Читать книгу Хроника «Кабинета психолога» - Наталия Сурьева - Страница 3

Я родилась во второй половине двадцатого века в Советском Союзе, тогда у руля великой нашей страны был Леонид Ильич Брежнев. 28 лет прожила в Сибирской глубинке, в провинциальном городке Колпашево. Этот город расположен на высоком яру правого берега Оби. Река постепенно меняет русло, высокий яр осыпается. В 1979 году в реку рухнул Сталинский могильник, и местная ребятня, первая обнаружившая останки убитых людей, бегала по улицам города с человеческими черепами в руках… В 30-е годы НКВД располагался на центральной улице города, за полвека яр осыпался, добравшись и туда, и до времени тайное преступление стало явным. Энкаведэшники ничем не брезговали: смерть носили в руках и топтали ногами, убить человека для них было работой, далеко не ходили, людей стреляли и закапывали прямо у себя под ногами…

Не помню этого события, в то время я была совсем маленькая. Я – незапланированный ребёнок. Мои родители просто встречались и нравились друг другу, я получилась случайно. Мама хотела сделать аборт, но по дороге в больницу передумала, развернулась и пошла назад. Бабушка не верила, что я ребёнок её сына, пока не увидела меня, а когда увидела, у неё не возникло вопросов.

Мои родители в молодости были очень красивые – мама блондинка с синими, как океан, глазами и миловидным лицом, папа – кудрявый брюнет. У меня хороший род, это я сейчас понимаю как психолог. В моём роду нет психических заболеваний, наследственных болезней, у нас даже никто не курит – ни деды, ни мои родители. По молодости я покуривала, но уже давно оставила эту привычку. Как все русские мы любим выпить. Мы православные, законопослушные и боголюбивые. По наследству мне передали трудолюбие. Все мои предки были трудяги, многие – ветераны труда. Труд сделал меня тем, кто я есть. Но по сравнению с предками я менее трудолюбивая.

В то время, когда я родилась, не было психологов, были только психиатры. В школе преподавали марксизм-ленинизм как смысл жизни, атеизм был нормой. Мы обязаны были учить съезды партии, я в них ничего не понимала, но книга ХХ… съезда партии у меня была. В школе были дружины пионерии и комсомола. Я была октябрёнком и пионеркой, но не успела стать комсомолкой, чему очень рада, как говорится – Слава Богу. Тогда страна жила в социализме, строила коммунизм и верила в светлое будущее. В самой проходимой рекреации моей школы висел портрет Ленина на фоне октябрятской звёздочки и лозунг: «Пионер – это сын комсомола. Пионер – это внук Ильича». Ежегодные фотографии всего класса снимались исключительно на этом фоне. Хрущёв разоблачил Сталина, мы изучали культ личности Сталина и над лозунгом «Спасибо товарищу Сталину, за наше счастливое детство» уже язвили в открытую.

