Читать книгу Напарница вампира - Наталья Авербух - Страница 6

Из всех условностей, затрудняющих жизнь в дороге, отдельного упоминания заслуживает та, согласно которой незамужняя девушка не может позволить себе путешествовать без сопровождающего лица. В самом крайнем случае допускаются переезды в обществе подруги или сестры, но тогда уж поведение барышень должно быть безупречным.

Даже самые смелые девушки нашего времени предпочтут взять с собой хотя бы служанку, а лучше двух, а лучше супружескую пару прислуги, чтобы их присутствие могло охранять их как от злых наветов, так и от более реальных опасностей, подстерегающих в дороге. Часто смелые барышни выезжают в сопровождении целой процессии, куда входит до десятка человек, готовых развлекать, обслуживать и защищать отважную девушку. Что не удивительно, ведь смелые барышни обычно рождаются единственными наследницами крупных состояний.

Что до тех двух девушек, которые встретились на почтовой станции около трёх часов после полудня, то самый снисходительный наблюдатель отказал бы обеим как в состоянии, так и в излишней смелости: непозволительной роскоши для тех, кто вынужден своим трудом отрабатывать свой хлеб и кое-что знает об этом мире и его тревогах.

Младшая из них, хрупкая бледная девушка, которая, судя по одежде, только что вышла из школы-пансиона для не особенно состоятельных барышень, сопровождалась пожилым слугой, за особую плату приставленным к ней дирекцией школы. Слуга этот во время нежной встречи вовсю препирался с носильщиком, пытаясь заставить его нести огромный сундук за половину платы. Старшая, встретившая свою молодую товарку с почтовой кареты (дилижанс в такой близости от столицы не ходил), одевалась так, как одеваются учительницы или, точнее, гувернантки, и вид имела до чрезвычайности цветущий и свежий, какой только и можно приобрести, гуляя со своими малолетними воспитанниками каждый день на свежем воздухе – в любую погоду выходя из дома после обеда, а, возвращаясь, бывало, и к ужину. Старшую сопровождала супружеская пара – не старые, но и не молодые слуги. Они, дождавшись вместе с девушкой почтовой кареты, поспешили откланяться, отказавшись от чаевых и согласившись передать приветы своей прелестной дочурке, к которой, собственно, и отпустил погостить их хозяин, попросив по дороге проводить уволившуюся в связи с поступлением детей в школу гувернантку. Добрейшему их хозяину, господину М., была передана тысяча благодарностей. Успокоив слугу, которому также надо было, расставшись с девушками, вернуться в школу, старшая из барышень вновь заключила младшую в объятья. Даже и не заметив между ними внешнего сходства, никто бы и не усомнился, что это родные сёстры, встретившиеся после долгой разлуки. Наблюдатель проницательный добавил бы ещё, что барышни были разлучены в то время, когда младшая, умея уже чувствовать привязанность, не могла ещё хорошенько её запомнить. Другими словами, на момент разлуки младшая была ещё так мала, что не успела приобрести привычку к сестринским ласкам: так она сегодня дичилась и неумело отвечала на родственный восторг старшей.

Собственно говоря, сторонний наблюдатель не так уж бы и ошибся: о своём родстве девушки узнали совсем недавно, до того и не подозревая о существовании друг друга. Дочери разных матерей и разных отцов, они звали друг друга сводными сёстрами, так как старшая была падчерицей матери младшей: дочерью первого мужа от его первого брака. Младшая же происходила от второго брака этой несчастной женщины, ушедшей из жизни слишком рано, но всё же после обоих мужей. Её первый брак, надо отметить, остался бездетным.

Удовлетворив своё любопытство относительно внешнего несходства девушек, досужий наблюдатель наверняка не стал бы прислушиваться дальше к самой обычной беседе самых обычных барышень, из которых старшая уже потеряла надежду выйти замуж, а младшая никогда и не надеялась: всё состояние родителей душеприказчики отдали школе-пансиону на её обучение до совершеннолетия и несколько лет жизни после, и теперь девушке полагалась только жалкая крона в месяц, не считая подарка в двадцать пять крон, выданных школой из не истраченных денег. Старшей повезло больше, ей было по наследству передано состояние в тридцать крон годового дохода и имелся скопленный работой гувернантки капитал в целых сорок крон. Как она объясняла сестре, главное – бережливость и умение правильно выбрать хозяина. Младшая кивала и со всем соглашалась.

– Ах, Тирса! – восклицала старшая, покровительственно обняв сестру за плечи. – Какое счастье, что мы с тобой, наконец, встретились! Теперь мы всегда будем вместе, всегда, до самой смерти!

Тирса принуждённо засмеялась.

– Грета, не говори так, – кротким тоном попросила она. – Никто не знает, что ждёт его впереди и, может, уже завтра работа заставит нас разлучиться.

– Работа! – несколько экзальтированно подхватила Грета. – Не произноси при мне этого ужасного слова! Я всю жизнь только и делаю, что работаю, а теперь я скопила деньги, встретила тебя и хочу, наконец, отдохнуть! Мы поедем в Острих, на знаменитые курорты и будем там проводить время, как самые знатные барышни Дейстрии!

Этот блестящий прожект заставил Тирсу заметно встревожиться. Грета засмеялась.

– Я знаю, моя маленькая сестрёнка, чего ты испугалась. Ты хочешь спросить: надолго ли хватит наших денег на такую роскошную жизнь? Ну, как, достаточно ли я проницательна?

Тирса тоже засмеялась, но, как и прежде, с гораздо меньшей живостью, чем её сестра.

– Достаточно, сестрица.

– Ну, так вот, – принялась объяснять свой прожект Грета, беря Тирсу под руку и увлекая её к стоянке наёмных экипажей, при этом кивком предложив слуге и носильщику следовать за собой. – Не думай, пожалуйста, что я такая расточительная или что твоей бедной сестре не хватает предусмотрительности. Мы поедем в Острих, как знатные барышни, и будем там отдыхать, развлекаться и поправлять здоровье. Если я и сомневалась в своём плане, то только до того, как увидела твои бледные щёчки, худенькую фигурку и другие признаки болезни, от которых так и сжимается сердце! Сказала бы я пару слов директрисе и попечителю твоей школы!

– Ах, Грета, что ты! – испугалась Тирса.

– А как же! Вот придём в гостиницу, я подведу тебя к зеркалу, посмотришь сама!

– Грета!

– Ну, да не о том речь. Мы с тобой отдохнём, а как истратим две трети от сбережений, пойдём наниматься гувернантками к «устрицам». У них там модно, чтобы языку учила иностранка, так что без работы мы не останемся, а, Бог даст, и поднакопим.

Пока Грета говорила, они дошли до стоянки и слуга, придирчиво осмотрев экипажи, велел носильщику перенести вещи девушек с тележки на крышу выбранного им и хорошенько привязать. После чего решительно прервал разговор барышень, подсадил обеих в экипаж, принял чаевые и распрощался. Носильщик, которому было заплачено в самом начале, скрылся, не прощаясь.

– Ах! – воскликнула Грета. – Теперь мы избавились от этих докучных нянек, которых приставили к нам добрые, но недалёкие друзья! Ты не представляешь, как я измучилась от опёки своих надзирателей, а уж твой охранник с его мелочностью и страстью выгадывать филлеры на пустяках! Я думала, не выдержу!

– Грета, милая! – чуть не плача вскричала Тирса. – Не говори так, ведь он же о нас заботился, не о себе!

Грета пренебрежительно фыркнула.

– Просто некоторых людей хлебом не корми, дай сберечь здесь филлер, там филлер – а всё потому, что кроны они в глаза не видывали.

– Грета!

– Прости, сестрёнка! Я тебя напугала, да?

– Грета, – укоризненно произнесла младшая сестра. – Как ты можешь так говорить?

– Сама не знаю, – засмеялась старшая. – Но как-то ведь получается. Всё-всё-всё! Я поняла, осознала, устыдилась и больше не буду!

– Ах, – вздохнула Тирса, когда экипаж тронулся с места, и вопросительно посмотрела на сестру. – Может, сейчас мы поговорим, наконец, серьёзно…

Грета покачала головой и прижала палец к губам.

– Серьёзно! – прежним своим восторженным тоном воскликнула она. – А разве я говорю не серьёзно? Понимаю, твои учителя вели себя иначе, но готова поклясться самым торжественным образом, каждое моё слово произносится с полной ответственностью и пониманием ситуации!

– Понимаю, но мы…

– Не сейчас, – тихо шепнула Грета, едва шевельнув губами. – Теперь мы поедем в гостиницу, – громко продолжала она, – я успела найти дешёвую на краю этого мелкого городишки и вполне приличную за эти деньги, хотя мне и далеко до твоего слуги в вопросах бережливости. Там передохнём с дороги, а после я найму нам дилижанс, и мы спокойно поедем день за днём, неделя за неделей, месяц за… Ой, Тирса, не гляди на меня так! Я пошутила! Мы пробудем в пути не больше полутора недель, а после границы в Острихе что ни город, то курорт, мы остановимся в первом понравившемся. И, кто знает, может, найдётся кавалер, красивый и при деньгах, которому приглянется моя маленькая сестричка…

– Не говори так, Грета! – в который раз возмутилась Тирса. На этот раз в её возгласе прозвучало настоящее чувство. – Ты же знаешь, я никогда не выйду замуж! В моём положении смешно и глупо питать такие надежды, так что, пожалуйста…

– Я говорила не про замужество, – сухо ответила старшая, но развивать эту тему дальше не стала. Тирса же, едва до неё дошёл смысл слов сестры, возмущённо смерила её взглядом и отвернулась к своему окошку в карете.

Грета тихонько засмеялась, донельзя довольная своей шуткой, но извиняться перед обиженной сестрой не стала, а подсела ближе к окошку и принялась рассматривать дорогу. Это занятие продолжалось недолго: внезапно девушка вскрикнула и откинулась на сидении, стараясь сделаться как можно незаметнее для взгляда извне. Обида Тирсы не была длительного свойства: услышав восклицание, она тут же с тревогой повернулась к сестре.

– Грета, дорогая, что случилось?

– Это он! – страшно побледнев, пробормотала Грета. – Без сомнения! Но как он мог здесь оказаться?..

– Кто, Грета, дорогая? Кто тебя напугал?

Старшая сестра вялым взмахом руки отстранила нежные заботы младшей и с мрачной решимостью уставилась перед собой.

– Он нас нашёл. Теперь всё пропало…

***

Роль бедной, но благородной девушки давалась мне едва ли не сложнее, чем роль служанки. С детства общаясь с барышнями такого типа, который теперь была вынуждена разыгрывать, я, между тем, привыкла при них носить маску наигранной весёлости, относиться к ним с услужливой готовностью помочь и вообще делать вид, будто продавщицы модных лавок сделаны из железа, никогда не устают, никогда не расстраиваются и не нуждаются ни во сне, ни в отдыхе, ни даже в пище. Теперь же мне не только позволялось, но и предписывалось принять вид томный, болезненный и вялый, который, впрочем, как я знала по собственному опыту, в любой момент мог смениться лихорадочной весёлостью или даже подлинной жизнью, когда этого особенно требовали обстоятельства. Что касается худобы и бледности, так расстроившей мою сестру, они, увы, были не притворными. Общение с вампиром, страшная дорога от К*** до столицы, когда мы прятались днём, а ночью ехали на украденном со свалки экипаже и уведённой с живодёрни лошади (садиться в дилижанс напарник в последний момент передумал) – всё это изрядно измотало мои силы, отразившись, к сожалению, и на внешности. На этот раз заранее свою легенду я почти не знала; по каким-то не очень понятным причинам её мне сообщила Грета при встрече. В бюро безопасности мне сказали только, что я должна подыграть лицу, назвавшему пароль, при первом же удобном случае получить документы и узнать подробности своей новой биографии, а также суть задания. Разумеется, это не всё, что я услышала о себе в бюро при получении задания. Всего два слова касались моего нового социального статуса и финансового положения, а вся остальная речь сердитого начальника касалась ошибок, допущенных при выполнении прошлого задания – как будто их не разобрали по прибытию. Напарник при получении задания не присутствовал – мне было передано, что он присоединится ко мне позже, скорее всего, как раз в этом городке, где мы планировали с почтовой кареты пересесть на дилижанс, и который как раз и служил транспортным узлом страны: именно туда, а не в столицу, стекались почтовые кареты и дилижансы со всех краёв Дейстрии. Так что мой огромный сундук, который вызвал такое неодобрение носильщика, покуда весил очень мало и не служил основанием для завышения платы. Что бы там ни говорила Грета, беречь филлеры, чтобы сохранить кроны – единственный способ выжить в нашем мире бедному человеку.

Что касается самой Греты, то она, разумеется, не была падчерицей моей бедной матери, которая состояла только в одном браке, закончившемся смертью отца, и успела породить всего двоих детей: моего братика, умершего сразу после рождения, и меня, оставшеюся сиротой в десять лет. О настоящей семье Греты я не знала ничего, но кое-что намёками она мне поведала в гостинице, когда мы отослали горничную и остались одни. Моя «сестра» и коллега являлась уникальным в наше время явлением – женщиной, состоящей на государственной службе. Правда, мне могут возразить, что на той же государственной службе есть ещё и машинистки, стенографистки и секретарши, но, во-первых, их по-прежнему не так уж много, а во-вторых, в бюро безопасности таковых не водится совсем. Не то, чтобы женщины совсем не принимали участия в защите нашей страны, но к работе, как правило, привлекались толковые жёны, сёстры и служанки сотрудников – после того, как они пройдут достаточную проверку. Как я поняла из туманных намёков Греты, её муж служил в бюро безопасности, когда женился на ней, и постепенно посвятил супругу в суть свой работы. Поняв, что под словами «государственный служащий» не всегда понимается кабинетная работа, Грета высказала желание принять в служебных делах спутника жизни участие, что и было с восторгом принято любящим мужем. Как отреагировало начальство, я не знаю, но, потеряв мужа в двадцать пять лет, молодая вдова не отошла от дел и не вышла замуж, а попросилась на его место и вот уже два года с успехом опровергает расхожее мнение о неспособности женщин заниматься умственной деятельностью и подвергаться опасностям.

