Читать книгу Поэзия и повесть. Я твёрдо верю в чудеса - Наталья Борисова - Страница 2
ОглавлениеСборник стихов «Я твёрдо верю в чудеса»
Об авторе
Наталья Борисова родилась в городе Вязники Владимирской области 10-го сентября 1987 года.
По образованию библиотекарь, закончила ВОККИ (Владимирский областной колледж культуры и искусства) по специализации «Библиотековедение».
Член Вязниковской литературной группы с 2011-го года.
Автор песен о городе «Подвенечные Вязники» и множества других песен. Всего написано 20-ти песен о любви, о пейзажной лирике, а так же на многие другие темы. Автор стихов, детективных романов и мистических повестей.
Победитель конкурса чтецов посвящённых мероприятию «Фатьяновская весна – 2014», участник конкурсов «Музейная лира», «Наследие» и «Русь моя».
Предисловие
В этом сборнике представлены стихи разных лет и мистическая повесть.
Итак…
***
Ночью тёмной, дождливо-ветреной,
Либо утром в рассветный час
Нас, поэтов, зовёт приветливо
Муза в пылкий, словесный вальс.
Росы, звёзды, озёра, омуты,
Снежный плен колдовской зимы,
Запах сена в стогах нетронутых
Обретут у поэта смысл.
Без движения мир вдруг станется
Для поэта в заветный миг,
Под пером лист скрипит, смущается…
Пыл сюжета его настиг!
Захлестнёт, заиграет красками
Вдохновенный узорный слог,
Засверкает он между кляксами
Яркой смелостью ёмких строк.
Зачерпнёт ярких звёзд из старицы
Силой дум молодой поэт,
И слова с вдохновеньем сладятся,
Будет песней стих новый спет!
Неприкаянные души. Повесть
***
Что-то тёмное и жуткое надвигалось с упорной неотвратимостью, пугая и завораживая одновременно. Что это было, осознать было сложно, настолько пугающим оно было. Казалось, тьма хотела захватить заблудшую душу, но душа сопротивлялась изо всех сил, стараясь вырваться из пучины ужаса…
Сон молодого мужчины растаял, словно его и не было, оставив только неприятное чувство ужаса.
Этот сон мучил Александра Ламакина с детских лет, раньше он пугался, звал мать, которая его успокаивала, а потом привык, считая это само собой разумеющимся. А сон повторялся каждую неделю…
1
Где-то вдалеке за окном доносились радостные крики играющих ребят, таинственный ропот природы в предвкушении очередного чудесного весеннего дня – шелест листвы, гомон птиц и какой-то приводящий в трепет звон, который ощущается каждым человеком только в мае.
Когда бурлит кровь, и, кажется, будто весь мир сосредоточился только в каждом из нас, и всё вокруг наполняется каким-то особым смыслом. Для Александра дни, наполненные каким-либо смыслом, давно канули в лету.
Небольшая комната выглядела сумрачно и неуютно даже в ярких лучах утреннего рассвета. Узкие полоски солнечного света робко проглядывали сквозь неплотно задёрнутые тряпки на окнах, выполнявших роль занавесок в этом бедном и убогом жилище.
Старые обои местами облупились, явив случайному взору серый бетон общежития, в воздухе витал запах плесени и затхлости.
Из всей мебели тут были только старый шкаф, если открыть который, комнату тотчас наполняли стаи моли, небольшой столик и кровать. На продавленном матрасе лежал молодой человек.
Ему было тридцать пять лет, немытые тёмно-русые волосы выглядели неопрятно, а стройная фигура облачена в старые трико, которые на данный момент были его единственной одеждой.
На небольшом столике, стоявшем посреди комнаты, громоздились небольшие бутылки, в народе именуемые «чекушками», стояли три стопки, а на треснувшей тарелке лежали крупные крошки чёрного хлеба и почерствевшая горбушка.
Рядом стояла открытая с наполовину съеденным содержимым банка «Килька в томате», над которой роем вились мухи, проникшие в комнату сквозь распахнутую настежь форточку.
Всё детство Саша видел, как отец, приходящий с ночной смены на местной фабрике, приносил с собой из ларька бутылку водки, и, как он выражался «отдохнём с устатку», за вечер выпивал её.
Это был высокий, худощавый мужчина, его лицо выражало усталость, ведь он работал на заводе, а по ночам разгружал вагоны, стараясь прокормить семью. В молодости его выразительные серые глаза выражали задор и стремлением двигаться вперёд, но, со временем, когда его жизнь превратилась в рутину, он впал в уныние.