…Наш род со стороны мамы и отца пострадал от репрессий Сталина. Мои деды и бабушки были раскулачены и сосланы в Сибирь, все мои предки насильственным образом стали переселенцами и пережили большое горе на новой земле. Мамины родители – белорусы – были раскулачены в 1927-м и сосланы в Сибирь, в небольшую деревню Томской области Ивановка. В деревне была одна улица, на ней располагалось шестьдесят дворов, а за околицей текла речка Татош. Дед работал в колхозе – скирдовал лён, бабушка на мельнице молола хлеб. Дед построил большой дом, двор был полон скотины. Прошло время и на новой земле они стали такими же зажиточными, как и в Белоруссии. В 1941 году дед ушёл на войну, в бою был контужен. В 1943-м он вернулся домой совсем глухой. В их семье было одиннадцать детей, моя мама была одиннадцатой – бабушка родила маму, когда ей было 48 лет. Первой была Маруся, она умерла маленькой. Остальные дети практически все пережили средний возраст, пятеро здравствуют до сих пор. Бабушка – полный кавалер орденов «Мать героиня», в том числе и Золотой звезды. Моя мама родилась в Ильин день, поэтому очень боевая. Дед умер, когда мама училась в восьмом классе. В день смерти дед просил свою любимую Фенечку остаться с ним, но она ушла в школу. На похоронах деда запрягли коня, чтобы везти его на кладбище, но конь не мог сдвинуться с места. Сейчас на месте Ивановки – поля, засеянные пшеницей, и могила деда затерялась без следа. Отец деда(мой прадед) прожил 105 лет, в свои 100 лет он косил сено и держал большую пасеку. В деревне была начальная школа до четвёртого класса. Мама закончила её, потом училась в райцентре и закончила восемь классов. Тяги к знаниям у неё никогда не было, школа была нужна только для галочки – чтобы получить специальность. По окончании восьми классов она вернулась в свою деревню. Все братья и сестры разъехались по городам и райцентрам, мама осталась в большом доме вдвоём с бабушкой. Она устроилась почтальоном – стала возить почту из райцентра в свою деревню на лошади: газеты, журналы, пенсию, банки с кино. По тем временам путь был далеким – восемнадцать километров. Бригадир дал ей хорошего коня – Черныша. Она сама его запрягала, летом – телегу, зимой – сани. Черныш мог на полпути выбросить почтальона из саней и прийти домой один. Тогда бабушка строго спрашивала: «Черныш, где почтальон?» Черныш фыркал и отворачивался. Бабушка садилась в сани и ехала за почтальоном. Почтальон сидел на берегу или на обочине дороги и ждал свою лошадь. Мама вела себя, как хозяйка почты, – односельчане сами приходили к ней домой за корреспонденцией. На зарплату она обустраивала свою молодую жизнь и покупала мебель в дом – комод, шифоньер, диван, патефон, проявляла музыкальный интерес – выписывала пластинки и устраивала музыкальные вечера.

…Через два года, как мама вернулась в свою деревню и отработала почтальоном, старший брат забрал бабушку жить к себе в райцентр. Дом в деревне продали, и в возрасте восемнадцати лет мама переехала жить к сестре – в город. Так я и появилась на свет в городе Колпашево. Бабушка умерла, когда мне было десять лет, сын привез её умирать в наш город, к старшей сестре. Я совсем не знала бабушку и не могу сказать, что унаследовала от неё. Но моя младшая сестра носит её имя и унаследовала от бабушки многодетность, у неё трое детей.

…В городе мама выучилась на продавца и устроилась на работу. С подружкой они купили избушку (землянку) в Шанхае – так назывался густо заселённый район в городе. Даже я пару месяцев прожила там. Во всех городах есть свои маленькие Шанхаи. Весной в этой избушке было воды по колено, и они ходили в резиновых сапогах. У меня от сырости по телу пошли чирьи, тогда отец перевез маму к себе в квартиру и продал избушку.

…Бабушку, маму отца, сослали из Алтайского края, когда она была подростком. Их семью раскулачили – у них забрали всё, погрузили, как дрова, на баржу и сплавили вниз по реке. Таким методом по программе Сталина заселяли свободные сибирские земли, всё рассчитано было на силу – сильные доедут до места, а слабые не нужны. Слабые умирали в дороге, их с камнем на шее выбрасывали за борт «белого теплохода». Так и было, доехали только треть. Баржа причалила у посёлка, и бабушка покинула «белый теплоход». Прибывшие ссыльные выкопали землянки и стали строить новую жизнь. Коренные жители были селькупами, это северные народы. Селькупы были людьми безграмотными, но в области знания живой природы им не было равных: они были прирождёнными рыбаками и охотниками, слышали лес и знали реку. Мой дед жил в этом посёлке и был лучшим охотником Западной Сибири. Когда бабушка оказалась на причале селения, он был вдовец, у него было две дочери. У деда умерла жена – селькупка. Женщины селькупки почему- то умирали молодыми, так мне сказала экскурсовод в зале музея истории селькупов. Тогда дед положил глаз на мою бабушку. Бабушка была ссыльная – подневольная, каждый день она работала за трудодни. Оплата была фиксированный трудодень – галочка в трудовой, что день отработан, значит, в тюрьму не посадят. Работу выдавали как повинность и награду. Условия для ссыльных были простые – женишься или выходишь замуж за местного аборигена, получаешь свободу, но не паспорт. Единственный человек с паспортом был мой дед селькуп. У всех ссыльных переселенцев отнимали паспорта. У людей того времени свободы не было ни в каком виде. Так моя бабушка оказалась замужем за местным. В посёлке жили остяки в народе и селькупы по национальности. Но мой дед родился далеко от этих мест: в архиве я выяснила, что он «инородец». Селькупы занесены в Красную Книгу, как вымирающая нация, у них есть право рыбачить и охотиться без ограничений. Свидетельство о рождении деда хранится у нас, оно выдано в 1904 году, внизу печать православной церкви, а вверху надпись Народный комиссариат «Пролетарий всех стран, соединяйтесь». У моих прадедов были имена того времени – Фёкла Мартыновна, Викул Евстафиевич (так написано в документе). Дед с бабушкой прожили всю жизнь вместе. На мой взгляд, они прожили как чужие люди, даже под разными фамилиями – каждый был сам по себе. Каким-то образом у них родилось пятеро детей, мой отец – самый младший. Володенька, старший, умер маленьким, – бабушка всех своих детей ласково называла по имени.

