Читать книгу МоLох - Наталья Андреева - Страница 6

На следующий день по Чацку поползли слухи. Обсуждали вчерашний банкет. Пышные свадьбы и помпезные юбилеи в городе случались, но еще ни разу не было такого в понедельник. Чтобы человек сорок гуляли ночь напролет в лучшем Чацком ресторане в самом начале рабочей недели. В тихом, провинциальном, забитом Чацке так было не принято. Поэтому наутро город взорвался сплетнями. О банкете говорили на улицах, в магазинах, на рынке у автовокзала, который в городе назывался «Пятачок» и работал без выходных, судачили по телефону.

Мол, руководство банка разошлось уже к полуночи, включая и самого Квашнина. Но поскольку банкет был щедро оплачен, рядовые сотрудники засиделись до утра, невзирая на то, что наступил вторник и всем к девяти было на работу. Потому что многим грозило работу эту потерять. После проверки все ожидали масштабную чистку. Показатели в «Счастливом» были не очень, но все сходило с рук, пока Чацкий филиал не привлек внимание головного офиса, и вопрос о краже из ячеек не обсудили на внеочередном заседании Правления. Теперь вместе с вором полетят и головы тех, кто просто работал не так хорошо, как руководству хотелось бы. Так отчего не гульнуть напоследок?

Бобров ушел одним из первых, чуть ли не вместе с Шелковниковым и Мартином. Андрею невыносимо было смотреть, как Нина через силу улыбается сидящему рядом Квашнину, чья огромная рука то и дело соскальзывает со стола на ее бедро, и Нина изо всех сил держится, чтобы не напиться. Она еще не привыкла к своеобразной внешности Василия Дмитриевича, а говорить им было не о чем. Нине оставалось только слушать. Она не смела, встать и уйти, Квашнин ее подавлял. Сразу предложил ей стать «хозяйкой бала» и произнес тост за Нинину неземную красоту. Тост был хорош, Квашнин оказался прекрасным оратором. Весь вечер он развлекал Нину рассказами об отдыхе миллионеров, небрежно, роняя: «Сан-Тропе», «шли на яхте на Санторини», «А в Ницце прошлым летом было прохладно», «на Сейшелах красиво, но не так, как на Мальдивах». Словно зная, чем Нину можно поразить. И ведь угадал! Она жадно ловила каждое слово.

Бобров не хотел знать, чем все это закончится. Уступит Нина Квашнину сразу, или в ней еще борются лучшие чувства с худшими? Бобров-то понимал, что если Василий Дмитриевич очень уж быстро добьется своего, Нину он с собой в Москву не возьмет. Отсюда и напор: Ницца, Сан-Тропе… Кинул блесенку, на авось. Проверить, насколько рыбка глупа. И как велики ее аппетиты. Если глупа, так ей не место в окружении Квашнина. Недельный роман, щедрый подарок при расставании, а дальше, девочка, как знаешь. В лучшем случае, я не уволю твоего отца, если он, конечно, не имеет отношение к кражам. Папа твой спокойно доработает до пенсии, я дам соответствующие распоряжения. А уж если причастен…

Бобров при этой мысли холодел. Если вор – Зиненко, участь его домочадцев незавидна. Это позор, Чацк – город маленький. Прощай вечера в саду, прощай, Нинина корона первой красавицы. Чацк уже обсуждает ее роман с Квашниным. Все уверены, что Нина уступит. И какая ты после этого мисс? Ты шлюха. После этого только в Москву, с Квашниным, или просто исчезнуть. Вот почему Бобров боялся, что Нина погибнет. Она сама не понимает, какую опасную игру затеяла. Нина девочка еще, и к тому же провинциалка. Бобров с жалостью думал, что когда придется ее спасать, он не сможет преодолеть брезгливость. Его всегда будет преследовать эта картина: голая Нина лежит под тушей, усыпанной веснушками, и стискивает зубы, чтобы не кричать от ужаса. А туша урчит от наслаждения, лапает заветные родинки, и извергает в Нину свое семя. Тихий плач в душевой кабине, не дай бог услышит Квашнин. И жалкий взгляд поутру, когда он недвусмысленно намекнет, что девушке пора. И протянет деньги.

Бобров содрогался и прогонял видение прочь.

Утром во вторник он лежал в постели и прокручивал события вчерашнего дня. Внутренний барометр распространял по всему телу Боброва могильный холод. Бобров почти уже не справлялся с эмоциями. Вот-вот грянет…

Они появились в банке вскоре после полудня: Квашнин и человечек, похожий на крысу. Прошли в кабинет Шелковникова, вызвали туда Протопопова. Через полчаса выставили и Протопопова и самого Шелковникова из директорского кабинета, и заперлись там вдвоем. Бобров понял, что Квашнин с «поваром» изучают записи с видеокамер. Работали они плотно, до шести. Обед им принесли в кабинет, и «повару» тоже.

