Читать книгу Гобелен с пастушкой Катей - Наталия Новохатская - Страница 4

Рассказ продолжает основной автор, Екатерина Малышева.

Господи, Боже мой, как все бесконечно запуталось в этой истории! Мне от души жаль писателей, они должны сводить концы с концами в изобретенных ими литературных построениях, но спасает опыт, иначе говоря профессионализм. А мне, злосчастному редактору, видит небо, почти не под силу управиться с бесформенной кучей реальных событий, свалившихся на мою голову в тот печально памятный день!

Кто мне подскажет, с какого момента продолжить рассказ: описывать хронологически свои приключения в подвале или сразу объяснить, каким образом бедный Отче Валентин получил доской по голове?

Да простит меня муза художественной литературы (не знаю, как её зовут и существует ли она в природе), но начну я, пожалуй, с конца. Вернее, с середины.

Ждать пришлось долго… Тихо, как в гробу, было в проклятом подвале и так же темно. Сколоченный на века деревянный стул удобством не отличался, а тяжелая, не ошкуренная доска впивалась в руку тысячей заноз. Но речь шла о спасении жизни. (Так мне думалось, по крайней мере!)

Шумы и шорохи за дверью я расслышала заблаговременно, неслышно влезла на стул, прислонилась спиной к двери и затаила дыхание.

Мелодично звякнул замок, медленно приоткрылась тяжелая створка, темная фигура нерешительно вступила в дверной проем и приблизилась вплотную.

«Ужас какой!» – слабо пискнуло мое цивилизованное сознание, но рука совершила взмах отдельно от него.

Ребро корявой доски очертило полукруг и, как нож гильотины, опустилось на чей-то череп. (Я была в полной уверенности, что это Лешка Лисицин!)

Человек вскрикнул и сел, схватившись за голову. Путь на свободу был открыт. Ну вот теперь я начну сначала, вернее с начала середины.

Я остановилась в предыдущей порции повествования на том, что два события произошли на диво одновременно: я грохнулась коленками на пол и, прежде чем это осознала, услышала, как ключ дважды повернулся в замке за моей спиной.

К своему величайшему теперешнему удивлению прежде всего я стала выяснять в темноте наощупь, целы ли джинсы. Все-таки Ливайсы, «made in USA» и стоили 170 р., вполне по-божески. Плотная материя оказалась в порядке, но под ней огнем горели ссадины.

«Он, наверное, сам сумасшедший. Или попугать меня решил, чтобы отвязалась,» – лениво просыпались мысли, пока я с трудом поднималась в вертикальное положение. – «Подержит тут в темноте, потом откроет и выпихнет вон. Странный парень какой-то…»

Темнота вокруг царила непроглядная, но, как это неоднократно описано в художественной литературе, глаза постепенно стали привыкать.

Я поняла, что стою в обширном низком помещении без окон и источников света, а в дальнем конце его проглядывалось что-то вроде неосвещенного коридора – тьма там сгущалась особенно.

«Может, это подземный ход», – осенила детская догадка. – «И я выберусь наружу?»

Я сделала пару неуверенных шагов по направлению к черному коридору, и вдруг замерла на месте. Тьма в дальнем углу заколебалась, в отдалении замерцал тусклый дневной свет и нечто темное двинулось по проходу в мою сторону.

Страх как кипятком облил меня с головы до ног, я закричала: нет, не надо! ноги стали ватными и подогнулись.

Наверное, на секунду я упала в обморок, потому что дальнейшие впечатления воспринимала с пола. Пол был холодный, я лежала, растянувшись во всю длину, кто-то поднимал мне голову, а более чем знакомый голос уговаривал почему-то с потолка.

– Катька, да очнись же! Катерина, Малышева, Катька, – бормотал кто-то очень осведомленный.

Далее ко мне вернулось зрение и в дрожащем свете чиркнувшей спички я увидела Верочку, склонившуюся ко мне из темноты. Она была на удивление грязная и всклокоченная.

Я опять закрыла глаза, вжалась спиною в пол и обреченно подумала: «Точно, сошла с ума. Уже галлюцинации начались. А может, это кошмарный сон?»

– Малышева, умерла ты, что ли? – настойчиво продолжала бубнить призрачная Верочка. – Только этого мне не хватало, Малышева, очнись, девушка, у тебя курить есть что-нибудь?

– Есть, поищи в сумке, – ответила я, не раскрывая глаз, но почувствовала себя немного бодрее, поскольку о курящих галлюцинациях ни слышать, ни читать пока не приходилось.

Снова чиркнула спичка и надо мной поплыл приятный запах свежезакуренного табака. Тогда я села и глянула в лицо реальности.

В двух шагах от меня сидела живая Верка, и красноватый огонек сигареты мерцательно освещал её осунувшееся лицо. Прическа у бедняжки была, прямо скажем, дикая.

– И мне дай, пожалуйста, – слабым голосом попросила я.

Верочка отдала мою сумку, я достала сигареты и спички. Теперь мы обе сидели на полу и задумчиво курили.

– Малышева, что всё это значит? – наконец спросила Верочка и заплакала, сквозь слезы прорывался следующий текст. – Я сижу тут в гнусном подвале тысячу лет, на хлебе и воде. Помыться негде, один туалет грязный, сплю на ящиках, холодно, страшно… Мужик этот мерзкий втолкнул меня сюда и всё… Сквозь щелку гадостную буханку сует, и ни слова. Уже почти с ума спятила, читаю газеты день и ночь, ничего не понимаю, хожу наощупь, дверь царапаю, плачу, кричу – и ничего! Теперь ты вдруг влетела, завизжала и лежишь, как мертвая… Малышева, что это?

– Ты, Глинская, странная какая-то, – ответила я Верочке, у нас с детства осталась дурацкая привычка назвать друг дружку по фамилиям. – Человек только из обморока вышел, а ты каких-то объяснений требуешь. Ты, что, серьезно думаешь, что я хоть каплю понимаю? Не больше, чем ты… Я тебя искала, и милиция тебя, между прочим, тетя Аня с ума уже сошла. Виктор даже пропажу оформил и почти что считает себя вдовцом. Я только вчера письмо твое дурацкое получила, ты мне в Керулты такое написала, сам черт не разберет, а оттуда переслали с большим опозданием. И хорошо, что хоть так, а то бы до сих пор не знала, где тебя носит! Получила твою записку и помчалась в Марфино, на деревню к дедушке… Вернее к бабушкам, они меня до Лешки Лисицина довели. Я ему, гаду, твою фотографию показала, а он сказал, что ничего не знает, потом привел в твой подвал и втолкнул, все коленки, кстати, расшибла. А ты тут из темноты вылезла, как привидение… Кто хочешь, заорет и в обморок грохнется.

