Читать книгу Мое солнечное наваждение - Наталия Романова - Страница 2

Глава 2

Оглавление

Он всё-таки выспался, проспал остаток дня и всю ночь. Без сновидений, кажется, не шевелясь. В какой позе рухнул на кровать, в той же и проснулся. Посмотрел на часы: не было и восьми утра. Рановато, в офис к обеду, однако спать больше не мог физически, лежать тоже.

Быстро принял душ, смывая утреннюю дремоту. Открыл окно, утро встретило летним, приветливым теплом, ещё не знойным. Взял плавки и отправился в уличный бассейн, размяться после долгих часов в постели не лишнее.

В доме – тишина. Не скажешь, что ещё вчера на всю округу гнусавил рэпер, носились, развлекая малышню и отпрысков постарше, аниматоры, в том числе запыхавшийся Джек Воробей, громыхал фейерверк. Лишь несколько горничных привычно скользили по первому этажу, да на кухне топталась помощница по хозяйству – готовила завтрак.

Герман не стал отвлекаться на прислугу, каждый делает своё дело. Отправился в бассейн, находящийся с обратной стороны дома, той, что не предназначена для чужих глаз. На ухоженном газоне, среди живых изгородей из самшита, расположилось несколько беседок, в том числе с печью-барбекю, простаивавшей без дела с тех времён, когда был жив Дмитрий. Герман пару раз порывался пригласить друзей, посидеть по-свойски, как бывало любил Глубокий, но так и не собрался. Молодой организм требовал развлечений иного плана, а на все радости праздной жизни у Германа не было времени.

Вода оказалась более холодной, чем предполагал Герман. От неожиданности он вскрикнул, нырнув с разбегу, сразу же придал ускорения, проплыл подряд не меньше двадцати раз от бортика до бортика, несколько раз пронырнул всю длину бассейна на одном дыхании и, наконец, расслабившись, откинулся на спину и завис, как в воздухе. Небо стояло высокое, синее-синее, словно глаза Ярины…

Пришлось нырнуть с головой в воду, уже не остужавшую тело, разгорячённое физической нагрузкой и мыслями. Так и хотелось самому себе врезать по холеной морде Благостное настроение, с которым проснулся Герман, испарилось.

Уже и на небо невозможно посмотреть! Сразу вспоминаются глазищи Ярины. И эта тонкая талия, чёртовы ключицы, которые всё время хочется облизать. Запястья с полупрозрачной кожей и линиями тонких венок. Воздушный, еле слышный аромат духов.

Стоило вспомнить о Ярине – всё-таки решение приехать сюда было отчаянной глупостью, – Герман почувствовал на себе пристальный взгляд. Плавать резко расхотелось, осталось единственное желание – убраться из этого дома подальше. Поставить крестик на ладони и не возвращаться без очевидной необходимости. Смерть. Рождение. Пожар.

Окна спальни Ярины выходили на бассейн, это Герман знал наверняка. Сам когда-то решал, где устраивать свалившееся на голову «счастье» в виде четырнадцатилетней тощей девчонки, больше похожей на несформировавшегося парнишку. Поднял взгляд к окнам – не могла же она наблюдать за ним? Полупрозрачные шторы колыхнулись и застыли. Видимо, показалось.

В конце концов, нет восьми утра, для чего «сестричке» вставать в такую рань? Она должна отсыпаться после вчерашнего празднования, если вообще ночевала дома. Мысль кольнула, грохнулась в солнечное сплетение дикобразом, застряла там, пронзая внутренности иглами.

Когда Герман спустил к завтраку, Нина сидела в столовой, закинув ногу на ногу, барабанила подушечками пальцев по столу – признак задумчивости. Судя по лицу, ни о чём хорошем она не думала.

– Доброе утро, – поприветствовал Герман Нину и горничную, накрывавшую на стол. Горничная ответила мгновенно, обогнула входящего, отправилась по своим делам.

– Доброе, доброе, – буркнула Нина.

– Настроение плохое?

– Хорошее у меня настроение. Расчудесное. – Из Нины так и сочился яд, хоть наконечники стрел опускай и применяй, как тайное оружие. – Ты в курсе, что удумала Ярина? – не выдержала Нина. – Учиться на ветеринара!

– Это плохо? – Герман не понял причину возмущения.

