращались. И она всегда приносила доход.

– И долго существовала эта гостиница?

– До двадцатых годов. Вернее, после революции здесь всякие комитеты располагались. А потом началось «уплотнение» – людей из бараков и подвалов переселяли, выдавали им комнаты в квартирах. Предполагалось, что люди в одной квартире будут жить коммуной, помогать друг другу. Так и появились коммуналки. А номера-то в отцовой гостинице были из нескольких комнат. Так что коммуналки образовались и здесь.

– Ты все это помнишь? – удивилась Наташа, вспоминая, сколько бабушке лет.

– Нет, конечно, – усмехнулась бабушка. – Я родилась несколько позже, но мне рассказывали. А я внимательно слушала.

– А где жила семья прадеда?

– Здесь же, – улыбнулась тетя, которая родилась еще позже, но тоже всю жизнь прожила здесь.

– И никто из нашей семьи отсюда не уезжал никогда?

– Уезжали, – вздохнула бабушка. – На фронт. В командировку. В тюрьму. Но всегда возвращались сюда. Даже такая договоренность была: в случае чего, встречаемся в субботу в три часа дня.

– В какую субботу? – не поняла Наташа.

– В любую. Если вдруг кто-то потерялся из виду, все родные должны были знать, что в субботу можно встретиться здесь.

– И встречались?

– Да.

– Подумать только! – Наташа продолжала листать альбом уже очень внимательно.

– Ты пока посмотри – все для тебя хранили. А потом мы тебе расскажем много историй, – сказала бабушка, и они с тетей пошли на кухню греть обед. На следующий день Наташа проснулась раньше обычного. Она быстро позавтракала и тихо вышла за дверь. Не стала вызывать лифт, а, положив руку на широкие перила и разглядывая чугунный узор под ними, пошла по ступеням вниз. Наташа останавливалась на лестничных пролетах, рассматривала полы и стены, пыталась представить, что тут было раньше.

– Ты чего как неживая? Опоздаешь! – Мимо нее пронесся соседский мальчишка.

– Успею, – степенно произнесла Наташа, по-хозяйски прикрыла дверь и вышла на улицу. Отошла на несколько шагов от дома и запрокинула голову. Утреннее небо сияло над крышей ее родного дома. И вдруг на сердце стало так хорошо и спокойно. «Я похожа на дуру. И точно опоздаю в школу», – подумала она, но не двинулась с места. В этот момент Наташа Северцева обрела то, о чем так волновалась и переживала. Она обрела прошлое и будущее одновременно.

В школу она вбежала, когда оглушительно гремел звонок. «А мать – глупая гусыня», – грубо подумала она, открывая дверь класса…

В семнадцать лет Наташа Северцева стала красавицей. Это было неудивительно – ее мама тоже была красивой. В Наташе проявились те самые фамильные черты, которые так легко угадывались на фотографиях предков. Чуть вытянутый овал лица, тонкий нос, высокий лоб и синие-синие глаза под пушистыми и почти прямыми бровями. Это придавало взгляду значительности. Девушка не осознавала возможностей, которые дает такая красота. Влюбчивой Наташа не была, резко пресекала ухаживания. В классе ей никто не нравился. Да и она одноклассникам казалась слишком сложной. Молчаливая, по-прежнему независимая и одинокая. Еще в младших классах за эту независимость ее пытались уязвить. И скоро придумали, как.

– Тебя бросили в детстве, – как-то услышала Наташа.

– Кто тебе это сказал? – удивилась она.

– Все так говорят, – ехидно пожала плечами девочка. – И учителя тоже.

Северцева ничего не ответила. Равнодушно пожала плечами. Попытка уязвить провалилась. Хотя на самом деле Наташе было больно. Но она лишь еще больше замкнулась, сильнее раздражая маленьких кумушек своей гордой независимостью. Мальчики, помнившие, что с Наташей что-то не так, просто обходили ее стороной, как чем-то переболевшую. Так что никакой школьной любви в Наташиной жизни не возникло.

Впрочем, на первое свидание она пошла с парнем из своей же школы. Правда, они встретились, когда стали уже совсем взрослыми.

Сергея Антошина Наташа знала давно. Он окончил десятый класс на два года раньше ее и сразу поступил в автодорожный институт. Мать Сергея никогда не работала – муж-военный обеспечивал семью, и по советским меркам они жили в достатке.