Когда началась Великая Отечественная Война, дед получил бронь. Всю войну он охотился и рыбачил для фронта. У него был план заготовок, и каждый месяц он добывал несколько тонн рыбы, стрелял медведей, лосей, ставил ловушки – на зайца, лису, норку. Мой дед был хозяин в тайге. Когда я стала взрослая, у меня случайно состоялся разговор с профессиональным охотником. Он сказал: «Твой дед был выдающийся охотник. Таких больше нет и не будет». Я никогда не питала тёплых чувств к деду, но в этот момент воспылала гордостью за него. Уверена, что унаследовала от деда нюх охотника и рыбака, я отлавливаю в людях зверей и рыбок.

В 1950 году семья отца в полном составе переехала в город. Отцу было два года. Они поселилась в районе Шанхая, во вшивых банях. Сейчас этот район стал другим, но там мои родители начинали городскую жизнь, они много работали. Отец с ранних лет проводил время с дедом на реке. Они уезжали по суше далеко вверх по её руслу, ловили бревна, которые сплавлялись течением, собирали плот и сплавлялись на нём вниз по реке до города. В это время на плоту горел костёр, они ловили рыбу и варили на нём уху. Сейчас отец не может понять, как дед всё это делал – река Обь глубокая, широкая, с сильным течением и непрерывным судоходством – как дед управлял плотом? Впоследствии плот служил дровами в их доме.

…Сыновья выросли и стали мужчинами. Мой отец и его братья были завидными женихами в городе. Они работали и увлекались рыбалкой и охотой, а любовь к реке – их наследие. Разбуди отца в два-три-четыре часа ночи и предложи поехать на рыбалку, он бегом соберётся. В доме у нас всегда было много лодок, моторов, сетей, ружей…

Ближе всех на свете мне была бабушка, мама отца. Её я очень любила. Она показала мне, что такое верность, преданность отношений, терпение и тихая любовь. Она заботилась обо мне без излишеств. Бабушка была очень богата, но её финансовое состояние было какой-то пустотой, точно так же, как и дед в доме. Есть дед и есть, и никакого толку нет, от деда и денег бабушки. У бабушки в спальне стоял сундук под замком, как сейф, в нём лежали пачки денег, отрезы материалов, пуховые шали и одежда «на смерть». Она часто говорила: «Когда умру, похороните меня в этой одежде». Тогда слово «смерть» для меня стало чем-то ужасным. Я боялась смерти бабушки, при этом воровала у неё рубль – мне нужно было купить конфет. Чуть больше ста грамм «Метелицы», ровно десять штук, иногда девять. Конфеты стоили восемь рублей килограмм. Мне было очень стыдно – не за воровство, деньги были фантиками – стыдно, что ела конфеты одна. Я бы с удовольствием поделилась, но не знала, как объяснить, где взяла конфеты? Я не хотела врать. На рубль можно было купить много других конфет, но мне они были не нужны – «Метелица» так и остались моими любимыми.

