Читать книгу Морфоз. Повесть белой лилии - Наталья Алмазова - Страница 23

Я бесцельно бродил по окрестностям до самого заката, а когда светило стало опускаться за испещрённый высотками горизонт, вышел к мосту. Расположившись на нём, свесив ноги и скрестив запястья на уровне лба на стальной перекладине, я немигающим взглядом стал наблюдать за Солнцем, чьи лучи нефритовыми искрами разбегались по практически непрозрачной мутной воде, дробясь и переливаясь в зыбкой ряби пробегающих от касания ветра волн. Угнетающее, грузное, будто отлитое из свинца, чувство разъедало мою душу изнутри. Оно терзало меня, вселяя неутолимое беспокойство: я не смог… не сумел его защитить – своего ученика – в бессилии наблюдая, как Они лишают его жизни, наполняя липким ужасом каждый капилляр этого хрупкого тела, забирая волю до капли. Похоже ли это ужасающее бесчинство на воплощение Великого Закона? – хмуро озадачился я. – Наша раса никогда не причиняла вред тем, кто стоит на другом уровне – это неправильно. Роль мне подобных – только наблюдать, не вмешиваясь. Но ведь и я сам… Я не находил ни объяснения, ни оправдания. Могло ли вообще быть такое? В тайне я надеялся, что это лишь visio nocturna – очередной мой кошмар. И, когда стемнеет, Мигель опять зажжёт свои восковые свечи, пропитанные эфирным маслом мирта, которые мой ученик так любил, и станет наблюдать за тем, как мои когти рисуют знаки и символы с чёткими ровными гранями на деревянной столешнице, превращая её в сакральный холст истории древних народов. Увлечённый пьянящим ароматом знания, юноша задаст не один вопрос, слушая рассеянные истории своего падшего небожителя… О космогенезе, извечном пути Абсолюта от абстрактного, неоформленного и непроявленного до конкретного и ограниченного, от беспредельности до конечности. Слушая внимательно, так, как никто прежде меня не слушал, он заставит меня вновь почувствовать смысл моего существования, который я счёл безвозвратно утраченным. И, пускай у меня были и другие ученики в покинутом мною мире, они… все они ни мало не походили на того, кого я выбрал меж людей. Они были звёздами. И я учил их иначе. Звёзды не задают вопросов. А Мигель…

…Утром же discipulus meus уснёт. А я буду следить, как вдохи и выдохи становятся всё тише, пока душа – эта эфемерная птица – не упорхнёт из своей клетки-пристанища в неохватную даль иного пространства, дабы затем вновь пробудить спящее тело к жизни, пока время и жажда материи ещё не исчерпаны. Затем я уйду. За миг до того, как он проснётся. Уйду беззвучно, словно стихающий ветер. Чтобы вновь возвратиться. Пока избранный мною меж смертных желает слушать из моих уст легенды бессмертия, позволяющие ему ощутить вкус вечности. Я вновь буду ключом, отворяющим врата за предел. Я вновь буду нужен, – рассеянно и мечтательно воображал я.

Но, что если… моего ученика больше нет?.. Посмею ли я найти ему замену? Раньше с тем не возникло бы проблем, но ныне я стал слишком пристрастным, медленно забывая себя самого.

Разрозненные образы проносились передо мной, пока контур дневной звезды медленно таял в ализариновых разводах, уступая место изливающимся на землю сумеркам. Я взглянул на мерцающую в закатных отблесках гладь реки, и спрыгнул вниз. Почти без всплесков и брызг я погрузился до самого дна: вес моего материального тела мог варьироваться по необходимости, то делая его легче пуха, то невероятно тяжёлым и неподъёмным. Коснувшись ногами вязкого ила, я огляделся по сторонам, изучая мусор и хлам, которым было заполнено речное ложе. Затем неспешно отправился по направлению течения, заложив руки за спину, словно прогуливаясь по вечернему бульвару.

