Читать книгу Детка - Наталья Алексеевна Шкиль - Страница 3

Под ногами расплывается асфальт, и все огни города, дрожащие на мокрых лужах, тоже смазываются, а может это и не мокрый асфальт вовсе, а в моих глазах мокро и щиплет. Поворот, еще один пролет улицы, и наконец знакомый дом, железная дверь, вызываю лифт, но нет сил ждать, и я поднимаюсь по лестнице, задыхаясь то ли от слез, то ли от физической нагрузки. Невозможно стоять и минуты на месте, кажется, что если остановишься, то все рухнет. Навалится черная пелена на сознание, и не станет этого мира. Не замечаю, как уже минуты три давлю на звонок не убирая пальца, бью ладонью по двери, больно. Бью кулаком, пока не начинаю чувствовать боль в костяшках и даже радуюсь, что есть что-то что может причинить большую боль, чем боль в груди. Не сразу понимаю, что за дверью раздаются шаги, и родной такой знакомый хриплый голос спрашивает

– Кто?

Не могу говорить, но он все чувствует и замок щелкает. Растрепанные черные волосы, дымчатые глаза усталые и смотрят из-за нахмуренных бровей, немного угловатая фигура. Он растерян лишь первый миг.

– Лесь? Что? Что случилось?

Он пропускает в коридор, машинально помогает снять куртку. Я плюхаюсь на коридорный пуф, обхватываю голову руками, и начинаю рыдать в голос.

– О нет, только не это, детка. Все так как я и говорил? Прости, малышка, я …я знал, что так будет.

От того, что он знал и предупреждал легче не делается, поэтому я набираю побольше воздуха и принимаюсь за вторую серию нервных всхлипов, с большей силой и отдачей.

– Эй, эй ну же полегче. Нам надо выпить.

Звучит, конечно, круто, но мне 17, а он всегда относится ко мне как к ребенку, поэтому Крис отводит меня на кухню, оставляет завывать как сломанную игрушку на неудобном железном стуле, а сам принимается заваривать чай, пытаясь сгладить неловкость ситуации дежурными вопросами и ненужной информацией.

– Ты как относишься к зеленому чаю? Бабушка говорила нет лучшего успокоения, и я ей верю, если честно. Хотя сам, ты знаешь, предпочитаю Хеннеси. Очень эффективен. Прости, у меня только рассыпной, я заварю прямо в кружке. Осторожней, горячий.

Он протягивает мне дымящуюся чашку. Я икаю и делаю большой глоток совсем еще не заваренного чая. Во рту тут же начинает печь.

– Я же сказал, осторожней!

В его голосе чувствуется легкое раздражение, смешанное с волнением. Но это вовсе не волнение за горячий чай. И я тут же чувствую подвох. Ну конечно же, он волнуется, как бы я не обвинила в своих злоключениях его. И если бы не колючая безнадежность внутри, наверное, я бы так и сделала, но рыдания лишили меня всех сил и все что я могу сделать, это тяжело вздохнуть. Да так, что он понимает, у меня нет желания сейчас ругаться и биться в истерике, кидая беспочвенные обвинения в его адрес.

– Сколько вы протянули?

Я молчу с минуту.

– Откуда ты знал Крис? – отвечаю я вопросом на вопрос.

– Ну детка, это было очевидно, он абсолютно обычный.

– Для тебя все обычные!

Не выдерживаю я. Но он остается непоколебимым.

– Потому что они и есть все обычные.

– Ну так и я такая же!

Пытаюсь спорить, но он пожимает плечами, всем своим видом показывая, что это не так, но дискутировать он не намерен.

– Полтора месяца. Я видела его с другой. И вообще оказалось у него была другая до этого, которая была ему важна. И с которой у них все было серьезно, и он, он, он, он не намерен ждать. Он сказал, что я ребенок, но я просто не уверена, я…а она вернулась к нему…-

Выдаю это скороговоркой, потому что эти мысли вились клубком всю дорогу от моего дома до этой кухни и их просто необходимо было высказать. Так как слезы снова накатывают, делаю большой глоток чая. Он достает из холодильника стеклянную бутылку спрайта, внимательно разглядывает содержимое ящика стола, в поисках открывашки, наконец-то находит ее и только сделав глубокий глоток из горлышка, от которого еще поднимается пар от только что открытой газировки, дает ответ на мою пламенную речь.

– Мне очень жаль, детка, но он правда идиот. И вовсе тебя не стоит. Иди сюда.

И, видя, что я не делаю никаких движений в его сторону, он подходит и стаскивает меня со стула, тянет, упирающуюся в прихожую, щелкает выключателем.

– Смотри же!

Мы стоим перед большим зеркалом в самый пол. Он приобнимает меня за талию одной рукой, я неохотно разглядываю наше отражение. Покрасневшие от слез глаза, зеленые, они всегда «бутылочно-зеленные» как он их называет, когда я нарыдаюсь, смотрят больше растерянно чем печально. Светлые волосы немного спутались, но все же очень сносно ниспадают по плечам прямыми прядками, прямой нос, который я бы конечно сделала чуть короче, но девушкам всегда что-то не нравится в своей внешности. Я закусываю пухлую нижнюю губу, нервничая и не понимая, что он от меня хочет и смотрю на его отражение. На растрепанные темно каштановые волосы (почти черные в этом свете) и четкие скулы, на болотную футболку с логотипом какого-то американского колледжа прямо под цвет моих заплаканных глаз, на сильные руки с длинными пальцами, которые так спокойно меня обнимают, как будто так было всегда. На набитую в подростковом возрасте татуировку от запястья до локтя, которая и тогда-то ничего кроме крутости среди компании не значила, а теперь и подавно. Сама не замечаю, как сердце постепенно начинает биться спокойнее, а слезы уже не накатывают, как волны во время прилива на берег. Я вдруг понимаю, что он следит за каждым моим движением, и даже не видит себя похоже в зеркале.

– Я, наверное, пойду. Спасибо за чай.

Неловко произношу я. Секунду мне кажется, что он не услышал этого, и не отпустит меня, но он расцепляет пальцы, скользит по моей талии ладонью, и вскидывает руки вверх, как будто сдается.

– Я провожу, детка.

Пытаюсь спорить, но скорее по привычке, зная, что спор ничего не даст. Он протягивает куртку, как-то слишком небрежно завязывает шнурки на кроссах и звенит ключами уже в дверях. В лифте делаю попытку сказать спасибо за поддержку, но получаю взгляд «забей, детка» и оставляю это.

Идем по улице рука об руку, так что даже куртки соприкасаясь шелестят, а свежий воздух после дождя заставляет дышать глубже. Мы молчим, но сердце с каждым шагом, прикосновением его плеча, с каждым вздохом заживает, как будто его зашивают прекрасными чудодейственными нитками. И мне становится хорошо.

(начало осени 17 лет)