Что подвигло его на пьянство, трудно было сказать.
Со временем одной бутылки ему становилось мало, и количество «огненной воды» с каждым разом увеличивалось. В конце концов, Пётр Ильич потерял человеческий облик, и его жена, забрав маленького Сашу, бросила опостылевшего мужа и ушла от него в общежитие. Пётр Ильич пропил комнату, которую получил при размене с женой, и умер, окончив свои дни на улице.
Будучи пацаном, жизнь которого проходила во дворе, он видел, что старшие ребята уже пьют и курят, и было неудивительно, что он стал, украдкой воруя у крепко пьющего соседа самогонку, изредка выпивать, когда мать уходила в ночную смену.
Марина Александровна была женщиной властной, волевой, требовательной, работала в школе завучем, а потом директором, она воспитывала сына твёрдо и даже сурово. В молодости она была очень красивой, с карими глазами и густыми тёмно-каштановыми длинными вьющимися волосами, которые потом она обрезала, превратив в изящное каре, следуя веяниям моды.
Желая, чтобы сын как можно больше учился, она заставляла Сашу ходить в различные кружки. Он обучился столярному делу, штукатурить, учился в школе он на четвёрки, выше не тянул, да и учителя старались улучшить его знания благодаря посту его матери.
Когда сын подрос, Марина Александровна как-то нашла у него бутылку с остатками водки, и поняла, что сын собрался пойти по стопам своего непутёвого отца. Она выпорола сына, и пуще прежнего стала заставлять учиться, чтобы потом найти ему достойную профессию.
Но Саша не желал учиться грамоте, ему хотелось гулять до поздней ночи с приятелями, а на возражения матери отвечал:
– Кем Бог даст, тем и буду! – припомнив слова одной бабульки во дворе, отчего Марина Александровна разозлилась.
– Бога нет! – резко сказала она, воспитанная партийными идеологиями, – есть только твоя беспросветная лень и наследственная склонность к водке! Немедленно садись учиться!
Время шло, Саша вырос, но никуда учиться он дальше не поступил, едва окончив школу, он пошёл работать.
Когда умерла Марина Александровна, он остался один.
Семьёй он так и не обзавёлся, девушки сменялись бесконечной чередой вульгарно накрашенных девиц, крепко пьющих, курящих и отчаянно матерящихся, а из жилья у него была только эта комната, которая осталась ему после матери.
Теперь Саша, как и когда-то его отец, возвращаясь, домой после работы, выпивал бутылку и ложился спать до следующей смены.
Со временем он стал просыпать работу, его стали наказывать, лишая премий, и, в конце концов, выгнали из фабрики.
Теперь его жизнь превратилась в одно сплошное размытое пятно, в пучине которого влекущим маяком манило только одно-единственное желание – найти деньги на очередную бутылку.
Вновь начинающийся день в стенах старого общежития, которое населяли в основном рабочие и пьяницы, стал обретать очертания – за стенкой слышался громкий мат собирающихся на работу мужиков.
Где-то с другой стороны доносилась брань молодых людей и плач разбуженного ребёнка, а в дверь, за которой жил Саша, кто-то стал громко и настойчиво колотиться.
Едва открыв мутный взгляд остекленевших глаз от избытка алкоголя, Саша с трудом повернулся на кровати, и, не удержав равновесие, упал с неё на пол, произведя при этом сильный грохот.
– Санька, …, ты что там, …, делаешь, …? – смачно перемежая слова площадной бранью, выругались за стеной.
Он распахнул дверь, и увидел, что на пороге стоит его сосед Василий, огромный и невероятно грубый мужик ростом два метра, с широченными плечами и громадными кулачищами.
Саша побаивался его, поскольку знал, что тот разбирается с людьми по-простому, не въезжая в ситуацию, и лишь потом начинал выяснять, правильно ли он сделал, чуть не проломив череп собеседнику.
– Чего тебе? – спросил Саша, и, пытаясь удержать равновесие, он облокотился боком о косяк.
– Ты когда должок вернёшь, …? – сплюнув на пол, осведомился Василий.
– Когда… когда… – пробубнел Саша, не глядя на него, и кляня тот миг, когда он занял у жены Василия тысячу, – верну, не боись!
– Судя по твоей роже, не скоро! – оскалился Василий, тоже облокотившись о косяк, – работёнка для тебя есть!
– Какая? – еле выговорил Саша, не глядя на него.
– Ты красить умеешь? – деловито осведомился Василий, – вроде соседки говорили, что мать тебя в своё время заставила какие-то курсы маляров пройти! Ну, говори! – с угрозой произнёс он.