Откровенно говоря, он не задумывался, что после школы Ярина должна выбрать институт, профессию. Ведь именно так поступают выпускники школ. Правда, кто-то идёт на кассу соседнего супермаркета, а кто-то едет в Гарвард. Касса наследнице Глубокого точно не грозит, даже если ей придёт в голову открыть сеть гипермаркетов по всему миру… Но ветеринар? Лечить коров? Хомяков? Впрочем, какая разница, пусть хоть жабовидных ящериц нянчит.

– И где она собирается учиться? – он понятия не имел, где находятся лучшие школы ветеринарии. Вряд ли в Кембридже. В Швейцарии, Германии?

– В нашей академии ветеринарии и сельского хозяйства, – обрубила Нина.

– В каком смысле «нашей»? – не понял Герман.

Сельское хозяйство, какой абзац! Кажется, его «сестрица» станет первой выпускницей престижной, со всех сторон элитной школы, которая выбрала сферой деятельности сельское хозяйство.

– В городе, – дёрнула плечами, как от разряда тока Нина.

– В чём трудность? – не то чтобы Герман понимал заход Ярины – по гамбургскому счёту ему плевать, куда отправлять платуза обучение, но и возмущение Нины было непонятно. Хорошая профессия, в конце концов, если разорится, начнёт кастрировать котов – прибыльное занятие, говорят.

– Она продолжит жить здесь, – нагнувшись к столу, прошипела Нина. «С-с-с-те-е-е-с-с-сь». Рядом не было знакомых, корреспондентов, досужих сплетников, можно позволить себе приоткрыть истинные эмоции.

– Три четверти дома принадлежат Ярине, – наступил он на мозоль Нине, да и себе.

Первая версия завещания, озвученная Глубоким ещё при жизни жене и приёмному сыну, гласила, что дом, в котором жила супружеская пара больше десяти лет, место, которое Герман считал и своим домом тоже, останется им двоим в равных долях. Вариант, устраивавший все стороны.

Герман искренне думал, что дом, в котором он рос, учился, совершал ошибки, мужал – его, если не с юридической точки зрения, то с человеческой определенно. Нина, помимо морального удовлетворения, получала хороший кусок недвижимости. У четы Глубоких был составлен брачный договор, на взгляд Германа – абсолютно кабальный для Нины. Видимо, подписать злосчастную бумагу, было единственным вариантом выйти замуж за Дмитрия.

В итоге Герман получил мясистый кукиш под нос, а Нина – половину от обещанного мужем. Не так и плохо, но явно меньше, чем ожидала. В придачу же, особо ценным призом, шла «наследница».

– Пусть в городе живёт. – Спорить с Ниной не хотелось, Герман понимал её чувства. Годы, казалось бы, счастливого брака. Пронзительное горе, сразившее внезапно, ранним утром обыкновенного буднего дня и, как пощёчина, появление Ярины.

Наследство? Герман знал, Нина с радостью отдала бы то, что в итоге получила, бросила все щедрые подарки Глубокого за годы брака. Вернулась бы в квартирку, где она когда-то жила, – крошечную двушку в спальном районе, – лишь бы не знать о неверности мужа. Не видеть каждый день своей последующей жизни подтверждение тому, что она не смогла дать мужу главное – ребёнка.

Если бы дело было в деньгах, Герман отдал бы всё, что имеет, женщине, заменившей ему мать! Нина искренне любила мужа, настолько, насколько может любить женщина. Герман был уверен, что и сейчас, спустя пять лет после смерти Дмитрия, вскрывшейся измены, Нина не подпустила к себе ни одного мужика. Появление «наследницы» – оплеуха с оттяжкой с того света.

– Взрослая девица, справится, – продолжил он.

– Скажи ещё – в общежитии.

– Не знаю… У тебя же есть квартира, пусть там живёт. – Договорить Герман не успел, примирительно поднял руки. Огромную квартиру с видом на реку Нине купил муж, в качестве подарка на годовщину свадьбы. За всё время она была там один раз, когда получала ключи. С тех пор квадратные метры размером с маленький полигон пустуют, но предложение пустить туда Ярину – такое же утопическое, как идеи коммунизма.

– В моей пусть живёт.

– С тобой? – Нина уставилась на него, как на душевнобольного.

– В центре, – тут же отрезал он, успев представить, как видит полусонную мордашку, горячее со сна тело, как губы тянутся к чёртовым ключицам. – Не разводи драму, купим квартиру, и дело с концом, – тут же добавил он, решив закруглить неприятный разговор. Дохода, полагающегося Ярине, абсолютно точно хватит не на одно жильё. При желании можно купить многоквартирный дом и мигрировать по квартирам.

– Доброе утро, – раздалось за спиной Германа как гром средь ясного неба.

