Читать книгу Влюбленные безумны - Наталья Андреева - Страница 4

Особняк на Фонтанке, куда они с мужем вскоре переехали, Александру сильно разочаровал. Она и сама не ожидала, что, едва очутившись внутри, проникнется к фамильному гнезду графов Ланиных такой откровенной неприязнью. Дом этот был выстроен в конце прошлого века и снаружи производил очень приятное впечатление. Это был двухэтажный особняк прекрасной архитектуры, с двумя рядами колонн, с портиком, на котором красовался древний графский герб, с маленьким садиком, разбитом во внутреннем дворе. Сейчас этот садик был занесен снегом, голые ветки кустов сиротливо торчали из сугробов, клумбы были только обозначены, мраморные статуи сливались со снежным покровом, и возможно поэтому графине так грустно было смотреть в окно. Из ее спальни как раз был виден двор.

Что же касается внутренних покоев… Предки графа Ланина жили открыто, поэтому и дом в северной столице выстроили соответствующий. Он был предназначен большей частью для жизни светской, балов, раутов, словом, для приема многочисленных гостей, поэтому все в нем было для их удобства, а вовсе не для удобства самих хозяев.

Весь первый этаж занимала анфилада огромных, полупустых парадных комнат. И хотя все они были прекрасно декорированы дорогими тканями и редкими породами дерева, а также полудрагоценными камнями, такими, как оникс, нефрит, агат, сами тона отделки были холодные, отчего, находясь внизу, Александра все время мерзла. Здесь было очень неуютно.

Жилые же комнаты находились наверху, в мезонине. Там был кабинет самого хозяина, небольшая приемная, общая спальня и женская половина, полностью отданная теперь в распоряжение молодой графини. Имелась и темная проходная комната, где она все время испытывала страх. Неробкая от природы, Александра, тем не менее, боялась… увидеть женское привидение! Она была уверена, что покойная графиня Лиза ревнует ее к любимому.

На женской половине ей было еще неуютнее, чем внизу. После смерти графини Лизы эти комнаты остались сиротами. Они пребывали в пыли, в запустении и полумраке. Прислуга заходила сюда редко, сам же граф никогда. Теперь Александре предстояло вдохнуть в них жизнь.

Но едва войдя в маленький кабинет, где покойная графиня отдыхала от светских развлечений и занималась хозяйственными делами, Александра почувствовала еще большую неловкость. Все здесь было чужое, непонятное и незнакомое, даже сам запах восточных благовоний, казалось, оставшийся навечно в складках ткани, въевшийся в обивку мебели, в обои на стенах, навевал на нее тоску. Побыв здесь минут пять, Александра начинала задыхаться. Это был маленький мир абсолютно чужой ей женщины. На бюро лежало покрытое пылью неоконченное письмо к одной из многочисленных подруг, а на изящной козетке – шкатулка с рукоделием, также неоконченным. На стене висели картины, которые Александре сразу не понравились, очень уж мрачные, и, наконец, портрет самой графини Лизы.

Александра с удовольствием отметила, что покойница заметно уступает ей в красоте. Графиня Лиза, бесспорно, была настоящая аристократка, но в ней не было ни капли чувственности, ни грамма той жажды жизни, стремления брать от нее все до капли, для своего удовольствия, которые были в самой Александре и которые так притягивали к ней мужчин. Глядя в милое, тонкое лицо покойной графини, графиня новая думала о том, что Лиза, бесспорно, способна была вызвать сильное чувство, но только у одного мужчины, у своего мужа. У ног ее никогда не было толпы поклонников. «О чем это я думаю? – спохватилась она. – Разве не должна я стать такой же? Светской дамой, верной женой, образцом добродетели. О любви надо забыть. Надо думать о долге».

Но при одной только мысли об этом на Александру наваливалась тоска. Ее муж, человек чрезвычайно проницательный и умудренный жизненным опытом, оказался прав: она не готова была запереть себя в четырех стенах, полностью подавив свои желания и чувства.

Три года она как-то с собой справлялась. Новые впечатления от жизни в Европе и захватывающие путешествия отвлекли ее от мыслей Серже, которого она все это время считала мертвым. Возможно поэтому ей и было так легко о нем думать. Но теперь… Теперь она и сама не знала, как будет. Все было какое-то неустроенное, непонятное, и нигде ей теперь не было покоя. У Александры было предчувствие, что в этом доме она никогда не будет счастлива.

«Что же делать со всем этим? – думала она, с недоумением оглядывая маленький кабинет покойной графини. – Нет ли здесь какой-нибудь другой комнаты, которую я могла бы приспособить для своих нужд?» Даже в бедном отцовском доме у Шурочки Иванцовой была своя крохотная светелка, место, где она могла поплакать над своими печалями и всласть помечтать о любви. А здесь, в огромном особняке, она ходила как неприкаянная, и повсюду ее преследовали любопытные взгляды прислуги, которой, по мнению новой хозяйки, в доме было с избытком.