Из всей моей пространной речи Верка извлекла лишь одну информацию и очень ей подивилась.

– Как это милиция ищет? – возопила она с чувством. – И почему мама с ума сошла? Я ведь в отпуске, в отпуске я… Вы, что люди, совсем у вас крыша поехала? Почему на службу не зашли, не позвонили? Вам бы Маринка Головинская сказала, что я отпуск оформила с того самого числа! Я тут сто лет сижу в одиночестве, хуже, чем у Гарсии Маркеса, но хоть об одном голова не болела, думала, что никто не волнуется! Если бы я думала, что мама с Витькой меня потеряли, то давно сама бы спятила!

Вот это номер! Я совсем перестала понимать, что происходит и задала серию глупейших вопросов.

– Ты, что сама в подвал залезла? Отпуск здесь проводишь, или как? Оформила отпуск, денежки, получила и поехала к Лешке в подвал? Отпуск закончится, Лешка тебя выпустит, ты домой прикатишься: здрасьте, я в подвале обалденно отдохнула и всем советую!?!

– Ты, Малышева, все-таки глуповата, – с грустью промолвила Верочка. – Я это всегда знала. И я тоже ничуть не умнее…

– Нашла чем удивить, – ответила я. – Были бы мы обе чуть умнее, то сидели бы не здесь, а у меня дома, чай пили бы с тортом. Хороший торт мне Сережа на днях привез, правда, половину, остальное в семью унес, у него девчонки сладкое любят…

– Ну вот здесь, конечно, только про торт и беседовать, – рассердилась Верочка. – Жестокая ты женщина, Малышева, все-таки…

Судя по последней фразе, Верочка начала понемногу приходить в себя, для того, собственно, мы и несли всякую чушь, чтобы побыстрее освоиться друг с дружкой во мраке подвала.

Еще немного побеседовавши о посторонних предметах, а именно: я поделилась с Верочкой соображением, что собралась коротко постричься, а она умоляла этого не делать – обе почти оправились от первоначального шока и оказались в состоянии рассказывать и слушать.

Верочка получила слово первая и поведала вот такую историю.

Через несколько дней после моего отъезда в Керулты ей домой позвонил неизвестный мужской голос и донес, что у Виктора давно имеется вторая семья. Вернее, что она, Вера, вторая, а первая проживает в городе Павлово-Посаде.

Верочка усомнилась, тогда ей предложили самой приехать в Марфино на следующий день и лично переговорить с другой женой. У той к Верочке оказалось безотлагательное дело.

Не стану описывать Верочкино ужасное душевное состояние после этого разговора, только им и может объясняться тот факт, что она послушно потащилась в чуждое ей Марфино, а не потребовала свидания в каком-либо менее отдаленном пункте. Виктору она не сказала ничего – сначала надо было убедиться в справедливости навета, а он (Витька), кстати, мог бы её туда не пустить.

Звонок случился утром, поэтому Вера успела съездить на работу, написала заявление об отпуске с понедельника и попросила некую Марину Головинскую, все оформить, если она (Верочка) в понедельник на службу не явится.

У моей бедной подружки сложился план, который я склонна объяснять омраченным состоянием души: если подозрения подтвердятся, то немедленно подавать на развод и гнать двоеженца в шею, но до этого съездить к нам с Сергеем в Керулты, чтобы успокоить нервы, собраться с духом, а главное, не видеть мерзавца в первые дни, иначе она за себя не поручилась бы.

Один Бог знает, чего ей стоил последующий вечер наедине с мужем. И утро тоже – врагу не пожелаешь! Однако кончились и эти муки, и в назначенное время Верочка приехала в Марфино. На платформе её встретил парень и повез куда-то на автобусе. По дороге он вводил бедняжку в курс дела относительно тайной жизни её супруга.

Примерно такой рассказ. Сестра этого парня, Нина, вышла замуж за Виктора 12 лет назад, у них родилась дочка Галя, они жили то в Павлово-Посаде, то ещё где-то, жить было негде, мать Виктора к себе их не пускала. Нина стояла на очереди у себя на комбинате, но ждать квартиры надо было долго. А Витька тогда уже устроился работать в Москве.

Вдруг однажды он приезжает в Павлово-Посад и говорит Нинке такую вещь. Что познакомился в Москве с девушкой, у той много денег, привезла из-за границы, давай вот что сделаем. Он будто бы потеряет паспорт, потом восстановит его без штампа о браке у себя в Шерстобитово, и будет, как холостой. Он женится, они построят кооперативную квартиру на женины деньги, а потом он с ней разведется и квартиру разменяет. И будут они все жить в Москве, чем плохо?

Сестра Нинка поплакала и согласилась, а куда деваться? Если Виктору что-то в голову зашло, то возражать бесполезно. Так и сделали.

(В процессе гнусного рассказа Верочка была уже на этом свете не жилица…)

Прошло шесть лет. Виктор жил в Москве, но к семье исправно приезжал, вроде бы навещал регулярно старушку-маму. Говорил, что сразу развестись нельзя, а то прописку аннулируют, надо ждать три года.

А тут у Нинки подошла на комбинате очередь на жилплощадь. Ей с Галкой дадут только однокомнатную квартиру, они однополые, хоть Галке и 11 лет, но это для них всё равно, считается, что женщина с ребенком. А если с Виктором вместе, то, конечно, две комнаты. Нинка и решила, что хватит ждать журавля в небе, надо хватать синицу.

(Верочка сильно плакала, но рассказывала дальше.)

Вот они с сестрой и решили, что надо всё рассказать Викторовой новой жене. Хватит в молчанку играть, она жена ненастоящая, пусть не думает, хотя и не виновата. И Виктору довольно жить на стороне и невесть чего ждать, надо возвращаться к семье, к дочери, получать двухкомнатную квартиру. Если не захочет, так его, голубчика, можно упечь за двоеженство, статья есть такая. А лучше всего решить дело миром, так сеструха Нинка думает. Затем они к ней и едут, она сейчас у него живет, приехала нарочно, чтобы с Верой, потолковать, ей документы показать.

Вся в слезах и соплях, Верочка не видела, куда её ведут. Только на лестнице в подвал она удивилась и спросила, зачем это…

Но тут Лешка (она так и не выяснила, как зовут его) церемониться не стал, просто завел ей руку за спину и впихнул в подвал. И дверь за ней закрыл на ключ.