…Мои родители были самой обыкновенной супружеской парой. За всё время существования нашей семьи мы жили на двух квартирах, не считая избушки в Шанхае. Первая квартира была маленькой, в центре города и практически через дорогу от бабушки, я часто бегала между нашими домами. Как-то тёплым летним вечером мама отправила меня к бабушке за бигудями. Мне было четыре года. По дороге ко мне подошёл мужик, взял меня на руки и понёс в сторону парка. Это увидела знакомая моей бабушки. Я плакала у него на плече, а она шла следом и настойчиво требовала, чтобы он меня отпустил. Она говорила ему – это Любина внучка. Мужик хоть и не сразу, но отпустил. Потом мой отец начал на него охоту – приводил домой много разных мужиков, на опознание. Однажды вечером он привёл Его. Когда я снова увидела этого мужика, меня обуял дикий страх и я спряталась в нише серванта. Не знаю, что отец с ним сделал, но точно знаю, что ангел-хранитель в виде старушки оберёг меня от насилия и ранней смерти.

…Моё детство можно назвать счастливым до восьми лет. Мама с папой жили хорошо: мама работала продавцом в продуктовом магазине, отец – водителем в огромном геофизическом тресте. Он часто забирал меня из детского сада, мы шли домой, топили печку и готовили ужин. Потом встречали маму с работы. Отец нёс полные сумки вкусной еды, но меня интересовали только сладости. Как-то зимой мы встретили маму, отец нёс на плече большой арбуз, около дома он поскользнулся и упал. Арбуз раскололся на части, я хотела плакать, но родители засмеялись. Мы пошли домой, взяли большую чашку и собрали осколки арбуза. Пришли домой, сели на пол и стали есть арбуз. Мы часто ходили в кино, там мне покупали мои любимые сладости. А зимой мы всей семьёй лепили пельмени, для меня была отдельная порция галушек: я не любила мясо в пельменях и ела только тесто. Вообще я всегда была сладкоежкой, меня невозможно было заставить проглотить что-то существенное, единственное, что ела с удовольствием, была «посылка от зайчика» – и неважно, что в ней было. Когда отец уезжал в командировку, мама всегда собирала ему еду с собой, что там было, я не видела, но когда отец возвращался, он привозил остатки своего питания и выдавал мне – яйца или колбасу – как посылку «от зайчика». Всё это я уминала с большим аппетитом, мне было очень вкусно. Бабушка всегда жаловалась на мою вредность – я была очень вредная и таковой осталась по сей день. Она возила меня в сад на санках, я ещё плохо ходила, но мне нужно было идти пешком, уже тогда я проявляла свою позицию. Мои дорожные приключения бабушка вспоминала всегда.

Хрущёв засадил необъятные просторы СССР кукурузой. За сараями у бабушки был питомник, во времена Сталина там выращивали овощи помидоры, огурцы, но со сменой верхов корневая система полей изменилась. Хрущёв засадил поля кукурузой в промышленных масштабах, но в Сибири кукуруза никогда не была чем-то привлекательным, не помню, чтобы мы в детстве питались ею – для нас она была силосом. Мы играли в прятки на кукурузных плантациях, до тех пор, пока мальчик лет 5–6, мой ровесник, не попал под уборочный комбайн. В тот год на поле собирали части его тела. Он жил через два дома от нас. Бабушка сказала, чтобы я не ходила на похороны, я не пошла, и до сих пор, если есть возможность не ходить, не посещаю такие процессии. После той трагедии все поля выкосили и построили на этом месте огромный жилой микрорайон «Геолог», в памяти всех горожан он так и остался «питомником».

…Я росла, ходила в детский сад, родители работали. Отцу дали квартиру в другом районе. Это был дом на окраине, на улице в частном секторе, наш дом был крайним. Мы переехали туда. В этом доме не было удобств, только холодная вода в кране. Отец заготавливал дрова, мы топили печку. На печке жарили картофельные печёнки – это было наше барбекю. Летом садили огород, зимой – чистили снег. У нас был кинопроектор – мы смотрели кино на большом экране стены, «как в кинотеатре». Многие жители нашей улицы приходили к нам. Если это была весёлая комедия, то наш дом наполнялся громким смехом.