«Я никогда не бываю одна! – в отчаянии думала Александра. – Стоит мне только присесть, как я тут же слышу: чего изволите, ваше сиятельство? Какие будут приказания? Да когда же наконец меня оставят в покое! Я НИЧЕГО не хочу!»

– Как ты находишь наш дом? – спросил ее за ужином муж.

«Он ужасен!» – хотелось крикнуть ей. Но правила хорошего тона требовали от нее прежде всего сдержанности в проявлении чувств. Александра еле справилась с собой, но промолчала.

– Здесь требуются некоторые переделки, – продолжил граф, – и я хотел бы, чтобы ты приняла в этом участие… Что с тобой? Сашенька, я же вижу, что ты чем-то обеспокоена. Прежде всего моя забота о тебе, я хочу, чтобы здесь, в Петербурге, ты вела жизнь, тебя достойную.

– Я не знаю, что мне делать, Алексей Николаевич! – решилась она. – Я имею в виду кабинет графини Лизы и… – Александра смешалась.

– Она его очень любила, – тихо сказал муж.

– Но мне это решительно не подходит. Я не могу все это отправить в деревню?.. Ее вещи, портрет… Или могу?

– Что именно тебе не нравится? – по лицу мужа никогда нельзя было угадать его чувств. Вот и сейчас граф говорил спокойно, будто речь шла о какой-нибудь мелочи, к примеру, о новом платье.

– Все! Я не хочу ее обижать, и тебя не хочу. Но жить я так не могу. Если тебе все это дорого, ее вещи надо снести в одну комнату и закрыть ее на ключ.

– Что ж… Я думаю, надо делать пристройку. Там будут твои покои, будуар, совмещенный с ванной комнатой, гардеробная. В общем, все для твоего удобства. А пока придется потерпеть.

– Но дом и так большой! Не лучше ли перестроить нижний этаж? Эти огромные парадные комнаты совершенно бесполезны!

– Я над этим подумаю, – нахмурился Алексей Николаевич.

«Когда же ему думать, если он все время занят? – в отчаянии подумала Александра. – Видимо, мне придется заняться этим самой».

В этот момент она еще не знала, насколько переделка дома будет им вскоре необходима. И что придется заботиться не столько о себе, сколько о внезапно нагрянувших родственниках.

Первый сюрприз преподнес муж.

– Я получил письмо от Элен, – улыбаясь, сказал он. – Моя дочь хочет вернуться в Петербург.

Александра невольно вздрогнула. Два года назад муж единственной дочери графа Ланина скончался от долгой и тяжелой болезни. Болезнь эта возникла вследствие тяжелого ранения, полученного графом Безобразовым на дуэли с Соболинским. Вдова с двумя детьми уехала в свое тамбовское имение. Письма, которые Алексей Николаевич получал от дочери, своей юной жене он не показывал. Александра догадывалась, что его женитьбу, Элен, как, впрочем, и весь высший свет, не одобряет. Единственное, что сказал Алексей Николаевич, дела Элен после смерти мужа сильно расстроены. Да еще и безрассудный поступок отца, навлекший на всю семью гнев государя, подлил масла в огонь. Всеми забытая безутешная вдова вот уже два года жила в своем имении, никуда оттуда не выезжая.

Теперь Элен писала, что хочет вернуться в Петербург. Что ж, она еще была молода, хороша собой, ее отец получил новое назначение, можно даже сказать, повышение по службе. Видимо до Элен дошли слухи, что он опять в милости у государя. Графиня не без основания рассчитывала вновь выйти замуж, и удачно.

– Элен хочет жить у нас, – сказал Алексей Николаевич.

– Как у нас? Почему у нас?

– Ее собственный дом в Петербурге продан за долги. Элен не рассчитывала сюда вернуться. После смерти мужа она решила похоронить себя в глуши.

– Отчего же она передумала?

– Элен очень хотела бы сблизиться с тобой, мой друг, – ласково сказал Алексей Николаевич. – Она так пишет. Я думаю, надо приготовить для нее комнаты Лизы, из одной сделать детскую. В конце концов, это ведь и ее дом. Она здесь выросла и хотела бы найти в этих стенах приют и утешение теперь, когда ей особенно тяжело. Я перед ней виноват. Отнесись к ней со всей добротой своей души, я тебя прошу.

Таким образом, граф дал понять, что вопрос не обсуждается. А то, что мачеха на пять лет моложе своей падчерицы, вполне в духе времени. Государь сам подает пример своим подданным, имея две семьи, причем его пассия, Варвара Нелидова, годится ему в дочери. И его внучка будет старше ребенка, который вскоре появится на свет.

Александра уже поняла, что жизнь в этом доме не только будет для нее неудобной, но еще и тревожной. Ведь ей придется каждый день видеться с Элен, которая не одобряет ее брак со своим отцом. С Элен, которая была любовницей Соболинского и имеет от него ребенка, которого тоже придется видеть каждый день. А если мальчик похож на Сержа? Он постоянно будет напоминать Александре об увлечении ее юности, и это лишит ее покоя.

