Читать книгу Город пахнет тобою… - Наталья Аверкиева - Страница 6

Думала, что они не придут. Спряталась от всех в своем маленьком одноместном номере, включила ноут и постаралась найти хоть какую-то информацию об этом концерте. Фанаты должны выложить видео, написать хоть что-то. Дьявол, ну почему я его не остановила, ведь чувствовала, понимала, что все плохо!

Сначала пришел Клаус. Упал рядом со мной на кровать, закрыл глаза и лежал так несколько минут, абсолютно беззвучно. Я нервно рылась в Интернете, читала форумы, просматривала сообщества, не обращая на него никакого внимания. Лишь когда ноги совсем озябли, прижала их к ногам парня – тепло и хорошо. И как он не мерзнет в шортах? Или это от нервного перенапряжения мне так холодно? Тиль сейчас в самолете. Телефон выключен. Надо немного потерпеть, кинуть смску. Когда придет «обратка», я буду знать, что он снова на связи. Кажется, телефон – это моя нить Ариадны, без которой я просто погибну. Да, может быть слишком патетично, но это так… Я боюсь за него. Он же сейчас такой беззащитный…

У меня в компьютере есть специальные линки-закладки, куда я сохраняю интересную информацию по ребятам, отзывы, критику, там же есть ссылки на десяток иностранных и русских сайтов, которые я частенько просматриваю в тайне от Тиля. Сам Тиль посещает исключительно официальный немецкий ресурс, раздел имени себя, ноет, что там скучно и не интересно, и с пафосом потом всем рассказывает, какие у него милые фанаты, обсуждают его задницу, а не творчество. Новость о пропаже голоса разлетелась по миру, судя по всему, за считанные минуты, но вот видео никто выкладывать не спешил. Я нетерпеливо щелкала закладки, кое-как удерживая себя от заразной истерики. Все будет хорошо. Я всё узнаю из первых уст. Как только завтра его осмотрят врачи, он немедленно мне напишет или позвонит. Завтра утром. Завтра…

– Что пишут? – спросил вошедший Хаген, сразу же заглянув мне через плечо.

– Новостники говорят, что у Тиля пропал голос. Поклонницы во всем обвиняют менеджеров…

– Слава богу, что не нас, – выдохнул Клаус.

– …истерят, строят догадки, говорят, что вчера он уже был никакой. Кстати, вас все равно обвиняют. Но это так… Истерика очередная. Видео нет…

– Зачем тебе? – Хаген лег рядом. Пододвинулся вплотную, чтобы было лучше видно. Мне стало тепло. Интересно, почему номера ребят всегда теплые, а я в своих вечно мерзну?

– Хочу посмотреть.

– Тебе Клаус все рассказал. Ты ему не веришь?

– Скажем, у меня скрытая форма мазохизма. Маркус считает, что это не ларингит. Подозреваю, что завтрашняя поездка в Лиссабон будет пустой тратой времени и денег.

– Да завтра еще будет не страшно… – вздохнул Клаус. – Послезавтра будет весело. Если Тиль не выйдет на сцену, нас там проклянет тысяч двадцать народу.

– Ты веришь в проклятия? – На полном серьезе приподняла я бровь, сжав губы, чтобы не рассмеяться.

– Угу, – кивнул он. – А еще я очень люблю журналистов. Сплю плохо, пока о себе что-нибудь в газете не прочитаю.

– Кстати, ты в курсе, что женат и у тебя есть ребенок? – спокойно спросила я.

– Вот сволочь! – оживился Хаген, пихнув друга. – Опять ничего не сказал.

– Сам такой, – огрызнулся Клаус и перевернулся на живот, прилипнув ко мне с другого бока. Я прям как бычок – смоляной бочок, все ко мне норовят придвинуться и обязательно вплотную.

– Сейчас кто-нибудь войдет, а тут три такие задницы кверху, – хихикнула я.

– Чего пишут-то? Переводи, – ухмыльнулся Хаген, кивнув в монитор.

– Истерят все и строят какие-то мрачные прогнозы. Большие надежды на концерт в Лиссабоне, – резюмировала я.

– А давайте выпьем? – предложил он.

Клаус покосился на него неодобрительно. Я кивнула. Надо выпить, потому что напряжение такое, хоть на стену лезь. Хаген дотянулся до телефона на тумбочке и заказал для нас ужин и выпивку.

Через полчаса к нам присоединился мрачный Дэн. Подоспел как раз вовремя. Мальчишки еще ржали, что он придет сразу же, как только принесут поесть. У него на еду отменных нюх. Когда все тарелки были разобраны, и мы, глотая слюни, собрались приступить к трапезе, дверь распахнулась и на пороге, как и было предсказано, возник недовольный Дэн. Клаус взглядом указал на стоящую на столе тарелку. Я налила сок в его стакан. Хаген деланно проворчал:

– Ну, вот вечно тебя ждать надо. Остыло уже все.

Дэн состроил противнейшую рожу и… улыбнулся.

– Тиль не звонил тебе? – спросил с надеждой.

Я грустно покачала головой.