– Вроде, да, – неуверенно проговорил Саша, трясясь всем телом.
Постепенно его начинало мучить похмелье.
– А на стройке сможешь? – так же угрожающе спросил Василий, – ну, там очистить каменную кладку, внутри уж будут специально нанятые люди делом заниматься!
– Наверное, смогу, – пробубнел Саша, поднимая на него тусклые глаза, некогда красивые серо-голубого цвета.
– Вот и ладушки, – потёр руки Василий, – и должок мне вернёшь, и деньжат сам подзаработаешь.
– А ты сам, что ж не воспользуешься? – спросил Саша, дрожа всем телом, – почему мне предлагаешь?
– У меня Машка с Дашкой, – спокойно ответил сосед, – куда я их дену? А там жить надо! Это под Нижним Новгородом!
– А… – неуверенно проговорил Саша.
– Ну, чего, согласен? – грозно осведомился Василий.
– Согласен, – вздохнул Саша, – но как туда добраться? И где денег взять на проезд? – его волновал самый главный вопрос.
– Группу рабочих транспортируют на автобусе, – и Василий протянул ему смятый клочок бумаги, – позвони по этому адресу, скажи, что по поводу работы и езжай, куда тебе укажут. Понял меня?
***
Утром следующего дня Саша в старой майке и джинсах сидел в светлом и уютном офисе около симпатичной молодой девушки, что-то методично оформляющей в компьютере.
Когда все формальности были соблюдены, и Саша очутился на улице, им вдруг овладело странное чувство, будто он окунается во что-то неведомое, совершенно неподвластное его разуму.
Майский день был наполнен возрождением всего живого, и, вдохнув полной грудью, Саша сел на пустующую скамейку.
Новое и непонятное ему чувство овладевало им с каждой минутой всё сильней и сильней, и он не понимал, зачем он это всё делает.
Он мог сказать Василию, что его не приняли, а потом просто искать подработку на рынке, перетаскивая ящики с овощами и фруктами.
Платили за это ему сущие копейки, но зато не надо было никуда ехать; в этой жизни Сашу уже ничего не интересовало.
Но по непонятным ему причинам он согласился на эту работу, пришёл сюда, чтобы оформить бумаги и завтра он уезжал в старинную усадьбу, расположенную в лесах нижегородской области.
Ночью его опять настиг кошмар, преследующий его уже много лет, и Саша уже и не знал, почему он его так мучает. Он долго сидел на кровати, раздумывая, почему он туда едет и что хочет сделать, но знал одно – что-то должно случиться!
Неизвестность волновала и тревожила его, внушая некоторую робость.
Раннее утро встретило прохладой.
Саша уже второй день не пил, он отчего-то всё время думал о предстоящей поездке, и, доложив Василию, что воспользовался его помощью, устроившись на работу, пошёл на автобус.
Была набрана группа молодых людей, так или иначе разбирающихся в строительстве, и свежим весенним утром из Владимирской области автобус двинулся в Нижегородчину.
Только один человек выделялся из всей компании.
Приятный пожилой мужчина интеллигентной наружности, и Саша с некоторым недоумением рассматривал его.
Копна седых волос, умный и пытливый взгляд, говорящий, что этот человек работает умом. Ровные горизонтальные морщины на лбу и треугольная на переносице, возникающие, как правило, у людей умственного труда. И выразительная подвижная мимика.
Он больше походил на учёного либо библиотекаря, нежели на рабочего.
Подталкивало к таким предположениям и то, что пожилой мужчина держал в руках книгу и сосредоточенно её читал, аккуратно придерживая пальцами страницы.
Саше было любопытно, как этот старик затесался в их компанию, и изредка поглядывал на него, что не укрылось от пожилого мужчины.
– Что такое, юноша? – негромко спросил он, закрыв книгу.
– Да так… – неопределённо ответил Саша, смутившись.
– Раздумываете над тем, что я тут делаю? – улыбнулся приятный старик, – меня зовут Николай Павлович Нестеров.
– Понятно, – кивнул Саша, – а я Александр, – и решил всё-таки задать волнующий его вопрос, – и зачем вы решили подработать на стройке? Вам же будет тяжело!
– Я прораб, – с мягкой улыбкой проговорил Николай Павлович.
– А что там за усадьба, вы не знаете? – спросил Саша.
– Старинная усадьба, – ответил новый знакомый Саши, – она очень старая, и новый владелец хочет её отреставрировать. Ваша задача, молодой человек, будет заключаться в расчищении прилегающей территории, а уж там есть, что расчищать… – и он умолк.