Стемнело, и вдоль набережной зажглись фонари: их причудливые размывчатые отсветы пробегали по поверхности над моей головой, и я любовался ими. На месте одного из изгибов русла, в нескольких десятках метров от моста мой взор нежданно приметил человеческое тело. Зацепившись за обломок арматуры, оно плавно покачивалась в такт пульсу воды. Я подошёл ближе и стал внимательно изучать черты утопленника, а, если быть точным, утопленницы. Труп ещё не совсем распух и лишь едва изменился в цвете, что свидетельствовало о сравнительно недавнем времени его появления здесь, да и внутренние органы, как мог видеть мой проницательный взор, не были подвергнуты значительному разложению. Тёмно-русые волосы девушки, связанные в многочисленные косы и чередующиеся с искусственными прядями цвета электрик, как змеи греческой Медузы горгоны, затейливо извивались над контуром головы. Кожаные брюки и жилет в некоторых местах были повреждены, видимо, железной конструкцией, за которою и зацепилось тело.

Я видел последние мгновения жизни моей «русалки», запечатлённые на тонкой оболочке подобно цветным снимкам. Застывшие на радужке её мутных глаз. Эта девушка была одинока. По крайней мере, ей так казалось: одна, а вокруг такой огромный, не понимающий её страхов и мечтаний, мир. Но чувство покинутости было отнюдь не единственным мотивом: главным и глубинным побудителем столь опрометчивого поступка стало навязчивое желание преодолеть страх смерти. И… понять. Кроме того, я видел и то, какой могла бы быть судьба погибшей, если бы не суицид. Ведь существовало некое множество вариантов развития событий – для реализации доступен был любой. Она могла бы быть счастливой. Она могла бы сойти с ума. Тем не менее, сейчас ни то, ни другое моей мёртвой «русалке» не грозило. Я проникся даже неким сочувствием к этому неразумному созданию, так неосмотрительно шагнувшему с мост, чья душа ныне металась, не видя выхода, на одном из нижних планов Земли, напуганная и обречённая, с огромной ношей неизжитых эмоций. Это состояние было только временным, но… ей-то оно сейчас казалось и вечностью, и Преисподней. Вероятно, неприкаянность юной девушки, её желание знать ответ любой ценой и попытка сбежать от самой себя… Эти качества резонировали с моими собственными тревожными ощущениями, оттого я и принял решение помочь мёртвой «русалке».

Освободив тело из стальной западни, я вытащил его на гранитные плиты набережной, положив на спину. Я сидел возле девушки на корточках, следя, как многочисленные пожиратели мертвечины вьются вокруг столь желанной добычи – некротической энергии распада – но держась притом на значительном расстоянии: дело тут было во мне, потому эти трупоядные паразиты и не решались приблизиться. Отогнав малоприятных спутников без особого труда, я обратился к охранителям несчастной, её Проводникам. Я не собирался входить в чужой монастырь со своим уставом, поэтому сдержанно и уважительно беседовал с данными существами, убеждая их в том, что в моём предложении нет ни малейшего вреда, и даже присутствует определённая логика. Я не особо надеялся, что мне удастся уговорить Проводников, но, как ни странно, они меня послушали, точнее, согласились с тем вариантом, который я предлагал. Мне позволили забрать душу утопленницы, вернув в физическое тело. Ей путь действительно был прерван слишком рано, и дух ещё не успел воплотить многие свои амбиции в данной телесной оболочке. Девушке всё рано пришлось бы вернуться в эту жизнь. Снова.

Собственная маленькая победа стала для меня поводом вспомнить о своих некогда безграничных возможностях. Я сидел, неторопливо наблюдая за тем, как сходит посинение и отёчность с лица и кожных покровов погибшей, как восстанавливаются внутренности, и как начавшийся некроз обращается вспять. Как сперва тускло, потом всё ярче, начинает светиться уже подвергшееся частичному распаду эфирное тело, и как тонкая нить вновь соединяет божественное дыхание с материей.

В возвращении к жизни я не видел ничего сверхъестественного. Если владеть определённым ключом, то трудностей в практиках воскрешения не возникало: даже люди – посвящённые – некогда могли проделывать такое. У человечества были многие знания, но принадлежали они немногим, да и использовались крайне редко. Дары древних миров и погибших цивилизаций. Что же, всё в своё время: когда-нибудь все эти таинства возродились бы вновь. Ведь каждая дверь отворяется в строго отведённый ей срок – врата не могут оставаться закрытыми вечно. Иначе это уже не врата. А глухая стена, – заключил я.