Надежды, что девчонка не слышала конец разговора, не было. Он обернулся, Ярина двигалась вдоль стола, вжав шею в сгорбленные плечи. Не сильно, не сравнить с тем, что было пять лет назад, когда худая фигурка скукоживалась, пальцы с короткими ногтями обхватывали костлявые плечи, сквозь ткань выпирали лопатки, а голова качалась на тощей шее.

– Доброе, – ответил Герман и без обиняков спросил: – Говорят, ты на ветеринара собралась учиться?

– Это невозможно? – негромко уточнила Ярина.

– Возможно, но почему в России? – спросил он, словно на самом деле хотел, чтобы «сестра» скрылась на другом конце света, оставив ему возможность оплачивать её счета и воспоминания о чёртовых ключицах.

– Я не могу уехать, – услышал негромкий, но твёрдый ответ.

Герман смотрел, как Ярина надламывает вилкой сырник, пододвигает ближе к краю стола чашку с какао, подносит ко рту маленький кусочек, раскрывает губы. Сраное, чёртово воображение подкинуло картинки, которые не должны посещать мозг. Даже если он насквозь прогнил, пропитался пороком и похотью до краёв, такого в голову приходить не должно! Не в отношении пигалицы, сидящей напротив, считавшейся его сестрой. Младшей, гребаный ад, сестрой!

– Почему? – продолжил допрос Герман.

Ярина вздохнула, колупая вилкой сырник. Точно! Конечно, она никуда не уедет. У девочки осталась единственная родственница – древняя, как мир, старуха. Прабабушка, находящаяся сейчас в доме-интернате под круглосуточным присмотром медицинского персонала. Года два назад она перестала узнавать правнучку, а сейчас уже не помнила собственное имя. Ярина не уедет, пока бабушка жива. Та может продержаться ещё несколько лет, учреждение, в которое Нина устроила старушку, одно из лучших в регионе. Вовсе не из избыточной филантопии, просто оставлять пожилого человека умирать в тех скотских условиях, в которых её нашли – невозможно. Лишайного кота не бросишь, а здесь старуха, пусть и наполовину без памяти.

Неуютная тишина повисла над столом, впрочем, как и всегда во время общей трапезы. Герман помнил, Нина честно пыталась ввести совместный приём пищи, как это бывает в нормальных, обыкновенных семьях, как было, когда он рос, но затея потерпела крах. Ярина дёргалась, не могла проглотить и кусочка под сверлящим взглядом мачехи. Нина нервничала от происходящего ещё сильнее, если это и было возможно в те годы.

Сейчас, спустя время, ситуация изменилась. Совместные обеды проходили без очевидного раздражения со всех сторон, однако общая атмосфера была схожа с поминками. Словно по центру стола стоит гробик с почившим хомяком, бывшим при жизни отъявленным рецидивистом, а присутствующие придерживаются золотого правила: «О мёртвых либо хорошо, либо ничего», погружая столовую в глухую, душную тишину.

– Приятного аппетита, – Ярина доела сырник, встала из-за стола, двинулась к выходу, подавив в себе желание убрать за собой посуду. Едва различимый жест, доставшийся в наследство от прошлого, как и сжатые плечи. – Я в город, – обратилась она к Нине, та в ответ лишь кивнула.

– Довезу, – зачем-то бросил Герман. Ему что, заняться больше нечем? Стоит приехать в офис, просто открыть ноутбук, как неотложные дела накроют с головой, не оставив и макушки на поверхности.

Ярина самостоятельная девушка, умеет пользоваться такси. В штате Нины Глубокой есть постоянный водитель, прямо сейчас он сидит в помещении для отдыха прислуги, ждёт, когда вызовут. «Сестрёнке» не составит труда добраться хоть в город, хоть в Сен-Тропе, хоть к чёрту лысому на рога. Так нет же! Герману понадобилось предложить услуги извозчика.

– Ладно, – растерянно пробормотала Ярина и пошла в сторону выхода.

– Нин… – Герман пересел ближе к женщине. – Мам, ты молодец у меня. Правда. – Он попытался выдавить из себя улыбку, но получился кривой оскал.

– Всё хорошо, сынок. – Нина потрепала его по голове, как когда-то в детстве. Вспомнилось, как он млел от этого жеста в три года. Тогда Нина казалась ему сказочной феей, волшебницей, пахнущей леденцами «Монпансье».