Потом мы напились. Клаус мешал мне коктейли с «Мартини», Дэн с Хагеном соревновались, кто кого перепьет. Повод был хороший – отъезд близнеца. Дэн жаловался, что он с Тилем с момента яйцеклетки не расстается, и сейчас в его жизни случился практически траур, он одинок, всеми покинут, несчастен. Несколько раз они звонили уже порядком разозленному Тилю, требовали, чтобы он сказал, когда вернется. В итоге Тиль всех послал и отключил телефон. Дэн расстроился еще больше и принялся ныть, какой Тиль говнюк и как брат его достал. Мы с Клаусом выползли на балкон, уселись на пол и принялись рассматривать почти беззвездное французское небо. Как жаль, что сейчас еще холодно. Можно было бы пойти купаться (почему-то очень хотелось именно голышом). Плавать, нырять, брызгаться и издеваться друг над другом. Тиля бы сюда. Без его смеха и идиотских выходок, мне мучительно скучно… И одиноко. Он, когда напьется, такой смешной. Гримасничает, идиотничает, хихикает глупо. Иногда смотрю и думаю, ужас какой, что я в нем нашла, ведь чучелко-чучелком – глаза по пьяни косые, зубы забором, лопоухий, ноги кривые, лентяй и зануда, смеется по-дурацки, шутит еще хуже, истерики иногда закатывает, в общении бывает грубым, иногда парой слов размазывает так, что не отмоешься, но есть в нем что-то такое… магическое. Когда он улыбается, на душе становится солнечно, ярко, искорками все в сознании озаряется. Он ласковый со мной, словно южный ветер в мае. Закрываю глаза рядом с ним и у-ле-та-ю…

Дорога настолько прочно вошла в мою жизнь, что в какой-то момент я перестала ее замечать. Все делалось на автомате – приехать в аэропорт за час, посидеть в VIP-зоне, за десять минут до взлета проследовать в самолет и на время перелета забыться в легком сне. Ребята с самого утра ходят мрачные – вчерашний перепой не пошел им на пользу. Ну, хоть стресс сняли, и то хорошо. Хотя тот гадюшник, который они устроили в моем номере… Не хотела б я быть горничной в том отеле. Вообще удивляюсь Дэну – вчера утром лежал, умирал, я его чаем и тостами откармливала, вечером нажрался так, что идти не мог, ночевал в моем номере на полу (ну где вырубился, там и вырубился, не буду ж я тягать его тушку туда-сюда), сейчас опять вот умирает. Зачем так делать? Ну и чем мы занимались с Дэном все утро? Компрессы на оплывшую морду (у них с Тилем мешки под глазами – врожденное, только благодаря правильно выставленному свету и качественной работе стилиста, а потом дизайнера удается их убрать) и крепкий чай с лимоном и анальгином на сладенькое. Мелкий алкоголик. К обеду, когда надо было, собственно, покинуть гостиницу, он хотя бы перестал походить на африканскую маску, отпугивающую злых духов. Немного ожил и расхорохорился. Фехнер обозвал меня матерью Терезой и сказал, чтоб я не просила прибавки к зарплате за свои ухаживания за этими оболдуями, которые за несколько лет так и не могут научиться пить без последствий. Ребята на него тут же окрысились, а меня это очень развеселило. Поэтому дальнейший путь мы проделывали с Дэвидом под пристальным надзором группы, обмениваясь приятными колкостями и довольно хихикая. Только вот переписку с Тилем пришлось свернуть. Дэвид рядом. Дэвид бдит. Не будем дразнить Дэвида. Мне вдруг показалось, что я поняла, почему он пытается узнать о моих отношениях с кем-то. Фехнер, как бог – всё всегда знает, всё всегда видит, в курсе всех дел. А тут, видимо, его лисий нюх чует, что что-то не так, но не понимает, где именно. И от этого Дэвиду не по себе, ему надо всенепременно узнать, с кем же у меня роман. Завел разговор о Тиле. Переживал, говорил, что, если с его голосом что-нибудь серьезное, мальчишку будет искренне жаль. Я как тот комар: «Чуду царь Салтан дивится, А комар-то злится, злится – И впился комар как раз Тетке прямо в правый глаз». Я, конечно, в глаз не впилась, обошлось, слава богам, без увечий, но высказалась жестко про тот график, от которого даже у фанатов волосы дыбом встают. Кто меня тянул за язык? Ну вот кто? Дэвид разнервничался, распсиховался и зачем-то раскричался на менеджеров. Они и так меня не любят, а тут вообще, наверное, возненавидели. Зато я вернулась к своему телефону и предалась пустой болтовне с Тилем.

Лиссабон встретил нас приятным теплом, свежим ветром и ором девушек. Причем, казалось, нас приехали встречать фанаты всей Португалии и доброй половины Европы. Мальчишки пряталась за солнечными очками и опускали лица. Я предпочла идти вообще в стороне от них, чтобы не быть раздавленной жуткой толпой. Обыденно как-то все стало. Раньше я нервничала, переживала, дергалась. А сейчас скучно и не интересно.

В отеле вчерашние алкоголики решили стать спортсменами. Настроение у всех было не особо. Тиль сказал, что говорить он может, а вот насчет завтрашнего выступления совсем не уверен, врачи выпили из него литр крови, наговорили всяких гадостей, и он теперь в панике, потому что, реально глядя на вещи, будущее группы под угрозой. После чего мы все дружно кинулись его убеждать, что он паникует раньше времени. Разговор капитально испортил и без того плохое настроение. Поругавшись друг с другом, покричав немного и выпустив пар, Дэн предложил всем снять стресс в бассейне. Какой смысл страдать, когда все равно ничего не можешь сделать? И чтобы никаких угрюмых лиц!