Естественно, никакой сестры Нинки в подвале не оказалось, было темно, как в склепе, холодно и страшно.

Так, ничего не понимая, Верочка очутилась в подвале. Она кричала, стучала в дверь, но всё напрасно. Постепенно она освоила помещение, обнаружила в конце небольшого коридора исправный туалет с раковиной (вода шла только холодная), зато там оказался выключатель и мерзкая лампочка дневного света, хоть не всё в темноте.

Ещё в коридоре была кое-какая мебель, несколько деревянных и картонных ящиков и четыре плотных стопки газеты «Социалистическая индустрия» за 1985 год.

В первый же день заключения Вера забыла завести часы, они, конечно, встали, и бедняжка потеряла счет времени, даже перепутала день с ночью.

Далее жизнь у неё пошла вообще бредовая. Где-то раз в сутки Лешка бесшумно приоткрывал дверь и бросал на пол (вот скотина!) буханку серого сельского хлеба.

Сколько раз Верочка хотела подстеречь этот момент, но никак не получалось, потому что основное время она проводила в санузле, куда принесла старый венский стул, чтобы при тусклом свете читать проклятую «Социалистическую индустрию».

Она очень скоро поняла, что, если не читать, а просто сидеть и думать, то быстро спятишь! И спала она там же, в конце коридора на ящиках, почему-то было у санузла не так холодно. Сколько дней прошло с начала заточения, Верочка уже и не представляла.

(Надо отметить: железный у девушки организм, другая бы давно в таких условиях отдала концы.)

Но вот в подвал триумфально ворвалась подруга Малышева и, увидев бедную Верочку, насмерть испугалась и грохнулась без памяти. То-то были для Веры несколько упоительных минут, ей показалось, что подруга умерла на месте.

В ответ я рассказала подробно свою историю, однако ситуация ни на йоту не прояснилась. За каким чертом и по чьему наущению Лешка заманил Верочку в подвал, так и осталось непонятным. С моим заключением туда же дело обстояло несколько яснее. По всей видимости, Алексей запер меня исключительно с перепугу, чтобы не болталась под ногами со своими слишком горячими догадками.

После продолжительной беседы с Верочкой во мраке подвала у меня начало складываться мнение, что подруга действительно малость тронулась умом, невзирая на «Социалистическую индустрию».

Более всего её почему-то занимал вопрос, существует ли сестра Нинка на самом деле и насколько правдивы Лешкины байки. Мысли у Верочки постоянно вращались вокруг этой темы, почти заслоняя всё остальное.

Я же с самого начала решила, что душераздирающая история ничто иное, как блеф, хорошая приманка для завлечения легковерной дурёхи в Лешкин подвал.

Правда, отменная осведомленность сочинителей о Верочкиной жизни наводила на неприятные выводы, которыми я с подругой делиться не стала, щадя её без того болезненное состояние.

Меня же занимали иные проблемы, более насущные. Прекрасно, конечно, что Верка жива, и я смогла её найти, браво, Малышева! Это очень мило и даже трогательно, но перспективы на будущее рисовались довольно туманные. Теперь нам только и оставалось, что читать «Социалистическую индустрию» вдвоем, но вот только как долго?

Не знаю, сколько времени мы в данных пещерах провели в бездействии, потому что и мои часы остановились после удара об пол. Мы сидели на ящиках, не помню, о чем говорили, а где-то в глубине подсознания стали скапливаться и оформляться неясные поначалу соображения.

На Верочку надежда была плохая, её размышления топтались, как привязанные, возле темы Витькиного возможного двоеженства.

Обдумывая наши злоключения, я припомнила детскую сказку, в которой персонажи по очереди отправляются искать друг друга и начисто пропадают.

Поехала Верочка в Марфино и оказалась в подвале, поехала я её искать и попала туда же. Очень, надо сказать, весело! Сказочные ассоциации далеко завели, я даже произнесла вслух хрестоматийную цитату.

«А кто их из бочки вынет? Бог неужто их покинет»

Потом сама себе и ответила словами другого канонического текста:

«Никто не даст нам избавленья, ни Бог, ни царь и не герой. Добьемся мы освобожденья…». Вер, как насчет «своею собственной рукой?»

Верочка откликнулась без энтузиазма.

– Интересно, как ты это предполагаешь? Я уже сто раз думала, но всё глухо, как в танке…

Апатия в Верочкином голосе подхлестнула, и я стала излагать стремительно возникший план. Примерно следующий.

Мы сидим у двери не отходя день и ночь, для того устанавливаем дежурства. При первом шевелении у двери занимаем боевые посты. Как только дверь открывается, производим массированное нападение. Одна бьет подручными средствами по чему попало, другая незамедлительно бросается в дверной проем и заклинивает его своим телом.

Дверь открывается внутрь, ее сразу не захлопнешь. Далее, пользуясь численным превосходством, просачиваемся наружу. Непротивление злу насилием, это, разумеется, весьма достойная позиция, но кончить жизнь в подвале как-то не хотелось бы…

Перспектива активного противодействия злу нас воодушевила и даже подвигла на приготовления. Мы притащили из санузла венский стул и не без труда оторвали занозистую доску от одного из спальных ящиков.

Честно признаюсь, я не очень-то верила в успех доморощенной военной вылазки, но надо было как-то растормошить Верочку, мне совсем не нравилось её душевное состояние. Она тут стала какая-то странная, отчасти заторможенная, что, конечно, не мудрено.

Долго ли коротко ли, но мы собрались с терпением, распределили роли и стали ждать, расположившись походным бивуаком у двустворчатых дверей.

Вот только я не знала, какая из створок откроется. А стукнуть доской я непременно хотела сверху, не полагаясь на силу руки. Однако, эта проблема решалась просто. Верочка точно припомнила, что буханка всегда валялась слева от середины, следовательно, открывалась правая створка.

Мы установили стул вплотную к закрепленной части двери, несколько раз прорепетировали восхождение на него и стали ждать, положившись в основном на провидение. Верочке было назначено держать стул снизу, далее действовать по обстановке.

Сейчас я прекрасно понимаю, что наш план никакой критики не выдерживал, но не сидеть же покорно, как кроликам в капкане, ожидая неведомого конца. Моим девизом всегда было: лучше действовать опрометчиво, чем не действовать вовсе!

Что получилось в результате, я уже излагала. Дверь наконец открылась, я от души взмахнула доской, жертва вскрикнула и сползла на пол, схватившись за голову.