Антошин плохо помнил, какой была Наташа в школе. Он внимательно разглядел ее, лишь когда случайно столкнулся в магазине. Наташа стояла в очереди с талонами. Очередь нервничала – не было никакой гарантии, что на талон дадут такое нужное мясо. Наташа, на чьи плечи в то время как раз легли тяготы добычи пропитания, сохраняла спокойствие.

– Девушка, вы почему не подвигаетесь! Очередь замерла из-за вас! – обрушила на нее свое раздражение какая-то тетка.

– Зачем двигаться, никто же не отошел от прилавка, – проговорила Наташа и своим ответом очень не угодила. Тетке, видимо, надо было на ком-нибудь сорвать злость.

Пока недовольная тетка выплескивала раздражение, а окружающие вносили свою лепту в этот базар, Наташа стояла, еле сдерживая слезы. Может, она бы ответила тем же, да только сил у нее на это не было. За день девушка успела поработать на двух работах.

– Пропустите меня, у меня там жена стоит, – раздался вдруг мужской голос, – Наташа, ну что, очередь не движется?

Наташа с удивлением оглянулась и увидела Антошина, который пробирался к ней через толпу.

Скандальная тетенька замолчала и постаралась увернуться от Наташиного взгляда. Антошин посмотрел на тетку и неожиданно произнес:

– Зачем так грубишь, уважаемая? Тебя обидели? Нет? Тогда иди своей дорогой, чтобы я тебя в этом магазине не видел. Ты меня поняла, уважаемая?

Интонация, с которой он это произнес, была бандитской. Так с недавнего времени разговаривали мужчины в спортивных костюмах и черных кожаных куртках. Тетка исчезла, как будто ее и не было здесь.

– Ну, жена, – насмешливо произнес Сергей, – продукты купила домой?

– Купишь тут. – Ни одного человека с талонами еще не отоварили.

– Давай талоны! – потребовал Сергей.

– Зачем?

– Украсть хочу.

Через полчаса они уже шли к ее дому. В руках у Антошина была сумка, из которой торчали свиные ножки и край говяжьей грудинки. Наташа бережно несла импортные макароны и маргарин.

– У нас в том магазине знакомые мамины, – объяснил Антошин. – Поэтому все так легко.

– Спасибо, – поблагодарила Наташа, чувствуя, что уже еле переставляет ноги. – Я ужасно устала.

– Не за что, – проговорил Сергей. – Хочешь, я завтра за тобой заеду?

– Куда?

– Домой. Могу на работу отвезти. Могу с работы забрать.

– Нет, спасибо, – замотала головой Наташа. – Это лишнее.

– Хорошо, – согласился Сергей. – Я тогда просто вечером заеду. Пройдемся по улице.

– Если я смогу стоять на ногах, – вздохнула Наташа.

– Хорошо, – ответил Антошин и, прощаясь, внимательно посмотрел на Северцеву. Он увидел красивые глаза под пушистыми бровями, заострившийся подбородок, бледную кожу. И вдруг понял: эта девушка выживала в полном смысле этого слова.

– Я обязательно зайду, – пообещал он. – И мы просто погуляем.

– Спасибо тебе, – Наташа забрала сумку и скрылась в подъезде.

Именно в этот вечер Сергей Антошин решил, что Наташа – та девушка, с которой ему хорошо. Память сыграла с ним забавную шутку: он вдруг подробно вспомнил Наташу. Вспомнил, как она ходила по школьным коридорам. Почти всегда одна. Вспомнил, как кто-то из ребят сказал: «У нас в школе самая классная эта, с бровями! Но странная немного». Сергей пригляделся, странностей особых не увидел. Антошин не был внимательным и тонким человеком, но в Наташе Северцевой он почувствовал тишину. Что скрывает эта тишина, он даже не стал размышлять. С этих пор он стал встречать ее на улице, они шли вместе от автобусной остановки, разговаривали. Сергей только сейчас вспомнил слухи, ходившие о ее жизни без родителей. И, вспомнив, пожалел эту усталую девушку еще больше.

Годы тогда были не самые простые – все менялось с катастрофической быстротой. Пока Сергей учился и пробовал себя в мелкой торговле, Наташа работала на двух, а потом и на трех работах. После школы она не пошла учиться дальше – заболела бабушка, и ей надо было зарабатывать деньги на лекарства. В аптеках нужных препаратов уже не было, так что их приходилось покупать за валюту у тех, кто выезжал за границу. Наташа выбивалась из сил. Самоотверженная тетя Полина была у нее в помощниках, хотя ей самой уже было немало лет.