Мы долго бесились в бассейне, который для нужд «детворы» заказали наши менеджеры. Клаус с Дэном соревновались, кто круче плавает, наворачивая круги. Хаген учил меня нырять с бортика «рыбкой». Если честно, нырять я умею и «рыбкой», и «плюшкой», и «солдатиком», и даже «бомбочкой» с переворотом, но если мужчина хочет тебя чему-то научить, то зачем ему отказывать в этом маленьком удовольствии? Пусть почувствует себя значимым. Хаген хохотал, в сотый раз объяснял, как правильно вытягиваться, отталкиваться, входить в воду. Я делала все с точностью наоборот. Спихивала его с бортика, сама прыгала в воду. Мы топили друг друга, выныривали и снова топили. Потом Дэн пытался научить меня игре в большой теннис. Вот тут я не врала, играть действительно не умела, честно продула ему партию и мне было велено «болеть за наших» на ближайшей лавочке. Но за наших я поболеть не смогла. Мне позвонил Тиль и пришлось уйти куда-то в более тихое место. Он скучал, нервничал, переживал. Он чувствовал себя неуверенно, боялся за голос. Я утешала его, как могла, шептала на ухо всякие интимные нежности, дразнила. Его тихий голос ласкал слух, я закрывала глаза и представляла, что он рядом, сидит бедро к бедру, вот-вот дотронется до меня рукой. Он и был рядом. Такой теплый, такой мой, любимый. Просто немножко далеко. Один. В холодной и пасмурной Германии. Врачи поставили ему острое воспаление связок. Сказали, что пока его не снимут, ничего сделать не могут. Назначили антибиотики. Потом нормальное обследование. Завтра он не приедет. Ему категорически запретили петь, просили снизить нагрузку на голос по-максимуму. Мы прикидывали, что будет с концертами, сколько отменят. Я обещала приехать к нему сразу же, как нас отпустят. Я чувствовала, как он грустно улыбается, ласково прося отдыхать от переездов, больше спать и хорошо есть. Он заботливый, он меня любит.

– Ты чего? – озабоченно посмотрел на меня Дэн, когда я выпала в астрал и не отреагировала на очередную тупую шутку в «Южном парке». Мульт был особенно актуальный, вещал об абортах и какой-то чудик летал в космос, чтобы посмотреть, каково это быть абортированным зародышем. Мальчишки хохотали как ненормальные, я расслабленно ковыряла жареные каштаны, делясь ими с Хагеном, мысленно разговаривая с Тилем, подбирая другие слова, прикидывая, что надо посмотреть в Интернете про ту болезнь и ее последствия.

– Тиль звонил… Говорит, у него серьезное воспаление связок… Дэн, а вдруг он не сможет разговаривать больше? Вдруг голос не вернется? Так и будет шептать с хрипотцой? – тихо спросила я, передав мисочку со шкурками Хагену.

– Вернется, – резко помрачнев, отрезал Дэн. – Все будет нормально. Он уже болел так же, и так же истерил, и так же у него кончалась жизнь…

– А вдруг в этот раз…

– Замолчи, – шикнул он. – В любом случае жизнь на этом не кончается. И если что, то можешь выматываться отсюда!

Я изумленно нахмурилась. Клаус и Хаген удивленно повернулись к нам. Мы тут же насупились, как по команде сложили руки на груди. Но очередная мультяшная глупость, и парни снова с головой ушли в действие на экране.

– Если тебе не нужен мой брат без голоса, – строго уточнил Дэн.

– Глупый ты, – грустно улыбнулась.

– Какой есть, – буркнул он.

– В Гамбурге дождь.

– Я знаю. Капает… Капает… – поежился. – Бесит!

– Знаешь, мне сейчас хочется стать каплей дождя, лишь бы упасть на его лицо и сползти по его щеке. Кажется, тот маленький путь был бы самым важным в моей жизни, самым счастливым. Всю любовь и нежность, какую бы я смогла ему дать, я бы оставила в том мокром следе на его щеке.

Дэн усмехнулся.

– Глупая, Тиля из дома в такую погоду не вытащишь. Ты бы просто упала на землю и разбилась.

Потом заметил слезинку, ползущую по щеке, обнял меня и погладил по голове, чмокая в макушку.

– Как ты думаешь, а меня будет кто-нибудь так же сильно любить? – спросил шепотом.

Я кивнула.

– Именно меня?

Опять кивнула.

– Я тебе верю. – Помолчал немного и добавил: – Я тоже по нему очень скучаю. И тоже за него очень боюсь.

– Давай бояться вместе? – попыталась улыбнуться.

Я удобно свернулась комочком и положила голову ему на ноги. Надо идти к себе, а то усну прямо тут. Но у себя очень одиноко и холодно. А тут ребята, хоть какая-то поддержка, хотя бы не так страшно за Тиля.

Мне всю ночь снился Тиль. Он смеялся, шутил, куда-то звал меня. Мы ехали на поезде по пустынным улицам. Он управлял железной махиной, я сидела рядом и любовалась им. Потом мы запойно целовались, не обращая внимания на дорогу. Его руки ласкали тело, я стонала его имя и выгибалась от удовольствия. Мы занимались любовью – очень спокойно, без спешки, нежно, словно в первый раз. И когда я уже готова была кончить, неожиданно проснулась и… Тиль лежал рядом. Смотрел в потолок. Длинные реснички шевелились. Я пододвинулась к нему, обняла рукой и ногой, уткнулась в шею.