Поняв, что собеседник более не настроен, продолжать с ним беседу, Саша стал бездумно рассматривать пейзаж, стремительно проносящийся мимо окна автобуса.
Богом забытые деревеньки и сёла, живущие собственным особым ритмом города, бескрайние поля и дремучие еловые леса.
Сколько они ехали, было трудно сказать, время протекало как-то неумолимо стремительно и, в тоже время, очень медленно.
Они подъезжали. Пейзаж Нижегородчины радовал глаз своей незатейливой живописностью, совершенно особой, таящей в себе таинственную атмосферу.
Саша вновь с любопытством взглянул на Николая Павловича.
– Говорят… – медленно проговорил Нестеров, – что нижегородская область таит в себе нечто мистическое и необъяснимое для обычного человеческого понимания… – и Саша усмехнулся.
– И вы в это верите? – со скептизмом спросил он.
– Я скажу только одно, молодой человек, – строго проговорил Николай Павлович, – надо не просто верить, а иметь представление о том, во что веришь! Слепо верить, основываясь на собственные пристрастия и интуицию, не совсем правильно, верить надо в то, с чем сталкивался сам, а домыслы в большинстве случаев противоречат реальным фактам, – и Саша потряс головой, пытаясь понять, кто он такой, этот Николай Павлович Нестеров.
Саша ещё раз ошарашенно взглянул на слишком умного старика, больше походившего на учёного со степенями, чем на прораба и вновь стал рассматривать пролетающие мимо деревья.
Это всё было странно – старая усадьба, этот старик и неведомое чувство, которое охватило Сашу, и от которого он не мог избавиться. Он не понимал, что вообще происходит…
Всё произошло так внезапно и стремительно, вот, он сидит в автобусе с рабочими и едет на работу, хотя работа его никогда не интересовала.
Он вполне мог подзаработать и отдать Василию деньги, но он почему-то послушался и поехал, куда ему предложили.
Отчего-то не хотелось алкоголя, к тому же было как-то тревожно…
Тихая зелёная улочка была наполнена красотами угасающего дня.
Времени было пятнадцать минут десятого, в воздухе витала лёгкая прохлада, и люди, вышедшие из автобуса, с удовольствием вдохнули терпкую вечернюю свежесть.
Завтра им предстояло начать работать, а сегодня они должны были разместиться в небольших вагончиках.
Саша прошёл немного вперёд, минуя густую зелень высоких кустов и часто посаженных берёз, и метрах в ста от села увидел красивый дом с высокой смотровой башней, откуда, он был уверен, должен был открываться великолепный вид на окрестные луга и лес.
Сгорая от любопытства, Саша подошёл ближе, чтобы рассмотреть необычное строение, и отметил, что усадьба в очень плохом состоянии, и, что работы тут предстоит не на один год.
Усадьба была тёмной, частично деревянной, построенной в странном, нетипичном для России стиле эпохи итальянского Ренессанса, как сообщил ему в автобусе Николай Павлович.
Что такое итальянский Ренессанс, Саша не знал, да и слово-то слышал впервые в жизни, но усадьба завораживала его своим внешним обликом, хотя она была немного мрачной…
Прошла неделя.
Работа по расчистке территории шла полным ходом, были выкорчеваны старые засохшие деревья, вырваны с корнем заросли крапивы, которая в изобилии росла во дворе дома.
Сам дом был окружён невысоким забором с кирпичной кладкой у основания, а столбы между прутьями забора являли собой произведение архитектурного искусства ничуть не менее чем, сам дом.
Старинные печи внутри дома были выложены изразцами, на которых были изображены красивые лилии, местами отколотые…
– Какое варварство! – сокрушался прораб Нестеров, – такую красоту разворовали! Ладно, хоть немного осталось…
– Но кому они нужны, эти… как их… изразцы? – вспомнил слово Саша, – что в них особенного?
– Всё, что создавалось человеком, юноша, – тоном учителя проговорил Николай Павлович, – тем более, в редком количестве, является антиквариатом, в том числе и эти печи, а потому уничтожать их, откалывать эти изразцы равно вандализму, насмехательству над титаническим трудом мастеров прошлого столетия.
Он говорил так тихо и уютно, хотя и сложно для невосприимчивого ума данного молодого человека, но слушал он Николая Павловича с удовольствием, завороженный его словами.
Это был конец рабочего дня.
