Читать книгу Чем пахнет дождь - Наталия Романова - Страница 1

– Мам, а почему в нашей квартире чужой дядя? – Тима пытливо смотрел, в ожидании ответа.

– Дядя – сосед, – пояснила я.

– А почему он не в соседской квартире, а в нашей? – сын нахмурился, сведя брови над светло-карими глазами, недовольно надул губы.

Невольно пробежали мурашки по спине, с каждым годом схожесть сына с отцом становилась очевидней, и я никак не могла решить, хорошо это или плохо. Чаще не думала об этом, но порой всё-таки вздрагивала от нахлынувших, таких ненужных воспоминаний. Сейчас, когда каждый угол кричал о прошедшем, вздрагивать приходилось постоянно.

– Это и его квартира тоже. Она… общая, коммунальная, – попыталась объяснить, в который раз мысленно обругав себя за все ошибки разом, которые совершила.

Жил человек до пяти лет, не тужил. С мамой, папой, друзьями по двору и детскому садику, понятия не имел, что существуют коммунальные квартиры, проходные дворы-колодцы, крошечные детские площадки, где из зелени лишь пара узких газонов да покосившейся тополь. В последний раз он видел это года в три, естественно забыл, сейчас заново знакомится, не понимая, что на ближайшие годы – это его действительность.

Моя тоже, но свой выбор я сделала сама, за Тиму решили, не спрашивая.

Только кто о таком спрашивает ребёнка? Какой смысл? Хочешь ли ты, чтобы твои мама и папа развелись, папа уехал на один край страны, мама на другой? Любой ребёнок ответит «нет», поэтому и не спрашивают.

– Как общежитие, – добавила я.

Про общежитие сынишка слышал, даже видел пару раз, но я не была уверена, что запомнил.

– А та старенькая бабушка тоже соседка? – уточнил Тима.

– Да, – кивнула я.

– А наша бабушка?

– Наша бабушка не соседка, она – твоя бабушка, моя мама. Дедушка – твой дедушка, мой папа, – предвосхитила следующий вопрос.

– Тогда почему соседи живут с нами? – продолжал настаивать Тима. – Почему та бабушка-соседка ходит в нашу ванную? Зачем столько столов на кухне? И ты всегда говорила, что есть нужно на кухне, а тут мы едим в комнате!

Миллион вопросов в минуту, сотни уточнений, пояснений, справедливого недовольства, искреннего любопытства и детской непосредственности.

– Доедай кашу, – отвлекла я. – Банан будешь?

– Яблоко буду, – показал в сторону фруктовницы. – Мы пойдём смотреть на корабли? – наконец-то сынишка отвлёкся от темы соседей.

Тема ничуть не лучше, военные корабли – страсть сынишки, которая исчезла из его жизни, как и отдельная детская комната, велосипед, на котором можно гонять по двору, многочисленные друзья и приятели.

– Сейчас кораблей нет, – вздохнула. – Придут на день флота, и будет салют, – приободрила поникшего Тима.

Он закатил глаза, подпёр щёку кулачком, задумчиво вздохнул, выдал результат недолгих раздумий:

– Через два месяца?

– Через два месяца и две недели, – пояснила я.

– Понятно, – Тима недовольно глянул на меня, насупился, отодвинул тарелку с кашей. – Не хочу.

– Ладно, – согласилась я, чтобы не усугублять конфликт. – Поехали в парк аттракционов?! – с наигранным энтузиазмом предложила я, несмотря на то, что развлечения было последним, о чём думалось.

Нужно было решить сотню проблем и проблемок, начиная от поиска работы, заканчивая устройством сына, последнее летом было чем-то на грани фантастики. Детские сады закрывались, любые кружки тоже, оставались летние лагеря, куда пятилеток почти не брали, да и побоялась бы я отправить сынишку одного, и частные сады, забитые до отказа. Родители работали в полную силу, маме обещали отпуск в июле, отцу тоже, в один голос они сказали, что проведут его с внуком, но пока готовы подхватывать лишь вечерами, значит, вопрос устройства стоял первостепенно.

Да уж, нашла время менять жизнь…

– Поехали!

Тима спрыгнул со стула, радостно начал скакать с криками: «Мы идём в парк аттракционов! Мы идём в парк аттракционов!»

Три дня как мы приехали, всё это время я разбирала коробки, распихивала по местам вещи, искала то одно, то другое, то третье, заново привыкала к дому, в котором выросла. Тима в это время был предоставлен сам себе, развлекал себя конструкторами, рисованием карт, книжками, мультиками, компьютером, вечером ходил с бабушкой гулять на ближайшую детскую площадку, где почти не встречалось его ровесников.

Что ж, стоило показать, что на новом месте жительства есть и хорошее, хотя бы парк аттракционов, а не только отсутствие военных кораблей и соседи прямо в нашей квартире.

Перед выходом глянула на себя в зеркало, в последний момент мазнула блеском по губам, дав очередной зарок не ходить чучелом.