На меня «сестра» смотрела в самом деле как на родственницу, считая своим долгом опекать и наставлять младшую коллегу. Таких наставлений было дано великое множество: как общаться с людьми, встреченными в дороге, как внезапным вопросом заставить противника выдать свои настоящие мысли, как избежать приставаний коллег и как скрыть любовную интрижку, если вдруг придёт охота поразвлечься. Иное я слушала с интересом, иное меня пугало, а циничные рассуждения Греты о нравственности меня откровенно шокировали. Мне даже начало казаться, что дорогая сестрица не слишком убивалась по безвременно почившему мужу – но высказывать это соображение вслух я постеснялась.

Единственное, пожалуй, о чём у нас не зашла речь – это кого же увидела Грета, когда мы ехали в гостиницу.

Обсудив основное в своих отношениях и планах, мы спустились вниз, чтобы поужинать в столовом зале; время было уже позднее, и в комнатах уже начали зажигать свечи. Едва мы открыли дверь, чтобы выйти из комнаты, как к Грете вернулась её восторженная улыбка и экзальтированная манера речи.

– Ну-с, сестрица, заживём на славу! – заявила она, когда нам подали самый шикарный ужин, который можно было получить в этой дыре: по чашке бульона с галетами, бифштекс с жареным картофелем и по куску яблочного пирога. Ещё нам принесли пузатый чайничек вишнёвого цвета и надколотые чашки явно из разных сервизов. Молока к чаю мы обе решили не брать, а вот сахарницу попросили, и нам её предоставили – стеклянную, тускло-зелёного цвета и без ручек.

На заявление Греты я только улыбнулась. Мне случалось есть и лучше, случалось и хуже, сегодняшний ужин мало чем выделялся на фоне других.

– Знаешь, сестрица, что мне про тебя рассказывали? – оживлённо спросила Грета. Я поперхнулась и замотала головой, не в силах сказать ни слова. К сожалению, сестра приняла мой жест за отрицание, а не за просьбу прекратить опасный разговор и, похлопав меня по спине, продолжала: – Тебя видели на севере, в доме одного очень знатного семейства… Подскажу: их фамилия начинается на Т…

Я с трудом сдержалась, чтобы не возмутиться. Напарник говорил, коллеги не должны знать, кто из нас какие задания выполняет, а если и знает, не должен обнаруживать своей осведомлённости. Чем меньше обсуждаются прошлые дела, тем меньше шансов провалиться в будущем, говорил напарник… Всё бы ничего, да только в прошлом мы уже провалились…

– Ну, не упрямься, Тирса, признайся сестрице, кто тебя туда пригласил, – умильно уговаривала Грета.

Я покачала головой.

– Уверена, это какая-то ошибка. Я всё время была в школе в Б***, возле столицы, и даже на каникулы не ездила на север.

В глазах Греты на миг промелькнуло какое-то странное выражение – не то замешательство, не то досада, – а после вернулась обычная безмятежность.

– А, ну ясно! – воскликнула она. – Тебя просто с кем-то перепутали! Ты ведь у нас, увы, не самая яркая личность, таких девушек по всей Дейстрии видимо-невидимо.

Я пожала плечами, стараясь не показывать, как её слова меня задели. Осознавать себя заурядностью было по меньшей мере неприятно. Грета засмеялась и потрепала меня по руке.

– Ну же, сестрёнка, не обижайся! Я ведь не со зла! Так только, ляпну иной раз, не подумав, а зла ещё никому не желала. Давай о другом с тобой поговорим.

Я вымученно улыбнулась – фальшивый разговор начал меня утомлять – и всем своим видом постаралась выразить полнейшую готовность к смене темы. Это вызвало у Греты ещё одну снисходительную усмешку.

– Поговорим о тебе, – открыла она внезапную атаку. – Ты такая молодая, прости, я назвала тебя слегка заурядной, но, когда мы тебя немного откормим да погреем на солнышке, ты будешь очень даже ничего… У тебя есть сердечный дружок?

– Кто?! – поразилась я. – Сердечный… Кто?!

– Ну, поклонник, воздыхатель, обожатель… любовник, в конце концов! – нетерпеливо пояснила Грета. Я почувствовала, как краснею и поспешила встать.

– Если ты составила обо мне такое мнение, дорогая сестрица, – уже не скрывая своего раздражении, произнесла я, – то нам лучше расстаться и впредь идти по жизни каждая своим путём!

Грета удержала меня за руку.

– Ах, Тирса, прости, право слово, я вовсе не хотела тебя обидеть! Тирса, сестричка, умоляю, не обижайся. Ну, садись, садись возле меня, допей чай и скажи, что простила. Тирса!

Я неохотно повиновалась, напомнив себе, что моя «сестрица» по роду своей деятельности постоянно крутится не в самом приличном обществе и наверняка нахваталась там самых низменных понятий, так что теперь всех меряет одной меркой.

– Прости, Грета, я вовсе не обиделась, – вежливо произнесла я.

Грета обняла меня за плечи в знак установления мира и спросила:

– Так, значит, вас держали в школе так же строго, как монашек в Острихе? Никаких радостей, никаких удовольствий? А как же тот друг, о котором ты мне писала?

Я поняла, что дальше отпираться невозможно. Необходимо представить сестрице напарника, а, значит, надо уже сейчас подготовить её к встрече с ним. Но что сказать сейчас, как ответить на этот бесцеремонный вопрос?

«Скажи, что твой друг скоро подойдёт сюда и представится лично», – внезапно прозвучало в голове.

– Тирса! – В голосе Греты послышалась неподдельная тревога. – Сестричка, что с тобой?! Тебе плохо?!

Я отняла руки от висков: голос вампира, как всегда, причинял сильную боль.

– Не волнуйся, Грета, не стоит. Со мной всё в порядке, правда. Ты о чём-то спрашивала?

– Да… – в каком-то замешательстве протянула Грета. – О твоём друге…

– Ах, о друге! – несколько натянуто подхватила я. – Я думаю, он скоро подойдёт сюда и присоединится к нам.

– Присоединится?! К нам?! – Чего было больше в этом вопросе – радости и облегчения или чудовищной паники?

– Ну да, – слегка растерялась я. – Ты возражаешь?

– Н-н-нет, Тирса, что ты, – пролепетала Грета, глядя куда-то поверх моей головы. Я повернулась и увидела…

Как всегда, он был одет по последней моде, с нарочитой небрежностью в деталях. Как всегда, он не считал нужным таиться сверх совсем уж необходимого и сейчас широко улыбался нам обеим, благо народу в зале было немного, и никто не смотрел в его сторону. Не смотрел и не видел, как он улыбался – не скрывая своих длинных тонких клыков, которыми так легко прокусывал девичьи шеи. Всё было как всегда, будто мы расстались всего вчера, а не месяц назад. Меня после северного провала поселили на квартире одного из сотрудников бюро, взяв обещание не звать вампира в этот дом. Обещание мы с напарником выполнили, и всё это время я не имела никакого понятия о том, где живёт не-мёртвый.

Он подошёл к нашему столику, вежливо поклонился и взял в свои ладони руку Греты – безвольную и вялую, словно «сестрицу» парализовало от ужаса. Поднёс к губам – медленно, наслаждаясь каждым моментом. Грета смотрела на не-мёртвого испуганными широко открытыми глазами, как птица на ядовитую змею.

– Сударыня, моё почтение, – с какой-то даже вкрадчивостью произнёс вампир, целуя руку перепуганной женщины. – Как я рад встрече с вами…

– Оч-чень приятно, – пробормотала Грета, не решаясь отнять руку. Вампир ещё раз улыбнулся и отпустил её. Наградил меня мимолётным взглядом, привычно потрепал меня по голове, нимало не заботясь об уместности такого жеста, и сел на стул рядом с нами.

Всё как всегда.

– Итак, – холодно проговорил мой напарник, разом прекратив улыбаться. – Вы желали меня видеть, сударыня. Зачем?

Грета беспокойно огляделась по сторонам, вампир успокаивающе взмахнул рукой.

– Не беспокойтесь, нас никто не услышит. Ну?..

«Сестрица» молчала, словно утратив дар речи. Я смущённо помешивала ложечкой чай, почему-то чувствуя себя лишней. Что-то происходило между этими двумя, что-то, к чему я если и имела отношение, то только косвенное.

– Вздор! – безапелляционно проговорил мой напарник, не обращая внимания на то, что я ничего не сказала. – Останься, Тирса, и не говори чепухи.

– Но я…

– Тихо!

Я обиделась, вампир, по-видимому, немедленно это почувствовал, но извиняться не стал, только на секунду отвёл взгляд от Греты и тепло улыбнулся одними глазами.

– Итак, сударыня, я спрашиваю вас третий раз, – напомнил он. – Вы хотели меня видеть. Зачем?

Грета вздохнула, непроизвольным жестом оправила волосы и нашла в себе силы ответить на взгляд вампира.

– Если мы путешествуем вместе, сударь, – сказала она, – вежливость требует, чтобы мы были представлены друг другу.

– Путешествуем вместе, сударыня? – насмешливо переспросил не-мёртвый. – Кто вам сказал такую глупость?

Не знаю, кто больше растерялся, я или Грета. Он не поедет с нами?! Со мной? Бросит меня? Он?

На этот раз напарник не сказал и не сделал ничего, чтобы успокоить мою тревогу. Он смотрел прямо на Грету и ждал её ответа.

– Но я полагала, вы всегда…

Вампир дёрнул уголком рта, открывая в мимолётной улыбке клык.

– Времена меняются, сударыня, и я вовсе не настолько привязан к вашей сестрице, как это может показаться. Я последую за вами в отдалении, временами буду навещать… вас обеих. Думаю, вы простите вынужденную бесцеремонность поздних визитов?

Грета кивнула, по-моему, не вполне понимая, что ей говорят. Вампир удовлетворённо кивнул в ответ, поднялся, поцеловал руку моей сестры, взъерошил мне волосы, окончательно погубив таким образом причёску, и ушёл, не сказав больше ни слова.

– Скотина! – процедила Грета, как только за не-мёртвым захлопнулась дверь. Я уронила голову на руки и разрыдалась. Он меня бросил. Но почему?! За что?! И… чего он хотел добиться этим визитом? Неужели только попугать Грету и обидеть меня? Но зачем ему это? Зачем?

– Эй, человек! – окликнула Грета официанта. – Принесите вина на наш столик… Нет, лучше в нашу комнату.

Официант почтительно наклонился к моей сестрице, уточнил заказ и ушёл.

– Вставай, Тирса, – жёстко произнесла Грета. – Хватит рыдать, слезами горю не поможешь.

Подталкиваемая сестрой, я безропотно позволила увести себя наверх, в нашу комнату, куда скоро и правда принесли вина. Я опустилась в кресло у кровати и погрузилась в совершенно безрадостные мысли. Он меня бросил. Бросил. Он. Меня.

Оставил с этой чужой бесстыдной женщиной, которая улыбается фальшивой улыбкой и смотрит на мир бесчувственными глазами. Почему? Что я ему сделала? Какой приказ нарушила, за что?!

Я глубоко вздохнула, подавляя вновь нахлынувшие рыдания. Грета права, надо взять себя в руки. Он вампир, он не человек. Было бы нелепостью полагать, что для него имеет значение кто бы то ни было, кроме него самого и вечной жизни. Нелепо.

Я вспомнила страшный путь с севера в столицу. Днём мы прятались, на закате он уходил искать для меня пищу, и всю ночь до рассвета гнал несчастную лошадь, которая чудом только не околела в дороге. Тогда мне казалось… казалось…

Что я дорога ему, что он всегда будет заботиться обо мне…

Дурёха! В какую непроходимую пропасть загнало меня тщеславие. Кто я такая, чтобы вампир помнил обо мне? Кто я такая, чтобы он нуждался в моём обществе? Он пил мою кровь и мог бы убить, но оставил в живых – и на том спасибо! Я сошла с ума, когда стала воображать, будто…

Тут мысли мои споткнулись. Глупо, нелепо, ошибочно… Но всё же я привязалась к нему. Он составлял часть моей жизни: необходимую часть. Именно необходимую. После всего, что было – и плохого, и хорошего, я начала думать, что так будет всегда. Мне казалось, он обещал беречь меня и заботиться обо мне. А если не обещал, то собирался. И такая забота, хотя и тяготила, хотя и требовала страшной платы кровью… Она вселяла уверенность в будущем. А теперь…

Внезапно виски вновь пронзила острая боль.

«Ами, глупая ты моя девочка. Я обещал только одно: ты будешь жить. Не бойся».

– Тирса? – окликнула Грета, которая всё то время, пока я предавалась отчаянию, разговаривала с принесшей вино горничной. – Что с тобой? Может быть, что-то болит? Мигрень? Или головокружение?

Я отняла руки от висков и отрицательно покачала головой.

– Тогда… – решительно произнесла сестра, поднося мне рюмку с вином, – перестань по нём убиваться. Не стоит он того.

Я сделала глоток и запротестовала.