– Тиль, – выдохнула, потерлась носом о плечо, втягивая чуть сладковатый аромат.

– Спи, моя хорошая, – погладил он мою руку. – Спи.

Закрыла глаза и снова провалилась в сон.

Стук в дверь сначала казался чем-то нереальным. Где-то разрывался мой телефон. Судя по мелодии, звонил Дэвид. Судя по стуку – за дверью стоял он же. Мы с Дэном как-то одновременно сели и посмотрели на дверь. Потом на телефон. Потом до меня дошло, что на дворе день, я в номере Шенка, и Шенк сейчас сидит рядом со мной такой же сонный, как и я.

– Дэвид! – выдохнули мы одновременно.

– В шкаф! – скомандовал Дэн.

Я подорвалась с постели и метнулась в шкаф-купе. Дэн засыпал меня одеждой и задвинул чемодан. Твою мать, если меня здесь найдут, это будет такой позор…

– Где ваша крэйзи рашн? Не могу найти ее уже целый час! В номере ее нет, никто ее не видел с самого утра! Что вообще за дела? – с порога принялся наезжать на Дэна Фехнер.

– А я врач? – фыркнул он. – Хочешь, в шкафу у меня поройся, под кроватью посмотри или на балконе поищи. С чего ты взял, что она у меня в такую рань?

– Какая рань? Время – час дня!

– Я и говорю, рань… – зевнул он. – Может, она ушла в город? Мари говорила вчера, что хочет погулять по Лиссабону, по магазинам пройтись… Ну там всякие ее женские штучки…

Они прошли в глубь комнаты, и мне стало не слышно. Блин, вот ведь я попала. Ноги затекают. Надеюсь, что Дэвид не решит подождать меня у Дэна в номере. Как я могла здесь заснуть? Почему никто не разбудил? Черт, еще всю ночь снился Тиль, с которым мы трахались и, надеюсь, я не лезла с этим к Дэну… Хотя спала у него на плече. Я некстати вспомнила, что под утро просыпалась… Дэн не спал… Твою ж мать… Вот дура… Я его еще и перепутала! Хотелось провалиться сквозь землю, предварительно наложив на себя руки. Дэн подошел к шкафу, открыл одну створку и начал выбирать одежду на выход.

– Хорошо. Но мне не нравится эта затея.

Сдернул у меня с головы футболку. Я чуть убрала одежду с лица и вопросительно на него посмотрела. Дэн едва заметно улыбнулся и подмигнул мне. Чуть выпятил губы – тссс, сиди тихо. Поправил одежду на моей голове и отошел в сторону, прикрыв дверь.

Опять зазвонил мой телефон. Я дернулась. Черт! Это Тиль. На него у меня стоит заставка – его звезда во всей красе над резинкой трусов.

– Алло? – взял Дэвид трубку.

О, нет! – чуть не взвыла я. – Только не это!

– Нет, ты не ошибся… Да, это Мари свой телефон разбрасывает, где ни попадя… У Дэна… Да… Откуда я знаю? Сам бы хотел знать, где она. А ты чего ей звонишь?.. Что хотел спросить? Как что переводится?.. А… Ну, хорошо. Я ей передам… Всё, давай… Нет, завтра днем вылетаем, часа в четыре. Билеты на завтра заказаны… Да, можешь отдыхать и развлекаться. Пока.

– Дэйв, пошли. Оставь телефон, я потом ей его отдам. Пусть помучается немного.

– Найду, оторву ей голову, мерзавка! Вот ведь, загадочная русская душа! Где ее носит? – ворчал Фехнер. И я никак не могла понять – переживает он из-за меня, или просто злится.

Хлопнула дверь. Я досчитала до шестидесяти и выбралась из заточения. Сложила вещи Дэна обратно в чемодан. Так, что делать? Надо идти к себе в номер, а еще лучше спуститься куда-нибудь в салон или сделать вид, что я тут в садике гуляю… В баре сижу… Работаю… Да, надо взять ноут и забиться куда-нибудь в дальний угол гостиницы. Потом Дэну кинуть смску, где я, и пусть приведет туда Дэвида. Так и сделаем. Вот косяк, так косяк. Всем косякам косяк…

Зачем организаторы собирали народ, а мы приехали в тот зал, не понял никто. Тиль еще в обед сказал, что врачи под страхом полной потери голоса запретили ему петь, что горло сильно воспалено и лучше бы он вообще молчал, а не мучил связки болтовней. Он все рвался прилететь в Лиссабон, чтобы лично извиниться перед публикой, но тут уж Дэвид попросил его сидеть дома. Тиль истерил, что у него все страшно, смертельно, что нормальные люди с этим не живут, что жизнь кончена, карьера пропала, он подвел кучу народа. Надо отдать должное Фехнеру – вот что он действительно делал профессионально, так это пресекал вопли Тиля. Он забрал у Дэна телефон, отключил громкую связь и отошел в сторону. Через минуту Тиль извинился за недостойное поведение и пообещал позвонить еще. Что Дэвид ему сказал? Как он так его осадил? Как успокоил? Надо будет разболтать Фехнера на эту тему. Пригодится потом в отношениях с Тилем.