За годы замужества отвыкла краситься, прихорашиваться, покупать стильную одежду. Не потому что денег не было, были. Офицерам Северного флота платили прилично, на декоративную косметику и модные вещички жёнам хватало точно, просто смысла не видела. Местных бакланов, чаек поражать красотой, или мужа?.. Последний не замечал меня, словно я пустая стена. Он вообще не замечал никого и ничего, кроме алкоголя, за что и поплатился.

Джинсы, кроссовки, футболки, ветровки, кардиганы – вот мой стиль последние годы. Удобно, практично, не продует, не промокнет, не холодно, не жарко, не марко, что ещё нужно, когда всё, что видишь вокруг – серые панельные дома на фоне серого же Баренцева моря, а всё что ждёт – точно такая же безнадёга и беспросветная, бесконечная, как океан, тоска.

Пожалуй, единственное, что я сделала правильно в своей жизни – это родила сына и развелась с мужем, покончив с собственным браком, тащить который больше не могла, ни физически, ни, главное, морально. Сделала я это поздно, пройдя все стадии принятия и резко, буквально за несколько дней, поняв, что дальше – ад не только для меня, но и для Тимы.

Вова, так звали бывшего мужа, не сразу начал пить, не стал горьким пьяницей в один день. Поначалу выпивал не чаще остальных, со временем стал больше – постепенно увеличивался литраж, потом чаще, больше и крепче, пока не попал под сокращение. По сути, наказание за почти беспробудное пьянство. Доходило до того, что умудрялся нажраться до зелёных соплей на вахте, боевом посту, на что командование смотрело недолго и без всякого понимания. Вышвырнули без всяких сожалений и разговоров, спасибо, обошлось без суда.

Я же оказалась паршивой женой, не последовала за мужем на новое место жительства, к свекрови под бок, в дом под сенью фруктовых деревьев в забытой богом странице Кубани.

– Дом построим, Милка, – пьяно рассуждал Вова, заглатывая рюмку за рюмкой. – Фермером стану, как Василий, поля засажу. Жить будем припеваючи! А климат, климат там какой! И мать, опять же, рядом, с малым поможет.

Я кивала, мысленно подсчитывая личные сбережения, строила планы на собственное будущее, отдельно от мужа. Фермером станет, поля засадит, мама рядом, с Тимой поможет. Мама-то рядом, только ближе самогонный аппарат, который работал у Тамары Степановны почти безостановочно, Вова так же безостановочно пил, когда мы приезжали в отпуск. Свекровь я понимала, пойло она продавала, в отсутствие работы и сезонного дохода постоянная копейка лишней не была, но мужа не могла.

С Тамарой Степановной у нас отношения не сложились, но и сильных конфликтов вспомнить не могла, просто постоянно чувствовала глухое недовольство в свой адрес, начиная с внешности, заканчивая привычками. Всё было не так, как хотелось ей.

Первое, что она выговорила сыну, увидев меня, что мог бы невесту и посправней найти. Я, в представлении Тамары Степановны, слишком уж худая, здоровая женщина выглядеть так не должна. К тому же жердь, рядом со мной драгоценный сынок смотрится неказисто, прямо как папаша его непутёвый. Посоветовала запретить мне носить обувь на каблуках, чтобы с ростом метр семьдесят не казаться выше мужа. Никакие шутливые уговоры Вовы, который поначалу пытался защищать свой выбор, не помогали. Худая, значит, больная, врачи вечно ерунду несут. В женщине сила нужна, какая сила в черенке от лопаты?

Позже оказалось, что я совершенно безрукое, не пригодное для хозяйства существо. Не торопилась консервировать помидоры, которые свёкор носил с огорода ящиками, не вставала до зари, чтобы вымесить тесто на пироги, не варила борщ пятилитровыми кастрюлями, отчего, конечно, её младшее чадушко невыносимо страдало.

И не ела этот несчастный борщ трижды в день, на завтрак, обед и ужин, помимо остальных блюд, обязательно жирных, для сытости, с томатом и зеленью. От такой диеты сводило живот, тошнило, приготовить что-то своё было невозможно, во-первых, это оскорбляло Тамару Степановну, во-вторых, любое моё блюдо сопровождалось красноречивыми комментариями, мол, ясно, отчего мы всей семьёй синюшные приезжаем. Ни витаминов в моей стряпне, ни сытости, ни пользы.

С появлением Тимы напряжение нарастало. Свекровь недовольно поглядывала в мою сторону, пытливо расспрашивала, от кого ж внуку карие глаза достались, если у Вовы серые, у меня голубые. И оба мы русоволосые, Тима же, сразу видно, с возрастом потемнеет.

– У меня дед из Молдавии, – не обманывала я.

Дедушка действительно приехал из Молдавии, женился на бабушке и остался там, где она жила. Вот только какие у него были глаза, понятия не имела. На мутных чёрно-белых фотографиях все казались кареглазыми.