Однажды Антошин пригласил Наташу в кино. Недолгого пути от остановки до Наташиного дома ему было недостаточно. Это уже было настоящее свидание. Наташа очень хотела пойти, но отказалась. Она боялась, что просто уснет в зрительном зале. Но не сказала этого Антошину.

В этот вечер она быстро управилась с делами. Даже бабушка, которая обычно вечером капризничала, была веселой.

– Ну, иди же, иди туда, куда ты хотела! – отталкивая руку с ложечкой, из которой Наташа кормила ее супом, сказала бабушка.

– А куда я хотела? – с удивлением уставилась на бабушку Наташа.

– Ну… – бабушка приняла загадочный вид.

Наташа бросилась в кухню. Тетя тоже выглядела торжественной.

– Иди скорее, только съешь блинчик и выпей морса, – скомандовала тетя и налила в стакан фирменный домашний напиток из калины, рябины и яблок. Наташа терпеть не могла ни вкус, ни запах этой жидкости, но героически пила. Обычно при отказе принять внутрь это лекарство следовала большая речь о традициях семьи Северцевых.

– Спасибо. – Наташа прожевала блин и с трудом сделала несколько глотков морса.

– Тебе же надо собраться! – вдруг сказала тетя.

Наташа внимательно посмотрела на тетю и сурово спросила:

– Так, ну и как это понимать?

– А что? – захлопала глазами тетя. – Ничего. Я только случайно увидела этого молодого человека, который тебя провожает. И вообще, что тут такого…

– И бабушке ты тоже рассказала?

– Да, – повинилась тетя, – бабушка даже с постели встала, чтобы на вас посмотреть. Ты, главное, иди с ним, иди. Он очень симпатичный.

– Ты так считаешь?

– Да, я его очень хорошо разглядела. Я же вышла на лестницу, там окно широкое… – с треском провалила все явки тетя, – а еще я достала вишневое платье. Оно очень тебе идет.

Вишневое платье было из той же оперы, что и домашний морс – традиционный «праздничный бархат» и «классический» фасон.

– Тетя, я не знаю, пойду ли куда-нибудь сегодня вечером, – твердо сказала Наташа. – Но я точно знаю, что не пойду в этом платье.

– А в чем тогда? – насупилась тетя.

– Да хоть так, в джинсах.

– Как знаешь, но мне кажется, что это не очень прилично.

– Почему это?

– Ты поставишь молодого человека в неловкое положение. Своим видом.

Наташа рассмеялась. Представления тети Полины, никогда не бывавшей замужем, не имели ничего общего с реальностью.

Забегая вперед, надо сказать, что Наташа пошла на это свое первое серьезное свидание. И пошла в любимых джинсах. А выходя из подъезда, с любопытством оглянулась на свои окна. «Ну не знаю, чем закончится вся эта история с Антошиным, но ясно одно – старушкам я жизнь разнообразила», – подумала она, наблюдая, как из окна выглядывают две фигуры – одна закутанная в шаль, другая в ночной рубашке, очках и с шарфом на шее.

– Так в кино? Или поедем куда-то еще? – спросил Антошин, заводя машину.

Наташа задумалась. Обычно в это время она без рук, без ног лежала на диване и пыталась читать учебник. Она планировала пойти учиться, школьных знаний явно недостаточно для хорошей работы. Но занятия по вечерам не имели особого успеха – Наташу клонило в сон, и заканчивалось все тем, что тетя ее будила и отправляла в душ.

Но сегодня Северцева не чувствовала усталости и была рада Антошину.

– Я даже не знаю, чего мне хочется, – улыбнулась она.

– Тогда мы просто поедем по городу, и если ты увидишь что-то интересное, мы остановимся и пойдем туда, – предложил Сергей.

– Согласна, – кивнула Наташа и искоса посмотрела на Антошина. Уж очень ему подходила его ласковая фамилия. Похоже, она была отражением основных сущностных качеств Сергея – доброты и спокойствия.

– А может, просто покатаемся по Москве? У тебя в машине очень хорошо, – вдруг спросила Наташа.

Она не преувеличивала – уютно устроившись в кресле, Наташа сама включила тихую музыку, смотрела в окно и наслаждалась.

– Тебе не холодно? Может, печку включить? А кресло можно опустить. – Антошин не знал, что еще предложить пассажирке.

– Мне замечательно, честное слово! – улыбнулась Наташа. И ни на йоту не соврала – в этой машине, рядом с этим парнем она впервые в жизни почувствовала себя под защитой. Постоянная готовность давать отпор, привычка к неприятностям, ответственность за двух пожилых людей истощали ее силы. А рядом с Антошиным возникло чувство покоя.

