Читать книгу Отступник - Наталия Шитова - Страница 4

Цьев подошел к воде и опустил ступню в воду. Ох, как холодно!

Превозмогая желание сразу же вынуть ногу, Цьев постоял, ежась, и постепенно привык к ледяной воде. Через некоторое время он решил, что вода в самый раз. Если пошустрее работать руками и ногами, то не замерзнешь…

После совершенно безумной гонки по лесу, когда ветер свистел в ушах, освежиться было просто необходимо. Намокшая от пота майка Цьева плотно облепила тело, и ему не терпелось нырнуть.

Хотя была уже середина июня, Нерш, истекающий сильными донными родниками, был довольно холодным, особенно здесь, на этой глубокой излучине.

Цьев любил плавать. Еще малышом он приставал к Шепу, вынимая душу из старшего приятеля, пока тот не научил Цьева как следует плавать и нырять. Сам Шеп никогда не совался в Нерш без крайней надобности. Он только пожимал плечами и дивился на самозабвенно плескающегося Цьева, которого было не вытащить из воды при любой погоде.

Цьев внимательно огляделся, не идет ли брат. Но Кшана пока нигде не было. Это хорошо, может быть, Цьев успеет выкупаться. Иначе, если Кшан появится на берегу и застанет Цьева в воде, быть ссоре. Младший брат обещал старшему не лезть в реку в одиночку. Кшан, конечно же, подозревал, что Цьев не держит слово, но повода убедиться в этом Кшан пока не имел. Не стоило давать его и нынче. Тем более, что после неудачной вылазки за овраг Кшан наверняка расстроен и взвинчен. Цьев вот только чуть-чуть проплывет туда-сюда и все. И будет спокойно ждать брата.

Цьев рассчитывал, что Кшан, побегав по лесу, непременно выйдет к реке и найдет его. А до тех пор Цьев еще успеет остыть, успокоиться и обсохнуть.

Скинув майку и шорты, Цьев помедлил, шагнул на прибрежный камень, пригнулся и стремительным прыжком скользнул в непрозрачную темную воду. Сердце остановилось от нахлынувшего холода, но Цьеву было не впервой.

Все-таки, Кшан прав: хочешь купаться – делай это на теплом спокойном мелководье, где не бьют подземные ключи. А это либо выше по течению, в самом Логове, либо пониже отсюда, почти под окнами деревенских домов.

Цьев окунулся еще разок и быстро поплыл к берегу, держа над водой только голову, и стараясь не взмучивать лишний раз воду. Ему не хотелось тревожить Нерш. Пусть его могущественный дух спокойно спит этим ранним утром. Он был так добр этой ночью, отведя от братьев верную смерть.

Выскочив на берег, Цьев присел на корточки у самой воды и, опустив ладони под воду, зашептал реке слова благодарности. Он за многое был благодарен великому Нершу: за то, что он живет, за то, что жив сегодня, за то, что и дальше с ним будет доброта и сила священной реки… Напоследок Цьев зачерпнул воды и брызнул себе в лицо. И сразу же стало легко на душе.

Потом Цьев тотчас натянул на себя одежду. Отжав волосы, он потоптался ногами по траве, чтобы обтереть речной ил. Дно Нерша было на редкость илистым. Это был целебный ил. Шеп знал о нем почти все, и Цьев, старавшийся узнать и запомнить хоть небольшую часть того, что знал Хранитель, любил иногда проверять, не забыл ли он чего из объяснений Шепа. Да, про ил Нерша можно было говорить долго… Мало того, что он помогал при ревматизме, но мелкий порошок из высушенного ила еще снимал и самую жестокую лихорадку… А в смеси с древесными соками был сильным противоядием. За ил стоило особо поблагодарить великого духа реки.

Но вот если брат узнает, что Цьев купался в Нерше, и не где-нибудь, а почти рядом с деревней, не миновать зуботычины.

Брата что-то долго не было, и Цьев, покосившись на уже поднявшееся над верхушками дальнего леса солнце, прикинул, что пора бы Кшану быть уже здесь.

Солнце разогревало берег. Цьев лег на траву, медленно поворачиваясь с боку на бок. Одежда быстро высохла. Цьев прислушался сам к себе и обнаружил, что в душе уже начинает копошиться настойчивая тревога. Да где же, в конце концов, Кшан?!

Не в силах больше просто так сидеть и ждать, Цьев вскочил, огляделся и, бросив в последний раз взгляд на темные воды Нерша, повернулся и побежал назад в лес, к оврагу.

Он перепрыгивал через кочки и ямки, сбивал ладонью головки ярко-желтых мелких лесных цветов, которые еще только что начали раскрываться навстречу рассветному солнцу. Если бы кто-нибудь из своих увидел бы его за этим занятием, ох, и досталось бы… Даже эти, никчемные на первый взгляд, желтые цветы, могли пригодиться в очень многих случаях…

Цьеву хотелось свободы. Ему хотелось вдоволь гулять не только в близлежащих лесах и лугах, но и купаться в коварном Нерше, и совершать дальние – по его меркам – путешествия в человеческие города, о которых он так много слышал. Он никак не мог взять в толк, почему ему, Цьеву, это запрещено. Ну насчет Нерша он еще мог кое-что понять: река все-таки, один дух Нерша знает, где таятся на его дне омуты, где вдруг взовьются водовороты… Коварство шаловливого духа реки Цьев однажды испытал на себе и не хотел повторять этот опыт.