«Серж, кажется, всю жизнь будет меня преследовать! – в отчаянии подумала она. Но мужу возразить не посмела. Ведь Алексей Николаевич так обрадовался воссоединению семьи. – Надо смириться – решила Александра. – Как знать? Вдруг все окажется не так уж и плохо? Графиня Элен Безобразова, в девичестве Ланина, – милая, добрая женщина, она станет мне подругой, мы вместе будем делать визиты, блистать на придворных балах. А потом… Потом она выйдет замуж и останется при этом моей лучшей подругой».

В мезонине срочно затеяли перестройку, и Александра вскоре получила в свое распоряжение небольшую комнатку, которую переделала в очаровательный будуар. Кабинет покойной графини Лизы и примыкающая к нему спальня были отведены для Элен с детьми. Александра надеялась, что это ненадолго. Элен возвращается с намерением выйти замуж, и надо будет ей в этом помочь.

Все эти хлопоты Александре приходилось совмещать с визитами. Аннета взялась ввести ее в высший свет Петербурга и в короткий срок перезнакомить со всеми. Первый визит в Зимний дворец дался графине Ланиной с огромным трудом. Ей предстояла официальная церемония представления императрице.

Красота Малахитовой гостиной, связывающей парадные комнаты Зимнего дворца с личными покоями ее величества, Александру поразила, хотя она уже повидала многое, в том числе и изысканный Версаль, и Дворец дожей в Венеции, настоящий шедевр архитектуры, и чарующую роскошь Востока. Но и Зимний был чудо как хорош. Покои же Александры Федоровны были лучшими во всем дворце. Государь планировал их с особой любовью, когда дворец восстанавливался после пожара, уничтожившего абсолютно все, кроме каменных сводов. Столовая императрицы была расписана по мотивам фресок, найденных в Италии при раскопках Помпеи, а гостиная и будуар поражали богатством и в то же время изысканностью отделки. Вид из окон открывался на Неву и Адмиралтейство, так что взгляду была воля, а фантазии простор. Все здесь было продумано до мелочей и исполнено с душой. Аннета упоминала также о ванной комнате в мавританском стиле и зимнем саде с фонтаном и экзотическими растениями, которые были в этом же крыле Зимнего дворца. Все это графине Ланиной непременно хотелось увидеть.

Александра Федоровна встретила ее ласково. Едва увидев хозяйку Зимнего, графиня Ланина поняла, откуда у нее такое забавное прозвище: Птичка. Так за глаза звали при дворе императрицу за ее особенную, скачущую «птичью» походку. Возможно, что в молодости Александра Федоровна была довольно миловидна, но многочисленные роды истощили ее и привели к преждевременному увяданию. Это было главной причиной, по которой ее царственный супруг искал теперь утешения на стороне. Но, по слухам, ночи он по-прежнему проводил в супружеской спальне, и только там. «Когда же он бывает у фрейлины Нелидовой?» – задавались вопросом придворные.

Совсем по-птичьи наклонив голову набок, императрица долго рассматривала свою юную гостью.

– Очень хороша, – наконец сказала она по-немецки. – Наверняка мужчины, все как один, теряют от вас голову, милочка.

Александра не нашлась, что ответить, и присела в глубоком реверансе. Она заметно волновалась, ведь перед ней была сама императрица!

– Говорят, вы знаете много забавных историй, – уже по-русски сказала та. – На маскараде вы сильно повеселили моего мужа. Похоже, что он так и не сможет вас забыть. Мне, видимо, придется, назначить вас своей статс-дамой, графиня. – Александра Федоровна лукаво улыбнулась.

– Чем я заслужила такую милость, ваше величество?

– Не спешите называть это милостью. Вам, привыкшей к роскоши и бесконечным развлечениям, наверняка покажется здесь скучно, – императрица насмешливо посмотрела на ее бриллиантовое колье.

Александра поняла, что опять попала в неловкое положение. Она была одета по последней парижской моде, за которой тщательно следила, но при дворе Николая Павловича роскошь теперь была не в чести и откровенные туалеты тоже. Дамы прикрывали глубокие вырезы весьма целомудренными шемизетками, украшения носили скромные: из гагата, черепашьего панциря, бисера или бирюзы. Поэтому бриллианты графини Ланиной были восприняты как вызов, и о ней тут же начали злословить.

Аннета же не спешила встать на ее защиту. Казалось, она намеренно это и спровоцировала.

– Мне надо срочно перешивать все мои платья! – в отчаянии сказала ей Александра. – Почему вы меня не предупредили?! Я позволила себе надеть украшения, подобных которым не было на самой императрице! Мне надо было снять их, перед тем как войти в ее покои! Я нарушила придворный этикет!

– Зато о вас теперь говорит весь свет, – довольно улыбнулась Аннета.