Ярина топталась у гаража. Отросшие чуть ниже плеч волосы какого-то кофейно-шоколадного оттенка, были собраны в небрежный хвост. Ноль косметики на лице, или синие глаза перебивали макияж. Футболка с изображением полоумных, дерущихся котов, короткие джинсовые шорты, кроссовки, откуда выглядывали разные по цвету капроновые носки. Что и говорить, девчонка, в которую стоило влюбиться тридцатитрёхлетнему мужику, перепробовавшему все допустимые для себя виды секса. А допускал он многое. Из праздного любопытства, чистой, концентрированной похоти, или потому что мог.

Герману в очередной раз захотелось ударить себя. В этот раз – вмазать в солнечное сплетение, где всё ещё торчали иглы дикобраза. Хватит! Увлечение недоразумением в разных носках обязательно пройдёт. Последнее, чего в своей жизни хотел Марков – романа с девятнадцатилетней пигалицей. И абсолютно точно, ценный приз в его лице этой самой пигалице не нужен. Какие парни нравятся студенткам? Тощие, гнусавые, с полуспущенными штанами рэперы. Или напичканные уколами тестостерона качки. Ботаны с перспективами на будущее.

– Садись, – Герман открыл дверь авто из салона, не стал обходить и галантно приглашать Ярину. – Куда? – не успела пассажирка усесться, буркнул он.

Услышал адрес, перевёл удивлённый взгляд на девчонку. Что она забыла в районе с пластами многоэтажек эконом-сегмента? Окраина города, откровенные «чёртовы куличики», за которыми начинается пока не снесённый полуразвалившийся частный сектор.

– Чего ты там забыла? – Он уже вырулил на дорогу, ведущую к пункту охраны, когда задал этот вопрос.

– Я обязана отчитываться? – Ответила Ярина ему, только говорила почему-то своим коленям. Голым, мать их, коленям и таким же оголённым, почти до самой пятой точки, бёдрам.

– Нет. – Ведь действительно не должна. Нет такого пункта в завещании и быть не может. Воля покойного – волей, законодательство – законодательством. – Просто интересно.

– Там приют для бездомных животных, мы с Елисеем помогаем три раза в неделю.

– Волонтёры, значит?

– Волонтёры.

Герман лишь кивнул в ответ. Что ж, дело благое, хотя могла бы ограничиться финансовой поддержкой. Он искренне не понимал стремления помогать сирым и убогим, возиться с животными, стариками, детьми. Помочь деньгами? Не вопрос! Периодически перечислял существенные суммы в фонд, занимающийся детской онкологией, и учреждению, организовывающему реабилитацию людей с пагубной зависимостью – наркотики, алкоголь – сделав переводы регулярными. Однако вникать в личные проблемы несчастных, играть с больными, обречёнными детьми, тем более убираться в вольерах животин, самолично вынося испражнения – увольте!

– И давно ты этим занимаешься?

По осени, помнится, Ярина ничего о приюте для животных не рассказывала. Впрочем, она в принципе не самый разговорчивый человек. Делилась лишь самыми расплывчатыми планами на будущее: пока не знаю, надо подумать, ничего не решила. О подружках рассказывала: одна съездила в Милан на неделю высокой моды, другой папа купил шубу, что противоречит её убеждениям. О сериалах изредка: соответствуют ли исторические костюмы реалиям, насколько сюжет схож с оригиналом, прочитанным на английском. Обычная девчачья трепотня, ничего особенного. Нет, интересней, чем нытьё его любовницы, всегда сводящееся к единственному – где и что нужно купить, иначе холера падёт на крашеную голову несчастной. Просто умрёт на месте без очередного колечка или шубки из невинно убиенных норок. И всё равно – пустая болтовня, приятная уху, но пустая.

– С ноября, – как всегда коротко ответила Ярина.

«Что наделал ген – не исправит автоген», – в который раз вспомнилось расхожее выражение Герману. Ярина – родная дочь Дмитрия Глубокого. Немногословного, всегда сдержанного, разумного человека. Правда, как оказалось, с чертями за пазухой. Интересно, какие черти прячутся в девчонке?

– Нравится? Поэтому решила в ветеринарный пойти? – Упоминать, что образование за границей в десятки, а то и сотни раз лучше, не стал. Какой прок? Ярина останется в стране, будет жить недалеко от прабабушки, время от времени навещать её. Ветеринаром ей не работать никогда в жизни. Наследница Глубокого, чистящая параанальные железы собакам – это не смешно, а схоже с беспощадным бредом.

– Я раньше решила, – в ответ она пожала плечами. – Ещё тогда.