Саша и ещё несколько парней расчищали остов старых конюшен, когда один мужчин вдруг присел на корточки и стал разгребать землю перед собой, а потом взял в руки что-то странное, издалека похожу на некую палку, а потом вдруг распрямился.
– Эй, мужики! – позвал он негромко, – идите-ка сюда!
Рабочие поспешили на зов, оставив своё занятие, и, когда Саша подошёл ближе, он увидел в руке мужчины пожелтевшую от времени кость, и невольно присвистнул.
Кто-то из мужиков перекрестился, кто-то покачал головой.
– Похоже, кто-то тут кого-то когда-то шлёпнул, – с чувством сказал нашедший, и кивнул на землю, – там, похоже, ещё есть этого… Череп человеческий точно виднеется, и ещё какие-то кости…
– И чего с этим делать-то? – озадаченно проговорил другой.
– Надо прораба позвать, – неуверенно проговорил Саша.
– Да, блин! – кивнул нашедший, – а он позвонит хозяину, тот примчится с историками, и горела наша работа синим пламенем! Нет уж, надо их выбросить где-нибудь неподалёку, и дело с концом!
Все разом поддержали эту идею, но в Саше всё вдруг воспротивилось такому нечестивому поступку, и он решил сделать всё по-другому.
– Давайте, я их где-нибудь закопаю, – предложил он, с надеждой взглянув на остальных, – хотя, я молитв не знаю, но видел церковь неподалёку, куплю книжонку, прочту молитву, так и быть.
– Как-будто остальные знают! – усмехнулся нашедший, – забирай тогда скорей эти кости и уноси подальше, чтобы прораб не засёк.
Они выкопали оставшиеся кости, которые Саша сложил в непрозрачный полиэтиленовый мешок, и унёс как можно дальше в лес, и, стараясь быть незамеченным, закопал их под повислой берёзой.
Он постарался утрамбовать землю, чтобы ничего не было видно, и закидал ветками полыни, которая росла тут в изобилии.
Он взял лопату и пошёл по тропе, но вдруг остановился, задрал голову и замер, глядя на макушки берёз, листву которых качал ветерок.
Казалось, ветер что-то нашёптывал молодому человеку, и он, тряхнув головой, избавившись от наваждения, медленно пошёл назад, к дому.
В церковь он решил не заходить, просто перекрестил погребённые кости и вернулся назад, на работу.
Николай Павлович не заметил его отсутствия, и работа продолжилась в том же темпе, казалось, словно ничего и не было.
Вечером после ужина рабочий, который нашёл кости, подошёл к Саше и потихоньку спросил его:
– Закопал? – и тот кивнул, – в церкви был? – но, увидев отрицательный кивок, сдвинул брови, – а почему? Надо бы…
– Знаешь, Андрей, – вдруг с пылом проговорил Саша, – я во всю эту церковную ерунду не верю! Мама всегда говорила – Бога нет! Да и я, когда, став взрослым, подрабатывал на одном кладбище, и увидел, как священник за пять минут чтения молитвы взял пятьсот рублей, при этом, не утруждаясь, а я за эти пятьсот рублей иной раз по двое суток пашу… Где справедливость? Монахи – другое дело, они постятся, ведут аскетический образ жизни, они работают руками на огороде… А святые отцы могут и вина выпить, и сало съесть в пост, а помочь своим родителям не считают нужным! Большинство священников просто богомолы, грехи свои отмаливают, хотя, буду справедлив, есть действительно хорошие святые отцы, но они, как правило, несут это в себе в детских лет, храня веру в душе.
– Ну, ты и сказанул! – закатил глаза Андрей, – священники – тоже люди!
– Вот именно! – кивнул Саша, – либо ты отказываешься от всего, живёшь согласно установленным канонам, помогаешь родным и близким, наставляешь их на путь истинный, никого и никогда не оскорбляешь, и не считаешь себя лучше других… Но, когда ты салом водку в пост закусываешь и разъезжаешь на джипе, при этом ставишь себя лучше других, потому что носишь сан приближённого к Богу, или позволяешь своим родным оскорблять других людей, злясь на порядочность того человека, потому что им это не дано… Грош цена такому святому отцу! Извини… Это моё личное мнение! Я не знаю точно, если ли Бог, и я не могу понять, почему гибнут и мучаются дети, почему столько зла происходит, но, если я с ним встречусь в ином мире, я признаю, что был неправ, и соглашусь понести за это Божье наказание! – и Андрей удивился, – вера должна быть в душе!
– Тебе чего, наш прораб мозг промыл? – с ехидцей спросил Андрей.