Такого позора, наверное, Даниэль Шенк не переживал никогда в жизни. Они вышли на сцену, и он, заикаясь, краснея и бледнея, объявил, что концерта не будет, неловко помахивая перед лицом микрофоном и задирая выше обычного просторную футболку. Хаген изо всех сил пытался прикинуться ветошью, на публику не смотрел, лишь изредка кивал. Клаус спрятался за козырьком кепки, виновато улыбался, руки в карманах. Когда они вернулись, их трясло. Лица отсутствующие, взгляды суровые. Матерятся через слово. Еще пресс-конференция… Которую тоже надо пережить.

В отеле все разбрелись по своим номерам. Общаться не хотелось. Дэвид утащил меня по работе на встречу с организаторами. Мы долго обсуждали условия, бодались за каждый цент и час. Я смотрела, как ловко Дэвид убеждает их, что надо сделать так, как он хочет, как выторговывает для группы удобный день, играет условиями контракта. Я переводила, прыгая то с немецкого на английский, то с испанского на немецкий. Мы как-то болтали с одной русской писательницей, живущей в Париже, о том, как тяжело нам, мульти-язычным, жить в мире моно-язычных. Она тоже владеет то ли шестью, то ли семью языками, и вот эти постоянные «переключения» с языка на язык создают очень смешные ситуации – иногда ты хочешь что-то сказать в контексте на английском языке французу, только потому, что во французском языке подобного выражения не существует. Мы тогда с ней очень веселились, разговаривая на русском с иностранными вставками. Но сейчас мне было не до веселья. Дэвид играл словами, как жонглер мячиками, и мне требовались серьезные усилия, чтобы не потерять смысл, вкладываемый им в свою речь.

– Я соскучился. Мне плохо, – опять заканючил Тиль мне в ухо, предварительно поплакавшись, какая отвратительная у него жизнь. Знал бы он, какой отвратительный день у нас всех сегодня был, не ныл бы. Дэвиду памятник надо ставить, что он так умеет вести дела. Я после этих переговоров его очень зауважала.

– Что-то болит? Горло?

– Тошнит. Голова болит. Я не могу. У меня аллергия уже на эти лекарства. Ты завтра приедешь и меня не узнаешь. Я кошмарен. У меня отекло лицо, я покрыт прыщами. Меня всего раздуло, как тогда, зимой. Я не хочу, чтобы ты меня видела.

– Мне все равно, как ты выглядишь, главное, чтобы ты был. Мы завтра приедем…

– Я скучаю… Плохо сплю. Врач говорит, чтобы я не нервничал, чтобы отдыхал, хорошо питался, много спал, а я не могу без тебя спать. У меня бессонница. Я прижмусь к тебе и только тогда мне спокойно и хорошо.

Тиль говорил тихим плаксивым голосом обиженного ребенка, которого злая мамочка оставила ночевать у соседей. Он капризничал. Ныл весь день, писал жалобные смски и всячески давил мне на нервы. Я понимала, что ему элементарно скучно. В туре он всегда был напряжен, много событий, люди, вспышки фотокамер, всегда натянут, как струна, готов ко всему, а сейчас тихая жизнь в затворничестве, нервотрепка с врачами, неизвестность сносили ему крышу напрочь. Хотелось обнять его, прижать к себе и не отпускать. Гладить, ласкать, снимать его боль руками, веселить, смешить.

Дэн сидел рядом. Я знала, что он слушает наш разговор, более того, была уверена, что он знает, о чем мы говорим. Тоже подавленный, расстроенный, хмурый. Это на людях он еще держится и улыбается, а рядом со мной маска спадает и сексапильный плюшевый мачо превращается в угрюмого молчаливого парня, которого лучше не раздражать пустой болтовней. Я убрала телефон в карман. Вздохнула.

– Что он говорил? – тихо спросил Дэн.

– Да… – протянула расстроено. – Спать решил лечь с горя. Опять накрутил себя. За голос боится. Скучает. На антибиотики у него аллергия. А там побочный эффект, если я правильно понимаю, головные боли и сыпь. К тому же врачи ему толком ничего не говорят. Вот он и напридумывал всякой ерунды. Это потому что один. Был бы кто-то рядом…

Дэн посмотрел на меня внимательно. В его глазах я четко увидела предложение не дожидаться завтра, а валить в Гамбург к брату немедленно.

– Дэн, у меня денег – сто евро. Я не могу заплатить за билет.

– У меня есть.

– Вещи надо отнести к ребятам.

– Да, – кивнул и довольно улыбнулся, протянув мне кредитку. – Закажи билеты, я с ребятами договорюсь.

Через четверть часа я металась по номеру, собирая вещи. Возьму только документы, остальное заберут мальчишки. Такси вот-вот приедет. Несколько секунд смотрела на ноут – нет, не буду брать. Если я его возьму, то будет искушение поработать, а я не хочу сейчас работать, хочу отдохнуть. Все отчеты сделаны, все материалы отправлены, на все письма написаны ответы, потерплю до завтрашнего вечера уж как-нибудь.

– Готова? – вошел Дэн. Он был одет в обычные черные брюки. Дреды спрятаны под нормальной футболкой по размеру и прикрыты арафаткой, сверху облегающий тело теплый джемпер. На голове вязаная шапочка. Вообще другой человек. Красивый такой…

– Ты не бери с собой ничего, я прослежу за твоими вещами, – суетливо осматривал номер Хаген. Я даже его не заметила. – Ключ где? – Забрал у меня карточку.

– Мы выйдем через служебный вход, я договорился. Такси на соседней улице. По идее должны проскочить незамеченными.