«Кто?» – холодел Бобров. Нервничали все. Кроме, пожалуй, оборотня Мартина, который мог «ускользать в будущее», и в случае чего, его бы там никто не нашел. Ни его, ни деньги. Зато Свежевский был сам не свой. Ему велели быть на работе, несмотря на то, что на нем висела организация банкета. Свежевский не расставался с телефоном, но в то же время боялся покидать надолго свое рабочее место. Квашнин был непредсказуем. В пять он вызвал к себе главного бухгалтера. Через полчаса Протопопова. Потом… Григория Зиненко! В шесть, наконец, кошмар закончился, потому что из директорского кабинета вышел Квашнин и к банковскому крыльцу тут же подали «Майбах».

И только Бобров отметил, что «повар» остался изучать записи с видеокамер. Похоже, до чего-то они там, в директорском кабинете додумались, потому что на банкете Квашнин сказал:

– Никому не позволено порочить репутацию банка. Меры будут приняты самые жесткие. Мало того, что вор вернет все до копейки. Он получит срок, после того, как дело будет передано в суд, и срок этот будет максимальным. Я лично об этом позабочусь. А до суда будет максимальный прессинг. Так что я предлагаю явку с повинной. В этом случае прессинга не будет, будет просто тюремное заключение, на общих основаниях. И возможность выйти по УДО. Предложение я делаю только один раз, прошу это отметить. Я знаю, что вор здесь, в этом зале, – он взял паузу и обвел глазами присутствующих.

Все помертвели. Бобров и сам не знал, как бы он поступил, будучи вором. Встал бы и сказал «это я»? Потому что Квашнин давил, мало того, откровенно запугивал. Но вор не поддался, и не сделал признание тут же, в банкетном зале. Бобров подумал, что вор мало того умен, у него еще и железные нервы. Как потом оказалось, Бобров ошибся, но в этот момент он, как и все, неверно оценил ситуацию.

– Ну, как угодно, – пожал жирными покатыми плечами Квашнин и сел на свое место, рядом с Ниной. Уже по-хозяйски положил свою лапищу на ее бедро и легонько сжал пальцы. Бобров заметил, как Нина вздрогнула.

Квашнин с видом знатока ощупывал ее тело, словно прикидывая: сколько дать? Когда Нина встала, Бобров отвел глаза. Она вышла, видимо, в дамскую комнату, и следом из банкетного зала вышел Квашнин.

Вернулись они быстро, первой, сверкая глазами, шла раскрасневшаяся, растрепанная Нина. Вечернее платье висело на одной бретельке, вторая оторвалась. Нина вся дрожала, и вид у нее был обиженный. Бобров понял: не договорились. Хотя у дверей дамской комнаты предусмотрительно встала охрана. Никто бы Квашнину не помешал. Не посмел. Но, видимо, рассказ о приключениях на Лазурном берегу не сработал, Нина хотела чего-то более существенного.

Квашнин вскоре уехал в гостиницу, один, в своем черном «Майбахе». Бобров, проходя мимо поникшей Нины, услышал, как Свежевский с гадкой усмешкой сказал ей:

– Чего ломаешься, дура?

Нина вспыхнула и встала. Они с Бобровым встретились взглядами. Он тоже хотел сказать ей что-то злое, но не смог. На Нину и без того было жалко смотреть. Видимо, там, в женском туалете, ее впервые в жизни унизили. Это ее-то! Коронованную принцессу Чацка! Гордячку и самую желанную невесту!

Бобров увидел, как Нина почти бежит к застывшему над рюмкой водки отцу, словно пытаясь найти у него защиту. И подумал: «Надо вызвать Зиненкам такси». Но потом спохватился: «Я-то здесь причем? Нина больше не моя забота».

И вышел на улицу. Ресторан находился в центре, так что до дома Боброву было недалеко. Он пошел пешком, то и дело, поднимая голову и разглядывая звезды. Они сегодня были невыносимо яркие, можно сказать агрессивные. Словно бы на небе загодя развесили сигнализацию, предупреждающую об опасности, и она сработала. Бобров то и дело морщился и раскладывал волосы. Сегодня не договорились – договорятся завтра.

Когда у него потом выпытывали раскадровку той роковой ночи, Бобров отвечал то же, что и все:

– Не помню, я был пьян.

Они все в ту ночь напились. По разным причинам. Одни от страха, другие потому что халява, сам Бобров напился с горя. Никто ни за кем не следил, разве что Нина все время была на виду. Но ее никто и не подозревал.

Бобров закрывал глаза, пытаясь вспомнить, что такого было необычного в ту ночь? Кто уходил из ресторана, и когда? Покурить на улицу выходили все, ночь была хоть и майская, но ясная и теплая. Если не покурить, то освежиться. Посплетничать. Всех занимала интрижка Нины и Квашнина. Кто-то пытался зайти в женский туалет, и его не пустила охрана. Свежевский видел, как оттуда, чуть не плача, выскочила Нина, придерживая сползающее платье, и со своей гаденькой усмешкой рассказывал, как в распахнутую дверь он рассматривал застегивающего брюки Квашнина. Его хозяйство.

«Дала, не дала?» – гадали все. И даже спорили. Тогда всем казалось, что это событие дня, почему никто так и не смог толком ответить ни на один вопрос следователя по поводу той банкетной ночи.