– Да нет, бабки рассказывали, – пожал плечами Саша, – а сейчас всё это вдруг всплыло в памяти, да и вообще, неприятно как-то, что мы его так вот зарыли в лесу, но выхода-то не было…
– Вот именно! – кивнул Андрей, – а то понаехали бы…
В следующую ночь была сильная гроза, а дождь лил стеной.
Саша сидел в своём вагончике один, он взял книгу у Николая Павловича, и теперь читал, желая себя хоть чем-нибудь занять.
Лёгкий холод прошёлся по его ногам, и он, подняв глаза, услышал странный звук, будто кто-то скрёбся по стеклу.
Саша посмотрел в окно, но ничего не увидел, лишь струйки дождя, стекающие по стеклу, да раскачивающиеся ветки старого клёна.
Взяв книгу, он вновь углубился в чтение, но сам не заметил, как уснул, и мучивший его душу кошмар повторился.
Саша проснулся в холодном поту, скрежет раздался вновь, и Саша, встав, положил книгу на стол и подошёл к двери.
Отперев замок, он распахнул дверь, но на улице никого не было.
Стояла непроглядная тьма, Саша обернулся, чтобы взглянуть на часы, и увидел, что времени за полночь, а дождь стоял стеной, капая с козырька вагончика тонкими струйками.
– Кто там? – спросил Саша, вглядываясь в темноту.
Ответом послужило молчание, лишь ветер вздыхал в верхушках деревьев, и парень потянул за собой створку…
– Саша… – произнёс тихий голос, то ли детский, то ли женский, словно прошелестел над ухом, и он резко обернулся.
Некоторое время он ждал, кто выйдет из темноты, но никого не было, и он повернулся, и захлопнул дверь.
Отложив книгу, он лёг на кровать и выключил свет.
Мерное звучание дождевых капель сморило его, и вскоре он уснул, но проснулся, словно от толчка, и увидел прямо перед собой качающуюся призрачную фигуру с длинными волосами и в белом балахоне до пола.
– Саша… – фигура протянула к нему свои полупрозрачные руки, – Саша…
– Ты кто? – ошеломлённо выговорил он, – откуда ты…
– Ты сам меня сегодня упокоил в земле, – тихо прошелестело в ответ, – но мне нет покоя в том мире… я застряла в этом… моё тело не было отпето… моё сердце разбито… моё имя запятнано… Помоги!
– Тьфу, чёрт! – выругался Саша, – что за дурацкий сон!?
Внезапно привидение зашипело, налетев ветром на лежавшего в постели Сашу, прошло сквозь него, и исчезло, а Саша потерял сознание, и пришёл в себя лишь утром, когда надо было вставать.
Утреннее солнце развеяло ночные кошмары, и теперь Саша посмеивался сам над собой, над своим чудным сном.
Разбирая завалы мусора в коридоре дома, Саша дошёл до одной из комнат, которая дотоле была заперта, а ключей не нашли, и её распиливали автогеном.
Там были высокие потолки и красивый старинный шкаф, весь в резных завитушках, и Саша увидел Николая Павловича, который стоял около этого шкафа с задумчивым видом.
– Красивая мебель, – как бы невзначай проговорил Саша, войдя в комнату, и прораб обернулся.
– Да, очень красиво, – кивнул Нестеров, – это антиквариат.
Саша кивнул и повернулся, чтобы вернуться к своим прямым обязанностям, и вдруг замер, словно прирос к полу.
Прямо на него с большого портрета, местами потемневшего от времени, смотрела девушка.
Белокурые локоны собраны в старомодную причёску, белокожее личико обрамляли завитки волос, а взгляд зелёных глаз заглядывал прямо в душу – строго и величественно одновременно.
Девушка сидела на стуле, находясь на фоне самой усадьбы, а платье старинного фасона складками ниспадало по траве.
Портрет был очень большим, почти в высоту самой комнаты, и Николай Павлович, заметив его интерес, подошёл к нему.
– Красивая девушка, – тотчас отметил он, – судя по всему, это и есть пропавшая дочь хозяина усадьбы, который вскоре стал твердить, что дочь привидением приходит к нему, и окончил жизнь в лечебнице для душевнобольных, – и Саша почувствовал, что ему нехорошо.
– Вы не верите в духов? – вдруг спросил он, и Нестеров кинул на него странный взгляд, пытаясь понять подоплёку вопроса.
– Нет, не верю, – тем не менее, спокойно ответил он, – а почему тебя этот вопрос вдруг заинтересовал?