– Ты Дэвида предупредил? – Я придирчиво оценивала вишневую помаду на губах. Надо было посветлее что-то, коралловое, например.

– Я ему потом скажу, – улыбался Хаген. – Сделаю вид, что забыл.

– Дэйв меня кастрирует, – скривилась я, поправляя строгое черное платье по фигуре и яркие, веселые бусы. Ноги в удобные разноцветные туфли на высоком каблуке. Прядку за ухо. Повернулась к ребятам, скромно спросила: – Красивая?

– Очень, – выдохнули в один голос.

– На училку похожа, да? – нервно елозила я руками по талии. Поправила прическу – волосы собраны в пучок, но из-за того, что голова чистая, некоторые прядки то и дело норовят выбиться. – И живот вон какой-то появился…

– Не придумывай, – хихикнул Хаген. – Какой живот? Одни кости. Даже подержаться не за что.

– Но, но, но! – погрозила я ему пальцем и рассмеялась.

– Пойдем уже, – поторопил Дэн.

Я схватила палантин и сумку. Черт, выгляжу, как личный помощник руководителя… Хотя рядом с Дэном в брюках смотреться буду ничего.

Действовали мы по той же схеме, по которой в свое время уходили с Тилем от поклонниц в Москве. Сначала вышел Хаген и покрутился перед окнами, привлекая к себе внимание, потом мы спокойным шагом пересекли холл, изображая из себя молодую семейную пару. Затем служащий провел нас к служебному выходу и объяснил, как пройти на другую улицу. Две минуты, и мы уже со смехом плюхнулись на заднее сидение в такси. Ушли.

Все остальное прошло без приключений. Мы получили свои билеты, зарегистрировались, походили по Duty Free, накупив там всякой ерунды, загрузились в самолет и довольные расслабились.

– Мари, прости, это не мое дело, но ты же говорила, когда улетала в свою варварскую страну, что тебе денег должны? Не заплатили? Или русская мафия напала и все отобрала? – ехидно лыбился Дэн.

– С русской бы мафией я договорилась… – хмыкнула я, пробуя сок сомнительного вида на вкус. Поморщилась – слишком синтетический. – Лучше она, чем наша бухгалтерия. Вот где настоящая мафия.

Дэн с серьезной миной вопросительно поднял бровь (совсем как Тиль). Пришлось объяснять.

– Я просила перечислить деньги на карточку, но бухгалтерия отказалась – им возиться не хочется. На руки они мне зарплату выдать не успели, я уехала. Еле договорилась, чтобы деньги забрала Полина и мне переводом прислала. Вот на следующей неделе получит, вышлет. А пока я по нулям вообще. Ужасно неудобно. Плюс должны в начале следующего месяца гонорар перечислить, может быть упадет что-то по мелочи в конце этого месяца. Там сумма хорошая, толку только мало. А здесь пока компания не раскошелилась… В общем, деньги у меня вот-вот будут, а пока надо затянуть поясок. Желательно на горле.

– Почему ты сразу не сказала, что у тебя нет наличных? – стал он неожиданно серьезным. – А на карточке деньги? Ты же почти ничего не тратишь. Квартиру тебе компания оплачивает. Шмоток Тиль столько накупил, что ты, по-моему, и половину еще не носила. Украшения, косметика – тоже не твоя страсть. Еда если только и так, по мелочи…

– А деньги я на той неделе родителям все скинула. Вот всё, что было. Они в Канаде дом купили. Давно еще. Кредит за него выплачивают. Надо было делать какое-то ре-финансирование, банк условия поменял. Пришлось срочно закрывать кредит, а родителям не хватало. Я им все свои сбережения отдала. Иначе у них бы дом отобрали. Я-то рассчитывала, что деньги вот-вот придут, а, видишь, как вышло…

– А нам сказать? Ну как так можно? Мы бы помогли, – проворчал Дэн.

– Вот еще! Я не хочу от вас зависеть. Я хочу быть самостоятельной.

– Это глупо. Ты живешь с мужчиной, он должен о тебе заботиться и тебя содержать. К тому же, если учесть, что ради него ты отказалась от собственной карьеры, оставила дом, то содержать тебя – его святая обязанность.

– Я свои нужды сама обеспечиваю. А обязанность моего мужчины – любить меня, холить и лелеять.

– Я все-таки от тебя в шоке! По всему миру о русских женщинах идет слава, как о самых лучших, домашних и беспроблемных. Что вам приятно заниматься домом, семьей, и никакой карьеры!

– Ты еще предложи мне детей нарожать два десятка, – фыркнула я недовольно. – И Тилю кислые щи варить с пампушками!

– Не надо его кислым кормить! – хихикнул Дэн.

– Я и не умею. Какая есть. Не нравится, не смотри, – я демонстративно отвернулась от него к черному окну.

Дэн рассмеялся. Он заметно повеселел за эти несколько часов. Шутит, как прежде, ерничает, довольный. Совсем немного осталось. Еще час, и мы будем дома. Через час я увижу Тиля. Мы тихо войдем в квартиру, тихо располземся по комнатам. Я осторожно залезу к нему под бок и нежно обниму. Тиль будет рад. Не надо ни от кого прятаться, зажиматься по углам, можно спокойно общаться без масок, пить по утрам кофе с тостами, вечерами есть пиццу с кока-колой. Скоро… Очень скоро…

В аэропорту у меня начала болеть голова. Сначала не сильно – в висках ненавязчиво стучало и покалывало в районе затылка, надо бы выпить таблетку, но таможня, поиск такси, пока Дэн шифруется в тени колонн, времени на это не нашлось. Мы возвращались домой очень возбужденные. Я нервничала, все ли в порядке с Тилем, уж больно он капризничал, жаловался на боли, был каким-то вялым. Дэн окончательно воспрял духом и мечтал о том, как сейчас смоет с себя запах гостиницы и залезет спать в собственную кровать под собственное одеяло на собственную подушку, отключив телефон.