Когда мне было лет 5–6, у меня откуда-то взялся взрослый велосипед, как вариант, его кто-то выкинул, он был страшный и больше меня в два раза, я ездила на нём под рамой. Ранней весной, вероятно, был выходной день, родители копались в огороде, а я каталась по улице в большой компании детей-соседей. На велосипеде слетела цепь, я сразу к отцу: «Папа, отремонтируй мне цепь, я тороплюсь», – отец подошёл, взял велосипед и разбил его об угол дома, велосипед сложился пополам. Мама сказала ему, что он «долб…», я заплакала и убежала домой, а велосипед навсегда вернулся на помойку. На следующий день, у меня был красный, новенький подросток, я была рада, от того что вчера старичок подвёл – слетела цепь и он вернулся на своё место…

Как-то мама купила сандали по моей просьбе, такие были у многих девчонок на нашей улице, к нам в гости пришла бабушка, увидела мои сандалики и, пришла в ужас – сказала: «Немедленно сними эти посмертные тапочки, в таких только нищих хоронят, чтобы больше никогда не видела их на тебе». Я действительно их больше не одевала, не знаю их дальнейшую судьбу, мы не были богачами, но, что попало, был не наш вариант. Моя подруга родилась и выросла в Москве, её папа был архитектором, мама – работала на телевиденье, в её жизни было время, когда она не ходила в школу две недели, потому что у неё не было сапожек. Представить себе не могу ситуацию, чтобы я сидела дома, потому что мне нечего одеть.

Я не любила детский сад, но вынуждена была ходить в него. На выпускном вечере всем девочкам в группе подарили по кукле Золушка. Эта кукла стала большой любовью моего детства, до сих пор вспоминаю её. Я была с ней до четвёртого класса, любила и берегла её. Потом одноклассница обманом забрала её у меня – она сказала моему отцу, что я обещала ей подарить куклу. Меня не было дома, и отец отдал мою Золушку ей. Я очень скучала по кукле, отец откупался от меня и давал мне кучу денег. Я покупала десяток кукол, но ни одна не заменила мне Её, а забрать куклу обратно мне было стыдно. Это сейчас я могу сказать «верни!», а тогда не хотела обижать подружку. У каждого человека есть вещи, которые невозможно заменить ничем: душой прикипаешь и переживаешь тихую радость, а без неё – грусть, тоску. Я грустила по своей кукле, что-то было в ней дорогое и важное для меня.

Я очень хотела братика или сестрёнку. Когда мне было восемь лет, мама родила сестрёнку. Она родилась недоношенная, они с мамой долго лежали в больнице. Отец в это время затеял дома капитальный ремонт, поэтому я жила у бабушки. У нас дома работала бригада строителей, и я изредка по заданию бабушки приезжала на велосипеде домой с ревизией. В одну из моих инспекций я зашла в дом и поняла, что-то не так. Дома в это время никого не было, посреди комнаты стояли строительные леса, но я почувствовала, что в нём что-то надломилось – какую-то пустоту, что- то ценное покинуло наш дом. До сих пор помню этот день, температуру и запах воздуха.

Через месяц маму с сестрой выписали из больницы. Я вернулась жить домой, и отец стал редким гостем в нашем доме. Мама сказала, что у отца другая женщина, но тогда я ещё не совсем поняла, что это такое. Отец приезжал домой, привозил коробки мороженого, ящики пепси. У нас всё было коробками, ящиками, сундуками. Если рыба – то большая ванна осетрины, но и рыбу я тоже не любила. Отец всё привозил и уезжал, я всегда очень его ждала и скучала. В каникулы он брал меня с собой в командировки. Когда я выросла, мне сказали, что мой отец был элитным водителем. Мама говорит, он очень много работал. Мы ездили вдвоём на моторной лодке на рыбалку, ночевали в палатках в спальниках. Иногда я просыпалась ночью от холода и перебиралась к отцу в спальник. Прижималась к нему и сладко засыпала – это было очень тёплое место на земле.