– Но как говорит! Еще немного, и обо мне самой начнут сочинять анекдоты!

– Это неплохо. Главное, что вас заметили. Двор гудит, словно рой рассерженных пчел. Теперь либо покусают больно, либо начнут нести в ваши соты сладкий нектар лести. Все зависит от вас, моя дорогая, – промурлыкала Аннета. – При дворе есть несколько сильных партий, – пояснила она. – Все они враждуют. Ваше появление, как я и предполагала, нарушило расстановку сил.

– И к какой партии я должна примкнуть, чтобы восстановить равновесие?

– Ни к какой. Вы должны создать свою собственную партию. Поэтому не надо прятать то, чем вас так щедро надел Господь, – Аннета с усмешкой посмотрела на ее пышную грудь.

– Я не понимаю, зачем это надо вам?

– У меня, дорогая, тоже есть дети. Два сына. Их успешная карьера зависит от меня. А я ведь вдова, – вздохнула Аннета. – Какие у меня могут быть заслуги перед государем? Я вряд ли стану обер-гофмейстериной, против меня интригуют друзья Смирновой-Россет. У нее здесь сильная партия. Назначения на должность утверждает лично государь, и его нетрудно убедить, что вот этот господин хорош, а тот плох.

– Николай Павлович так легковерен?

– Вовсе нет. Но нас так много, а он один… Откуда бы государю узнать правду? Он видит то, что ему дозволяют видеть. И предпочитает закрывать глаза на то, что от него и так прячут. Россия большая страна, слишком большая. День государя и так расписан по минутам, – вздохнула Аннета. – Кто первый добежал, тот и прав, остальных он уже и слушать не хочет. А еще государь очень любит делать приятное тем, к кому чувствует особое расположение. Всего одно слово…

– Нет! – испугалась Александра.

– Дорогая моя, у вас еще даже нет права сказать это слово. Куда же вы так торопитесь?

– Я не создана для придворных интриг.

– И это говорит женщина, которая сумела женить на себе моего кузена! – всплеснула руками Аннета. – Не имея при этом ничего, кроме привлекательной внешности! Вы, должно быть, очень ловки, дорогая. И умеете пользоваться своей красотой. Так почему не заняться тем, для чего вы предназначены? Я вам помогу. Главная ваша соперница вовсе не Варвара Нелидова. Хотя у нее тоже сильная партия.

– Смирнова-Россет?

– Вы еще и очень проницательны.

– Скажите, за что вы ее так ненавидите?

Аннета нахмурилась.

– Я же вижу, – продолжала настаивать Александра. – И здесь должна быть какая-то причина.

– Она моложе меня на восемь лет. А что касается красоты, то и в ней нет ничего особенного.

– Вы соперничали с ней за внимание государя?

– Это было давно. Очень давно, – вздохнула Аннета. – Но она сумела сохранить свое влияние и после их расставания. У государя есть постоянная любовница, которая от него беременна, а Александра Осиповна по-прежнему царица балов!

– По-моему, она очень милая женщина, – заметила Александра.

– Вам следует познакомиться с ней поближе, дорогая, – улыбнулась Аннета. – Чтобы вы поняли, какая это интриганка.

«Не можешь задушить своего врага – обними его», – вспомнила графиня Ланина, входя в салон Екатерины Андреевны Карамзиной, где частой гостей была и Смирнова-Россет. Эти две женщины имели большое влияние на самых образованных и просвещенных людей России, оставаясь при этом близкими подругами. Одна – вдова историографа, сводная сестра поэта Вяземского, другая – покровительница муз, бывшая в дружеских отношениях со всеми великими российскими поэтами. Ходили слухи о ее связи с господином Лермонтовым, хотя доказательств этому не было. Если слухи были верны, у Александры Осиповны был повод скрывать эту связь. И не только из-за мужа, отношения с которым у нее так и не сложились. Она пользовалась особым расположением государя и умело вела свою партию при дворе.

– Какое восхитительное на вас платье, дорогая моя, – рассыпалась в комплиментах Аннета, увидев свою соперницу. – И цвет лица изумительный! Вы сегодня диво как хороши! А я, Александра Осиповна, повсюду вожу мою протеже. Позвольте и вам представить. Жена моего кузена, графиня Александрин Ланина. N’est-ce-pas, charmante?

Александра почувствовала на себе внимательный взгляд огромных черных глаз.

– Ах, это вы недавно произвели фурор при дворе, явившись туда в бриллиантах, – тонко улыбнулась Смирнова-Россет. – Признаюсь, вы нас всех очень позабавили. Мы уж и забыли, что такое роскошь.

– Зато я не ношу драгоценности дома. Как это должно быть, делаете вы.

– Что вы имеете в виду, графиня? – тонкие черные брови Александры Осиповны удивленно поползли вверх.

– Не хотите же вы сказать, что только смотрите на них? Камни надо носить, без человеческого тепла они тускнеют.