«Тогда» – это до новой жизни, свалившейся на четырнадцатилетнего подростка как ураган. «Тогда» – это либо жизнь в детском доме, либо ещё раньше.

«Тогда» – это абсолютно точно не после переезда в дом в семьсот квадратных метров, не считая домиков для гостей и хозяйственных пристроек. Занятий с репетиторами, чтобы тянуть программу элитной школы.

– Понятно. – Герман кивнул.

Взгляд скользнул по голым, аккуратным, крепко сведённым коленям и ладоням поверх оголённых бёдер. Небольшая кисть с тонкими пальцами, короткие ногти без маникюра. Изящная щиколотка, показавшаяся из-за спустившегося носка. Смотреть выше талии Герман сознательно не стал, вряд ли увидел бы нечто выдающееся под белым трикотажем футболки, только широкий ворот открывал чёртовы ключицы, которые здесь, в закрытом салоне автомобиля, хотелось уже не облизать, а попросту сожрать, смакуя вкус и запах.

Какого чёрта? Герман делал всё, чтобы забыть о пигалице. Вернуть мысли о ней в прежнее русло, где ярое раздражение, кипучая злость и обида смешивалась с сочувствием, желанием помочь, защитить, иногда с откровенной жалостью, где нет места тупейшей влюблённости в «сестру», и тем более плотскому интересу. Не приезжал, не вспоминал, держал поближе любовницу, чтобы не оказаться в один не прекрасный момент наедине со стояком. И вот, мать твою, сидит, смотрит на колени, и млеет, как влюблённый малолетка, осталось только намочить трусы.

Зацеловал бы, затискал, на руках носил, открыл бы приют для животных, любых, хоть лис, переносящих бешенство. Лишь бы улыбалась, только бы видеть синющие глаза, обнимать по утрам полусонное, горячее со сна тело, обцеловывать чёртовы ключицы. Детей родить, чем черт не шутит, с такими же глазищами. Но приходилось сидеть и корчить из себя старшего брата. Потому что так будет лучше для всех, в первую очередь для Ярины. Хватит с неё дерьма в жизни, натерпелась за свои крохотные девятнадцать лет. Чувства человека, в своё время представившегося старшим братом, который должен позаботиться, учесть интересы, в первую очередь финансовые, девчонке не нужны.

Не заметил, как приехали к месту назначения. Голос навигатора заставил вздрогнуть. Герман нажал на тормоз, огляделся. Два здоровенных человеко-муравейника стояли пластами друг напротив друга. Неухоженная территория, трансформаторная будка, детская площадка в огромной луже. У одного из подъездов торчал долговязый парень. Ярина встрепенулась, приветливо махнула ладошкой, тут же открыла дверь, не дожидаясь, когда это для неё сделает водитель.

– Когда ты освобождаешься? – только и успел крикнуть в вылетающую спину Герман.

Ярина остановилась как вкопанная, обернулась, будто услышала голос из ада, нервно облизала губы, выдохнула и, наконец, произнесла:

– Часа в два.

– Я заеду, – наплевав на собственные дела и сто седьмое обещание себе оставить девчонку в покое, выдал Герман. Конечно, ему заняться больше нечем, кроме как забирать сердобольных «сестричек», изволивших по доброй воле таскать собачье дерьмо. Грёбаный ад, мать твою!

– Я доберусь, – пролепетала Ярина, на этот раз действительно растерянно, может даже испуганно, Герману было не до психологического анализа интонаций девятнадцатилетней соплюшки.

Всё его внимание привлёк парень, тот самый, что осенью положил руку на колено Ярине, послужив причиной преждевременной гибели ни в чем не повинного цитрусового. Елисей, значит, Царевич, собственной персоной…

– Заеду, – гаркнул Герман и тут же закрыл дверь, чтобы потом добрых три минуты наблюдать, как девчонка подскакивает к долговязому, тощему представителю целевой аудитории «Клерасила». Как гундос скалился, улыбался, ощупывал взглядом ладную фигурку в белой футболке и коротких, слишком коротких, шортах. Как Ярина схватила этого тощего и поволокла куда-то меж домов, а он время от времени оглядывался на машину, которая привезла его зазнобу. И главное, отстав на пару шагов, пожирал глазами попку в шортах, что имела наглость вихляться при ходьбе. Твою ты мать!

Елисей! Придумали же имя! Нашёлся Царевич! Елисей и Ярина. Ярина и Елисей. Просто народное творчество во всей красе! В качестве Ивана-дурака выступает Марков Герман, собственной персоной.

Мое солнечное наваждение

Подняться наверх