– Не стоит! – отрубила Грета. – Он использовал тебя в своих интересах и подставил бы в любой момент. Радуйся, если удастся сейчас от него отделаться. Поверь мне, ты будешь намного здоровее и счастливее, если дальше будешь работать одна.

Смешок прозвучал так явственно, что я даже удивилась, почему Грета его не слышит.

– Одна? – горько переспросила я. – А на что я одна гожусь? Кто я такая одна?

– Не прибедняйся, Тирса, – потребовала сестра, подливая вина в мою рюмку. Свою она, кажется, успела уже осушить: я мельком заметила, что в ней ничего нет. – Неправда, что ты ничего не умеешь. Я ведь знаю о том деле на севере.

– Ты знаешь? – удивилась я. – Я думала… Мне казалось…

– Ты думала, о таких делах никому не рассказывают, – докончила за меня Грета. – Всё верно, но я люблю знать, с кем работаю.

Я кивнула: требование показалось мне справедливым.

– Итак, – проговорила сестра, заставляя меня допить вино в рюмке. – Подумай сама, кто виноват в вашем провале, ты или он?

– Я. Если бы я не поддалась чувствам и не вмешалась бы в замужество Аманды…

Грета покачала головой.

– Я просила тебя хорошенько подумать, Тирса, а не повторять слова твоего… господина.

– Он вовсе не… – возмутилась было я, но Грета не дала мне договорить.

– Итак?

– Но, Грета! – взмолилась я. – Кто ещё может?..

– Подумай, – жёстко произнесла сестра. – Какое задание ты лично получила в бюро?

– Слушаться напарника…

– Не притворяйся дурочкой, дорогая сестрица! – потребовала Грета. – Ну? Или напомнить?

Я пожала плечами.

– Если ты ставишь вопрос таким образом… Я должна была доставить напарника на север, вместе с барышней проникнуть в дом, сделать копии ключей и впустить в дом вампира. Но…

– Погоди, Тирса! – прервала меня сестра. – Давай по порядку. Ты это всё сделала?

– Да, но…

– Сделала?

Я нехотя кивнула.

– Вот видишь! – восторжествовала сестрица. – Ты выполнила приказ в точности. А он? Что он должен был сделать?

Я несколько смутилась. Очень уж… азартно прозвучал вопрос сестрицы, очень уж напряжённо она ждала ответа. Да и не просто пустая, а даже сухая рюмка Греты вызывала какие-то совершенно не располагающие к откровенности мысли. Мне внезапно показалось, что дорогая сестрица меня просто-напросто подпаивает… Зачем?

В ночи снова прозвучал смешок.

«Умница, Ами!»

– Тирса? – осторожно позвала Грета.

– А, прости, Грета, я задумалась, – спохватилась я. – Пытаюсь вспомнить в точности, что нам было сказано…

– И?.. – подалась вперёд «сестрица».

Я покачала головой.

– «Впустить вампира в дом и больше ни о чём не спрашивать», – едва удержавшись от злорадной улыбки, солгала я. Грета немедленно сникла.

– И всё? – недоверчиво спросила она. – Это всё, что тебе было сказано? А цели, причины, обстоятельства, наконец!

Я снова покачала головой.

– Ничего. Всем ведал напарник, моя задача была только сделать ключи и открыть окно.

– И всё? – уже разочарованно переспросила Грета. – Так тебя использовали как дурочку, «вслепую»… А я-то думала…

Я возмутилась. Кто дал ей право меня оскорблять?! Сама ведь только что…

Грета, казалось, поняла, насколько невежливо прозвучало её восклицание и поспешила загладить вину. Она плеснула вина нам обеим и примиряюще потрепала меня по руке.

– И с этим заданием ты блестяще справилась, сестрёнка, ведь так?

– Не сказала бы, что очень уж блестяще…

– Но дело было сделано, и никто ничего не заметил, верно?

Я кивнула, вспоминая, какими переживаниями обошлось это самое «никто ничего». Напарник даже не пытался таиться, и в любую минуту его могли обнаружить…

– А от чего ты делала ключи? – спросила Грета, отпивая глоток из своей рюмки и делая мне знак, чтобы я следовала её примеру. Я повиновалась, хотя от вина уже слегка шумело в голове.

– От всего, – коротко ответила я. – Я сделала копии всех ключей, какие только были в доме.

– И он все их использовал? – не отставала «сестрица».

Я пожала плечами.

– Откуда мне знать? Напарник мне не отчитывался.

– Но, может, он расспрашивал тебя о чём-то? Тирса!

– Не помню, – ответила я, непроизвольно потирая шею. – Он… Вампиры спрашивают… иначе. Не словами, как это делают люди.

Я явственно увидела, как Грету передёрнуло от отвращения и ужаса, после чего сестрица замолчала. Я воспользовалась наступившей тишиной, чтобы попробовать хоть как-то прийти в себя: голова гудела после мысленных обращений вампира и выпитого под влиянием Греты крепкого вина. Откровенно говоря, я была не очень уверена, смогу ли сейчас встать, если попробую, однако чувствовала: засыпать в этой ситуации несколько… небезопасно…

– Тирса! – позвала меня сестрица. – А как же пистолет? Зачем вы его украли?

Я почувствовала, как краснею. Кража пистолета казалась мне наиболее постыдным деянием: служба в бюро могла притушить угрызения совести относительно обыска и подслушивания (да и не чуралась я подобных «грехов» в своей прошлой жизни), но кража!

– Какой пистолет? – переспросила я.

– Пистолет «устрицы», который хотел жениться на твоей подопечной. С рябиновой рукоятью! Его забросили в то окно, из которого вы вдвоём выпали. Зачем он вам? Ну?

Этот разговор начал меня утомлять.

– Грета, клянусь тебе, я понятия не имею ни о каком пистолете и не знаю, откуда он там взялся! Честно!

– Не знаешь?.. – недоверчиво потянула сестрица. Я возблагодарила небо за то, что в комнате даже при свечах было темновато (газового освещения в гостинице не было), и вряд ли Грета заметила краску стыда, залившую мои щёки минутой раньше.

– Нет, – отрезала я. – Совершенно не представляю, кто мог швырнуть пистолет в окно. Я вообще не знала, что у «устрицы» было с собой оружие.

– А-а-а… – произнесла Грета и замолчала. – Что же, давай спать ложиться, завтра с утра поедем на станцию покупать билет на дилижанс до Остриха…

«Умница, Ами, – прозвучало у меня в голове. – Ты всё сделала как надо, я тобой очень доволен. Теперь ложись спать и ничего не бойся…»

Моё сознание уподобилось комнате, в которой потушили свет, я сладко зевнула и провалилась в глубокий сон без сновидений до самого утра.

Что касается следующего дня, он начался с хождения Греты по комнате, хлопанья дверей и невнятных разговоров. Когда я, окончательно разбуженная этими звуками, открыла глаза, сестрица сияла как солнышко, с умилением наклоняясь над большой корзинкой.

– Проснулась? – со светлой улыбкой спросила Грета, отрываясь от корзинки. – А ну-ка посмотри, кто к нам пришёл!

С этими словами она запустила в корзинку руки и извлекла на свет Божий маленькую смешную собачку, в которой я не сразу признала острийского мопсика (они немного крупнее и окрасом темнее дейстрийских).

– Доставили наконец! – радостно провозгласила Грета. – Эту собачку мне подарили в предпоследнем доме, где я работала, тогда ещё совсем щеночка… Ах, ты моя лапочка! – принялась она сюсюкать с мопсиком, поднося пёсика к самому своему лицу. – Теперь он поедет с нами! Ты ведь не против, Тирса, сестричка?

Спросонок ещё плохо соображая, я отрицательно покачала головой.

– Разумеется, нет, если он хорошо воспитан.

– О, он чудесно воспитан, привык всюду следовать за мамочкой в корзинке, никогда не шумит, и от него никогда не бывает неприятностей, правда, моя радость?

Я поморщилась: такая пылкая любовь к братьям нашим меньшим казалась мне слегка неестественной.

– Откуда он у тебя появился, сестрица? – спросила я.

– Я же сказала, мне его… – начала было Грета, но я устала от бесконечной игры и «сестру» перебила самым невежливым образом.

– Нет, Грета, на самом деле!

– Ах, на самом деле! – как-то неприятно засмеялась сестрица. – На самом деле всё почти так и было. – Она лукаво мне подмигнула. – Видишь ли, Тирса, дорогая, некоторые из моих рекомендаций – настоящие.

Мне почудился в этих словах не то упрёк, не то намёк на не самые приятные обстоятельства, и я отвернулась.

– Ну, полно болтать, пора и делом заняться! – преувеличенно бодро воскликнула Грета, укладывая мопсика обратно в корзинку. – Вставай, сестрёнка, я приказала подать завтрак сюда, а после нам надо съездить за билетом.

Городок, в котором мы остановились, как я уже говорила, при всей своей малой заселённости, являлся одним из транспортных узлов Дейстрии. Изначально компактный, к нашему времени за счёт гостиниц, каретных мастерских, постоялых дворов для кучеров и кондукторов, а также многочисленных стоянок он разросся настолько, что с одного его края на другой приходилось ехать на извозчике или в недавно пущенном омнибусе, чей единственный маршрут удачно захватывал и нашу гостиницу, и стоянку дилижансов. Узнав от прислуги о наличии общественного транспорта, я, естественно, предложила Грете воспользоваться его услугами и была сильно расстроена барскими замашками сестрицы, когда та высказалась в пользу наёмного экипажа: мол, там обойдёмся без толкотни, поедем как благородные барышни и так далее в том же духе. Мне пришлось приложить определённые усилия, чтобы настоять на необходимой экономии наших средств, а то, того и гляди, отдыхать в Острихе будет уже не на что. Уже отстояв свою точку зрения, я была поражена необычно радостной улыбкой, которую сестрица тут же попыталась скрыть, и которая навела меня на тягостные сомнения в правильности моего решения. Ничего не сказав, я решила в омнибусе быть настороже… И тут же устыдилась своей подозрительности. Грета при встрече произнесла условленный пароль, и, как бы она мне не нравилась, это не повод подозревать её в чём-то нехорошем. Желание выведать у меня сведения о напарнике легко объясняются простым любопытством и… подменить своим человеком кучера наёмного экипажа гораздо легче, чем кучера, кондуктора и пассажиров омнибуса.

И всё же, и всё же… Ей не доверял мой напарник, она его боялась и… Она мне не нравилась. Совершенно. А уж намёки на то, что вампир может меня в любой момент подставить и бросить, свалить на меня свою вину в провале операции… Подумав здраво, я сообразила, что господин Шерен и Аманда имели к заданию самое косвенное отношение, и разрушенный брак между ними нисколько не мешал планам нашего руководства, он мешал планам не-мёртвого. Намёки попали в цель, но я ещё не забыла, как напарник заботился обо мне в дороге, и как он вступился за меня перед начальством (наговорив наедине множество пренеприятных вещей).

Одним словом, Грета пыталась внушить мне подозрительное отношение к вампиру, а внушила подозрительное отношение к себе.

Панически боится вампира – раз. Расспрашивает о нём – два. Несмотря на страх, огорчилась, что он с нами не едет – три. Кого-то испугалась по дороге в гостиницу и ничего не объяснила – четыре, собака у ней острийской породы – пять…

Додумав эту мысль, я почувствовала сильнейший страх. Дорогая сестрица начала мне казаться чудовищно, вопиюще подозрительной и сама мысль о дальнейшем совместном путешествии… От бегства меня удержало только одно: напарник оставил меня с ней и посоветовал не бояться…

Но тут некстати вспомнился давнишний разговор, в котором вампир признавался, что спасать меня не будет ни в коем случае… Но он ведь мог бы просто посоветовать бежать, если всё так плохо! Ведь дав такой совет, он ничем не рискует! Нет, нет ни малейшей причины так думать ни о ком из них и…

Сестрица Грета, и не подозревая о буре чувств, вызванных её поведением и словами, отвернулась от зеркала, у которого поправляла шляпку, и повернулась ко мне.

– Идём? – коротко спросила она и вышла из комнаты, давая возможность спокойно привести себя в порядок.

По дороге на станцию ничего выходящего из ряда вон не случилось, и я начала понемногу забывать свои страшные подозрения. Мы спокойно дождались омнибуса, доехали на нём до последней остановки, прошли на станцию и обратились за двумя билетами и местом для багажа. Здесь начались небольшие трудности, потому что на завтрашний дилижанс все билеты оказались раскуплены, послезавтра дилижанс не ходил в честь праздника, таким образом, уехать мы могли только через два дня. Это немного обескуражило нас обеих, но делать было нечего и, заплатив за очень хорошие, хотя и не самые лучшие места, мы отправились обратно в гостиницу, решив по пути купить самое необходимое в дорогу.