Тиля дома не оказалось. Я растерянно бродила по комнатам и отмечала, что уж кем-кем, а отшельником он не сидел. Пустые банки из-под пива, забитые окурками, чипсы, рассыпанные по полу. В пепельнице разномастные бычки, многие со следами помады. Очень много бычков. Некоторые бокалы тоже с красными отпечатками чужих губ… Я нервно кусала костяшки пальцев, осматривая беспорядок, чувствуя, как внутри все холодеет. Голова болела сильнее. Надо ему доверять. Наверняка приходили друзья и подруги, посидели, выпили, поболтали. Это вовсе не то, что я думаю. Я не буду истеричкой, не закачу ему сцену ревности. В конце концов, мы тоже с ребятами отдыхали и веселились, чем он хуже? Тиль всё объяснит. Я ему доверяю. Просто были друзья. И подруги. Доверяю… Голова болит.

– Ты только не делай скоропалительных выводов, – решил меня подбодрить Дэн. – Может тут были гости. Не мог же Тиль за пару дней столько выкурить. Он бы просто умер от такой дозы никотина. Его бы разорвало в клочья, как хомяка.

– Принеси мне лучше воды. У меня очень болит голова. От постоянной смены часовых поясов и погоды со всеми вытекающими, от меня скоро ничего не останется. – Я порылась в сумке. – Да где же они?

Нервно вытряхнула все на журнальный столик и начала искать лекарство. Ключи от гамбургских квартир. Органайзер. Паспорта. Кредитки. Лак для ногтей. Ручка… Упаковка тампонов. Вторая ручка. Косметичка. Пилочка. Тени. Помада. Салфетки… Диктофон… Щипчики… Да где же?.. Ключи от московской квартиры… Конфеты… Жидкость для снятия лака… Ну где? Презерватив… Боже, ну почему в моей сумке всегда такой жуткий бардак? Была бы больше, я б туда еще чего-нибудь запихала! Боль пульсирует в затылке и давит на виски. Даже моргать уже больно. Надо срочно выпить что-то от давления и анальгетик. Вот! Нашла! В кармашке лежали… Скоро стану ходячей аптекой. Дэн принес стакан воды. Я заглотила сразу три таблетки – одну от давления, две от боли и расслабленно упала в кресло. Сейчас все пройдет. Минут через десять-пятнадцать. Это все от нервов. Психую который день. То Фехнер достает, зараза, то Тиль вот… Это просто друзья. Могли же они прийти с подругами? Я доверяю. Я не истеричка.

– Он не берет трубку, – нервно проговорил Дэн.

– Давай рассуждать логично. Он мне сказал, что будет дома, потому что плохо себя чувствует. Если его нет дома, но чувствовал он себя плохо, значит…

– Я матери позвоню, – недовольно зыркнул он на меня.

– Среди ночи?

– А что делать? Вдруг он у нее?

– Привет ей передай и не пугай. Осторожно спроси.

– Не учи, – огрызнулся Дэн, сморщившись.

Пока Дэн звонил Шарлотте, я набрала номер нашего консьержа. Если Тиль уехал, то он должен был видеть его машину, «Неотложку», такси. Герр Отто сказал, что за Тилем никто не приезжал. Он вышел одетый и куда-то ушел пешком часов в девять. По крайней мере, герр Отто чужую машину во двор не впускал и его тачку со двора не выпускал. При этом на первый взгляд ничто не выдавало в Тиле больного – он был весел, бодр и с кем-то трепался по телефону. Фигня какая-то… Он же в восемь вечера буквально умирал! Ничего не понимаю. А гости были, да. Ребята и девушки. Вчера и сегодня. Прошлой ночью шумели сильно, жильцы жаловались. Я помассировала виски. Тиль почти постоянно был на связи, почему он ничего не сказал про гостей?

– Мама говорит, что разговаривала с ним около семи, он собирался лечь спать пораньше. Сказал, что плохо себя чувствует… – растерянно пробормотал Дэн.

– Они тут сутки весьма активно зажигали, человек пять, – не менее растерянно отозвалась я.

– А почему не сказал? Мы же постоянно созванивались, он же ныл, что от скуки готов на стены лезть…

– Ты у меня спрашиваешь? Кто тут у нас психопат? В смысле телепат… Зато после нашего последнего разговора умирающий Тиль собрался и куда-то свалил абсолютно здоровый.

– И до сих пор не вернулся? – постучал ногтем по циферблату, показывая время. – Полчетвертого.

– Главное, что он не берет трубку…

Дэн сел на диван и уставился в одну точку.

– Что делать? – спросил отсутствующим голосом.

– Звонить вашим друзьям, с кем он тут мог пьянствовать? Потом в полицию, больницы… Может, с ним что-то случилось? Может на него напали и избили? Ограбили? Может он попал в ДТП?