Дверной проем налился тусклым светом, Верочка сделала инстинктивное движение навстречу свободе, при этом венский стул закачался и накренился.

Происходили всё эти события в течение одной секунды. В следующую секунду все присутствующие барахтались в дверном проеме: окровавленный человек в самом низу, на нем непосредственно я с чертовой доской в руке, на мне венский стул, а на верху кучи малы оказалась Верочка.

Протискиваясь ко мне сквозь ножки стула, она шелестела зловещим шепотом.

– Малышева, мы его убили! Смотри, сколько крови! Что теперь будет?

– В тюрьму сядете, конечно, – раздался глухой голос из основания живой пирамиды. – Череп раскроили, феминистки хреновы, в десанте вам служить, а не в конторах!

Интонации голоса и построение фраз показались мне частично знакомыми.

– Слезать с меня будете или слегка повремените? – продолжал знакомый голос. – Удивительно очерствели в наши дни женские души! Сначала эти крошки голову человеку проломили, потом расселись на умирающем, как на диване.

Не без усилий мы избавились от стула, и друг за дружкой поднялись с пола. Насчет проломленного черепа, Валентин, конечно, заливал, мастерский удар только рассек ему кожу на темени. Но крови, действительно, было много.

– Отче, прости меня, – в раскаянье чуть не рыдала я. – Мы же не знали, что это ты, мы думали, Лешка нас убивать пришел.

И отчаянно рылась в сумке, надеясь найти чистый платок.

– И был бы совершенно прав, – ворчал Отче Валентин, зажимая моим платочком рану на голове. – Я, понимаете ли, как последний дурак, лечу на крыльях кого-то там вызволять, невзирая на воскресный Божий день, проявляю чудеса сообразительности и отваги, а милые дамы в благодарность за вызволение из темницы – хвать рыцаря-освободителя поленом по башке! Ты-то, прелестное дитя, как в заточении оказалась?

– Отче, давай все это на потом, а сейчас тебе рану промоем и духами продезинфицируем! Не то умрешь от заражения крови в благодарность за труды! – я продолжала каяться, вид окровавленного друга Вали смущал бесконечно.

Верочка смотрела на нас в полном остолбенении, я ей не успела рассказать, что приобщила Валентина к её розыскам. Да и помнила она его плохо. Её бедный ум, подточенный многодневным заключением, не мог справиться со стремительной чередой необъяснимых событий. Она впала в ступор.

Первым её состояние заметил Валентин, не к моей чести будь сказано.

– Конечно, милые дамы, – мягко произнес он. – Давайте отложим счеты и объяснение на будущее, а сейчас займемся неотложным. Там наверху имеется клозет в довольно пристойном состоянии, пора заняться обработкой увечий, а кое-кому умыться и потом глянуть на себя в зеркало.

Мы забрали из подвала свои вещички, Валька замкнул двери, и все трое, по мере сил торопясь, поползли по лестнице вверх.

Прощальный взгляд, брошенный мною на покинутое узилище, зафиксировал картину, леденящую воображение и наводящую ужас. Светлая жесть огромной двери была испятнана кровавыми следами пальцев, на полу обширные кровавые следы и, как последний штрих, окровавленная доска подле двери.

«Не завидую тому, кто заглянет сюда первым», – подумалось по пути из подвала. «– Это зрелище не для слабонервных.»

Валентин уверенно поднимался по лестницам, а мы с Верочкой, как цыплята за наседкой, волоклись за ним. Очень скоро мы пришли в чистенький уютный туалет в конце коридора второго этажа, и Валентин позволил мне заняться обработкой его раны.

Верочка тем временем начала приходить в чувство, поскольку на стене висело зеркало, сообщившее, что вид её ужасен и требует срочных реставрационных работ.

Валентин правильно вычислил: подруга деятельно занялась собою и стала мало-помалу выходить из шока.

Тем временем Валька сидел на подоконнике узкого, как бойница окошка, повернувшись спиной, а я смачивала духами «Дзинтарс» чистые островки на платке и дезинфицировала рану. Зрелище было жутковатое: края раны расходились, даже чуть заворачивались, и оттуда безостановочно сочилась кровь. Волосы на затылке промокли и слиплись.

Неожиданно пациент сделал резкое движение, сорвался с подоконника и оттолкнул меня к стене.

– Не двигаться! – скомандовал он. – К окну не подходить, ждать меня здесь!

И моментально исчез, только дверь за ним колыхнулась. Мы с Верочкой переглянулись в недоумении, но ослушаться не посмели. Так и стояли по стеночкам, пожимая плечами. В окно, конечно, хотелось заглянуть дьявольски. Было интересно, что же там Валька усмотрел?

Но не успели мы поддаться искушению, как вернулся Валентин и шепотом произнес.

– Теперь тихо, молча – за мной! И побыстрее!

Мы опять повиновались и на цыпочках проследовали по коридору. Около лестницы Валентин знаком приказал остановиться и прислушался. В обморочной тишине мы все отчетливо уловили, как открылась наружная дверь, потом хлопнула, и кто-то двинулся по лестнице.

Ещё через секунду стало ясно, что посетитель направился не к нам наверх, а вниз, в подвал. Звук шагов становился глуше и отдалённое, один пролет, поворот, ещё глуше…

Валентин выразительно взмахнул рукой, втроём мы бесшумно слетели по лестнице вниз и осторожно просунулись сквозь наружную дверь на свет Божий!

Стараясь не шуметь, Валентин тщательно запер дверь ключом и ещё закрыл на железный засов снаружи.

– Стекол бить он, пожалуй, не станет, а если и станет, то не сразу, – туманно прокомментировал наш военачальник, принял из моих рук окровавленный платок, прижал его к ране на темени и повел нас к выходу с участка.

Последнее испытание подкосило и меня. Не говорю о мыслительных способностях или о об усилиях воли, исчезли даже любопытство и элементарный дар речи. Моя пустая оболочка послушно двигалась от огороженного участка стройки рядом с Верочкой, она вообще шла, как сомнамбула.

Мы обе уже отрубились и двигались машинально. Без Валентина мы опустились бы на мокрый грунт и сидели под дождем до второго пришествия. Психические перегрузки превысили наши скромные возможности.

Так в бессознанке мы прошли еще немножко, затем Валентин свернул с тропы, миновал стороной санаторный поселок и вывел нас на шоссе. Там он долго болтался у проезжей части, а мы с Верочкой, как овечки, стояли на обочине.

Тем временем день уплывал, и серые сумерки спускались сверху, как бесшумные большие птицы. По шоссе пробегали быстрые разноцветные огни, это машины зажигали фары.