– Цыган, выходит?

– Выходит, – морщилась я, подтверждая.

Пусть цыган, хоть какое-то объяснение… генетика бессильна объяснить, пусть дед-цыган отдувается.

Вова собирался построить дом на участке родителей, пойти по стопам старшего брата Василия, трудиться, не зная отдыха. Рассказывал, как отлично мы заживём. Он будет сеять и пахать, я торговать собственноручно выращенными овощами и фруктами на базаре. У матери огород огромный, на теплицы места хватит, на грядки, на парники, которые называл «балаганами». Деньги по лёгкому сшибать начнём.

Тима пойдёт в местную школу, девятилетка, правда, зато точно «дерьма всякого толерантного» не нахватается. Ещё родим пацана, лучше двоих или троих, чтобы род продолжить, не только же Василию каждый год по ребёнку клепать, мы не хуже, а то вообще девку притараканим – именно таким словом, «притараканим», – вот все удивятся-то! Никогда девочек не было, у нас появится!

Только я отлично понимала, что никакой дом Вова не построит, пахать наравне с Василием не станет, продолжит пить горькую до невменяемого состояния, отлёживаться и снова пить. Я буду торговать на базаре овощами, но не теми, что вырастил муж, а с огорода свёкров, попаду в полную зависимость, придётся отрабатывать, да и не сядешь на их шее за компанию с мужем. Стану есть борщ трижды в день, и самое страшное – действительно рожу. От алкоголика!

Итог семейной жизни оказался банальным: я вернулась в коммунальную квартиру в центре Питера, к родителям, имея на руках пятилетнего сына, небольшую сумму денег, несколько коробок и чемоданов вещей, смешной опыт работы и нулевые перспективы на будущее.

Долго размышлять о житье-бытье не получилось, Тима дёрнул за руку, ухватившись крепкой, как у отца, ладошкой.

Зажмурилась, прогнала горький морок. Просто переезд, родные стены, нахлынувшие воспоминания, растревоженная переменами нервная система, перегрузка эмоций, поэтому мечутся мысли, не дают покоя сердцу. Скоро всё пройдёт.

Лифт, в нашем случае двухместная гремящая кабинка с распашными дверцами и грохочущая на всю парадную металлическая дверь, не работал. Обычная история, кто-нибудь не защёлкнет тугой замок, лифт стоит, как привязанный, на этаже, где вышел последний пассажир.

Ничего страшного, всего-то пять этажей с огромными лестничными площадками между пролётами, с высокими окнами и метровыми подоконниками. Красно-белая плитка на полу, дореволюционная, каким-то чудом не сбитая за век, деревянные, полукруглые перилла. Остатки лепнины, как попало заляпанные слоями штукатурки, на потолке и стенах. Всё привычное, родное, будто никуда не уезжала, даже спёртый воздух центра, поднимающийся от асфальта двора-колодца, тот же самый.

– Добрый день! – звонко произнёс Тима на четвёртом этаже. – Ой, утро! – тут же поправился, скосив на меня взгляд.

Вежливый мальчик, там, где он рос, все знали друг друга, не поздороваться с соседями в подъезде было чем-то немыслимым, подобное позволялось совсем крохам, впавшим в маразм старикам да почти всегда пьяному Вове.

– Добрый, – ответил мужской голос, запуская тембром моё сердце вскачь.

Я нервно сглотнула, не веря себе, переступила с ноги на ногу, нервно дёрнула рукой, оправляя одежду, можно подумать, светлые джинсы, футболка, кроссовки и спортивная ветровка по мановению превратятся в нечто стильное, а обычный хвост на голове – в хорошую причёску.

Чёрт! Этого не должно было случиться, он давно не живёт здесь, если и появляется, то… мы попросту не должны были встретиться, во всяком случае, сейчас, лучше же – никогда.

Светло-карие глаза, один в один как у нашего сына, внимательно всмотрелись сначала в Тима, потом бегло глянули на меня, вскользь, как на ничего не значащий объект, безынтересный, как глупое граффити на свежевыкрашенной стене. Надо бы сказать управдому, чтобы закрасили, если не забудешь.

Быстро опустила голову в надежде, что обладатель прожигающего взгляда и обволакивающего тембра меня не узнает. Сколько времени прошло, я изменилась, пусть не до неузнаваемости, но изменилась, должна была. Уставилась на свои кроссовки, благо не разношенные в хлам, перехватила ладошку Тимы.

Краем глаза, проходя мимо, рассмотрела широкую спину в пиджаке, коротко подстриженные волосы, некогда слегка вьющиеся, отпаренные брюки со стрелками, строгие ботинки, не чета моим кроссовкам. Рядом женщина в элегантном платье, в лодочках на высоченном каблуке, тоже спиной к нам с Тимой, лицом к входной двери, которую им должны открыть. И огромный букет, который сжимала мужская ладонь, точно такой же формы, как у моего сына.