– Я подремлю, – вдруг сказала Наташа.

Сергей тут же сделал потише музыку и с особой аккуратностью катал Наташу по Москве.

К ее дому они вернулись за полночь. В окнах квартиры горел свет.

– Мы завтра увидимся? – спросил Сергей, помогая Наташе выйти из машины.

– Не знаю, – честно ответила сонная Северцева.

– Я все равно заеду вечером, – решительно сказал Антошин.

Дома на Наташу уставились две пары глаз.

– Поздно, – пробормотала тетя.

– Нормально! – воскликнула вскочившая с кровати бабушка. – Ты скорей расскажи, куда ездили, где были.

– По Москве ездили.

– А что делали?

– Ничего особенного. Я заснула, – ответила Наташа и пошла в ванную.

– Наташа, мы никогда не говорили с тобой подробно. Так сказать, об отношениях. – Тетя явилась к ней в комнату, когда Наташа уже забралась под одеяло.

– Тетя, мне скоро девятнадцать лет, – вздохнула Наташа. – Я все знаю. И у меня уже были отношения с мужчинами. Если ты про это хочешь спросить.

– С какими мужчинами? – в ужасе спросила тетя.

– Ну с одним мужчиной, – призналась Наташа. – Сразу после школы. Просто интересно стало, как что бывает. На мою жизнь это никак не повлияло. Надеюсь, я сейчас избавила нас всех от дурацких намеков.

Тетя поспешно согласилась с ней и стыдливо убежала.

…Сергей Антошин теперь встречал Наташу у ворот здания, где она работала, и вез на машине.

– А что ты такое делаешь, что совсем без сил возвращаешься? – спросил он однажды.

– Я в двух офисах убираю, – призналась Наташа. – А в третьем готовлю. В первых двух местах мне не очень нравится. Люди там подобрались не очень аккуратные. А вот готовить мне нравится. И не только жарить-парить, а больше накрывать столы, придумывать украшения буфета…

Сергей молчал. Все это время он думал, что Наташа секретарь или помощник юриста.

– А-а, ты думал, что я делаю карьеру? – догадалась Наташа. – Нет, увы. Бабушка заболела. Пенсии у них с тетей мизерные. Так что выбора у меня особого нет. Но я так мечтаю учиться пойти!

– Куда? – Сергей стал очень немногословным.

– Туда, где можно будет получить самую востребованную профессию. Раз я одна за всех. Надо мне, понимаешь?

Девяносто первый год свалился на голову и оглушил. Бабушка уже не вставала, тетя не отходила от нее ни на шаг. Наташа отчаянно барахталась, пыталась удержать семейство на плаву.

– Слушай, ну хватит уже! Выходи за меня замуж, – сказал ей как-то Антошин.

Они лежали под теплым пледом на широкой тахте. За окном серел августовский вечер. Наташа и Сергей теперь часто бывали в квартире, которую когда-то купили родители Антошина и в которой он поселился, как только стал студентом. Наташа приходила сюда отдыхать. Влюбленный Антошин старательно ухаживал и заботился о ней. После их большой, пропитавшейся запахом лекарств и безнадежности квартиры это уютное гнездышко и предупредительный, готовый на все мужчина казались сказкой. Наташа здесь сбрасывала шкуру рабочей лошадки и превращалась в расслабленную красивую женщину. Она не любила Сергея Антошина, но понимала, что без его участия и его любви она уже давно бы не выдержала.

– Ну так ты выйдешь за меня замуж? – повторил Сергей, внимательно глядя на Наташу.

Она помолчала, а потом сказала:

– Можно, я тебе отвечу завтра?

– Конечно, – улыбнулся Антошин.

А завтра мимо их дома грохотали танки, люди строили баррикады и спорили до хрипоты, а потом вдруг испуганно затихали и расходились. Наташа, которая отработала на одной работе и успела помыть полы в другом офисе, примчалась домой. Бабушка была бодра и внимательно смотрела телевизор.

Наташа наспех приготовила обед и кинулась к Антошину.

– Что случилось? – испугался он, увидев ее лицо.

– Ничего. Я согласна!

Свадьбу они сыграли в сентябре, пригласив только самых близких людей…

– …Это сколько же мы вместе? – очнулась от воспоминаний, выбралась из-под пледа Северцева. – Ого! Что за глупости пишут про кризисы семейной жизни. Ни одного кризиса у нас не было! Так хорошо и спокойно жили. Зато сейчас…

Наталья вздохнула. Через минуту-другую секретарь придет ее будить. Она встала, поправила плед, прошла в ванную комнату и привела себя в порядок. Уже был вечер, но домой Северцева не собиралась. Ей предстояло решить несколько очень важных вопросов, которые касались проверки Ассоциации независимых отельеров.