Сотканный из мрака силуэт притормозил у обочины, плохо видимый Валентин подошел к автомобилю и долго шептался с водителем. После переговоров он сделал нам рукой приглашающий жест, мы послушно приблизились. Одну за другой он втолкнул нас на заднее сидение и назидательно произнес.

– Сейчас поедете к Екатерине, расплатитесь на месте, я пустой, будете ждать меня там. Ты, душа моя, (это Верочке), не забудь позвонить маме и мужу, но сиди там, где я сказал. Сидите и ждите меня хоть до завтра, поняли?

Мы что-то пробормотали в знак согласия, и машина тронулась. По дороге водитель, молодой парень, попробовал развлечь нас приятной беседой, но его старания пропали втуне. Уже в полной темноте нас выгрузили у моего подъезда, я поднялась на лифте за деньгами, отдала их шоферу (сумму не помню…), и далее в памяти случился провал. После него мы сразу оказались в ванной комнате моей квартиры.

Я наскоро приняла душ и сижу на корзине с грязным бельем в пестром купальном халате, а Верочка лежит в ванне с телефоном и мокрою рукой тщетно пытается набрать номер.

Я даю ценные советы крайне утомленным голосом. – Не спи, Веруня, утонешь! Звони тете Ане, если Виктор не отвечает…

– Я ей и звоню,» – слабым голоском оправдывается Верочка. – А не получается, гудка вообще никакого нет…

Наконец, мы сообща набираем правильный номер, и я с расстояния слышу тети-Анечкин голос.

– Дочка, доченька, Веронька! – бедняжка ничего, кроме этого, так и не произнесла.

А потом суфлирую, не надеясь на Верочкино присутствие духа.

– Завтра все объяснишь, приехать не можешь, живая, живая, только сейчас усталая, голая и мокрая, с мокрой головой…

Сама говорю с тетей Аней, пылко клянусь, что Вера только что сюда приехала, даже мне пока ничего не рассказала, живая и совершенно здоровая, завтра с утречка прямо к маме, конечно, все объяснит.

Потом опять небольшой провальчик. Сразу после него мы обе в халатах с мокрыми головами сидим в креслах при уютном свете лампы, за окном полнейшая ночь, из маленьких рюмочек тянем коньяк, принесенный однажды Сергеем, в комнате слоями плавает серый дым, и я спрашиваю, вытянув ноги на диван.

– А почему, как ты думаешь, Валька с нами не поехал? Что ему там делать?

Верочка очень резонно, хотя и сонным голосом отвечает.

– Он, может, выяснить захотел, зачем нас заперли. Закрыл этого Лешку в подвале и не выпустит, пока тот всё не расскажет.

Сраженная блистательным объяснением, я не успокаиваюсь и формулирую следующий вопрос.

– А за каким чертом ему это надо? Он бы лучше милицию позвал, а то возьмет Лешка с перепугу да треснет его по башке, вдохновившись моим примером.

– Он, может, и позвал милицию, отправил нас от греха подальше и пошел к участковому, – предположила Верочка.

– Очень ему там поверили, – засомневалась я. – Пришел мужик с разбитой головой и такое стал рассказывать – я бы не поверила ни в жизнь. Не пошел Валентин в милицию, вот на десятку спорю, что не пошел.

– Ну, не пошел и не надо, – тактично соглашается Верочка и сворачивается в кресле клубочком.

– Давай лучше диван разложим, – предлагаю я.

– Давай, хоть поспим как люди, – зевая, говорит Верочка, и обе моментально проваливаемся в сон, забыв о диване.

Проснулись мы уже в белом и розовом дневном свете, разбуженные резким звонком. Нехитрая трель дверного колокольчика так и переливалась нетерпением.

– Я на службу опоздала! – радостно приветствовала я Верочкино пробуждение и как была в халате рванулась открывать Валентину.

В дверном проеме передо мной выросли две мужские фигуры, одна из них полностью заняла видимое пространство.

– Здравствуйте, сэры, сеньоры и мсье, – с запинкой выговорила я. – Милости просим, только у меня не совсем чтобы очень убрано…

Я лепила одну за другой пустые фразы для того, чтобы скрыть немалое удивление. Ну ладно, Валентин прибыл, как обещал, но где он раздобыл Виктора, Верочкиного мужа?

Верочкино изумление не уступало моему. Однако трогательная встреча супругов состоялась честь по чести, мы с Валькой посчитали своим долгом на минутку удалиться на кухню, поскольку Верочка почти пустила слезу.

Правда, пасторальная сцена не успела затянуться, поскольку Отче быстренько сориентировался и оживился.

– Полюбуйтесь, я делаю вывод, что наши дамы всю ночь провели в обществе доброго зеленого друга! – сообщил он, пристально глядя на бутылку.

– И накурено, как в конюшне! – без изысков отметил Виктор.

Пришлось срочно выгораживать любимую подругу, брать грех курения на себя, оправдываясь чрезвычайными обстоятельствами.

В ту же минуту стало стыдно за проявленное малодушие (зачем и перед кем я распинаюсь в конце концов, может, Верка с ним завтра разведется), и я покинула смешанную компанию гостей, с тем чтобы позвонить на службу. Рабочий день в нашей конторе уже давно начался.

Хорошо, что Вандочка, младший редактор, оказалась на месте. Я пожаловалась тоном умирающего лебедя на невыносимую головную боль и поклялась, что приду после обеда. В соответствии с неписанным кодексом, Ванда стала умолять поберечь здоровье и отлежаться до завтра, она что-нибудь сообразит, если меня против ожидания хватятся. На том порешили, и я привычно порадовалась, как удачно сложились отношения в дружном редакторском коллективе.

Разделавшись со служебными делами, я вскипятила чай, сделала бутерброды, сервировала стол и засела в любимом кресле в надежде, что в течение получаса законное любопытство будет полностью удовлетворено.

Действительность превзошла все ожидания по части криминальной романтики. Дела обстояли гораздо хуже, чем мне, наивной девушке, показалось. Верка была похищена с целью выкупа!

Слово было предоставлено Виктору, рассказчиком он оказался не Бог весть каким, однако я попробую сперва передать смысл, потом переключусь на текст.

Вместо предисловия Витя сделал реверанс в сторону жены и заявил, что если бы она меньше мела языком в Таискиной компании, то ничего не случилось бы, хотя дальнейший рассказ данного предположения не подтверждал. Но это был личный стиль Виктора: громкие обличения, но шаткие для них основания.