Покупки были также сделаны без каких бы то ни было происшествий, разве что Грете вздумалось приобрести шляпку, и она обратилась ко мне за советом, невесть с чего приняв меня за великий авторитет в этой области. Пришлось напомнить ей, что (согласно легенде) в школе-пансионе шляпки выдавались воспитанницам из кладовой, совершенно одинаковые: чёрные, с узкими полями, низкой тульей и без украшений. Откуда мне знать, что сейчас модно среди знатных барышень? Этот ответ слегка обескуражил сестрицу, и до ближайшего перекрёстка мы добрались в согласном молчании. Омнибус очень быстро показался на горизонте, и при виде него вместе с нами руками замахали ещё две немолодые дамы, один парнишка и трое мужчин среднего возраста. Пропустив пожилых женщин вперёд, мы с Гретой по очереди влезли на подножку омнибуса, причём один из садящихся вместе с нами господ галантно подсадил сначала её, потом меня. На сестрицу эта вежливость не произвела особенного впечатления, а я повернулась, чтобы поблагодарить учтивого господина, и была несколько расстроена его нежеланием принять мою признательность: он отвернулся и что-то невнятно пробормотал. Допытываться до причин его застенчивости было бы неловко, к тому же Грета железной рукой тащила меня внутрь омнибуса, занимать хорошие места. Так и не поняв странного господина, я последовала за сестрой. Оглядываясь, я заметила, как на подножку вскочил ещё один человек и сразу же поднялся по лесенке на империал. Пока я мешкала в дверях, лучшие места были заняты двумя пожилыми дамами, вошедшими вместе с нами, и нам пришлось удовольствоваться сидениями по соседству, где в шею противно дуло из открытого окна. Кондуктор подал сигнал, омнибус тронулся, и кондуктор пошёл по салону, собирая плату.

Вот заплатил мужчина, подсадивший нас в омнибус, вот отдали деньги двое его товарищей, затем пришёл черёд Греты, мой, потом полезла за кошельком в карман широкой юбки пожилая женщина. Тут-то и случилась та катастрофа, которой я с замиранием сердца ждала с самого утра.

Женщина опустила в руку в карман, но ничего не достала. Поискала с другой стороны, потом опять с этой…

Потом повернулась к соседке и спросила, не видела ли та её кошелёк. Затем обратилась с тем же вопросом ко всем присутствующим. Все принялись озираться, ворошить ногами солому, потом начали подозрительно разглядывать друг друга и рыться в своих сумках и карманах. Мысль, пришедшую в головы большинству пассажиров, озвучил один из вошедших вместе с нами мужчин: кража.

Тут поднялись на ноги все, исключая нас с Гретой, и почти все разом заговорили. Кто-то спорил, кто-то соглашался, несколько плохо одетых пассажиров демонстративно выворачивали карманы, остальные смущённо улыбались, не решаясь ни высказаться против столь унизительной проверки, ни самим на неё согласиться.

– Барышни, – внезапно обратилась к нам та из вошедших вместе с нами женщин, у которой кондуктор так и не успел потребовать плату. – А что это вы сидите? Встаньте, помогите нам с поисками.

– Сударыня, – холодно отозвалась Грета, не двигаясь с места и удерживая меня. – Ни я, ни моя сестра не можем похвалиться особенной остротой зрения, к тому же вовсе не приучены отыскивать пропавшие вещи, поэтому ничем не можем помочь ни вам, ни вашей подруге. Дозвольте же нам спокойно ехать дальше, без излишних прыжков и приседаний. Уж мы-то, как вы могли видеть, свой проезд оплатили.

Этот ответ не был рассчитан на то, чтобы снискать симпатии остальных пассажиров, и, естественно, вызвал бурю негодования. Поднялся страшный шум, в который наибольший вклад внесли бедно одетые женщины, стоящие у дверей и заплатившие за это право всего половину обычной цены. Одна из них, одетая особенно дурно, завопила на весь омнибус, что никому не позволит оскорблять честных людей и заставит столь подозрительных девчонок подвергнуться общей проверке. Она подскочила ко мне, с невероятной бесцеремонностью схватила за руку и силой вздёрнула на ноги. Потерянный кошелёк выпутался из складок моей юбки и упал на пол. Грета громко ахнула, и в омнибусе стало так тихо, что был слышен стук подкованных копыт о деревянную мостовую и скрип колёс…

Молчание длилось недолго. Люди подступили поближе, кондуктор, оправившись от удивления, дал сигнал остановки и громко засвистел в висящий на шее металлический свисток. Сейчас прибежит полиция, нас сопроводят в участок и… Как бы ни обернулось дело, тщательно разработанные легенды придётся выбрасывать на свалку вместе с фальшивыми документами: кому нужны гувернантки, арестованные за карманную кражу?

В глазах Греты читался сильнейший испуг, отражение моего собственного. Если мужчины были склонны задержать нас до прихода полиции, то бедно одетые женщины явно намеривались внести свой вклад в наш внешний вид: как и все честные труженицы, они питали огромное отвращение к любителям лёгкой наживы, как и все бедняки, оказались любительницами шума, скандала и драк. Грета беспокойно оглянулась по сторонам: объясняться с полицией ей не хотелось, быть избитой едущими на работу подёнщицами – тем более. Положение становилось всё более и более отчаянным, когда с империала спустился привлечённый шумом господин: тот самый, который в последний момент перед отправлением вспрыгнул на подножку. Его появление произвело на Грету самое неожиданное впечатление. Исчезло кажущееся неистребимым выражение фальши в глазах, его место занял неподдельный ужас, вытеснивший оказавшийся ненатуральным страх перед полицейским разбирательством и телесной расправой. Грета побелела как полотно и крепко ухватила меня за руку.

– Она тут не при чём, – хрипло произнесла сестрица, – это кто-то другой.

Произнеся эти не слишком убедительные слова (я сама бы не поверила, если бы не знала точно о своей невиновности), Грета прыгнула вперёд с – не побоюсь этого выражения, – зверским выражением лица, таща меня за собой. Напуганные этой внезапной яростью, пассажиры расступились перед нами и позволили нам соскочить с омнибуса. Грета, не отпуская моей руки, побежала дальше, запрыгнула в чей-то палисадник, вынудив меня кое-как последовать её примеру, пулей вылетела на соседнюю улицу и помчалась дальше. Сзади доносился заливистый свист кондукторского свистка; полиция так и не поторопилась явиться, а догонять нас пассажиры не стали. На третьем перекрёстке сестра остановила извозчика, едва не прыгнув ему под колёса, и велела везти нас к главному (и единственному) почтовому отделению города. В глазах сестры всё ещё горел неподдельный ужас, будто она столкнулась со змеёй, привидением или вампиром, а на все вопросы она отвечала энергичным покачиванием головы и резкими словами

– После, Тирса, после! Сейчас не время!

На почте она с противоестественной быстротой набросала две коротенькие записки, которые вручила мальчишке-разносчику с произнесёнными тихо, но жёстко инструкциями; ему же вручила свёртки с нашими покупками. Потом она извлекла из выреза корсажа запечатанный конверт, опустила его в ящик и, всё так же ничего не объясняя, вывела меня из почтового отделения. Остановила на улице извозчика, велела ехать до городского парка; у парка мы вышли и прошли его насквозь, причём Грета то и дело оглядывалась, сворачивала на боковые тропинки, а то замирала и беспокойно прислушивалась. К моему ужасу, из парка мы выбирались не через ворота и даже не через калитку для работников, а через дыру в ограде. Представляю, что было бы, если бы нас кто-то увидел! Однако надо отдать ей должное, место «сестрица» выбрала удачное, и на том переулке, на котором мы оказались, нам никто не повстречался. Дальше мы снова принялись петлять, пять раз совершали незаконное проникновение в частные владения, один из них вовсе зашли в чей-то дом с чёрного хода и вышли с парадного. Я шла за Гретой совершенно замороченная её таинственными действиями, смутно догадываясь, что именно это называется «уходом от слежки», которому напарник поленился меня учить, сказав, что, в случае необходимости «объяснит на месте». Сопротивляться не было ни сил, ни желания: ведь это меня обнаружили с кошельком, и теперь неприятности грозят как раз мне, да и… Все попытки хотя бы что-то уточнить сестрица резко обрывала. Петляя по чужим задворкам, мы добрались до гостиницы, где извещённая заранее прислуга уже уложила наши вещи и снесла их вниз, а у ворот ждал четырёхместный экипаж, на козлах которого сидел кучер, а вокруг прохаживался какой-то незнакомый человек в одежде лакея.

– Я распорядилась, нам уложили немного еды вон в той корзиночке и покормили мопсика, – быстро пояснила Грета. – Едем немедленно, пока он не добрался до нас!

– О ком ты, Грета?

– О нём! Ты его видела. Не стой столбом, сестричка, едем, едем скорее!

Я сделала шаг к экипажу и остановилась. Так мы не договаривались. Одно дело спокойный путь в дилижансе, где вокруг всегда полно народа, а другое – суматошное бегство в Бог знает чьей коляске по совершенно неизвестному пути. Нет ли тут подвоха? Слишком уж… Слишком подготовленным всё это выглядит. И напарник не будет знать, где нас искать…

К моему ужасу, в руке Греты словно сам с собой вырос тонкий стилет. Околачивающийся поблизости лакей сделал шаг к нам.

– Лезь в коляску, Тирса, – прошипела моя мнимая сестра. – Лезь в коляску, иначе, видит Бог, я за себя не ручаюсь!

Что мне оставалось делать? Лакей за мой спиной явно был готов водворить меня в экипаж силой, Грета в её странном состоянии могла бы и ударить стилетом, в чём, возможно, позднее бы раскаялась. Я беспрекословно влезла в коляску, заняв дальнее от дверцы место спиной по ходу движения. С моей стороны было только окно, пролезть через которое могла бы разве что кошка или южная обезьянка некрупных размеров; кроме того, оно было расположено так, что я могла видеть дорогу, а меня снаружи видно не было. На противоположное сидение были сложены картонки со шляпками и другими покупками, корзинка с мопсиком и съестные припасы в дорогу. Грета уселась рядом со мной, так и не спрятав стилет, а лакей взобрался на запятки коляски.

– Трогай! – прокричала моя похитительница, и мы покатились прочь.

Коляска съехала с главной дороги на боковую – очень плохого качества, всю в буграх и колдобинах. Нас трясло, раскачивало из стороны в сторону, каждые два ярда11 коляска так кренилась, что, казалось, вот-вот перевернётся. Грета быстро убрала свой стилет и отдалась естественному женскому страху, то и дело хватаясь за меня и пронзительно взвизгивая. Признаюсь, я вела себя ничуть не более сдержанно. Эти дорожные неприятности, вместо того, чтобы усилить моё раздражение, несколько примирили меня с учинённым в моём отношении насилием, и, когда мы выехали на более ровный участок (жуткая тряска случалась не каждые два ярда, а каждые два рода12, а то и через чейн13), я почти не возмущалась против поведения «сестрицы», решив, всё же, позже добиться от неё внятного объяснения. Или попытаться избавиться от её общества, если вечером её возмутительное поведение при отъезде получит продолжение. Постепенно тряска становилась всё меньше, наконец, мы вовсе перестали волноваться за наши жизни и здоровье и расцепили судорожно сжатые руки.

После этого Грета повернулась и открыла маленькое окошечко, позволяющее ей разговаривать с кучером (похожее окошечко, только под самым потолком коляски, создавало сообщение со стоящим на запятках лакеем).

– Крисп, гони быстрей! – приказала она.

– Какое «быстрей», дорогая сестрица! – не удержалась от упрёка я. – Мы едва не умерли на этих дорогах, лошади наверняка устали. Ещё один такой участок – они переломают ноги, и мы опрокинемся! Посмотри в окно – уже темнеет, нам лучше ехать осторожней и поискать жилище в стороне от дороги, где мы могли бы переночевать.

По лицу Греты пробежало слабое подобие улыбки.

– Спасибо за совет, сестрёнка, – подмигнула она, доставая корзинку с припасами из-под сидения. – Но, видишь ли, ты этой местности не знаешь. Там сейчас пойдёт ровная дорога, а мы торопимся, так что… Лучше поешь, подкрепи силы. После такого потрясения это необходимо.

Я с трудом отогнала чувство, будто или я, или Грета – а то и обе разом – сошли с ума. Мои слова были продиктованы достаточно наивным желанием прекратить эту безумную гонку, а то и воспользоваться той защитой, которое даёт человеческое общество, и избавиться от возможной опасности (каюсь, стилет я так и не забыла). Но ответ Греты, полный фальшивой сердечности, звучал так, словно она приняла мои слова за чистую монету. Предложение поесть было завершающим штрихом, но, между тем, я обнаружила, что действительно проголодалась (день ведь в самом деле клонился к вечеру) и потому с благодарностью приняла приглашение. Остатки нашей трапезы достались мопсику, которого «сестрица» достала из собачьей корзинки и с которым принялась играть как ни в чём ни бывало. Мне подобное хладнокровие было недоступно и, отчаявшись добиться от Греты объяснений (я предприняла ещё одну попытку после того, как мы обе наелись), я принялась смотреть в окно на довольно-таки живописную местность, мимо которой мы проезжали.

К моему огорчению, вокруг не было видно ни малейших признаков человеческого жилья, как будто в Дейстрии есть местность, где никто не проживает. Ориентироваться по деревьям вдоль дороги и полям было затруднительно, а столбы, установленные через каждый фарлонг14, были совершенно одинаковыми. Только после того, как мы с Гретой поели, и я смогла посвятить себя наблюдениям, я догадалась пожалеть, что не следила с самого начала, мимо скольких столбов мы проехали, и не могу, таким образом, посчитать, сколько миль15 осталось позади. Я было принялась отсчитывать столбы, надеясь остальное высчитать на досуге (если к вечеру у меня будет досуг и не будет свободы) с учётом времени, проведённого в коляске, и скорости движения, но тут открылось окошечко со стороны лакея, и тот настороженным голосом произнёс:

– Барышня, за нами кто-то едет.

– Проклятье! – закричала Грета, сбрасывая с колен мопсика. Тот ударился об пол коляски и жалобно заскулил, пришлось мне наклоняться, брать пёсика на руки и утешать оставленным на всякий случай кусочком пирожного. – Близко?

– Пока нет, но быстро догоняют.