Она сидела за столом и работала с документами, но никак не могла отделаться от мыслей о прошлом. «Господи, Антошин, – в сотый раз спрашивала она, – что я сделала не так? Когда я проглядела наше с тобой семейное счастье?»

Рабочий день продолжался и в отеле. Механизм, когда-то запущенный Северцевой, работал безотказно. В ресторане уже было полно народу – кто-то вернулся с деловых встреч, кто-то с экскурсии, кто-то захотел просто выпить кофе и отведать фирменный десерт. «Гранд-Норд» славился своей кухней. В лаунж-барах сидели влюбленные, встречались старые друзья, разлученные временем и расстояниями. Здесь сидели те одинокие, которым было хорошо наедине с собой. В то время как в ярко освещенном вестибюле среди шума приветствий и радостных возгласов сидели те, кто одиночества боялся, а потому стремился сюда, в мир ослепительного света хрустальных люстр, мягких ковров и роскоши мрамора. Здесь приятно пахло. Причем каждый этаж и холл имели свой аромат.

В лобби-баре, устроившись в мягких креслах с высокими спинками, посетители пили кофе и потягивали виски из тяжелых стаканов. Здесь, на людях, исчезало ощущение потерянности в чужом городе. А еще здесь было уютно, как дома, весело, как на вечеринке, и интересно, как в театре.

…Сергей Антошин был еще на работе. Он вообще редко когда уходил раньше двенадцати ночи и не передавал свои обязанности заместителю. Около шести часов вечера он начинал обход отеля. Поднявшись на верхний, четвертый этаж, он медленно обходил все помещения, заглядывал на пожарную лестницу, проверял лифт. Принюхивался к запахам, присматривался к деталям. Антошин никогда не проверял сотрудников других служб, но те, проявляя к нему уважение, всегда делились наблюдениями, словно его подчиненные.

Так, коридор за коридором, холл за холлом, лестницу за лестницей Антошин обходил весь отель – и оказывался на первом этаже. Здесь он старался быть незаметным – для гостей нет ничего хуже, чем поймать на себе изучающий взгляд. Антошин старался работать на первом этаже как можно незаметнее. Кроме особой деликатности в движениях, взгляде и жестикуляции, одним из способов слиться с толпой гостей была смена костюмов. У Антошина их было много – дорогих, хорошо сидящих на нем. История их появления была необычна. Когда-то начальник службы безопасности «Гранд-Норда» Сергей Александрович Антошин ходил на работу в брюках и джемпере – аккуратных, но явно не очень новых. Более того, вещи эти были не из разряда модных и дорогих. Когда Антошин появлялся среди гостей, то выглядел как интеллигентный жэковский слесарь. Все бы ничего, хороший порядочный слесарь – это человек, заслуживающий безусловного уважения. Но контингент гостей, заселяющихся в «Гранд-Норд», был неоднороден, и очень многие занимались тем, что рекомендует известная пословица: встречали по одежке. С умом Антошина разобраться у них не было возможности.

Когда на глаза Северцевой попадался муж, она раздраженно поджимала губы – несмотря на рост, осанку и интересное лицо, он выглядел постаревшим, неухоженным. Обувь он предпочитал разношенную, удобную. К тому же его портила дешевая стрижка, которую он делал неведомо где. «Надо заняться Сергеем, привести его в порядок!» – каждый раз думала Наталья, но на этом все и заканчивалось. Ее увлекали более серьезные проблемы, чем внешний вид мужа.

Саша Соколова, человек наблюдательный, познакомившись с Антошиным, отметила три обстоятельства. Первое – человек этот очень интересен внешне, хотя и выглядит старообразно. Второе – он не очень счастлив. Саша обратила внимание не только на грустные глаза, но и на неприкаянность Антошина. Словно он не шел по жизни, а его тащили на веревочке. Он бы и рад отвязаться, да что-то мешает. И третье – самое главное – начальник службы безопасности такого отеля, как «Гранд-Норд», должен иметь другой облик. Он должен соответствовать здешней роскоши и своему высокому положению. Поэтому, как только Саша стала главным менеджером, она, улучив момент, заговорила на эту тему с Сергеем. Между ними не было еще никакого романа, между ними тогда вообще ничего не произошло, кроме тех заботливых объятий, в которые заключил ее Антошин после спасения старушки.