Однако, не в том суть, я, а я воспроизвожу Витюшину речь далее почти во всей красе.

…А она, Верка, те-есть, как в всегда хвастается без памяти: заграница – то, видеоаппаратура – сё, кооперативная квартира одно, бывшая «Берёзка» – другое, как соберется куда, хоть по делу – все бразильские опалы на себя – третье, ну, вот и доигралась, как Виктор всегда и предсказывал!

Кто-то очень умный решил, что они советские миллионеры. Вот этот кто-то и позвонил ей, наплёл с три короба про мужа, а она, видите ли – поверила!

С её же языка все сняли, наговорили на мужа небылиц, и она, конечно, побежала выяснять. Сказала бы ему: так и так, Витя, ничего бы не случилось, он бы сам с ней проехался в это Марфино, посмотрел, кто такие шутки шутит.

Так бедняжка Верочка очутилась в подвале. А ему, Виктору, очень скоро позвонили и поставили условие: пять тысяч – и жена на свободе, если всё останется в секрете. Стукнет кому, или не дай Бог в милицию заявит – прости прощай Верочка, и тела никто не найдет.

Виктору, естественно, пришлось тяжко. Во-первых, это бандиты думали, что у них денег много, а ты попробуй пять тысяч собери, да еще никому не слова…

А во-вторых, как всем объяснить, куда Верка подевалась? Знал бы, что она сдуру даже отпуск успела оформить, так всем и оказал бы: уехала поправлять здоровье.

Виктор этого не знал и прекрасно понимал, что скоро теща поднимет звон: где дочка? Потом Малышева приедет, и пока не подать ей Верку, с шеи не слезет – известно, что настырная девка (комплимент в мою сторону).

И когда они обе вдвоем, теща и Малышева за него взялись, пришлось идти в розыск пропавших и оформлять исчезновение жены. Но там он особенно не старался, чтобы не дай Бог не стали искать и не вспугнули похитителей, ведь явно кто-то из знакомых навел.

Поэтому он и дал понять, что жена могла сама куда-нибудь деться, мол, с нее станется. А сам тем временем лихорадочно собирал деньги. Взял у своей мамы, что отложенное на похороны, что-то продал и наскреб три тысячи.

Бандиты вскорости позвонили и назначили встречу где-то в темном углу, у подозрительного ресторана «Яхта».

Он какому-то типу деньги отдал, и даже не разглядел его в темноте. Остальное обещал отдать чуть позже. Те согласились. Он чуть с ума не сошел, пытаясь раздобыть денег, не продавая Верочкиных бразильских опалов. Ведь не скажешь же никому, он за Верку боялся. Так время и шло.

А тут ещё эти клушки (мы с тетей Аней, надо понимать) начали трепать ему нервы. Теща до того дошла, что стала его, Виктора, обвинять, грозила на него донести, хорошо хоть Екатерина её не поддержала, спасибо и на том. Тысячи собирались туго, сволочи эти торопили, говорили, что скоро им все надоест…

Так было до сегодняшнего утра. Но вот приехал сегодня товарищ, весь израненный (признательный кивок в сторону Валентина), рассказал, что вытащили Верку, и привез сюда. Спасибо, теперь вы нам дороже родных, век с Верой не забудем, наш дом – всегда ваш дом.

Приличествующими изъявлениями благодарности Витюша свой рассказ закончил.

В свою очередь Валентин всё сказанное кратко подтвердил: так оно и было, он Алексея запер в подвале, отправил нас домой и пригрозил тому милицией, если правду не расскажет.

Лешка раскололся, сказал, что это один его друг придумал, у него же, у друга и деньги, назвал адрес. Они ещё с Виктором к другу съездят, деньги, пожалуй, заберут, но тихо, без шума, нельзя таких людей доводить до крайности, может быть хуже. А Верочке надлежит рассказывать, как она отлично отдохнула, меньше разговоров, меньше забот.

Я попыталась заикнуться, а не лучше ли в целях безопасности подключить надлежащие органы, но мужики на меня дружно шикнули, в смысле, что не с дамскими мозгами решать такие дела, обойдутся они без моих ценных советов.

Дело, конечно, хозяйское, однако мои гражданские чувства были оскорблены: налицо преступление, рэкет в чистом виде, похищение с целью выкупа, а им бы только деньги вернуть. Скорее всего и на Валькину долю отломится, за активное содействие. Тем не менее, я поняла, что мое дело – десятое, и спорить не стала.

Мы ещё малость посмаковали интересные подробности событий, и парочка нашедших друг друга голубков засобиралась на выход.

Они хотели заехать к тете Ане, объяснить Верочкину пропажу невинными причинами, чтобы старушка успокоилась, а потом уже окончательно домой.

Итак, чета Согдеевых удалилась, а мы с Отче Валентином остались за трапезой. Я очень хорошо понимала, что помощничек, спаситель и пострадавший ни за какие коврижки не покинет мой дом, пока в бутылке на журнальном столе остается хоть капля коньяка. Зря мы с Верочкой оставили на столе, ну да ладно… Я только спросила с озабоченным видом, когда Отче потянулся к бутылке.

– А с травмой головы не вредно?

– «Хороший коньяк всегда полезен!» – веско заметил Валентин и смело налил нам по рюмке.

Надо сказать, что вид у моего детектива был слегка необычный: задумчиво-решительный. Рана на его темени была аккуратно заклеена пластырем, скорее всего Витюша постарался.

Некоторое, весьма непродолжительное время мы провели в полном молчании, Валенин наливал себе коньяк и быстро опрокидывал рюмку за рюмкой, а я делала вид, что медленно смакую. Недоговоренность между нами присутствовала отчетливо и имела почти осязаемую субстанцию. Тайны висели в воздухе плотно, как табачный дым.

– «Ну что прелестное дитя», – лениво произнес наконец Валентин. – Финита ля комедиа, надо понимать, теперь приступим к нашим интимным денежным делам?

– Ещё чего! – нарочито неизысканно сформулировала я. – Тут вранья наполовину, если не больше. История ваша нескладная (заимствовано у бабы Кати Лысенковой). Ты уж прости меня, Отче, но я в подвале просидела недолго, у меня с головой пока всё в порядке.

– Значит, резюмирую, – без удивления ответил Валентин. – Остаток оговоренной суммы мне будет выдан лишь в случае чистосердечного признания. Правильно я тебя понял?

– Ты меня совершенно правильно понял, – решительно заявила я.

– Ну, прелестное дитя, ты быстро взрослеешь, – рассмеялся Отче Валентин. – Уже и до шантажа доросла! А ваше с подругой вызволение из подвала, а зверский удар по голове – это всё бесплатно?