– У моего мужа не слишком большое жалование, чтобы я могла позволить себе покупать бриллианты, – довольно резко сказала Александра Осиповна.

– Это новый анекдот? Чиновник, который живет на жалованье! Непременно расскажу его государю! Ему нравится, как я рассказываю анекдоты. И обязательно добавлю, что он от вас.

Смирнова-Россет была дамой экзальтированной и потому на выпад Александры отреагировала довольно бурно.

– Я вовсе не прошу вас сплетничать обо мне, графиня, – резко сказала она. Ноздри Александры Осиповны раздулись. Это был признак гнева. – Но, видимо, у вас во всем дурной вкус: и в одежде, и в манерах. Единственное, в чем вам нет равных, так это в умении вовремя и к месту рассказать анекдот. Весьма сомнительное достоинство!

– Ах, вы не любите, когда над вами смеются! Так я тоже этого не люблю.

– Не думаю, что вы придетесь ко двору.

– К тому, где бал правите вы, вряд ли. Постойте-ка… Ваш муж ведь состоит на государственной службе? А вдруг его величество решит назначить господина Смирнова посланником, допустим, в Рим? Или в Париж. А может, в Дрезден? Вы ведь пользуетесь особым расположением государя, следовательно, и члены вашей семьи тоже. Допустим на минуту, что вы уезжаете вслед за мужем за границу, а я остаюсь здесь. Править бал, как вы говорите. Вот вам польза от вовремя и к месту рассказанного анекдота!

– Я знаю, вы тоже рассчитываете на покровительство государя. Только вы забыли, что многолетнюю дружбу он ценит гораздо более мимолетного увлечения. Это была лишь минута в его жизни, когда он позволил себе слабость. И приблизил вашу особу ко двору. Но это быстро пройдет.

– Вы так хорошо знаете государя… Но я все же позволю себе надеяться…

Судя по виду Аннеты, та была довольна перепалкой. Положение спасла Екатерина Андреевна, хозяйка салона.

– Я хорошо знаю вашего мужа, графиня, – ласково сказала она Александре. – Это умнейший, образованнейший человек. И очень приятный в общении. Мой покойный муж всегда его выделял среди всех прочих. Он, должно быть, счастлив с вами. Вы ведь такая красавица!

Краем глаза Александра заметила, как вспыхнуло лицо Смирновой-Россет. Должно быть, после ухода графини Ланиной у подруг будет бурное объяснение. «Она чувствует во мне соперницу. Но я ведь ни на что не претендую! Но насмешек и оскорблений я терпеть не намерена».

Александра немного перевела дух и огляделась. С удивлением она заметила, что здесь, в салоне у Екатерины Андреевны Карамзиной, все очень скромно. Уютно, без кричащей роскоши, гости располагаются в простых соломенных креслах, на столе самовар, и, что удивительно, нет карточных столов. Худощавая брюнетка, чем-то напомнившая Александре старшую сестру, Мари, разливает чай и намазывает маслом тартинки из серого хлеба, которые с удовольствием берут из ее маленьких ручек гости. А ведь здесь находится весь высший свет Петербурга! Первые красавицы в бальных платьях, заехавшие ненадолго перед тем, как отправиться блистать, видные дипломаты, литераторы. И все ведут себя очень просто в этой тесной гостиной, где предлагают скромное угощение и совсем не говорят по-французски. Похоже, здесь именно это считается дурным тоном. И все охотно принимают правила хозяев.

– Наш Самовар-Паша, – шепнула Аннета, еле заметным кивком указав на брюнетку, разливающую чай. – Софья Николаевна Карамзина. Идемте, я вас познакомлю.

Александра была готова расцеловать эту женщину, так похожую на ее старшую сестру, но Софья Николаевна обошлась с ней довольно холодно.

«Неужели здесь все считают меня пустышкой? Безродной девочкой с дурными манерами, которая сумела выскочить замуж за старика-вельможу. И которой только и надо от него, что денег и возможности быть принятой в лучших домах. Ведь он в родстве со всеми, и они вынуждены меня терпеть, коль я его жена, – в отчаянии подумала Александра. – Я никогда не буду здесь своей. Они меня презирают, это видно по их взглядам».

Да, она, бесспорно, привлекает всеобщее внимание своим туалетом: изящной шляпкой, выписанной из Парижа и удлиненным вечерним платьем цвета сиреневых сумерек, сшитым согласно последней моде. Но как они смотрят! Дамы переглядываются меж собой, и, кажется, ее платье – главный предмет их живого разговора в углу гостиной. Но она скорее голову даст на отсечение, чем станет притворяться скромницей. И лицемерить, как все эти придворные, скрывая достаток, потому что сейчас так принято.

В имении родителей Александра жила в такой бедности, что теперь, выйдя замуж за одного из самых богатых людей России, радовалась роскоши как ребенок. А граф, словно любящий отец, ей потакал. Богатые туалеты лишь подчеркивали яркую, чувственную красоту его юной жены.