– Проклятье, – снова выругалась Грета, почему-то не пытаясь выглянуть в окно, чтобы лично разглядеть причину своего беспокойства. Впрочем, из бокового окна дорога сзади и не просматривалась, и Грета, как хозяйка коляски, наверняка знала это лучше меня. – У них, должно быть, свежие лошади. Кстати, кто там – коляска, всадники?

– Коляска, барышня. Шестёрка лошадей, кучер прячет лицо, примет не видно.

– Дьявол! Подъедут ближе – стреляй, Лупп, слышишь?

– Но, барышня…

– Стреляй, кому сказано!

Этот приказ возымел своё действие – снаружи немедленно послышались выстрелы. Испуганные этим лошади понеслись с кажущейся до того невероятной скоростью, коляску снова затрясло и нас с Гретой бросило друг на друга. Я взвизгнула от неожиданности и уцепилась за неё, пытаясь сохранить равновесие, однако «сестра» осталась совершенно спокойна, только стиснула руки, невольно ухватившиеся за меня, да сделалась белее бумаги. Бедный мопсик снова упал на дно коляски и принялся скулить с просто-таки разрывающей душу жалобностью.

– Что там, Лупп? – крикнула Грета, перекрикивая грохот колёс и стук копыт.

– Замедлили ход, барышня, останавливаются.

– Отлично. Крипс! – позвала она, открывая окошко кучера. – Гони быстрей!

– Куда уж быстрей, барышня! – возразил несчастный кучер, явно пытаясь не ускорить наше движение, а сдержать бег лошадей, который грозил нам неминуемой катастрофой.

– Не имеет значения, – отрезала Грета. – Быстрее! Я хочу быть уверена, что они не догонят нас, срезав путь на ближайшем повороте. Быстрее, Крипс, быстрее!

Не знаю, как назывался тот городишко, на окраине которого мы остановились уже после того, как окончательно стемнело. Не знаю, что за люди держали тот постоялый двор, в ворота которого мы постучались, однако Грете пришлось выплатить им крупную сумму денег и потратить всё своё – немалое – обаяние, чтобы уговорить их открыть дверь неурочным путникам, позаботиться о нас и о лошадях. Сами посудите, кем могут оказаться люди, которые приезжают в темноте на измученных долгим бегом лошадях в полуразвалившейся от дорожных неприятностях коляске? Да и, если подумать, тем мы и были – шайкой подозрительных лиц, скрывающихся от полиции, от неизвестных врагов и даже от друзей. К вечеру я настолько устала, настолько была напугана всем происходящим, что и подумать не могла ни о расспросах, ни о бегстве. Едва нам выделили комнату (одну на двоих с Гретой, которая продолжала представляться моей сестрой), как я поспешила переодеться в ночную сорочку и, забыв надеть чепец, повалилась на кровать. Некоторое время я в оцепенении наблюдала, как готовится ко сну моя мнимая сестрица, против всех приличий не имеющая привычки закрывать свою наготу во время сна и потому расхаживающая по комнате в одних только панталонах. Последнее, что я помню – это как она, уже собравшаяся отдаться сну, выбирается из-под одеяла и, почти совершенно обнажённая, подходит к окну, чтобы проверить надёжность задвижки.

«Её любовники, полагаю, имели все основания не жалеть о своём выборе», – сонно подумала я и уснула, не успев устыдиться непристойно вольного направления своих мыслей.

Проснувшись наутро, я не сразу вспомнила, кто я такая и где нахожусь. Греты в комнате не было, но была служанка, присланная, по её словам, чтобы меня разбудить и помочь мне переодеться. Выскакивать в окно при такой свидетельнице мне показалось неразумным, она наверняка бы закричала и постаралась бы мне помешать. Наверное, более опытный в подобных делах человек – та же Грета – не побрезговал бы ради свободы ударить бедняжку по голове щипцами для угля да и «дать дёру», но у меня попросту не поднималась рука. Ни в первой своей жизни, ни потом, после знакомства с вампиром, не училась я нападать на других людей, причинять им вред и наносить увечья. А посему я встала, умылась и оделась, с благодарностью приняв помощь бедной девушки, которая и не подозревала о моих кровожадных сомнениях. Совершив свой туалет с подобающей моему положению тщательностью (ничего яркого или броского, но и ничего грязного или небрежного), я спустилась вниз к завтраку. Греты по-прежнему не было видно (мне сказали, что она вышла поговорить с кучером), однако меня ждала тарелка овсянки, тосты и стакан молока. Признаюсь, весьма скудно поужинав вчера, я нисколько не колебалась, выбирая между возможностью осмотреть постоялый двор, найти возможность к бегству (мнимая сестрица казалась мне всё более и более неподходящей спутницей), приглядеться к хозяевам – и долгожданным завтраком. Только после того, как каша и тосты были доедены до последней крошки, а молоко выпито до капли, я нашла в себе силы воспринимать окружающую действительность и услышала, как хозяйка у стойки судачит со служанкой о ещё более поздних гостях, приехавших сюда после нас. У них не нашлось при себе крупной суммы денег, однако отец семейства, возвращающийся с женой и детьми от родственников, написал обязательство троекратно оплатить расходы по своему проживанию. Это, а также милосердие, проснувшееся в хозяевах после слёзных просьб о еде и крове, жалоб на опасности дороги, которым путники уже успели подвергнуться, спасло несчастных от ночёвки на улице. Если я правильно поняла, несчастные рассказывали, как они мирно выехали на дорогу из находящегося неподалёку поместья, как вдруг едущая впереди коляска (то есть её пассажиры) принялись их обстреливать. Дикий рассказ подтверждался пулями, пробившими экипаж, точнее, оставшимися в коляске отверстиями от них (к счастью, ни люди, ни лошади не пострадали), однако, как утверждала старая служанка, дырки-то можно и просверлить.

Я встала из-за стола и вышла во двор. Мне-то история не показалась дикой и неправдоподобной. Значит, несчастные люди, которых Грета почему-то приняла за коварных преследователей, к ночи всё-таки отважились выехать на дорогу и добрались сюда после нас. Не дай Бог, они узнают нашу коляску или лакея! Что мы тогда скажем, как объясним своё поведение?

Не могу сказать точно, с каким намерением я вышла из здания, однако всерьёз подумать о побеге всё же не успела: ко мне подскочила сияющая с утра «сестрица» и после родственных приветствий повела обратно, нежно держа под руку. По дороге я сочла своим долгов ничего не значащим тоном пересказать Грете историю о вечернем обстреле коляски почтенного семьянина, но «сестрица» только рассмеялась.

– Не волнуйся, дорогая моя, – сказала она, закрывая за нами дверь в комнату, – у страха глаза велики. Я видела этих людей, мы и правда ошиблись.

Я потрясла головой, стараясь понять слова моей «сестрицы». О чьём страхе она говорит? На этот вопрос без промедления последовал ответ:

– Об их страхе, разумеется. Ни они сами, ни их кучер не узнают ночных разбойников в добропорядочных барышнях с их слугами, и даже ничего не поймут, если узнают, что мы приехали той же дорогой. Впрочем, сейчас они устали и спят, а, когда они проснутся, мы будем уже далеко. Собирайся, милая, впереди длинный путь!

– Нет уж, Грета, подожди! – с достоинством ответила я, высвобождая руку. «Сестрица» с любопытством посмотрела на меня, как будто я была её собачкой (которую всю эту ночь утешали на кухне), выполнившей особенно удачный трюк.

– Да, милая? Что случилось?

Я сразу смешалась. «Сестрица» вела себя так, будто это нормально – похищать людей под угрозой нападения, стрелять в чужие коляски, уезжать Бог знает куда и не давать никаких пояснений! Но это не было естественным, и вчерашняя притуплённость чувств, охватившая меня после мнимой кражи, прошла сегодня после завтрака. Как я вообще позволила событиям зайти так далеко? Как я могла оказаться здесь? Почему не закричала ещё в Л***, откуда мы выехали вчера днём? Нет, угроза попасть в полицию по поводу кражи кошелька, но стоило ли сохранение легенды…

Я окончательно запуталась, а Грета стояла рядом и ждала, глядя на меня с поистине материнской улыбкой. Я поспешно отбросила мысли о том, как следовало поступить вчера, и вернулась к сегодняшнему дню.

– Может быть, сударыня, вы дадите мне объяснение случившегося? – произнесла я как можно более сухим и официальным тоном, стараясь не попасть под безграничное обаяние похитительницы.

Грета помрачнела, с её лица сбежала улыбка.

– Ты больше не хочешь считать меня своей сестрой и напарницей? – огорчённо спросила она.

– Вы шутите, сударыня? После всех ваших поступков – как я могу к вам относиться?

– Ах, Тирса, милая! – вскричала Грета, неожиданно бросаясь мне на шею. Я стоически вытерпела её пылкие объятья, не вполне понимая, в какую игру она играет. – Я виновата перед тобой! Прости, прости, прости! Мне следовало объяснить сразу, а я вспылила, потеряла голову! Бог знает, что я тебе наговорила! Хорошего же ты теперь мнения обо мне!

– Грета, – неуверенно проговорила я, осторожно высвобождаясь, – пожалуйста, прекрати это, я больше не желаю…

– Тирса! – экзальтированно прокричала «сестрица». – Ну, прости меня, прости, пожалуйста! Я виновата, я тебя напугала, я нарушила наши планы, но, поверь мне, мы всё это наверстаем! Пожалуйста, не сердись на меня, я тебя очень прошу!

– Грета… – беспомощно проговорила я. Что можно сказать в ответ на эту – не побоюсь сильного слова – истерику? После стилета, после выстрелов, после ужасной дороги… неужели она думает, что я могу забыть и простить?

– Ох, Тирса, – неожиданно вздохнула «сестра», разжала – наконец-то! – объятья и отошла к креслу. Уселась сама и приглашающее кивнула мне. Я послушно устроилась рядом на оттоманке. – Тебе я, наверно, кажусь сумасшедшей, не так ли? Особенно буйной и опасной для окружающих? Ну, не отворачивайся, я же вижу!

Я промолчала, не желая объяснять, что мне Грета кажется совершенно нормальной умственно, но при этом особой чрезвычайно безнравственной, лишённой каких бы то ни было моральных устоев и опасной не для окружающих вообще, а для тех несчастных, которым не повезёт оказаться на её пути.

– Ну, что же… – продолжала Грета, не дожидаясь моего ответа. – Я это заслужила, спорить не буду. И объяснять своё поведение – пожалуй, тоже.

Я изумлённо подняла на «сестру» глаза. После такого вступления – столь наглый отказ! Это уже ни в какие рамки не вмещается!

– Но ты постарайся меня понять, – настойчиво проговорила Грета, – тот человек, которого мы видели в омнибусе в Л***… это очень опасный человек, Тирса, очень!

– Я уже заметила, – сухо ответила я.

– Ты мне не веришь! Нет, я понимаю, и не упрекаю тебя, но… Этот человек – враг. Не только бюро, но и мой личный. Мы с ним… сталкивались в прежние годы, и он поклялся меня убить. Поверь мне, Тирса, он бы это сделал, если бы не боялся попасться. Догони он нас на дороге – там бы остались только изуродованные трупы.

– Но, Грета! – вскричала я, глубоко шокированная словами «сестры». – Он же не пытался нас убить, он просто ехал на том же омнибусе, он не нападал на нас! Это ты подумала, что…

– Я не подумала! Я знаю! Я с ним сталкивалась! Тирса, поверь, умоляю тебя, поверь мне на слово! Это страшный человек! Если он шёл за нами… моли Бога, чтобы он охотился за мной, как делал это раньше – тогда у тебя есть шанс остаться в живых! Он может застрелить меня издалека, так, чтобы ты никого не увидела. А если ему нужна ты? Или твой вампир, Тирса? Представляешь, какая жизнь тебя ждёт?

Я молчала. В глазах Греты цвёл тот самый страх, который заставил её поспешно бежать из Л***.

«Поспешно ли? – грыз меня червячок сомнения. – Она хорошо подготовилась к нашему бегству и те люди вели себя подозрительно правильно… Будто давно готовились разыграть перед нами этот спектакль».

Но ведь ужас был настоящий…

– Зачем я этому человеку? – спросила я вслух.

Грета горько рассмеялась.

– Ну и дурочка ты, Тирса! Не ты, конечно, кому ты нужна сама по себе? О, не обижайся, конечно, как личность ты, несомненно, важна и так далее в этом духе, но я говорю о других людях! Таких, как тот господин, который спустился с империала. Ну, подумай сама, разве он может тобой заинтересоваться?

Я покраснела и опустила голову. Не знаю, о чём говорила «сестра» – о моей непривлекательности как женщины или о слабой ценности как сотрудника бюро, её высказывания были крайне неприятны и оскорбительны.

– Нет, Тирса, его интересует твоё ручное чудовище, которое ты таскала за собой до недавнего времени.

– Но я вовсе не…

– Нет, сестричка, не перебивай. Меня не интересует, кто из вас кем управляет. Я знаю одно, любой, кто захочет получить твоего монстра в собственное пользование, непременно выйдет на тебя. А там… – Она пожала плечами. – Кто знает, как на тебя будут давить, какими средствами уговаривать?

Я похолодела. В словах Греты мне слышалось не предостережение, а угроза. Если мои подозрения верны, если она из Остриха, если она…

– Грета, выслушай меня, прошу тебя! – закричала я. – Ты должна меня понять – я не имею никакого влияния на… вампира. Он не будет меня спасать, какие бы… как бы… ну, ты понимаешь. Никакие господа с империалов не могут заставить вампира рискнуть собой ради человека! Что бы человеку ни грозило, Грета!