– А как ты туда попал? Почему далее с Виктором на пару? – ответила я вопросом на вопрос и добавила. – Нашел дурочку, понимаете ли…

– Ладно, сдаюсь, – снисходительно согласился Отче. – Неси свои спиртные запасы, только честно, этого коньяка мне – на два слова, а уж в процессе дружеского застолья я кое-что тебе поведаю. Только с условием: сколько горючего, столько и текста – идет?

– Сам ты, Валька, шантажист, – согласилась я, роясь в стенке за стопками полотенец, там стояла у меня почти полная бутылка рижского бальзама. – И гонорар ему, и горючее, обнаглела публика вконец…

– Живут же люди! – обрадовался старый друг при виде редкостного напитка. – Я тебя, прелестное дитя, ещё в магазинчик планирую сгонять, вот только пусть откроется, у меня история, ох какая длинная…

Я согласилась, хотя, видит Бог, какое мне было дело до этой самой истины? Верочка жива, вернулась домой, Валентин действительно вызволил нас из подвала, так плати ему деньги и дело с концом!

Мало приключений на мою голову, так ещё и правду подавай! Вряд ли она будет приятнее, чем рассказанная Виктором страшная байка. «Ибо во многом знании есть много печали» – промелькнуло в голове, но намерений моих библейская цитата не изменила.

Тут я приостановлю плавное течение рассказа и попытаюсь кое-что объяснить. Я не могу назвать точно минуту, когда история, преподнесенная Виктором с Валькиного одобрения, перестала вызывать доверие. Я, конечно, удивилась, увидев их на своем пороге вдвоем, но потом слушала, как завороженная, безо внутреннего протеста.

Недоверие нарастало подспудно, вроде беспричинно, но фразу насчет вранья я произнесла хоть и неожиданно для себя, но с полной уверенностью. Я думала, что слегка преувеличиваю, но, когда сказала «вранье», поняла, что вещаю святую правду.

Всё, что они вдвоем излагали, эта история с похищением казалась логичной, правдоподобной, даже злободневной, но вот соединение двух столь разных характеров на почве данного рассказа выглядело неестественным и фальшивым до крайности.

Хоть застрелите, эти красавцы никак не совмещались в рамках рассказанной истории!

Верочка ещё могла обмануться, она практически не знала Валентина, но отнюдь не я. И приготовилась слушать, смутно догадываясь, как дела обстояли в действительности. Я залезла в кресло с ногами, взяла в зубы Бог знает какую сигарету за утро, и вся обратилась в слух.

Сначала Валентин кратко поведал свою часть истории вплоть до удара по голове (вполне может быть, что легкое сотрясение мозга, нераспознанное вовремя, придало ему творческие силы и определило неординарный подход к делу). Дальнейшие события развивались просто головокружительно.

В тот самый момент, когда я в меру медицинского невежества занималась обработкой раны, Отче Валя без видимой цели созерцал окрестности.

Неожиданно пред ним предстало любопытное зрелище: знакомая фигура приближалась к сакраментальному домику с явным намерением посетить доморощенное узилище. Валентину представилась блистательная возможность отмщенья за нанесенный ему первый удар, вернее за оба!

Со второго этажа он узрел, как Виктор, Верочкин муж подходит к вилле, в подвале которой недавно изнывала в заключении его жена!

Удачно рассчитав время, Валентин вывел из домика оторопевших клуш (это нас), с наслаждением закрыл Виктора в доме и унес ключи с собой.

План дальнейших действий пока смутно копошился в его бедной голове, он спровадил женщин с глаз долой и, торжествуя, направился обратно к месту происшедших и, главное, дальнейших событий.

Восхитительная картина разворачивалась перед Валькиным мысленным взором. Безмозглый бугай, ни о чем не подозревая, спускается в подвал, зажигает свет и видит…!

Он видит множественные следы крови, обагренное той же субстанцией полено и закрытую дверь подвала. Что может подсказать Виктору воображение, Валентин даже не пытался представлять, сам факт доставлял ему немалое наслаждение.

Не меньшее блаженство охватывало Валентина в предвкушении момента, когда Виктор с воплем ужаса рванется по лестнице вверх, прочь из проклятого подвала и обнаружит, что заперт на месте предполагаемого кошмарного преступления!

– Ты, Отче, оказывается – монстр, – заметила я, выслушав любовное описание всех этих ужасов.

– На Вашей службе, милостивая государыня, невольно для себя преобразуешься, – не остался в долгу Отче, и не без удовольствия продолжил рассказ, полный неприкрытого самолюбования.

С другой стороны глядя, надо спросить: а кто из авторов от этого свободен?

Насладившись созерцанием своих беспримерных деяний, Валентин понял, что пора пожинать их плоды.

Ключи от виллы и от калитки позвякивали в его кармане, а вот ключи ко всем тайнам находились во владении одного человека, сторожа Алексея.

К нему-то и поспешил Валентин, намереваясь произвести обмен ценностей. Материальные на духовные, а впоследствии, может статься, и наоборот, как и везде, тут возможны были варианты.

Уже в полной беспросветной темноте Отче в очередной раз подошел к хибаре сторожа, предварительно слегка заплутавшись, темно стало, да и местность была малознакомая.

Обитель сторожа опять встретила его темнотой и безмолвием, Алексей по одному ему ведомым причинам длил несвоевременное отсутствие. Валентин вошел в дом и, не зажигая света, устроился со всем возможным комфортом.

Нельзя сказать, что ждать ему пришлось долго, но какое-то время прошло. Валентин не стал вводить меня в заблуждение, что провел это время приятно: его одолевали размышления разного рода. Во-первых, он осознавал, что очередной узник виллы может довольно просто вернуть себе свободу – достаточно было разбить любое из окон. А поручиться за его дальнейшее поведение, Отче ни в коем случае не мог.

Во-вторых, его волновала наша дальнейшая судьба в том аспекте, достаточно ли благополучно мы добрались и строго ли следовали его инструкциям. Валентину не хотелось столкнуться с парадоксальной ситуацией: Виктор вырвался на свободу, в отчаянье побрел к семейному очагу и неожиданно обнаружил там вышедшую из заточения супругу, это смешало бы заготовленные планы. Валька хотел владеть информацией монопольно, для чего постарался развести действующих лиц драмы во времени и пространстве.

Третьим предметом беспокойства являлся Алексей. Из наших с Верочкой невразумительных объяснений Валентин уловил, что Алексей был исполнителем, но явно с чьей-то подачи.