– Пьяный был, не помню. Квашнин зажал в туалете Нинку Зиненко, это помню.

А грязные слухи по Чацку упорно ползли. Василия Дмитриевича идентифицировали в ювелирном магазине, куда он зашел в два часа дня. У магазина нахально торчал черный «Майбах», занимая чуть ли не всю парковку. Потом Квашнин заехал к цветочнице. И, наконец, черный «Майбах» обнаружился в Шепетовке, у домика Зиненок.

Казалось, Квашнина перестали занимать кражи в его банке. Хотя потом выяснилось, что этот робот, заключенный в уродливое человеческое тело просчитал ситуацию в первый же день. И передал по эстафете: работайте.

Но вор сработал на опережение, о чем во вторник еще никто не знал. Поэтому Квашнин, рассчитывая уложиться в неделю, осаждал несговорчивую Нину Зиненко, приготовив весомые аргументы: колье с рубинами и бриллиантами и сто одну красную розу. Цветочниц, он, похоже, объехал в Чацке чуть ли не всех, чтобы собрать эти розы.

Нина праздновала маленькую победу. Она, дурочка, так ничего и не поняла. А Квашнин и ее просчитал. Понял, что Нина еще девственница, и резко повысил ставку. Теперь он знал, за что платит, и заявился к Зиненкам, оценить обстановку. И кто знает, что бы случилось, если бы Квашнин надолго в Чацке не задержался? А ему пришлось задержаться после того, как в банк «Счастливый» нагрянула полиция. И сор из избы вынесли они.

Все настолько запуталось, что в голове у Квашнина словно сработал переключатель. После чего интрижка с Ниной стала разрастаться, как раковая опухоль и дала метастазы. Машина зависла, и Квашнина, как обухом по голове, ударила весна. Он, живущий в гигантском мегаполисе и с утра до вечера занятый решением неотложных дел, давно уже перестал замечать смену времен года. Он забыл и звуки весны, и ее запахи. И вдруг он словно споткнулся. У него появилось свободное время. Он увидел рядом прелестную девушку, невинную, пронзительно чуткую, по-весеннему свежую, а не потасканную в чужих постелях, и незаслуженно им обиженную. В нем неожиданно обнаружилась мягкость, несвойственная людям его положения. Правда, распространялось это только на Нину. Квашнин перестал ее домогаться, и всерьез принялся ухаживать. Тем более, ему необходимо было отвлечься.

Когда пришла полиция, Квашнина в банке не было, он был у Зиненок. Был Бобров, был Мартин, в чей кабинет временно перебрался Шелковников, был сам Шелковников. Свежевский, Миллер, Григорий Зиненко, – все они были на месте.

Следователь, предъявив служебное удостоверение, спросил директора. Опера из уголовного розыска остались в операционном зале, где по-хозяйски развалились на стульях. Мартин из своего кабинета, разумеется, не вышел. И разговор со следователем состоялся при нем. К Мартину следователь в основном и обращался, игнорируя директора. Мартина в Чацке знали.

– Нам необходимо вскрыть банковскую ячейку, – следователь обвел кабинет глазами, словно ища, где бы мог спрятаться огромный Квашнин?

– По-по-становление можно? – прокукарекал Шелковников и вопросительно посмотрел на Мартина: правильно я говорю? Тот молчал.

– Нам так уж нужны формальности? – следователь, тертый калач, придавил Шелковникова взглядом к кожаной спинке кресла.

– Но без постановления прокурора нельзя! – возмущенно сказал Шелковников.

– Да можно, если дело срочное, – хмыкнул Мартин, и перехватил взгляд следователя: – Вы можете сказать, что случилось?

– Убита женщина. У нее нашли договор аренды банковской ячейки в «Счастливом». Женщина год назад продала родительскую квартиру, деньги она хранила в ячейке. Потерпевшая нигде не работала, она, по словам соседки, жила на эти деньги. Каждый месяц заходила в банк и брала какую-то сумму. На расходы. Основная версия, которую отрабатывает следствие – это ограбление. Поэтому нам необходимо знать, сколько денег в банковской ячейке, если они там вообще есть? По непроверенным данным потерпевшая собралась покупать дачу, чтобы переехать туда на постоянное жительство, а квартиру сдавать. И заглянула в банк, чтобы забрать из ячейки деньги. Нам необходимо это проверить. У потерпевшей не было семьи. Родственники пока не нашлись. Не было и завещания. Мы вынуждены вскрыть ячейку, поскольку дело срочное. Надо установить мотив.

– Это можно, – усмехнулся Мартин. Его обезьянье лицо скривилось то ли в улыбке, то ли в саркастической усмешке.

– Да вы что?! – возмутился Шелковников. – Что скажет Василий Дмитриевич?! Вы вообще в курсе, что в Чацк приехал сам Квашнин?! – он возмущенно посмотрел на следователя.

– Кто ж не в курсе? Только ведь речь идет об убийстве. О зверском убийстве, – подчеркнул следователь. – У нас в Чацке давно такого не было. И вот приезжает ваш