– Роскошная женщина эта графиня Ланина, – услышала вдруг Александра. – Просто роскошная! Charmante!

Сказано это было одним из присутствующих в гостиной мужчин, и намеренно сказано так, чтобы Александра это услышала.

«Что ж, я не такая утонченная, как та же Смирнова-Россет, но время бесплотных женщин ушло в прошлое. По мнению высшего света, я одета немодно. Слишком вызывающе. И веду себя вызывающе. Значит, надо установить другую моду».

– Мода – это я! – заявила Александра мужу, когда вернулась домой.

Алексей Николаевич рассмеялся.

– Я думал, что они переделают тебя, но, похоже, ошибся. Скорее ты переделаешь их. Но бой будет долгим и трудным.

– Салон Карамзиной что, самый модный в Петербурге? – спросила Александра.

– Уже нет. Хотя еще лет десять назад по тому влиянию на общественность, которое он оказывал, ему не было равных. Но это мода уходящего века великих поэтов. Уходит их время, Сашенька, на смену ему идет великая проза. Романтика была хороша, когда надо было бежать от реальности, потому что другого выхода не было. Когда всего было с избытком, страна процветала, в Европе было относительно спокойно. Сейчас же все понимают, что нужны перемены. Уже надо что-то делать, и одними мечтами и планами тут не обойтись. Хорошо, что ты побывала у Карамзиной, но завтра я отвезу тебя в другое место. Я покажу тебе будущее России. Ее прошлое ты уже видела.

– Куда мы едем? – спросила она у мужа, уже сидя в карете.

– В Михайловский дворец. Сегодня я представлю тебя великой княгине и, возможно, наследнику. Если он там будет.

– Я опять оделась не так? – в ужасе спросила Александра. – Обо мне снова станут злословить! Или, чего хуже, смеяться!

– Смеяться не посмеют, – спокойно ответил Алексей Николаевич. – Я занимаю в обществе слишком высокое положение. Не беспокойся, мой друг, по-моему, к тебе уже все успели привыкнуть. К твоим вызывающим туалетам и не менее вызывающим речам. К тому же, сегодня мы едем туда, где царит роскошь. Смеяться над тобой не будут, – повторил он.

Александра уже поняла: самое ужасное для светского человека, которым являлся и ее муж, и его кузина Аннета, и фрейлина Смирнова-Россет, было оказаться смешным, попасть в нелепое, глупое положение. Не так одеться, не то сказать, не того похвалить, или, чего хуже, споткнуться у всех на глазах, грубо нарушить этикет. И вызвать этим улыбку на лицах сильных мира сего, вслед за которыми начнут улыбаться и все остальные. Именно поэтому все придворные так похожи на заводных кукол. Они одинаково кланяются, одинаково говорят, и, кажется, одинаково думают.

«Что же такое на самом деле царский двор? – думала она, глядя в окно кареты на заснеженный Петербург. – Почему все так мечтают туда попасть? Со слов мужа я знаю, что придворным приходится жить в постоянном ожидании царской милости и при этом не забывать смотреть по сторонам, чтобы помешать другим себя опередить. И ведь из этого состоит вся их жизнь! Какие же невыносимо скучные люди! Но вдруг я ошибаюсь? Или чего-то не знаю? Во всяком случае, мне бы тоже хотелось этого попробовать. Оказаться там, где светит солнце. Где оно встает, а вечером ложится спать, где на протяжении всего дня можно видеть каждое его движение, каждую набежавшую на него тучку и каждую вспышку радости на его сияющем лике. Вдруг в этом и в самом деле есть что-то особенное?»

Она, совсем как ребенок, хотела получить новую красивую игрушку, которая была лишь у избранных. Хотя не до конца понимала, что же с этой игрушкой делать? Ей просто ее хотелось, и все.

Карета остановилась. Со стуком откинулась подножка. Александра никогда не была в Михайловском дворце, имела лишь счастье любоваться им издали. Теперь она, рука об руку с мужем, ступила на гранитную лестницу, украшенную двумя статуями львов. Она заметно волновалась, и чтобы как-то ее успокоить, Алексей Николаевич негромко сказал:

– Обрати внимание: эти львы – точные копии античных статуй, найденных при раскопках в Риме, в начале шестнадцатого века. Михайловский дворец, Сашенька, пожалуй, лучший образец архитектуры в нашей столице. Им можно любоваться бесконечно.

Александра была с ним полностью согласна. Здесь и в самом деле царила роскошь, не то, что в доме на Гагаринской, где она была вчера на вечере у Карамзиной. На первом этаже Михайловского дворца были покои великого князя Михаила Павловича, а также гостевые комнаты, квартиры придворных и комнаты запасные. Погребной этаж занимали дворцовые кухни и хозяйственные помещения. Во дворце был огромный штат прислуги, человек триста! Ведь хозяева вели бурную светскую жизнь и принимали у себя огромное количество гостей.

