Читать книгу Остановка грачей по пути на юг - Наталья Викторовна Бакирова, Наталья Бакирова - Страница 8

На этот раз солнышки выглядели вполне обычно, только у Джеммы оказались чересчур ярко накрашены глаза. Михаил написал на доске слово «Стигматизация» и, не объясняя, что оно значит, сразу спросил:

– Предположим, ваш знакомый заразился ВИЧ-инфекцией. Изменится ли ваше отношение к нему?

– Н-ну, я буду общаться, как раньше, – сказал пухлый Пахомов. – Только за руку, наверное, не буду здороваться. Чисто на всякий случай.

– Слабак! – отреагировал Макар. – Я вообще не буду здороваться. Даже разговаривать не буду.

– Почему не будете? Вы считаете, что ВИЧ передается воздушно-капельным путем?

– Я считаю, чтоб заразиться ВИЧ, надо быть полным дебилом! А с дебилом о чем разговаривать?

– В таком случае вы бы и Фредди Меркьюри не подали руки? У него был СПИД, между прочим!

– А кто это – Меркьюри?

Михаил подавил вздох. Солнышки… Аж смотреть на них больно.

Прошелся перед доской, настраиваясь на речь. Ярко вспомнился Лев Семеныч за кафедрой, его острый задиристый тенорок: «Русское слово "врач" происходит от глагола "врать". Спокойно, коллеги! Чего всполошились? В те времена, когда на Руси появились первые врачи, этот глагол не означал ничего плохого. Всего лишь "говорить". Вовремя сказанное слово – тоже дело!»

Михаил говорил долго.

О тех, кто не был виноват, говорил он: нарочно, что ли, порезалась санитарка, поднимая упавший скальпель? Что плохого сделал ребенок, родившийся от ВИЧ-положительной матери?

О тех, кто виноват – был, говорил он тоже. Но разве собственная вина уменьшает несчастье? Подумайте. Перед глазами заплескалась вода, стало трудно дышать, и он сделал над собой усилие, чтобы продолжить. Повторил напористо: подумайте! Человеку ведь только хуже, если он сам виноват во всем…

– Михал Ильич, – сказал Пахомов, – не надо так волноваться. Мы уже поняли. Стигматизация – корень зла в этом мире.

* * *

По мнению черного котенка, корнем зла в этом мире был ботинок хозяина. А именно левый, подтекающий. Зло требовалось немедленно уничтожить, однако хозяин этому почему-то сопротивлялся и раз даже крепко встряхнул спасителя мира за шкирку. Однако кот был не из тех, кто сдается: извернувшись, скосив глаза и сдвинув уши, он азартно впился когтями в карающую длань. Да как впился-то! Михаил еле оторвал. Вытер кровь, сгреб его – маленького, худого, под черной шерстью легкие косточки, – прижал к груди и держал крепко, наглаживая и приговаривая:

– Борзый стал, да? Зве-ерь… Зверюга.

Они договорились, что ботинок зверь трогать все-таки не будет, даст ему просохнуть под батареей – Михаил же в свою очередь выделит на растерзание один свой носок.

Принес из кухни кружку с чаем, опустился в скрипнувшее кресло. Вытянул к батарее ноги – одну в носке и одну босую. Чай крепкий любил: наливаешь – поднимаются в кипящей струе взбаламученные чаинки… Сделал крупный глоток. За окном шумел дождь, капли барабанили по жестяному карнизу. Там что-то ворочалось, шевелилось, задувало, временами срываясь на вой, – и тогда котенок отвлекался от скатанного в бублик носка, который гонял по полу (в подозрительной все-таки близости от ботинка), поворачивал голову и настораживал уши.