– Разве? – недоверчиво потянула «сестрица». – Но, может быть, в некоторых случаях…

– Ни в каких! – энергично заявила я. – Эти… существа просто не способны к привязанностям! Им никто не важен, кроме себя самих. Всё, что может дать им человек, это… – Я невольно поднесла руки к шее, при виде чего Грета смертельно побледнела. Кажется, я нащупала её слабое место: не меньше, чем таинственного врага, «сестрица» боялась вампиров. Но как мне распорядиться этим знанием – ума не приложу.

– Так ты не можешь позвать своего монстра? – огорчённо переспросила Грета. – Тогда ты действительно бесполезна… – она оценивающе поглядела на меня и тут же добавила: – для того человека, конечно. Но почему он… ну, ты понимаешь, о ком я говорю, тот сказал, что будет нас навещать? Может быть…

– Крови захотелось, – жёстко произнесла я. – Решил обеспечить себя запасом… в неудачную ночь.

– А! – выразительно произнесла «сестрица». Я явно теряла в её глазах всякую значимость. – Но он же вытащил тебя от Таспов, верно?

– Тогда ему ничего не угрожало, – соврала я, – зато нужна была кровь – он проголодался.

На Грету было жалко смотреть: казалось, все её чаяния рушились. Она посмотрела на меня с каким-то очень нехорошим видом, словно, словно… додумать эту мысль я не успела: взгляд «сестрицы» внезапно прояснился, её будто бы осенила некая неожиданная, но очень удачная идея.

– Кстати, Тирса… как ты думаешь, он… я имею в виду твоего… друга… он не сильно расстроился, когда мы уехали по другому пути, чем договаривались?

Я промолчала. Откуда мне было знать, расстроился ли мой напарник или нет? Может быть, огорчился… немного… пожал плечами и выкинул из головы, с него станется. Он ведь предупреждал меня…

Я была как никогда близка к тому, чтобы прекратить этот нелепый фарс и всё же предпринять попытку выбраться на свободу. Одиночество, ночная тьма, опасности на дорогах… мало ли к кому меня везёт Грета и что они сделают со мной, узнав, что, как приманка, я не могу быть им полезна? Да и поверила ли мне «сестрица»? Оправившись от ужаса и отвращения, она явно сумела сообразить, насколько мне выгодно заверить её в равнодушии напарника. Так что…

– Я вот думаю… может, ты напишешь ему письмо? – как ни в чём ни бывало предложила Грета.

– Письмо?! – поразилась я. – Но куда я напишу?!

– В гостиницу, где мы вчера останавливались, – спокойно произнесла «сестрица». – Я уверена, он будет справляться там, нет ли о нас вестей.

– Я же тебе говорила, Грета, что мой напарник никогда…

– Ш-ш! Тирса, дорогая моя, но тебе же не угрожает опасность, верно? От того человека мы оторвались, я позабочусь о нас обеих и, будь уверена, не дам тебя в обиду… Так что тебе стоит успокоить… напарника и подать ему весточку. Ну же, Тирса, будь хорошей девочкой! Мне бы не хотелось лишаться помощи… вампира, когда вокруг такое творится.

– Ты же говорила, что он провалил предыдущее задание, – мрачно напомнила я, послушно пересаживаясь к письменному столу. Как будто письмо что-то изменит! Но… пусть так. Я уже успела заметить, что Грета сильнее меня, поэтому рваться на свободу в прямом смысле пока не стоит. После того, как я постаралась убедить «сестрицу», что напарник ни в коем случае не будет меня спасать, я всё больше и больше понимала глупость и легкомысленность своего вчерашнего поведения. Как я могла быть такой глупой и покорной?! Эта мысль не давала мне покоя.

– Я полагаю, теперь он постарается быть более исполнительным, – беспечно ответила Грета, пододвигая ко мне письменные принадлежности. – Напиши ему премилое письмецо, чтобы он понял, как чудесно мы проводим время.

– Чудесно? – подняла я на неё глаза. – Мы? Ты имеешь в виду вчерашний день или сегодняшнее утро?

– Не всё ли равно, дорогая моя? Воспитанные барышни не должны показывать, что страдают, когда пишут письма своим кавалерам.

– Воспитанные барышни не пишут письма своим кавалерам, – проворчала я, но Грета только рассмеялась.

– Итак, Тирса, пиши! Пиши всё как есть (про господина, который меня напугал, я скажу лично, при встрече) и обязательно скажи, что послезавтра ночью мы остановимся в П***, там я велела снять для нас премилый домик. Отдохнём, придём в себя и подумаем, как нам быть раньше. Когда твой… друг сможет к нам присоединиться, мы напишем в бюро и, без сомнения, нам скажут, как изменить легенды в связи с обстоятельствами. Ты всё поняла? Тирса!

Я молча кивнула. Говорить не хотелось. Практически под диктовку «сестрицы» я описала всё, что происходило вчера, упустив только господина с империала и обстрелянную коляску. По её же указке я упомянула домик в П***, в котором вампир непременно найдёт меня, как только захочет поговорить. Туда же ему предлагалось писать письма. Я нисколько не сомневалась, что там напарника будет ждать засада, а также, что именно это место будет моей временной тюрьмой: уж чего-чего, а ума оценить неэффективность ловушки без хоть какой-нибудь приманки Грете хватит.

Неясным оставалось одно – почему она так стремится сохранить видимость дружеских отношений? Ах, да! Боится, что не-мёртвый и в самом деле откажется рисковать собой ради моего спасения. А вот прийти побеседовать, присоединиться для выполнения общего задания или попросту напиться крови, не возбуждая ничьих подозрений – это вполне вероятное поведение даже для довольно осторожного вампира. Я задумалась.

Пока Грета верит, что иллюзия дружбы между нами сохраняется, мне вряд ли грозит какая-то опасность. Но это – только до тех пор, пока она ждёт с визитом вампира. Когда же она обманется хотя бы в одном из своих ожиданий… Единственное, что я сумела придумать – это попробовать ночью «докричаться» мысленно до напарника и спросить совета. Если не выйдет – я попробую сбежать. По дороге, потому что в доме, где мы окажемся послезавтра, наверняка окна забраны решётками.

Грета едва сумела дождаться, пока я надпишу конверт; выхватив его из моих рук, «сестрица» бросилась из комнаты, торопясь, по-видимому, уговорить кого-то из хозяев отвезти письмо на почту. Вскочив, я бросилась следом за ней: разом забылись все раздумья и расчёты, мне хотелось только одного – скрыться сейчас же, пока меня никто не может вернуть. Добежав до лестницы, я сообразила, что далеко бежать не имеет смысла, пешком я вряд ли разовью ту же скорость, что и коляска с отдохнувшими лошадями. Нет, следует спрятаться неподалёку, а то и обратиться в полицию. Если история с кошельком в омнибусе была представлением, разыгранным специально для меня, то никто нас и не разыскивает, что же касается господина с империала, то он остался в Л***, и вряд ли доберётся до меня под защитой властей.

С этими мыслями я сбежала по ступенькам, но меня немедленно постигло жесточайшее разочарование. Внизу у лестницы меня ждал лакей, стрелявший вчера с запяток нашей коляски. Безукоризненно вежливо он поинтересовался, куда я тороплюсь, и добавил, что мне, несомненно, будет удобнее подождать сестру в своей комнате. После этих слов он отвёл меня наверх, поддерживая под руку одновременно бережно и неумолимо. Оказавшись в комнате, я подошла к окну и увидела, как под окнами прохаживается второй лакей в такой же ливрее.

– Ты выиграла, дорогая сестрица, – тихонько произнесла я. – Утешает только, что никакой пользы твоя победа тебе не принесёт…

Понимая, что с тремя слугами, по крайней мере, один из которых умеет стрелять, и вооружённой стилетом Гретой мне не справиться, я послушно сложила те немногие вещи, которые мне понадобились в гостинице, обратно в чемодан, и спустилась вниз, когда за мной пришла моя тюремщица. Ни слова не говоря, я без напоминаний уселась на своё вчерашнее место в коляске и тут же отвернулась к окну. Я не знаю намерений своих врагов; возможно, попытка закричать и воззвать к обитающим в этом городке людям только усугубила бы тяготы моего положения; возможно, Грета могла бы выдать меня за слабоумную, а, возможно, её слуги начали бы стрелять. Кто знает? Рисковать мне не хотелось ни в коем случае; мне казалось, что второй попытки у меня просто не будет.

Грета уселась рядом со мной, один из лакеев занял место на запятках коляски, а другой вскочил в седло каурой лошади, слишком хорошей для слуги, по моему мнению. Грета велела трогать, взяла на руки мопсика (тот, впрочем, не особенно ластился к хозяйке после вчерашнего обхождения) и пристально посмотрела на меня. Я заметила это уголком глаза и ещё больше отвернулась к окну. Второй лакей гарцевал рядом с коляской на лошади, держась как раз напротив окна. Таким образом, захоти я незаметно что-то выбросить из окна, это будет немедленно замечено.

– Тирса, родная моя, – нежным голосом начала дорогая сестрица, – пойми меня правильно, то, что я хочу тебе сказать, я говорю исключительно ради твоего же блага.

– О чём ты, Грета? – напряжённо спросила я.

– Сестрёнка, я очень прошу внимательно прислушаться к моим словам. Лупп передал мне, что ты выбежала из комнаты вслед за мной.

– Выбежала, – с вызовом подтвердила я. – Я подумала, тебе может понадобиться моя помощь.

– Я понимаю, Тирса, я всё понимаю. Но, пожалуйста, впредь обещай мне никогда больше не ходить одна куда бы то ни было. Тирса! Не отворачивайся, не отводи глаза. Посмотри на меня и обещай!

– Но, Грета! – стараясь не слишком выходить из образа наивной дурочки, воскликнула я. – Ты ведь не можешь запретить мне…

– Могу, – ласково, но твёрдо перебила меня сестра. – Могу, Тирса. Ты не представляешь, какой опасности подвергаешься каждую минуту! Один твой шаг в сторону – и эти люди схватят тебя, ты даже не успеешь вскрикнуть!

– Но, Грета…

– Не спорь, Тирса! Поверь, у меня больше опыта, я лучше знаю, как обеспечить твою безопасность!

– Грета, дорогая, но мне не грозит никакая опасность, тот человек охотится за тобой!

«Сестрица» недобро усмехнулась.

– Я сумею за себя постоять, уж поверь мне. А вот ты нуждаешься в охране. И я её тебе обеспечу.

Я промолчала, не желая напоминать Грете о страхе, который появлялся в её глазах, каждый раз, как она вспоминала о своём враге, но «сестрица» прекрасно поняла меня без слов. Она откинулась на спинку и указала на своё окно. Оказалось, нас сопровождают ещё двое всадников, к сёдлам которых приторочены пистолеты.

– Они застрелят каждого, кто попробует приблизиться к нам.

– Но, Грета! Ты же не можешь вот так просто устроить побоище!

– Посмотрим, – пожала плечами «сестрица». – Будь уверена, порядочные граждане к нам приставать не будут.

Расстроенная явной агрессивностью Греты, я снова отвернулась к своему окну, в котором увидела уже не одного, как было сначала, а двух всадников, каждый из которых переодет лакеем, сидит на слишком хороших лошадях (как и двое со стороны «сестры») и у каждого к седлу приторочены пистолеты. Я с огорчением напомнила себе: ношение оружия само по себе не является в нашей стране поводом для внимания полиции, рассчитывать, что нас остановят по дороге, не имеет смысла.

– Поверь мне, сестрица, – удовлетворённо подытожила Грета, – никакая опасность нам с тобой в дороге грозить не может. Только не уходи никуда одна. Ни на шаг, слышишь!

Вечером в гостинице положение стало ещё более ужасным. К нам присоединились ещё трое мужчин, в которых я узнала старых знакомцев с омнибуса в Л***. Создавалось такое впечатление, что «сестрица» призвала под своё начало небольшой отряд, долженствующий защищать нас то ли от господина с империала, то ли от вампира. Все наши сопровождающие разместились вместе с нами в гостинице очередного городка, название которого осталось для меня неизвестным, и ни один не удовлетворился комнатой второго сорта, обычно выделяемой для прислуги. Мы с Гретой почти не разговаривали: боялись разбить хрупкую иллюзию сестринских отношений, от игры в которую обе начали уставать; во всяком случае, притворство нам обеим давалось всё тяжелее и тяжелее. Одно то, что она призвала людей, подстроивших кражу и скандал в Л***, говорило о многом. «Сестрица» уже не стеснялась, ясно понимая, что я не сбегу от десятка вооружённых людей (считая её саму и кучера, если, конечно, у него тоже есть оружие). После холодного ужина, который нам принесли в общую комнату, мы обе разделись и улеглись спать, так и не перекинувшись ни одной фразой сложнее просьбы передать соль или подлить молока в чай.

С половины, занятой моей тюремщицей, доносилось ровное дыхание, когда я решила подняться и проверить границы своей свободы. Но едва скрипнула кровать, как Грета приподнялась на локте (комнату заливал лунный свет) и настороженно спросила, куда это я собралась. Мне удалось усыпить её подозрения, назвав причину, о которой не принято говорить в приличном обществе, и, к моему ужасу, «сестрица» принялась настаивать на том, что она меня проводит до соответствующего помещения (ночных ваз в комнате почему-то не оказалось). Мои доводы о неприличии подобного поведении, о нежелании её беспокоить, равно как и о том, что в гостинице мне ничего не грозит, не возымели необходимого воздействия. Грета велела мне накинуть пеньюар, накинула свой (непристойно короткий!) халатик и зажгла свечу. Делать было нечего.