– Просто спросил, – уклончиво ответил Саша, – а что случилось с этой девушкой? Как она пропала?
– Утверждали, что она совершила бесчестие, – задумчиво проговорил Николай Павлович, – в наше время молодой женщине быть с мужчиной не считается зазорным, а в те благословенные времена для девушки это считалось грехопадением, она становилась изгоем. О Екатерине Сеньской стали ходить слухи, и вскоре её отец сообщил, что его дочь пропала. Он был очень печален, считал, что Екатерина сбежала со своим соблазнителем, а потом вдруг стал твердить про привидение, и его ждала лечебница.
– Значит, так и неизвестно, что стало с Екатериной? – задумчиво спросил Саша, – её тело так и не нашли?
– Нет, к сожалению, – мотнул головой Нестеров, – знаешь, открою тебе один секрет, но только не болтай зря с остальными, не хочу, чтобы пересуды пошли. Я являюсь историком, пытаюсь разгадывать загадки прошлого, и я полагаю, что Екатерина не сбежала из отцовского дома, что здесь разыгралась трагедия, и я намерен разгадать и эту тайну, потому и устроился сюда работать прорабом. Будь добр, если увидишь что-нибудь странное, что вызовет у тебя недоумение, сообщи мне, я уж сам разберусь.
– Хорошо, – кивнул Саша, почему-то не удивлённый этим.
Он изначально подозревал, что Николай Павлович учёный, что он не просто так затесался в группу рабочих, которые отправлялись на реставрацию старой усадьбы.
Он ушёл, думая о девушке с портрета, а так же о своём прошлом сне, в котором была девушка с портрета, просила о помощи, а, когда Саша чертыхнулся, зашипела и исчезла.
Он не знал, что делать, и как ему поступить.
Он понимал, что надо рассказать об их находке Нестерову, но он так же понимал, что коллеги ему не простят этого, что с той поры, как он расскажет обо всём, он сам станет изгоем.
Пришла ночь, часы показывали за полночь, а Саша не спал.
Он читал книгу, периодически поглядывая то на часы, то на дверь, ожидая, привидится ли ему сегодня Екатерина, или это был дурной сон и плод его разыгравшегося воображения.
Часы медленно тикали, казалось, время будто бы замедлилось, веки стали смыкаться, и вдруг, словно из пустоты, перед ним возникло видение белокурой девы с портрета.
Саша мгновенно открыл глаза, но призрачная девушка положила ему свою невесомую ладонь на лицо, что-то шепча.
– Пойдём со мной, – негромко проговорила она.
Комната стала менять очертания, исчез старый вагончик, в котором спал Саша, а сам он стоял посреди лужайки, залитой солнечным светом, и любовался чудесным погожим днём.
Где-то вдалеке он услышал звонкий смех, и увидел, что Екатерина, такая прекрасная и такая счастливая, бежит по лесной тропе вместе с молодым человеком… Её длинные светлые волосы разметались по плечам, выбившись из причёски, а глаза горели огнём счастья.
Молодой человек бежал с нею рядом, он был офицером, судя по форме, и пара остановилась около двух берёз, сросшихся между собой.
Саша увидел, что дух Екатерины стоит рядом с ним, только тут она в белом одеянии, без украшений и с полностью распущенными волосами.
– Смотри, – кивнула она в сторону, – они нас не видят… им не положено… – и Саша сглотнул.
Молодой офицер склонился к губам Екатерины, и через мгновенье они, держась руками за берёзы, слились в поцелуе.
Оторвавшись от своего возлюбленного, Екатерина звонко рассмеялась, вся раскрасневшаяся и смущённая, она побежала по тропе, а её офицер помчался вслед за ней…
Внезапно погожий день растаял, Саша открыл глаза и увидел, что за окном раннее утро, и ошеломлённо помотал головой.
– Неужели призрак есть? – задал он сам себе риторический вопрос, но ответить на него сам был не в состоянии.
Любопытство горело в его душе ярким пламенем, а сегодня был выходной день, и он, зевая, встал и подошёл к окну.
Попил воды прямо из чайника, вытер выступившую на лбу испарину, и, надев рубашку и старые джинсы, решил всё-таки сходить в церковь.
Красивая белокаменная церковь красовалась посреди бескрайнего моря зелени, издалека слышался колокольный звон, призывавший народ на заутреню, и Саша пошёл к церкви, стараясь быть незамеченным.
Он помнил свой разговор с Андреем, поэтому не хотел привлекать внимание своей внезапной переменой во мнении, хотя, мнение, как таковое, и не поменялось, но он решил, что дойти всё-таки нужно.