– Надеюсь, Сашенька, что ты увидишь когда-нибудь знаменитый Белый зал, – улыбнулся Алексей Николаевич. – Он находится в центре анфилады парадных комнат. Это просто шедевр архитектуры. И не просто увидишь, а будешь там блистать.

«Ах, какая роскошь!» – думала она, пытаясь запомнить мельчайшие подробности отделки внутренних покоев. Ведь ей вскоре тоже предстояла перестройка дома. Конечно, особняк на Фонтанке ни в какое сравнение не идет с этим огромным дворцом, но двери из покрытой лаком березы, с резьбой и позолотой, потолки лепной работы, с живописью, такие же карнизы, наборный паркет, – все это можно себе позволить.

Они с мужем поднялись на второй этаж. Парадная лестница делила его на две части. Западную сторону и север занимали залы для балов и приемов. Но сегодня, как сказал Алексей Николаевич, планировался тихий вечер в узком кругу, почти семейный. Великий князь уехал в Зимний, он, как и его брат, император Николай Павлович, был чрезвычайно увлечен военными парадами и всем, что было с ними связано. Кажется, вновь затевалось переодевание, или, на их языке, «переобмундирование». Хорошо если только одного полка! Братья с увлечением работали над эскизами новых мундиров для военных.

Великая княгиня же предпочитала общество людей более изящных, чем военные. Она покровительствовала художникам, литераторам и, втайне, реформаторам. Если строгий этикет не позволял ей принимать людей, которые ей были симпатичны, но во дворец не вхожи, она просила об этом своих статс-дам. Приходя к ним в гостиные, Елена Павловна сидела где-нибудь в укромном уголке и время от времени подзывала кого-нибудь для беседы. Женщина чрезвычайно образованная, европейского воспитания, она мечтала и страну, ставшую ей второй родиной, преобразовать на европейский манер. Великая княгиня осуждала крепостное право, считала его отмену неизбежной и всячески хотела это приблизить. Государь же не был к этому готов и к подобным проектам относился недоверчиво. Поэтому салон великой княгини считался оппозиционным, и собиралась вокруг Елены Павловны большей частью блестящая молодежь, за которой все признавали будущее России.

Сегодня в ее гостиной тоже собрались избранные. Кроме графа Ланина, получившего недавно назначение в строительный комитет, из важных чиновников были два дипломата, посол в одной из европейских стран, также на днях получивший назначение, и сенатор. Все – сторонники реформ. Александра немного робела, когда ее представляли великой княгине, но та была так проста в обращении, так мила, что вся неловкость вскоре прошла. Это была женщина средних лет, в которой с первого взгляда можно было угадать немку. Светлые волосы, голубые глаза, прямой нос и какой-то особый, свойственный лишь членам ее фамилии рот с чуть поджатой нижней губой. Красавицей ее назвать было трудно, но она и не стремилась блистать. У Елены Павловны было совсем другое предназначение, и она это знала.

Немного оглядевшись, Александра успокоилась. Здесь ее туалет вовсе не казался вызывающим. Насколько у Карамзиных все было просто, без претензий, настолько же в покоях Михайловского дворца ни одна деталь интерьера не ускользнула от внимания архитекторов и декораторов. Стены этой небольшой гостиной были обиты малиновым штофом, паркетный пол был из розового дерева, а мебель надежная, но в тоже время не лишенная изящества, в стиле буль, с искусной отделкой из черепашьего панциря. Александра уже отметила, что он при дворе в особой моде.

– Позвольте вам представить…

Она невольно вздрогнула. Какое знакомое лицо! Они уже, кажется, встречались!

– Моя жена, графиня Александра Васильевна Ланина, ваше высочество.

Так это и есть наследник! Он вовсе не так высок ростом, как его отец, и совсем еще молод. Александра отметила, что у цесаревича красивое лицо и приятная, добрая улыбка.

– Вы произвели фурор при дворе, графиня, – сказал он. – Все только и говорят, что о вас. Я видел вас мельком, когда вы выходили от матушки, но с той минуты страстно мечтал познакомиться с вами поближе.

Будущий император галантно поцеловал ей руку. Александра невольно смутилась.

– Матушка еще раздумывает о вашем назначении, – улыбнулся цесаревич. – Видимо, мне придется ее поторопить.

– Но я вовсе не спешу занять должность при дворе, – нашлась наконец она. – Довольно и того, что служит мой муж. Да так, что я его почти не вижу.

– И вы на это жалуетесь!

– Я привыкла к тихой семейной жизни, – Александра опустила глаза, стараясь на него не смотреть.

– Вы?! Но весь ваш вид, графиня, говорит об обратном. Вы просто сияете красотой и нас тоже обязаны осчастливить. Ваш муж хочет, чтобы вы вели бурную светскую жизнь, и он прав. Хотите придворный чин? – вдруг развеселился цесаревич. – А хотите, вы будете статс-дамой моей жены? Да хоть с завтрашнего дня! Мари!