После этого я надолго зареклась проверять сестрицу и, вернувшись в комнату, послушно легла в постель и притворилась спящей. Нетрудно догадаться, что на самом деле мне было абсолютно не до сна. Я принялась выжидать, когда «сестрица» заснёт настолько глубоко, что её дыхание сделается практически неразличимым для человеческого уха. Тогда я собиралась позвать напарника. Было очень мало надежды на его появление и даже на ответ, но сдаваться заранее не хотелось. Наконец, в комнате стало тихо, и я постаралась сосредоточиться. Долгое время на мой мысленный призыв никто не откликался, и я уже подумала, что лишилась не только помощи, но и совета напарника, как вдруг со стороны окна донёсся его голос.

– Если ты очень тихо встанешь, на цыпочках подойдёшь к окну и откроешь его, дорогая моя девочка, мы сможем поговорить.

Боюсь, я была не в состоянии исполнить приказ напарника в точности. Я вскочила с кровати и бросилась к окну, уже почти приготовившись разразиться воплями, соответствующими моим чувствам в этот момент. К счастью, напарник никогда не полагался на меня больше, чем это делала я сама, а всегда только меньше, и с моих губ не сорвалось ни звука. Я оттянула вниз новомодное окно, и напарник привстал с другой его стороны, втягиваясь в образовавшуюся щель. Полностью описать эту картину невозможно: на человека в такой момент нападает что-то вроде оцепенения с притуплённостью всех органов чувств. Когда я пришла в себя, вампир уже сидел на подоконнике в комнате и протягивал мне руку, предлагая усесться рядом. Я повиновалась и зябко поёжилась: из окна тянуло ночной прохладой, в сорочке было довольно студёно. Напарник пожал плечами, снял свой сюртук и накинул мне на плечи.

– Он, разумеется, холодный, но ты быстро согреешь его и согреешься сама, – прошептал он, не слишком, впрочем, понижая голос. Я беспокойно оглянулась на кровать Греты. – Ш-ш! Она спит, и мне пообещали не меньше четверти часа спокойного сна твоей бесценной «сестрицы».

– Но ты ведь не…

– Нет, моя дорогая, то есть да. Я пришёл тебя спасти – это да. Нет, я не заберу тебя отсюда этой ночью. Ты об этом хотела спросить?

Я молча кивнула и отвернулась. Мысли мои путались, происходящее казалось некой злой игрой, в которую играют все, кроме меня. Напарник коснулся чепца на моей голове, словно собираясь по привычке потрепать волосы, но потом отдёрнул руку.

– Не хочу раскрывать свой визит, – с сожалением пояснил он. – Слушай внимательно, глупая девочка, у меня очень мало времени, и на исходе этой четверти часа ты должна уже спокойно спать в своей постели. Слушаешь?

Я снова кивнула. Напарник был верен себе в своей манере издеваться, когда надо дать пояснения, и говорить туманно, когда я нуждалась в ясности.

– Ты несправедлива, Ами. Но это не важно, ты всё равно хорошая послушная девочка, которая не подведёт своего напарника. Так слушай же: первым делом запомни, никто тебя в беде не бросит – по крайней мере, на этот раз. Во-вторых, внимательно следи за «сестрой» и постарайся узнать, если она отошлёт какие-нибудь бумаги. Я имею в виду – разведай, какие бумаги и кому отправит.

Я вскинулась: легко сказать – разведай! А как я это сделаю, если Грета не спускает с меня глаз? Спрашивать «сестрицу» тоже бесполезно, даже опасно… А уж если она застанет меня роющейся в её письмах…

– Не получится – не надо, не подставляйся, – отмахнулся напарник. – Я же сказал «постарайся», а не «выполни ценой жизни». Что важно в-третьих: не пытайся сбежать, ты нужна мне с Гретой. Понятно?

Я снова кивнула. Кажется, идея сделать из меня приманку нравится не одним только охотникам за вампирами…

– Вот именно, – коротко рассмеялся не-мёртвый. – Рад, что ты оценила. А теперь, у нас есть ещё около десяти минут, чтобы просто поговорить, если ты успела соскучиться…

От его улыбки я задохнулась. Соскучиться! После месяца разлуки, он нашёл для меня всего пару слов, а потом бросил в обществе закоренелой преступницы, которую всё же намеревается выслеживать с моей помощью – Бог знает на сколько дней! Неужели такое подразумевалось с самого начала?

– Нет, – по своему обыкновению ответил напарник на незаданный вопрос. – Когда вы спускались из комнаты в обеденный зал – тогда, в гостинице Л***, я собирался зайти к вам через окно, и вдруг почуял рябину. Не ветку, Ами, распятье! Оно было среди вещей твоей сестры, и ещё одно, серебряное, она прячет под одеждой. Скажи мне, зачем дейстрийке, работнице бюро, распятье?

– Острих? Канцелярия крови? Шерен? – тихо спросила я, разом вспоминая все свои подозрения. – Или… те люди? Контрабандисты? Которые…

– Нет, не думаю. Хотя идея действительно похожа: в тот раз они нашли мой гроб и заперли меня в нём веточкой рябины. На этот раз, полагаю, планировалось дождаться, пока я тихо-мирно усну в твоём чемодане… Потому-то, кстати, она, – быстрый кивок в сторону кровати, – и хотела, чтобы я присоединился к вам, но не желала видеть меня лично. Однако я не такой дурак, как думают некоторые, и уж рябину-то почуять могу.

– Но я ничего не чувствовала, – прошептала я, чувствуя себя виноватой. Если бы я знала! Я бы и вовсе не заговорила с такой подозрительной особой, отвернулась бы ещё на станции, а ночью дождалась бы напарника.

– Разумеется, ты ничего не чувствовала, Ами! – строго произнёс не-мёртвый. – Ты думаешь, я бы отправил тебя в Острих, если бы ты шарахалась от каждого рябинового распятья? Долго бы ты там прожила, моя дорогая!

– Но… почему? Ведь у Таспов…

– Прошло, Ами, просто прошло. Всё в мире лечится временем, а если не всё, то такие болезни уж точно. Так что не бойся, глупышка, в вампира ты не превратишься.

Я вспыхнула и отодвинулась от напарника на край подоконника.

– Ты говоришь, тогда… тогда тебя поймали рябиной… но почему же они не удержали тебя от побега?

Вампир пожал плечами.

– Дверь была перекрыта рябиной, а что касается окна… изнутри залезть невозможно, а снаружи – не хотели привлекать внимания, вдруг кто-нибудь залез бы в сад, те же мальчишки. К тому моменту, как меня посадили на цепь, я был уже настолько слаб от голода, что от человека отличался только в худшую сторону.

Я невольно улыбнулась этому проявлению самомнения, которое напарник обычно старался не показывать.

– В смысле силы, способности проникать в самые узкие отверстия и прочее в том же духе, моя строгая маленькая судья. Впрочем, в этом есть странность, но избавиться от кандалов, не разорвав их, не может ни один вампир, так что в рябине не было необходимости.

– Но они могли бы держать её поближе к тебе просто на всякий случай!

Напарник покачал головой.

– Эй, – позвал он, – Ами, ты за кого играешь?

Я смутилась.

– Нет, – продолжал вампир уже серьёзно, – они не могли рисковать, ведь никто не знает, как будет действовать на нас рябина, если не избавиться немедленно от её воздействия, как мы делаем обычно. Серебро обжигает, осина разъедает раны, а рябина… она просто отпугивает таких как я. Но тебе не кажется, что мы отвлеклись?

– Прости, – прошептала я. Мне в самом деле не стоило расспрашивать напарника о том унижении, которое он… которое мы оба когда-то испытали в плену.

– Нет, моя милая, ничего страшного, – возразил не-мёртвый. – Но мы в самом деле отвлеклись, и время уже на исходе. Возвращаясь к ранней теме, я не думаю, что твои предположения насчёт этой девушки верны. Канцелярия крови никогда не доверит важную операцию девушке, там вообще не слишком-то жалуют женщин.

– Почему так?

– Ну, как же, – подмигнул вампир. – Слабые существа не способны ни устоять перед гибельными чарами, ни руководить представителями сильного пола.

– Не сказала бы, что это относится к Гр…

Вампир зажал мне рот рукой и приложил палец к своим губам.

– Не называй её имени, разбудишь.

Грета что-то пробурчала сквозь сон и повернулась на другой бок, слегка сбив одеяло. Я отвернулась, сбрасывая холодную ладонь вампира со своих губ, напарник, напротив, посмотрел на мою похитительницу с явным интересом.

– Интересная она дамочка, твоя «сестрица», – произнёс он. – Очень интересная, даже жаль, что мне не удастся пообщаться с ней в другой обстановке.

Я густо покраснела и отвернулась уже от напарника.

– Не смущайся, милая ты моя девочка, и не ревнуй.

Едва я открыла рот, чтобы запротестовать, как напарник столкнул меня с подоконника и сорвал сюртук с моих плеч.

– Всё, разговор закончен, Ами, тебе пора спать.

Не вполне отдавая себе отчёт в своих действиях я, как и предсказывал вампир, дошла до своей кровати и легла, завернувшись в одеяло.

– Но подожди! – приподнялась я на локте. – Почему не сегодня? Зачем мне с ней оставаться?

– Моя дорогая, а письмо? И потом, как мы будем работать, если придётся всю жизнь прятаться от десятка враждебных компаний! К тому же… – он снова подмигнул, – так гораздо интереснее, моя милая девочка. Спи!

Я опустила голову на подушку, понаблюдала, как вампир закрывает окно, защёлкивает задвижку и на цыпочках проходит к двери, а после втягивается в замочную скважину. Отвернулась к стене и строго приказала себе ни о чём «таком» не думать, и ни в чём не сомневаться. Если он говорит, что не бросит, значит, не бросит. С этой мыслью я и заснула.

С утра Грета разбудила меня тем, что, в самом деле, подсела к окну писать письмо. И писала его довольно долго, пока мне не надоело притворяться спящей, и я не попросила «сестрицу» отдать распоряжения к завтраку.

Грета недовольно повернула голову, смерила меня взглядом, но ничего не ответила.

– Сестрица! – позвала я немного позже – после того, как встала, умылась и привела себя в порядок. – Может, лучше мне распорядиться? Я проголодалась.

И, словно забыв о вчерашних предостережениях, я взялась за ручку двери.

– Тирса! – возмутилась «сестрица». – Неужели ты не можешь немного подождать?

– Нет, – невежливо возразила я. – Уже поздно, и я хочу позавтракать. Или ты решила морить меня голодом?

– О, Боже! – вздохнула Грета. – Тирса, я тебя умоляю, посиди спокойно ещё четверть часика – и я обо всём позабочусь, честное слово!

Я пожала плечами и уселась на стул недалеко от окна. Интересно, откуда напарник знал, что «сестрица» будет писать письмо? Угадал? Предвидел? Прочитал в мыслях?

Нет, это абсурд, если бы он у кого угодно мог читать в мыслях, он бы не ссылался на рябину в её вещах, да и вообще…

Я одёрнула себя: глупо обижаться из-за одного только предположения, будто напарнику открыто любое сознание, не только моё. Во-первых, это не так, а во-вторых… если бы и так? Пришедшее на ум объяснение было до невероятности нелепым и содержало какие-то невнятные идеи относительно собственной исключительности. Я рассердилась. Скажет ещё – ревную! На себя бы посмотрел, мертвец ходячий.

Я окончательно запуталась в собственных рассуждениях и, чтобы избавиться от нелепых мыслей, встала, намереваясь пройтись по комнате. Грета это движение истолковала совершенно иначе: она отодвинула уже сложенный конверт, возмущённо проворчала что-то о людях, которые ничем не заняты и потому мешают другим, и вышла из комнаты, оставив меня в несколько обескураженном состоянии.

Когда шаги «сестрицы» стихли на лестнице, я подошла к двери и заглянула в замочную скважину. Увиденное дало в определённом смысле повод для гордости: меня охраняли сразу два «лакея». Нет, сестрица, не такая уж я ничего не значащая особа, как ты мне говорила. По крайней, мере, для тебя…

Под окном прохаживалось ещё двое охранников; впрочем, я и не собиралась никуда бежать. Конверт был уже запечатан и оставлен на подоконнике с прямо-таки оскорбительной беспечностью.

«Если это только не хитроумная проверка надёжности, ты пожалеешь, что так меня недооценила, милая моя Грета», – прошептала я. Срывать печать – дело слишком рискованное, без подготовки её восстановить невозможно, но вот аккуратно, пинцетом для бровей, вытащить письмо из самодельного конверта16… как-то даже не верится, что сестрица считает меня такой… э-э-э… дурёхой. На то, чтобы подменить письмо пустой бумагой, не потребовалось больше двух минут, и я ещё успела списать адрес – какое-то местечко недалеко от столицы, – когда на лестнице послышались шаги. Спрятав письмо за корсаж, я занялась укладыванием вещей, так что у Греты не возникло ни малейших подозрений.

Она подошла к окну, взяла оставленное там письмо, растерянно провела пальцами по нетронутой печати и убрала конверт за собственный корсаж и, не говоря ни слова, жестом предложила мне следовать за ней на завтрак.

«Всё-таки хитроумная проверка, беспечность или небрежность в работе? – терялась в догадках я, следуя за сестрой на завтрак. – А, может, это письмо для неё ничего не значит? Тогда что же? Напарник ошибся или попросту подшутил надо мной?»