Но вот почему брат никогда не отпускает его от себя и не разрешает ходить одному в деревню? Стоило Цьеву заикнуться о путешествиях, как ощутимая затрещина на некоторое время отбивала у него охоту делать это…

Внимательно поглядывая по сторонам, чтобы не упустить из вида Кшана, Цьев вприпрыжку бежал по лесу к оврагу, и вдруг замер, как вкопанный. В ноздри ударил запах крови. Обоняние у Цьева было отличное и никогда еще не обманывало его.

Он огляделся. Трава и кусты черники были примяты и обломаны, словно стадо лосей топталось по небольшому пятачку. И все вокруг побурело от подсохшей совсем недавно крови. И сердце Цьева оборвалось.

Цьев представил, что могло произойти здесь, и из его груди вырвался горестный вопль:

– Кшан! Ох, Кшан, что с тобой?!

Не задумываясь более, он бросился по следу. Найти Кшана, больше ничего не надо…

Цьев несся по лесу так быстро, как только мог. Но ему казалось, что он едва тащится. Он молился, просил великий Нерш, чтобы брат тотчас же нашелся, пусть раненый, ослабевший, но живой. Но тщетно. Лес уже редел, а кроме кровавого следа, никого и ничего Цьев так и не обнаружил.

Цьев любил все вокруг. Он любил эту красивую землю, и надеялся понять, почему они не могут жить спокойно в таких прекрасных, привольных местах. Он любил Нерш с его страшными тайнами, поля, холмы и овраги, где было так спокойно и красиво… Он любил своих соплеменников, сильных, опытных, бесстрашных, знающих так много полезного, о чем люди никогда даже и не догадывались, и одновременно таких мягких и незлобивых. И, наверное, больше всех Цьев любил брата, несмотря на то, что ему частенько доставалось от Кшана за своеволие и излишнее любопытство. Кшан вечно где-то пропадал, но ему всегда было дело до Цьева, и младший чувствовал себя спокойно, когда рядом был Кшан. Поэтому он прощал ему тычки и затрещины, верно рассудив, что брат отвешивает их не по злобе, а лишь учит уму-разуму…

Но кое-что, вернее, кое-кого в этой жизни Цьев люто ненавидел. Он ненавидел людей. У него были на то причины. Любопытство и живой интерес к неизвестной красочной жизни и горячая привязанность к любимым друзьям прочно сплелись в его душе с этой съедающей ненавистью.

Кшан столько сил угробил на то, чтобы внушить брату где угрозами, где мольбой, что неприязнь и ненависть надо глушить, особенно, если хочешь уцелеть среди людей. И Цьев старался быть послушным.

Он не забыл и не простил людям ни своего сиротства, ни страшной мученической смерти отца, ни горя сородичей. Но брат и сестра Еса учили Цьева быть разумным и молили быть осторожным. И он старался, ох, как он старался… Ему было уже семнадцать, иногда его так и подмывало отбросить в сторону всякие запреты и забыть устрашающие рассказы. Но Цьев помнил, что он все же не один на этом свете, что многие искренне любят его и заботятся о нем. И он не решался открыто своевольничать. Многолетняя опека сделала свое дело, и подросток считал себя еще маленьким, и чувствовал себя в достаточной безопасности только рядом с братом или его друзьями.

А сейчас, кажется, все готово вот-вот рухнуть, безнадежно и стремительно, плачь не плачь… И Цьев мчался вперед, совершенно позабыв о собственной безопасности и необходимости быть бдительным. Найти Кшана! Больше ничего не надо, только найти его живым!

Размазывая по лицу слезы, он выскочил на пятачок примятой травы на опушке леса. Упав навзничь, Цьев вцепился в травяные стебли, прислушался… И его оглушила боль брата, уже без него живущая на этом клочке земли. Цьев не смог совладать с собой. Не обращая внимания на то, что его рыдания далеко разносятся, он в тоске забился на траве. Только надежда на то, что Кшан знал, что делал, когда пробирался именно сюда, заставила его взять себя в руки. Поднявшись, Цьев снова пустился по следу.

Кровавый след стал менее заметным. Он тянулся, то надолго прерываясь, то снова возобновляясь несколькими крошечными капельками, и шел через лесную опушку и поляну, прямо в густой траве вдоль тропы в деревню.

Цьев подбежал к толстой березе, что росла на самом краю деревни, и присел в траве рядом с подсохшей бурой лужицей. Слезы комком застряли в горле. Цьев осмотрелся и стал думать.

Кровавый след стал таким неявным. Только изредка он обнаруживался на траве заметными каплями. След тянулся в десятке шагов вдоль тропы, значит, Кшан шел сам. Люди тащили бы его прямо по тропе.

Сколько крови там в лесу и на опушке! Разве можно потерять столько крови и остаться в живых? Если только брат погиб, Цьев растерзает всякого, кого встретит в этой деревне, и если кто-то захочет его остановить, пусть сначала убьет его, Цьева, если сможет.

Кшан стремился попасть в деревню, а там было только одно место, куда он мог податься. Если Кшан дошел, ему окажут помощь, но разве может человек, пусть даже самый лучший, по-настоящему помочь?

Что ж, в деревню, так в деревню. Вбежав на улицу, Цьев замер, оглядываясь. Страх слегка зашевелился внутри. Но о каком страхе может идти речь, когда Кшан в опасности?

Промчавшись вдоль заборов на одном дыхании, Цьев вбежал в калитку давно знакомого дома.