Читать книгу Странствие бездомных - Наталья Баранская - Страница 14

В разгар питерской стачки полиция и охранка усилили бдительность, а молодые социалисты, увлеченные движением, не были достаточно осторожны. И вот начались аресты.

В декабре 1895 года арестовали значительную часть центральной группы. Среди них – Ульянов, Кржижановский (Любовь Николаевна называет еще ряд имен – Старков, Малченко, Запорожец и др.). Случилось это как раз когда подготовили к печати первый номер газеты «Рабочее дело». Радовались – будут выпускать газету, а не множество листовок для отдельных предприятий. Номер должен был печататься в подпольной народовольческой типографии, но попал в руки жандармов вместе с А. А. Ванеевым, арестованным ночью у себя на квартире.

Оставшиеся на воле тотчас выпустили листовку, заявив о том, что стачка продолжается, что «Союз» жив, и в доказательство стали подписывать листовки полным своим названием. Это еще более растревожило жандармов. Аресты продолжались, пострадало немало юных «помощников» – студентов, курсисток. Шли аресты и среди рабочих, активных участников стачки.

О том, как рисковали «помощники» и как порой были неумелы и неосторожны, свидетельствует эпизод, рассказанный мамой. Одна курсистка, вызвавшаяся доставить только что отпечатанный на гектографе тираж листовки с Васильевского на Симбирскую, где листовки готовили к рассылке, пристроила два свертка, прибинтовав их к ногам выше колена. От ходьбы «перевязка» на одной ноге размоталась, пакет выпал из-под юбки и разорвался. Девица испугалась еще больше, когда к ней на помощь подошел пожилой господин и со словами «Позвольте, я вам помогу» начал собирать листовки. Она что-то бормотала насчет курсовых лекций, а сама едва наклонялась, боясь присесть, чтобы не уронить еще второй сверток. К счастью, обошлось: господин попался любезный, но не любопытный и, собрав «лекции», откланялся.

Листовки, призывающие бастующих к стойкости и единению, все равно продолжали выходить. «Старики» (так назвали себя основатели «Союза») сидели в доме предварительного заключения на Шпалерной улице. Между ними и «волей» вовсю работала «почта» – шел обмен зашифрованными посланиями через книги, разрешенные к передаче. Делалось это просто: на страницах, кратных условленному числу, точками чуть заметно отмечались буквы, а номер первой страницы сообщался в контексте записки, что-нибудь вроде «4 рубля тете Вере отдали». Значит, текст надо искать на страницах 4, 8, 12 и т. д. Именно таким способом передал из тюрьмы В. Ульянов проект программы социал-демократов. Текст был расшифрован у мамы на квартире. Она вспоминает, как шла эта кропотливая работа, как переписанный от руки в трех экземплярах проект хранили в трех разных местах, но эти рукописные экземпляры пришлось уничтожить в опасной ситуации. В расшифровке «тюремной почты» принимала участие и мать Владимира Ильича – Мария Александровна Ульянова, приехавшая в Петербург после ареста сына и остановившаяся у Радченко. В их трехкомнатной квартире находилось место для гостей, жили у них и сестры Ульяновы.

Признанным мозговым центром в группе «стариков» были В. Ульянов и Ю. Цедербаум – Ленин и Мартов, не имевшие тогда ни этих псевдонимов, ни серьезных разногласий, – единомышленники и друзья.

В ночь на 5 января 1896 года арестовали Ю. О. Цедербаума. В августе 1896 года было арестовано почти целиком пополненное после декабрьских арестов 95-го года ядро «Союза». Не удалось на этот раз уцелеть и Степану Ивановичу – «великому конспиратору», хотя обыск на его квартире и не дал желаемых для полиции результатов. Вскоре после мужа взяли и Любовь Николаевну.

Дети остались с Агафьей Ивановной, к тому времени ставшей почти членом семейства – «бабой Гашей». Как-то она с ними управлялась, только гулять не водила, чего избегала и раньше, объясняя это тем, что за двумя не усмотрит: «Растеряю я их» (Агафья хромала после давнишнего перелома).

Маму очень скоро освободили «по причине наличия грудного ребенка»: Женечке вот-вот будет годик (жандармы еще не раз проявят свою снисходительность).

В январе 1897 года был вынесен приговор арестованным в декабре 95-го «старикам», к которым присоединили позже Ю. Цедербаума. Все получили ссылку в разные места Восточной Сибири (Ульянов – в Шушенское, Цедербаум – в Туруханск). Приговор сообщили заключенным в феврале. Перед отправкой в ссылку они были выпущены из тюрьмы на четыре дня «для устройства личных дел». (Ну не чудаки ли эти жандармы?!) За эти счастливые дни успели все вместе сфотографироваться на память (групповой снимок был в мамином альбоме, отдан сестрой в Музей революции). Успели также собраться раза два вместе с оставшимися на воле – обсудить дела и наметить дальнейшие планы. Успели даже поспорить по вопросу, выявлявшему расхождение в рядах социал-демократов. Стачка показала, как важно рабочим иметь поддержку в собственной среде – «рабочие кассы», по образцу существующих, например, в Англии. Некоторые считали, что организация «касс» уведет в сторону от политической борьбы. Резко против касс выступил Ульянов, и в этот раз он обнаружил свой взгляд на рабочее движение прежде всего как на таран для сокрушения царизма. Говорили и о необходимости организовать российскую социал-демократию в партию, проект которой был уже подготовлен.

«Старики-декабристы», прозванные так в шутку по времени ареста, отгуляв свои четыре дня, уехали, но Департамент полиции еще не закрыл «дело». В тюрьме находилось немало народа, так или иначе к делу причастного, – участники забастовок, агитаторы, распространители листовок. «Дело Департамента полиции о С.-Петербургском революционном кружке „Союз борьбы за освобождение рабочего класса“. Начато 23 Окт. 1895 года. Кончено 31 Янв. 1898 года. На 289 листах». На этом титульном листе одной из папок примечательна начальная дата: «дело» было открыто за полтора месяца до первых арестов. И еще надпись: «Хранить 15 лет». Сохранилось и за все сто (фотокопия – в книге А. Мельникова «Хранитель партийных тайн». М., 1975).

С. И. Радченко был освобожден в январе 97-го года «за отсутствием прямых улик». Мама получила приговор в апреле: «три года гласного надзора по месту жительства». Запрещались все крупные города, а Петербург и Москва – «впредь до особого распоряжения». Департамент полиции торопил указать в три дня «место следования».

Выбрать «место жительства» было непросто: как быть с детьми, с работой Степану Ивановичу? С делами «Союза борьбы»? В общем, как жить дальше?

«Ребята мои были еще слишком малы, чтобы я могла их оставить», – пишет мама. Посовещались и решили, что на лето Степан Иванович отвезет все семейство, жену и детей, к своим родным в Черниговскую губернию. Там в большом сосновом бору стоит лесопилка, принадлежавшая покойному отцу Степана Ивановича, и при ней – усадьба, где вся семья живет летом. А к осени они выберут место поближе к Питеру, вернее всего – Псков.

«С великим огорчением я покидала Питер, где прошли мои лучшие годы, было страшно окунуться в провинциальную жизнь, где всё мне чуждо и где некуда будет девать мои молодые силы».

А маленькие мои сестрички радовались самой поездке, не понимая, конечно, что происходит и почему они простились с «бабой Гашей». Они ехали в теплые места, на солнышко, на вольный сосновый воздух, бедные приморенные детишки – Людочка кашляла с зимы, а Женечка едва ковыляла на кривых ножках.