– Сергей Александрович, нам надо поговорить, – отважно начала Саша.

– Конечно, – привстал со своего места начальник службы безопасности.

– Вы садитесь, я надолго, – сказала Саша и произнесла длинную речь про имидж, статус, которые необходимо приводить в соответствие, про сотрудников, которым она бы советовала… Ну и так далее.

– Это значит, что я должен сию минуту подстричься и переодеться?

– Не только вы, – соврала Саша, постучав по блокноту, – у меня целый список.

– Так это обязательно? – на всякий случай спросил Антошин.

– Ну… – замялась Саша.

– Я вас понял, – тут же покладисто кивнул Антошин. – С чего начинать, как вы думаете?

– Я помогу вам, – обрадовалась, что не придется давить на этого замечательного человека, Саша. – Завтра мы с вами все сделаем. Кстати, думаю, отель может вам возместить сумму, потраченную на одежду. Это будет самая большая статья расхода.

– Да что вы! – зарделся Антошин. – Я человек небедный. Я сам все могу купить! Просто вы правы – я давно не обращал внимание на эту сторону дела.

Когда Северцева увидела преображенного мужа, то потеряла дар речи.

– Что это?

– Это приведение в соответствие… – пробормотал он.

– Мимикрия, вещь отличная, – съязвила жена, – но ты прекрасно выглядишь. – Впервые в голосе Натальи появились нотки ревности. Она увидела человека, о существовании которого или вовсе не подозревала, или просто забыла. Северцева выходила замуж за симпатичного и обаятельного молодого человека. Но много лет словно не видела достоинств мужа. Через годы семейной жизни Антошин пронес верность… и растерял прелесть мужского обаяния. А тут вдруг такое! Чуть внимания, чуть заботы, немного хорошей одежды – и перед вами красивый мужчина! Наверное, именно тогда в душе Натальи Владимировны появилось робкое подозрение, что она может потерять что-то очень важное.

Впрочем, дела опять отвлекли ее.

Надо сказать, Саша на этом не остановилась. Ей было недостаточно преображения Антошина. Она попросила его как можно больше времени проводить на людях.

– Вы не только роскошно выглядите, вы внушаете уважение и располагаете к себе. Это еще одно достоинство отеля – такой начальник службы безопасности.

В сорок пять лет Сергей Антошин оставался стройным. Он всегда следил за своей спортивной формой, регулярно плавал в бассейне и, притащив к себе в кабинет гантели, тренировал руки. И теперь вид этого мужчины в дорогом костюме сбивал с толку дам, любительниц провести вечер в праздничной атмосфере лобби. Сколько раз он спасался бегством, исчезая в служебном помещении.

– Ужас, они с тебя брюки готовы стащить, – съязвила Северцева, однажды увидев, как муж уклоняется от соблазнения сразу несколькими активными дамами.

Антошин отшутился. Но Наталья с грустью подумала: «Да, я выстроила свою жизнь так, как хотела. И заставила Сергея пойти рядом, даже не спрашивая, нужно ли это ему. Да и выходила я замуж не по любви, а, считай, по расчету. А еще я вышла за него замуж потому, что он любил меня. И тогда мне этого было достаточно. Но как мы до сих пор семья?»

«Я женат!» – упрямо повторял Сергей, продолжая наблюдать за миловидной Александрой Соколовой. Он пугался этого своего любопытства – не потому, что был робок или неопытен, а потому, что был порядочен и очень хорошо знал про ярмо, которое давило его душу. Он несвободен не только потому, что женат, он несвободен потому, что связан деловыми обязательствами. И поставить дело под угрозу ради увлечения, пусть даже чувства, он не мог себе позволить.

А Саша вела себя так, словно не понимала, к чему ведут эти улыбки, милые комплименты и маленькие знаки внимания. Ей тоже хотелось быть честной как перед собой, так и перед Северцевой.

– Если вы считаете, что мне лучше уволиться, я напишу заявление, – однажды сказала Александра Северцевой, а мысленно добавила: «В любом случае мне отношения с Сергеем дороже».

Северцева посмотрела на нее с усмешкой и подумала: «Девочка! Ты даже не понимаешь, насколько все это ерунда! Да, у нас с Антошиным могут быть неприятности, но это ничто по сравнению с судьбой «Гранд-Норда». А сказала вот что:

– Я вас не собираюсь увольнять. И категорически против вашего ухода по собственному желанию. Продолжайте работать. Вы мне очень нужны.