Прочесть свою добычу я так и не сумела: Грета сопровождала меня как тень или как надзиратель. Единственный плюс, который я видела в этом молчаливом надзоре, это невозможность и для бесценной сестрицы сделать что-то тайно от меня. Писем, во всяком случае, она больше не писала; прощаясь с хозяином гостиницы, вынула первое из-за корсажа и попросила его отправить.

Молчание похитительницы меня настораживало и пугало: неужели она слышала наш разговор с вампиром? Или письмо всё же было проверкой? А Грета всё молчала, будто сердилась на что-то или мысленно готовилась к неким тяжёлым испытаниям. Заговорила, только когда горничная принесла с кухни её мопсика, куда его, как и вчера, забрали вечером покормить и всячески обиходить; к тому же собаки в комнатах не дозволялись.

– Ах ты мой бедный, – засюсюкала эта странная женщина. – Всю ночь провёл на кухне, без мамочки, скучал, наверное, ангел мой?

– Вот уж нет, барышня, – почтительно присела горничная. – Как покушал, помылся, так сразу же и уснул без задних лапок!

– Вот как? – бросила на неё Грета быстрый взгляд. – Надеюсь, вы ничем таким не поили мою собаку?

– Что вы, барышня! – испугалась горничная, ожидавшая чаевых за свой добродушный рассказ. – Как можно!

Грета смерила бедную девушку ещё одним злющим взглядом и буквально вырвала корзинку из рук.

– Ну, хорошо же.

Сказав это, она молча пошла к ожидавшей нас у дверей коляске; на горничную было жалко смотреть. Нисколько не бережливая, Грета между тем не считала нужным поощрить прислугу за оказанную помощь… что бы там напарник не говорила, но вела себя «сестрица» скорее как «устрица», чем как дейстрийка. Уж я-то знаю, как важно для бедных людей денежное поощрение от богатых господ и как часто «устрицы» с вызывающей наглостью пренебрегают этим обычаем! Повинуясь внезапному порыву, я порылась в сумочке, достала монету в двадцать филлеров и сунула её в руку горничной, уже успевшей утратить всякую надежду на вознаграждение.

– Моя сестра благодарит за внимание к её пёсику, – тихо сказала я. Двадцать филлеров – это, конечно, меньше, чем горничная рассчитывала получить сначала, но больше, чем она предполагала получить потом. Вот только что интересно – Грета на сонное зелье намекнула, чтобы оправдать свою скупость или хотела точно знать, почему мопсик не лаял этой ночью? Хотелось бы знать… но с чего я взяла, что острийские мопсики лают на вампиров так же как и те страшные собаки, которых привёз к Таспам Шерен?

– Тирса! – сердито окликнула «сестра». – Поторопись, пожалуйста, надо приехать в П*** до темноты!

Я послушно кивнула и села в коляску. До темноты – значит, сестрица хочет приготовиться к встрече дорогого гостя. Но что она собирается делать?

Мне всё-таки очень хотелось верить, что напарник не пойдёт из-за меня и собственной бравады прямиком в расставленную ловушку.

– Зачем ты дала денег этой девчонке? – резко, но не зло спросила меня Грета, когда мы отъехали от гостиницы. Я пожала плечами.

– Положено, вот и дала.

– А, так ты считаешь меня жадной! – с вызовом бросила Грета. Я собрала всё своё достоинство для подходящего ответа:

– Вовсе нет, Грета, дорогая моя. Ты была занята мопсиком, – я погладила псинку по голове, – а у меня были свободны руки, вот и всё. Какие счёты между сёстрами?

Грета смерила меня тяжёлым взглядом, в котором ясно читалось сомнение в моей умственной полноценности.

– Ты знаешь, кому я писала письмо? – безо всякого перехода спросила она. Сердце у меня ёкнуло, но я постаралась сохранить невозмутимый вид.

– Нет, сестрица, ты мне не рассказывала, – спокойно ответила я. – Кому же?

– Тебя это не касается! – отрезала моя похитительница.

Я пожала плечами и отвернулась к своему окну. Не хочет говорить – зачем тогда спрашивала? При этом, естественно, я боялась, как бы Грета не разгадала мой фокус с подменой… нет, всё складывается до необыкновенности подозрительно! Почему она села за письмо именно в это утро?

«Сестрица», между тем, почувствовала, что перегнула палку и осторожно приобняла меня за плечи.

– Не сердись, Тирса, сестричка, – попросила она почти без фальши. – Я волнуюсь. Про того человека, которого мы видели в Л***, уже два дня ничего не слышно и, ты знаешь, это меня не радует, а пугает! Что он задумал, куда делся?

Я тихонько вздохнула, подлаживаясь под задушевный тон «сестрицы».

– Может, потерял наш след и отстал?

Грета отозвалась на это предположение истерическим смехом.

– Он? Он?! Ох, Тирса, сестричка, такие люди следа не теряют! Такие люди как гончие!

Я пожала плечами.

– Ты же говорила, что сможешь себя защитить.

Грета, к моему удивлению, чуть отвела взгляд.

– Защитить-то могу… но, кроме пистолетов, есть и другое оружие.

После этого она повернулась к своему окну и до конца пути больше со мной не разговаривала.

По существу, странное поведение Греты можно было легко объяснить не столько враждебностью по отношению ко мне, которой она, кстати, больше не выказывала, сколько всё сильнее и сильнее охватывающим её нервным напряжением. Она боялась господина с империала в Л***, она боялась вампира – и всё же ей предстояло помериться умом или даже силой с обоими противниками. Признаться мне в подстроенной ловушке она не хотела, но вот беспокойство её было искренним и неподдельным. Грета напоминала натянутую струну, она словно готовила себя к некому тяжёлому испытанию. Принимая во внимание её планы – так оно и было.

В П*** мы приехали в полном молчании, но без той раздражающей фальши, которая опутывала наши отношения до сих пор. Сегодня, видя «сестрицу» напряжённой и собранной, я впервые прониклась к ней если не симпатией, то уважением. «Домик», а точнее, большой двухэтажный дом, у которого мы остановились, находился, собственно, не в самом городке, а чуть поодаль и был окружён великолепным садом. Как я ни напрягала все свои чувства, мне так и не удалось понять, есть ли в доме серебро и рябина: этого умения я, как теперь оказалось, была лишена. Странно, что я не обратила внимания, как всё меньше влияния на меня оказывает парадная серебряная посуда в том доме, где я без напарника провела месяц до нынешнего задания… наверное, потому, что исцеление было постепенным. Теперь же, я, как выразился мой напарник, отличалась от человека только в худшую сторону: если сравнить меня с той же Гретой, то мои способности постоять за себя были крайне малы. Её «лакеи» отвели меня в комнату наверху, предназначенную для двоих, и посоветовали умыться и переодеться к ужину, который вскорости будет подан. Пока я рассеянно осматривала комнату, прикидывая, как бы мне выполнить совет при отсутствии умывального таза, пришла горничная и принесла всё необходимое. Она же вызвалась мне помочь с переодеванием и причёской, а после предложила провести меня по дому, чтобы я могла осмотреть его. От обоих предложений я отказалась, сообщив, что привыкла заботиться о себе сама и что слишком устала в дороге для новых впечатлений. Тогда девушка встала у дверей, сложив руки на груди, и уставилась на меня подозрительным взглядом.

Сдержав нервный смешок, я позвонила в звонок для прислуги, но на зов явилась почему-то сама Грета, которую я и попросила избавить меня от раздражающего общества горничной. Нам обеим досталось по укоризненному взгляду, и «сестра» устало спросила:

– Тирса, родная моя, разве у тебя пропал голос, и ты не можешь распорядиться самостоятельно? Отошли её сама, я хочу, чтобы ты чувствовала себя как дома, пока мы здесь останавливаемся.

Я отдала необходимое распоряжение и добавила с несколько неловким смехом:

– Прости, сестрица, мне на мгновение показалось, будто эта особа намерена не спускать с меня глаз.

У «сестрицы» вырвалось раздражённое восклицание.

– Ох уж эти слуги! Уверяю тебя, я таких распоряжений не давала. А теперь ты извини меня, мне надо отдать ещё несколько важных распоряжений, я спешу. Встретимся за ужином, хорошо? Я пришлю за тобой человека.

Оставшись одна, я первым делом проверила комнату на наличие потайных ходов, глазков и прочих способов подсмотреть и подслушать за слишком беспечными пленниками. Ничего не обнаружилось, хотя помещение и не внушало мне радужных надежд: окна зарешёчены, крепкие двери с тяжёлым засовом, что, вообще-то, редкость в частных домах. Дверей, говоря по совести, было две: вторая вела на заднюю лестницу, на которой скучал один-единственный «лакей». При виде меня он вскочил на ноги с занимаемого им стула, отвесил мне почтительный поклон и снова уселся. Я закрыла дверь, обратив внимание на маленькую защёлку в верхней части. Эта дверь оказалась со смотровым окошком, причём запиралось оно снаружи. Да уж… хорошо здесь подготовились к встрече дорогих гостей. Хотелось бы знать, этот дом всегда принадлежал Грете или был заранее переделан под нужды сегодняшнего момента?

Сейчас, однако, окошко было закрыто, и постороннее внимание мне нисколько не грозило. Быстро приведя себя в порядок, я развернула добытое утром письмо и пробежала глазами.

Первый листок содержал краткую инструкцию кому-то переслать остальную часть по «известному адресу», а также напоминание, что читать эту самую остальную часть ни в коем случае не рекомендуется. Я посмотрела адрес. Или я ошибаюсь, или это не частный дом, а государственная почтовая станция. Кто знает, может, дальше письмо должно было отправиться в готовом конверте17?..

Острийские буквы прыгали у меня перед глазами, руки затряслись от волнения, когда я только вчиталась в текст. После невнятных заявлений относительно необходимости с кем-то как-то скорректировать дальнейшие планы, я наткнулась на строчки, посвящённые моей особе: «…девочка слишком робка, чтобы быть использована для серьёзной работы как в настоящем, так и в будущем; она подозрительна, но столь нерешительна и безынициативна, что мне не составило труда увести её за собой, и теперь мне вряд ли будет сложно подчинить её своему влиянию. Однако она решительно отказывается сообщить какие бы то ни было подробности о своём чудовище; по её словам, это существо, полностью лишённое чувств и привязанностей, что не соотносится ни с наблюдаемым мной поведением, ни с теми сведениями, которые мы получили ранее. Также она не сообщила ничего о сути своих предыдущих заданий, хотя, я полагаю, могла бы пролить свет на некоторые несообразности…»

Я перевернула листок и пробежала глазами последнюю страницу: «…возможно, в дальнейшем целесообразно будет подвергнуть её…»

Тут в коридоре послышались шаги, и я поспешно сложила письмо и спрятала за корсаж. Ну, «сестрица», этого я тебе никогда не забуду!

Каковы бы ни были намерения Греты относительно меня, за ужином она не выказала никакой враждебности, хотя и сидела молча, полностью погружённая в свои мысли. Я начинала лучше понимать её игру: «сестрица» действовала не от себя, а от какого-то острийского лица (я подозреваю всё же контрабандистов), с которым делилась своими планами. Одно мне не нравилось. Почему же она оставила письмо у меня на глазах и почему не пыталась скрыть содержание ни одним из известных мне способов? Или боялась, что зашифрованное послание привлечёт к себе больше внимание, будучи вдруг перехваченным? Но есть же в таком случае и невидимые чернила…

Оставалось только пожать плечами. Возможно, у этой организации нет невидимых чернил, а, возможно, пересылку через своего человека на почтовой станции они считают вполне надёжным прикрытием. Во всяком случае, уж это-то не моё дело, и гадать по этому поводу не стоит.

После ужина меня проводили в комнату, где я коротала время за чтением глупенького романа, купленного ещё в книжной лавке в Л***. Потом пришла Грета и объявила, что нечего тратить газ, пора спать.

На этот раз я уснула быстро, даже не дожидаясь, когда ровное дыхание «сестрицы» сделается беззвучным. Что мне снилось, сказать трудно, кажется, что-то необычайно приятное, пока вдруг в сон не ворвался истошный лай и не менее истошный вопль моего напарника:

«Ами! Проснись, кому говорят?!»

Я попробовала шевельнуться, открыть глаза, но с удивлением обнаружила, что не могу этого сделать. Между тем мопсик – его тявканье я уже успела выучить – лаял не переставая, а чуть погодя послышался голос Греты – громкий, нервный и слегка дрожащий от напряжения:

– Я знаю, что вы здесь, господин Вампир! Я знаю, что вы здесь! Отвечайте!

Однако напарник не внял этому призыву.

«Ами! Проснись, я приказываю!»

Но и ради спасения своей жизни я не могла даже шелохнуться.

– Вы пришли за своей девчонкой, господин Вампир? – продолжала Грета. – Она не проснётся! Я усыпила её, и если она не выпьет противоядие, то умрёт через два часа. Вы слышите меня, господин Вампир? Отвечайте!

«Ами, проснись!!!»

– Вы молчите, господин Вампир! – вскричала Грета. – Что ж, тем лучше. Девчонка умрёт и, клянусь Богом…

– Ну-ну-ну, сударыня, – послышался незнакомый мужской голос. Глубокий и низкий, он одновременно внушал и спокойствие, и странную нервную дрожь, которая пробрала меня даже сквозь оцепенение. – Не стоит бросаться угрозами и пугать моего юного друга. Конечно, вы, с вашим нежным женским сердцем, не сможете обречь на смерть столь юную девушку. А посему…

– Кто вы?! – пронзительно закричала Грета. – Я вас не знаю! Я не звала вас! Убирайтесь отсюда, немедленно! Слышите? Убирайтесь! Вон!