Валентин был уверен, что теперь правильно разгадал ситуацию. Валентин предположил, что Верочка была похищена неизвестными с целью выкупа, а муж запуган, находится в курсе дела, но боится за жену.

Бедняга собирает деньги на выкуп, ездит торговаться с похитителями, клянчит, но решительных действий не предпринимает, опасаясь навредить жене.

Когда же в эту затею неожиданно впутался ещё один неизвестный, т. е. Валентин, несчастный муж совершенно обезумел, поэтому и отреагировал неадекватно. Не стал разговаривать с очередным шантажистом, а свалил его мощным ударом кулака.

Потом взял себя в руки, решил вернуться и разобраться, но был заперт и теперь созерцает последствия кровавой драмы в подвале, ничего не зная о судьбе жены.

Немного жестоко, конечно, с ним поступлено, однако в другой раз не станет распускать руки; к тому же такой поворот событий, муж в подвале вместо жены, может пригодиться Валентину в дальнейших действиях. Пусть подождет, пока Валентин не закончит беседу с Алексеем, там будет ясно, что из этого можно извлечь.

Алексею же деваться некуда, размышлял Отче, расколется, как миленький, и поделится нетрудовыми доходами, вряд ли можно думать, что он предпочтет отсидку.

Алексей Лисицин вошел в свой дом поздно вечером, мокрый и усталый, зажег свет и на диване узрел отогревшегося спокойного Валентина.

Сюрприз Алексею не понравился, тем более что Валентин, разыгрывая роль Мефистофеля, произнес с деланной доброжелательностью.

– Здравствуйте, друг мой. Я к Вам по безотлагательному делу.

– Как вы сюда попали? – злобно спросил ошарашенный Лешка.

– Замки для меня не существуют, – снисходительно пояснил Валентин. – Я рад, что наконец дождался вас, присаживайтесь.

– Кто вы такой, черт вас раздери, что вам нужно? – все более раздражался Алексей, но продолжал обращаться к незваному гостю официально, предполагая худшее, то есть, что мужик здесь по работе.

В отличие от меня, Валентин присутствия духа не терял и проговорил веско.

– Первое, друг мой, совершенно неважно, и должно быть вам безразлично, однако вторая часть вашего вопроса и будет предметом нашей беседы. Присядьте, у меня есть для вас иконографический материал.

Мудреное выражение добило Алексея окончательно, хотя означает не более, чем иллюстрации, фотографии, словом, картинки к тексту. Алексей послушно, хотя и без удовольствия присел к столу и выразил готовность вступить в диалог.

– Я полагаю, что вы не станете отрицать знакомство с некоторыми лицами, запечатленными здесь, – до тошноты церемонно (по моему мнению) начал Валентин, выкладывая на стол Верочкину свадебную фотографию. – Вглядитесь повнимательнее.

Однако, произошло непредвиденное. Алексей с неожиданным проворством выхватил фотографию, затем уставился на запечатлённые лица и вдруг стал невнятно бормотать, захлебываясь и глотая слова. При этом он с силой тыкал пальцем в изображение.

– Это он жених? Он, он… Она его жена? Это их свадьба? И сейчас жена? – в каком-то трансе вопрошал Алексей. Вид его был ужасен.

Валентин очень удивился, вследствие чего произнес небольшое нравоучение.

– На Вашем месте, сударь мой, я бы сначала прояснил семейные отношения интересующих вас людей, и лишь после этого пускался в столь рискованные предприятия. Небрежность в подобных делах неуместна и ведет к неприятным открытиям, как вы смогли убедиться.

Однако Валентин метал бисер обветшалого красноречия напрасно. Клиент пребывал в шоке, поскольку не мог переварить информацию, заключенную в показанной ему фотографии.

Что может быть банальнее свадебного фото? Тем не менее изображение жениха с невестой в положенной униформе и заданных позах поразило Алексея, как громом и молнией. Он перестал бормотать и всецело предался созерцанию, то отодвигая фотографию на вытянутой руке, по поднося её близко к глазам.

«Дельце все усложняется,» – подумал Валентин. «Опять какие-то загадки.»

Ждать пришлось довольно долго. Алексей никак не мог смириться с новым знанием и опять принялся бормотать невразумительный текст, типа: «что же это получается, неужели я всё перепутал, и нет его нигде, что же вышло-то, кошмар, рехнуться можно совсем», и прочую подобную чепуху.

Он даже забыл на минуту о присутствии постороннего лица и обращал свои речи в пространство. Затем рванулся с места и стал шарить за печкой, очевидно, в поисках ключей, но, разумеется, напрасно.

Вдруг Алексей осознал, что в комнате он не один, и совершенно резонно, хотя и полубессознательно, обратился к Валентину.

– Ключи где мои?

– Не надо так волноваться, друг мой, – посоветовал Отче. – Присядьте лучше. Я специально прибыл к вам, чтобы в мирной беседе рассеять все недоумения.

(Я очень сильно подозреваю, что в реальности речь Валентина звучала по-другому. Однако прихлебывая мой бальзам, он становился все красноречивее и невольно приукрашивал задним числом свою часть диалога. Тем не менее считаю своим долгом воспроизводить рассказ как можно ближе к тексту. Е.М.)

Дождавшись, когда в глазах собеседника затеплилась крохотная искорка мысли, Валентин сознался, что ключи от объекта находятся у него и предупредил, что попытка отобрать ключи силой приведет к ухудшению участи Алексея. Далее он объяснил, что в обмен на ключи ждёт полного и чистосердечного признания, детального рассказа о происшедшем, иначе он не замедлит передать ключи куда следует.

Естественно, что в таком случае Алексею тоже придется многое объяснить, но в другом месте, что повлечет за собой последствия, коих Алесей, по всей видимости, предпочел бы избежать.

(Нестерпимо длинными периодами изъяснялся Отче Валентин, но я не прерывала и терпеливо слушала. Е.М.)

Валентин запугивал Лешку по всем правилам, ему очень не хотелось ещё раз подвергнуться нападению, третьему за один злосчастный день.

Долго ли коротко ли, однако Лешка раскололся. У него, собственно говоря, другого выхода не было, потому что с его стороны ситуация запуталась до состояния полного бреда, ключи от подвала лежали в кармане у зловещего незнакомца с разбитой головой, а тот знал слишком много, чтобы от него можно было отвязаться.

Валентин настоятельно попросил меня заключить рассказ Алексея Лисицына в отдельную новеллу и назвать ее непременно следующим образом.