– Я хотела вас предупредить, – низко наклонив голову, произнесла Саша.

– Не понимаю, о чем вы. – Северцева перевела взгляд на документы, давая понять, что разговор окончен.

Так и повелось: вся жизнь «Гранд-Норда» держалась на этом треугольнике. И каждая из трех его сторон трудилась не за страх, а за совесть. Наталья, Сергей и Саша были надежной поддержкой друг другу – но только в работе. Души этих людей подвергались коррозии. Чувство вины, невозможность справиться с любовью, сомнения, болезненное ожидание утраты, сожаления о прошлом – все это изматывало их. Спасение каждый из них искал сам. Северцева с еще большим рвением совершенствовала свое детище. Антошин и Александра спасались в своей страсти, ведь известно, что на пороге гибели любовь слаще.

– …Как прошел день? – Антошин незаметно подошел к Саше.

– Так себе.

– Лучиков?

– Слава богу, пока нет. Но и без него хватает. На французском этаже горничная разбила флакон с духами.

– Вот удивительно, – с иронией ответил Антошин, – на каком еще этаже духи положено проливать!

– Вам всем смешно, а там столько криков было, – проговорила Саша. Они стояли около стойки администраторов и разговаривали, как шпионы – не поворачиваясь друг к другу и еле шевеля губами. Антошин зорко следил за входящими в отель. С Сашиного лица не сходила радушная рабочая улыбка. Им сейчас так хотелось уединиться: поболтать, взяться за руки, но оба были на службе. Поэтому даже обращались друг к другу на «вы».

– А у вас как? – спросила Саша у Антошина.

– Примерно так же – мелкий дребезг. В бассейне нашли сумку. Думали, бомба…

– Да вы что, – тихо охнула Саша, – я ничего не знаю, не было никакого сигнала тревоги.

– Он не нужен был, за сумкой пришли как раз, когда я вызывал спецслужбу.

– Вот хорошо, а ведь могли не хватиться, тогда бы весь отель эвакуировали!

Саша больше всего боялась именно таких ситуаций. Ну, во-первых, ничего хорошего в подложенных взрывных устройствах нет. А во-вторых, паника может принести гораздо больше вреда…

– Вы, наверное, сами хотели сумку проверить? – Саша искоса посмотрела на Антошина.

– Я не дурак. Сам погибну и людей угроблю. Нет, в таких ситуациях правила и еще раз правила. Никакого героизма.

– Это хорошо.

– Что хорошо? – не понял Антошин.

– Хорошо, что только по правилам. Я умру без тебя.

Саша сказала это просто, но у Антошина зарделись уши и в глазах появилась нежность и мягкость.

– Сбежим поужинать? – спросил он, забывая о приличиях и подвигаясь к Саше ближе.

– Как всегда, в «Ежик»? – Саша аккуратно отодвинулась от него.

– Да. Ты заканчиваешь в девять? Значит, сразу там.

– Договорились. Ты потом должен будешь вернуться в отель?

– Да, сама понимаешь, Лучиков и эти трое… Надо смотреть в оба.

Кафе «Ежик» находилось в двух кварталах от отеля. Это было место совсем недорогое, почти фастфуд, облюбованное студентами близлежащих учебных заведений и влюбленными. В «Ежике» можно было сидеть сколь угодно долго, заказав лишь чай или кофе. Сначала Антошин с Сашей обратили внимание на смешное название, а потом, гонимые жаждой побыть вдвоем, зашли сюда, забились в полумрак небольшого зала и проговорили кряду часа три. Они даже не заметили официантку, которая несколько раз приносила им по большому чайнику чая. Именно в этом кафе они признались друг другу, что их встреча не случайна. Именно там Антошин отчетливо произнес вслух, что уже знала Саша:

– Я женат. Моя жена Северцева Наталья Владимировна.

– Я все знаю.

– Я старый. Намного старше тебя.

– И это я знаю.

– Я не герой-любовник, я давно не ухаживал за женщинами.

– Может, хватит меня пугать, – рассмеялась Саша, – мне все нравится.

– Я не пугаю, я понимаю, что влип по уши. Я влюбился в тебя, Саша.

Так «Ежик» стал местом их встреч, чуть ли не домом. Здесь они ужинали, сюда сбегали, как только выпадала возможность. Их отношения до сих пор не прошли все те стадии, после которых можно провести ночь вместе.