В школу я пошла без удовольствия. Мне очень повезло с первой учительницей, это была и есть выдающаяся женщина. Уже в первом классе я поняла, кто такой интеллигентный и образованный человек. Учительница никогда не переходила на личности – для каждого могла подобрать нужное, важное слово. Она умела раскрыть каждого своего ученика – для неё нам всем хотелось быть лучше, муштровала нас для конкурсов «Строя и песни», первые места нам были обеспечены. Мне и сейчас иногда хочется оказаться в том времени – второго или третьего класса. Иногда Валентина Семёновна оставляла нас после уроков, чтобы рассказать историю или рассказ. В классе в это время стояла тишина, все любили этот момент. За окном обычно было темно и холодно, слышно было, как шумят высокие деревья и ветер стучится в окна нашего класса – моя школа была на опушке леса. Валентина Семёновна почти шёпотом говорила: «Ну, слушайте…», и мы слушали затаив дыхание. С тех пор я очень люблю слушать интересных, увлечённых людей – они наполняют меня радостными и добрыми чувствами. Встретить человека, которого интересно слушать, – большая удача. Сейчас у меня есть подруга – чтец, Лена читает мне разные произведения, обожаю слушать рассказы Зощенко в её исполнении. Она озвучила мой мультфильм – «Дело адвоката», получилось у неё, по-моему, отлично. После озвучки мультфильма я стала её звать «Приглашённая звезда». Мультфильм можно посмотреть на сайте sureva.ru

…Самое большое моё достижение в школе было во втором классе. Валентина Семёновна за два дня до каникул сказала: «У того, кто сейчас сдаст таблицу умножения без единой ошибки, прямо сегодня начнутся каникулы». Я встала и вышла к доске. Меня аттестовала отличница, у меня всё было безупречно. Валентина Семёновна сказала, что я «молодца», и сдержала своё обещание. На следующий день мои одноклассники шли в школу, а я каталась на коньках – мы учились во вторую смену. Это был самый счастливый момент за всё время учёбы в школе, больше у меня таких преимуществ перед одноклассниками не было никогда.

Весь первый класс и до весны второго в определённые дни мне нужно было ходить на приём к логопеду. В моём произношении слов и звуков совершенно отсутствовала буква «Р», вместо неё я говорила – «Л»: «ЗдЛавствуйте», «КоЛобка», «Лыба»… В результате писала с ошибками, так же, как и говорила, и логопед был моим наказанием. Говорила я так, потому что мама так со мной разговаривала – выражая свою любовь, она сюсюкалась. Хорошо помню тот день, когда логопед, пожилая полная, невысокого роста женщина, с калачиком волос на голове, усадив меня у большого зеркала, показывала, как должен вести себя язык при произношении звука «Р»: в руках у неё была железная палочка врача, с помощью которой осматривают горло. Мы сидели вдвоём в кабинете, и она долго правила мои звуки. В конце приёма логопед сказала: «Больше ко мне приходить не надо, у тебя появился звук «Р», дальше справишься сама». И я действительно справилась. От неё шла домой рыча от чувства свободы – была счастлива. Классная руководительница в школе часто называла меня «тепличным цветочком», и она была отчасти права, я была цветочком до тех пор, пока у нас была полная семья. Все тряслись надо мной, а потом резко бросили – каждый стал заниматься собой, но во мне навсегда остался тот маленький ребёнок, за которым если не приглядеть, он сам не справится, потому что не умеет или не хочет этого делать.

С одноклассниками у меня были конфликты только в начальной школе. Во втором или третьем классе они объявил мне бойкот – со мной не разговаривал весь класс, даже хотели побить меня и, собравшись после уроков, окружили со всех сторон плотным кольцом. Я не испугалась, но сделала вывод. Одноклассники выпустили стенгазету обо мне – какая я разбойница и драчунья. Газета провисела в классе всего пару часов, потом я её сняла и порвала. Валентина Семёновна никак не отреагировала на это событие, но я помню её взгляд: она посмотрела на стенгазету и на меня, но не сказала ни слова. Мне было очень стыдно перед ней – тогда я поняла, что так нельзя себя вести. Всегда понимала её с одного взгляда, совсем не требовалось слов. Дальше мои конфликты были редким исключением – в частном порядке. После этого конфликта мои отношения с одноклассниками стали налаживаться и стали стабильно хорошими.