– Слушай, Мари, ну что за дурь лезет тебе в голову? – фыркнул он зло. – Может он с девушкой… – И осекся, испуганно покосившись на меня.

Я ревниво поджала губы.

– Тогда надо заранее узнать телефон морга! – припечатала недовольно.

Дэн хохотнул. И ушел на кухню. Да, я бы тоже что-нибудь съела.

Примерно в половине пятого, когда мы с Дэном наметили план дальнейших действий, в дверь позвонили. Это было вдвойне странно, потому что мы сидели на кухне с едва заметной подсветкой от вытяжки и закрытыми жалюзи, со стороны улицы или двора света из окна просто не должно быть видно. Кто может звонить в такую пору, если Тиль не знает, что мы вернулись? Дэн, как самый смелый, пошел открывать. Я бесстрашно прикрывала его спину.

На пороге стоял Тиль. Нет, не стоял. Висел. Пытался стоять, но больше висел. На девушке. Оба пьяные настолько, что даже сфокусироваться не могут на нас. Девушка получше. Тиль вообще никакой.

– Здрасти, – промолвила красавица, смело заходя в квартиру. За ней кое-как втек Тиль.

Мы с Дэном с недоумением пялились на гостью и ее спутника.

– Тилли немного перебрал, – заплетающимся языком сообщила девушка. При этом Тиль предпринял попытку распрямиться и пьяно полез к ней целоваться. Она встряхнула его: – Тилли, любовь моя, тут же люди!

– Ааа, – вскинул кудлатую голову Тиль и уставился на нас, явно пытаясь понять, кто перед ним стоит. – Аааа, – махнул рукой. – Это не люди…

Он постарался отцепиться от девушки. Распрямился. Ноги все равно разъезжаются, как на коньках. Его повело в сторону. Тиль схватился за стену и замер, водя в воздухе пальцем, указывая примерно в сторону Дэна.

– Это мой брат… Ну типа брат… Ну… Как бы тебе объяснить? В общем он старше меня на десять минут… Но я все равно первый.

Дэн недовольно причмокнул и закатил глаза.

Я стояла и не знала, что делать. Рассматривала девушку. Симпатичная. Волосы рыжие, кучерявые, до плеч. Глаза серые, небольшие. Нос уточкой. Губы тонкие. Одета очень стильно и дорого. Хорошая фигура. Девушка в свою очередь пыталась удержать равновесие, поглядывала в мою сторону. Раздражал ее постоянный скулеж и противное: «Тилли, любовь моя!» Какой он тебе Тилли, дура!

– А это… – вдруг обнаружил меня мой невменяемый принц.

– Да? Кто это? – вякнула гостья.

Я заинтересованно склонила голову, надевая на лицо улыбку. Да, кто я? Удивлял его взгляд – холодный, колкий, с примесью гневной ненависти. Сейчас какую-то гадость отмочит.

– А это… Это так… Наша группис… Знаешь, кто такие группис?.. Не?.. Ну, это бляди, которых мы ебем, о! Кто попросит, тому и дает, да? Всем дает, да? Содержанка это… И группис… которых мы ебем…

Это была не гадость. И даже не удар под дых. Это было даже болезненнее сильнейшего удара по яйцам, как его описывают парни. В груди словно внезапно открылся вакуумный насос, который одним махом собрал все и всосал в себя, вырывая с мясом внутренности, ломая кости, оставляя лишь безвольную оболочку из кожи, которая каким-то образом застыла в прежней форме. Меня как будто изнутри выскребли ледяным скребком и набили кубиками льда, отчего руки мелко и противно задрожали. Какой-то чудом сохранившийся кусочек мозга велел мне улыбаться. Я всегда улыбаюсь, когда мне больно. Так приучила меня жизнь. Так в крови, которой больше нет. Которая застыла. Свернулась. Превратилась в лед и рассыпалась в грубых руках. Я улыбнулась шире прежнего, аж губам стало больно, а мышцы начало сводить.

– Да, я такая, – сказала кокетливо. Голос выдает. Дрожит. Но глаза сухие. Не дождешься. – Видели, глазки, что брали, теперь жрите.

Ошарашенный словами брата Дэн отмер.

Я почувствовала, как между близнецами прошел огромный разряд тока.

Шаг.

Короткий замах руки.

Тиль летит в комнату. Сбивает стол, на котором разбросаны мои вещи.

Дэн тигром кидается на него.

– Дэн! – едва успеваю повиснуть у него на шее. Убьет! Или покалечит! Но точно изобьет сейчас сильно. – Дэн, – шепчу я. И голос срывается, дрожит сильнее. Тело трясет, как в лихорадке. Он крепко прижимает меня к себе, зарывается носом в волосы и быстро говорит на ухо:

– Не смей реветь, слышишь! Иди к себе сегодня. Я тут разберусь. А завтра все будет хорошо, слышишь? Завтра все будет хорошо. Ты мне веришь?

Я кивнула, кое-как сдерживая слезы.

– Прости его. Он сам не понимает, что говорит, слышишь? Иди к себе, хорошо? Ложись спать, ладно? Иди… Завтра. Всё. Будет. Хорошо. Ты мне веришь? Иди.

Дэн отлепил меня от себя. Тиль невменяемым взглядом рассматривал гостиную и что-то пытался сказать. Я сгребла свои вещи обратно в сумку, схватила ключи и выбежала из квартиры. В голове эхом звучало: «Содержанка… Это бляди, которых мы ебем…»