Александра увидела молодую женщину, почти девочку, болезненно худую, с бледным лицом, которая, как ей показалось, вовсе не разделяла восторгов своего супруга. Говорила она по-русски с сильным акцентом, очень плохо. Александре сразу показалось, что ее брак с наследником неудачен.

– Мари, это графиня Ланина.

– Та, о которой все говорят? – по-французски спросила цесаревна.

– Как ты видишь, слухи не преувеличены. Я думаю, Мари, ты непременно захочешь, чтобы графиня стала одной из твоих статс-дам. Не так ли? – также по-французски спросил Александр.

Жена посмотрела на него беспомощно. «Я разве должна этого хотеть?» – говорил весь ее вид. Эта девочка чувствовала себя здесь неловко, как, впрочем, она чувствовала себя везде. Ее муж был чрезвычайно влюбчив и слыл знатоком красивых женщин. Меньше всего Мария Александровна хотела бы видеть их в своем окружении, но она была еще так юна и неопытна, что не смела на этом настаивать.

– Решено! – сказал цесаревич. – Вы будете статс-дамой Мари, Александра Васильевна! Граф, вы не обидитесь на нас, если и ваша красавица жена тоже пойдет на службу?

«А к чему меня это обязывает? Неужели я вынуждена буду все свои дни проводить в Зимнем? Но ведь это же хорошо! Скоро приедет Элен! Мне бы хотелось видеть ее как можно меньше», – подумала Александра.

– Я редко бываю дома, – улыбнулся Алексей Николаевич. – Думаю, если бы не ваше столь лестное предложение, ваше высочество, графиня вскоре заскучала бы.

– Ну, скучать мы ей не дадим, – весело сказал цесаревич. – Правда, Мари?

– Конечно, – натянуто улыбнулась будущая императрица, старательно выговаривая каждый слог.

«Первый раунд у Александры Осиповны я, кажется, выиграла, – подумала графиня Ланина. – Но биться мы отныне будем на ее поле. Какие меня еще ждут сюрпризы?»

Сама Елена Павловна была с ней настолько любезна, что Александра, обласканная великой княгиней, дала ей слово, что будет гостьей на всех балах в Михайловском дворце. А балы здесь давали часто.

– Вы будете их украшением, графиня, – пообещала неревнивая к чужой красоте Елена Павловна.

Александра поняла, что ее приняли в высший свет, причем, в круг избранных.

Возвращаясь домой, она счастливо улыбалась.

– Вот ты и светская дама, – с грустью в голосе сказал Алексей Николаевич. – Тебя приняли при дворе, назначили статс-дамой цесаревны. Ты знаешь, как к тебе теперь следует обращаться?

– Как, Алексей Николаевич?

– Ваше высокопревосходительство. Если государь не присвоит мне тут же следующий чин, я буду ниже в звании, чем ты. Я ведь всего лишь превосходительство, – с иронией сказал граф.

– Как же так? – рассмеялась Александра. – Ты воевал с Наполеоном, потом столько лет был на государственной службе, у тебя два ордена, и ты всего лишь превосходительство? А я только вчера приехала в Петербург, и уже получила чин выше!

– Это особенности придворной службы, мой друг. Здесь все зависит от прихоти государя. Ты теперь можешь открыто ездить на балы, причем в лучшие дома. Нам теперь будут делать визиты, в нашем доме будут вечера. По тому, какая на них будет собираться публика, ты вскоре поймешь свою значимость.

– Ах, перестань, Алексей Николаевич! – беспечно сказала она. – Что я такое? Все эти знатные дамы смотрят на меня, как на выскочку. Да я и есть выскочка. По-французски научилась говорить без ошибок всего год назад!

– Ты в этом не виновата. Зато при дворе вряд ли найдется дама красивее тебя. Вот что в женщине имеет главную ценность, а вовсе не образование и происхождение. Хотя, последнее тоже важно. Но это капитал ординарных женщин, которым тоже надо выходить замуж, красавица же может позволить себе ошибки не только во французском языке. Кто станет вникать в суть ее речей, если смотреть на нее гораздо приятнее, чем слушать? Боюсь, что сегодня я тебя потерял. Будь осторожна с цесаревичем. А в особенности с императрицей.

– Она очень ревнива?

– Не о том речь, – поморщился граф. – Я не буду пересказывать тебе дворцовые сплетни, уж извини. Ты сама все поймешь. Я беспокоюсь об одном, – нахмурился вдруг он. – Уж очень быстро все случилось. И моей заслуги в этом нет. Это какое-то потустороннее влияние. Над нами будто взошла звезда.

– Какие глупости, – занервничала Александра. Хорошо, что муж не знает об алмазе. О его странном свечении в день их приезда в Петербург.

– У меня есть предчувствие… Впрочем, не будем об этом сегодня. Я вижу, ты счастлива.

– Да, я счастлива!

– Дай Бог, чтобы ты не разочаровалась.