Наш дом стоял на окраине улицы и находился в невыгодном для меня положении: когда все учителя шли в школу или из школы, они встречали мою маму, она шла на работу или домой им навстречу. Ей даже не надо было ходить на собрания, потому что преподаватели рассказывали ей все обо мне по пути. На нашей улице жила моя одноклассница, и в силу нашего соседства мы с ней дружили. Именно соседство и обучение в одном классе стало причиной нашей дружбы. Ей повезло оказаться в классе у Валентины Семёновне по той же причине, что и мне. Её семья была странной – бабушка, муж бабушки и мама. У неё была врождённая физическая деформация на теле, об этом среди посторонних никто знал, но я знала. Когда нам было девять-десять лет, её мама родила сына от мужа бабушки. Я случайно услышала об этом от взрослых и спросила её: «Отец мальчика ваш дед?» «Нет, – ответила она, – сейчас есть таблетки, принимаешь их и беременеешь». О нашем разговоре она рассказала своему семейству, а уже они – всем, выставив себя на смех. Из-за этого у меня были неприятности: её бабка с матерью прибежали к нам домой и закатили истерику с визгом и угрозами. После этого мы с ней не общались какое-то время. Сейчас понимаю, что не имела права спрашивать её об этом, потому что это не наше с ней дело.

В доме этой одноклассницы всегда пахло вкусными пирогами, была идеальная чистота – и не только в комнатах, и сенях, а даже далеко за оградой дома. В восемь утра снежные дорожки около их дома были вычищены и выметены так, что снега не оставалось даже на подошвах обуви; летом в их палисаднике было изумительное цветение. Эту одноклассницу мои однокашники не любили, так же, как и девчонки на нашей улице. Если кто-то её нечаянно обижал, она обязательно жаловалась своему семейству. Бабка с матерью бурно реагировали на обиду и караулили обидчиков. Они всем обещали «ноги вырвать и спички вставить». Поэтому с ней все старались быть аккуратными, и никто особо не дружил. Про спички вместо ног я часто слышала от ее бабки с матерью в свой адрес – у нас с ней были хронически нестабильные отношения.

В пятом классе на её день рождения мы с ней решили поставить кукольный спектакль – каждый день после школы репетировали, сшили куклам костюмы, сделали пригласительные билеты для её гостей. В каждом билете было указано название спектакля и время начала представления. Накануне своего дня рождения она поставила меня перед фактом: «Спектакль отменяется. Мы не будем его показывать гостям». Мне стало обидно – мы много времени репетировали, а теперь, оказалось, всё напрасно. Когда наступил день её рождения, я уехала к бабушке. На дни рождения у нас всегда собиралась большая компания девчонок с улицы. В этот день именинница задержала начало своего праздника и всюду искала меня. Девочки мне сказали, что она сильно плакала, переживая, что я не пришла. Мне было стыдно, я сожалела, что так поступила. Но тогда я поняла, что, если мне говорят «нет», это нет.

Позже она влюбилась в нашего одноклассника и страдала от неразделённых чувств. Я придумала легенду, что мне рассказывает мой сосед по парте – по прозвищу Сапеля, что она нравится этому мальчику. Конечно, это было не так, и вскоре мой обман открылся. Сапеля на меня обиделся и её любимец тоже. После этого мы с ней не общались какое-то время, но потом всё как всегда – самая крепкая дружба, и опять на время. Когда я ушла из школы – учиться в училище, она пошла в девятый класс, мы перестали общаться. Мы с ней встречались иногда, но максимум, что говорили друг другу, это «привет, как дела». На свою свадьбу она меня всё-таки пригласила, а я её – нет. Странная у неё судьба: родила ребёнка после десятого класса от солдата, воинская часть была через дорогу от наших домов. Они по очереди, всем семейством, стояли у забора части с тарелками пирогов и ждали своего солдата. Солдат пироги съел, ребёнка зачал, службу отслужил и… уехал домой. Допускаю, что с чувством выполненного долга перед отечеством.