Саша снимала в Москве квартиру. Это была удобная «двушка» с хорошим ремонтом. Антошин жил дома. Но, поскольку Наталья все чаще зарабатывалась так, что оставалась в отеле, Сергей ночевал дома один. Мог бы тоже спать в отеле, но в его служебном помещении не было спального места. А оставаться в служебном номере жены ему казалось не очень удобным. Сергей знал: если Наталья осталась на ночь в отеле – она работает до изнеможения, а потом валится спать, и лучшая помощь супруге с его стороны в данный момент – не отсвечивать. Поэтому после двенадцати часов Антошин прощался с остающимися на дежурстве подчиненными и звонил Наталье Владимировне.

– Я поехал домой, – говорил он.

– Хорошо, я еще здесь. Может, переночую, – отвечала та.

В квартире, куда приезжал Антошин, было чисто и пусто – их взрослый сын учился за границей. Поэтому встреча с Сашей в кафе была тем, что согревало душу.

– …Если я приду раньше, что тебе заказать? – спросил Антошин Сашу, готовясь к очередному обходу первого этажа.

– Что хочешь, – улыбнулась Саша.

Антошин хотел дотронуться до ее руки, но девушка предусмотрительно отодвинулась.

– Не надо! Осторожней, смотри, сколько людей сегодня! – произнесла она, опустив глаза.

– До встречи, я буду ждать. – Антошин прошел, почти задев ее плечом.

Саша почувствовала запах его одеколона. Ей нравилось, что Антошин пользуется именно одеколоном – терпким и быстро выветривающимся, к концу дня оставался только слабый, еле заметный горьковатый аромат. Она посмотрела Антошину вслед – красивый мужчина, которого не старили седые виски. У Саши сжалось сердце: «Неужели он – мой? Я так люблю его!» И она, красивая тридцатилетняя женщина, пользующаяся вниманием молодых мужчин, сжала кулачок на удачу: «Все будет хорошо! Мы будем вместе!»

В лобби наступил самый горячий час – помимо тех, кого только что доставили из аэропортов машины, сюда спускались из номеров театралы – сезон-то в самом разгаре. Любители ночной жизни должны были подтянуться чуть позже. Но зато уже появились дамы – те самые, которые входили через главный вход уверенно, неся в руке небольшой кейс или папку. Они, как правило, были одеты строго, но что-то неуловимо порочное все равно присутствовало в их облике. Покидали иногда они отель через служебный вход, и выводили их сотрудники службы безопасности. Сутенеры и агентства эскорт-услуг обижались на «Гранд-Норд» – работать с ним было невозможно, ибо за свою репутацию отель готов был перегрызть глотку и потому «ночным бабочкам» трудиться на своей территории не позволял.

– Никаких проституток в отеле! – категорически заявила когда-то Северцева. – Ну а уж если гость приезжает со своей дамой и эта дама не жена – никуда не денешься. Мы не будем вмешиваться в личную жизнь наших клиентов.

Сейчас Наталья Владимировна, наблюдая за ситуацией в лобби из своего кабинета – у нее были отличные мониторы, – увидела самое нужное: как ее муж стоял рядом с главным менеджером. Она увидела, как они переговаривались, при этом ничем не нарушая дисциплину. Придраться было не к чему. Она увидела, как Антошин улыбнулся. И от этой улыбки защемило сердце. Когда-то он так улыбался ей. Но Наталья не замечала его улыбок, не замечала его нежности. Или считала их чем-то незначительным… Наталья Владимировна вздохнула и проследила взглядом за мужем, который обходил лобби. Она увидел, как он подошел к одной из молодых женщин, наклонился к ней, что-то сказал. Затем они прошли в сторону служебного входа. «Молодец, надеюсь, мы ее здесь больше не увидим!» – одобрительно подумала Северцева. Она не могла не признать, что муж на своем месте был незаменим. Он как никто умел быть внимательным, вежливым и жестким.

Наталья Владимировна взяла со стола те три папки, которые так тщательно изучала, и заглянула к секретарю. Марины уже не было на месте. Северцева заперла изнутри все двери своего офиса и направилась в личный номер, там прошла в гардеробную, граничащую со спальней, и нажала еле заметную кнопку. Через мгновение распахнулись двери маленького лифта. Про этот лифт почти никто не знал, а те, кто знал, считали, что он ведет вниз, к запасному выходу. И никто не догадывался, что лифт курсирует только между четвертым этажом и пятым. Никто не знал, что пользоваться им может только тот, у кого есть специальный ключ – одного нажатия кнопки недостаточно. И уж точно никто из сотрудников не знал, что находится на пятом этаже.