Он медленно шёл по узкой тропе, через луга, и, когда церковь оказалась прямо перед ним, замер в нерешительности, не зная, как ему лучше поступить.
Так он и стоял, думая о том, стоит ли ему, некрещёному, без креста на теле, заходить в церковь, пока позади него не послышался шорох.
Саша обернулся и увидел, что позади него стоит святой отец, облачённый в длинное чёрное платье и скуфейку на голове.
В руках святой отец держал книгу с изображённым на ней православным крестом, и большой крест висел поверх одежд.
Саша никогда не любил священников, но лицо стоявшего позади него было настолько благообразным, что казалось, будто его глаза источают свой собственный внутренний свет.
Саша замешкался, не зная, что сказать, так и стоял, смутившийся и растерянный, не зная, зачем пришёл в это место, в то время как, он был неоднозначного мнения о подобных местах.
– В чём печаль твоя, сынок? – участливо спросил священник.
Его голос был негромким и каким-то успокаивающим, Саша неуверенно двинулся к нему, опустив голову.
– Святой отец… а… могу ли я свечки поставить? – вдруг спросил он, – только я некрещёный… – и он умолк.
Он не знал, зачем пришёл сюда, зачем говорит с этим священником, и почему вдруг его всё это заинтересовало.
Он стоял, растерянный и смущённый, а святой отец подошёл к нему, и положил руку на плечо.
– Пойдём со мной, – мягко проговорил он, – а насчёт свечек… Это не будет иметь смысла, если ты некрещёный.
Саша двинулся вслед за священником, робко ступая по каменным ступеням белокаменной церкви.
Церковь была довольно большая, рядом стояла ещё одна поменьше, наподобие часовни, а с другой стороны колокольня.
Саша переступил порог церкви, вступив в прохладу старинного здания, и замер, задрав голову – он, словно завороженный, рассматривал роспись на потолке храма.
Он смотрел на вырисованные голубовато-зеленоватым тоном облака, на ангелов с длинными трубами, на святых, искусно изображённых художником, и поразился таланту богомаза.
Опомнившись, Саша опустил глаза, и увидел, что святой отец терпеливо ждёт его, и двинулся вслед за ним.
– Скажите, а духи существуют? – задал он самый животрепещущий для него на данный момент вопрос.
– Душа, если быть точным, – мягко проговорил священник, – меня зовут отец Николай, а как вас, юноша?
– Александр, – представился Саша, едва справляясь с волнением.
Что-то в отце Николае было такое, что не поддавалось никакому объяснению, будто он сам был ангелом на земле.
Саша смущался и робел, глядя на него здесь, в прохладе старого храма.
Отец Николай остановился у одной из икон и повернулся к Саше, пытливо глядя на растерянного молодого человека.
– Вы из местных? – вдруг спросил он.
– Нет, – мотнул головой Саша, – из Владимирской области. Мы тут с ребятами и прорабом старую усадьбу реставрируем.
– Господи, Спаси и Сохрани, – тихо проговорил святой отец, и осенил себя крёстным знамением, – а ничего странного с вами в этой усадьбе не случалось? – и он пытливо взглянул на молодого человека.
Саша понуро молчал, опустив голову. Он глядел в пол, размышляя над тем, стоит ли рассказывать священнику, что он видел привидение.
– Я видел призрак, – выдавил он, с трудом выговорив слова.
Он сам не понял, как слова слетели с губ. Ведь он даже Павлу Николаевичу не рассказывал о том, что видел Катерину Сеньскую, и не понимал, как это сейчас произошло.
– Призрак? – переспросил отец Николай.
– Да, – Саша махнул рукой, и решил идти до конца, – мы с рабочими выкопали кости в районе конюшен, хотели выбросить, чтобы историки не остановили нашу работу, тем более, один историк под видом прораба к нам уже затесался… Ребята не простили бы мне, если бы я рассказал всё Павлу Николаевичу, я просто захоронил кости в лесу и всё. А потом пришла… Я не знаю, что это было – сон или явь.
– Ничего не происходит просто так, юноша, – задумчиво проговорил отец Николай, – Екатерина Васильевна Сеньская пропала внезапно, а потом её отец стал уверять, что дух дочери преследует его. Ему никто не верил, его просто отправили в лечебницу.
– Откуда вы это знаете? – удивился Саша, – Павел Николаевич рассказал мне то же самое.
– Ваш Павел Николаевич явно читал исторические записи, – улыбаясь, проговорил святой отец, – а я здесь живу с рождения, в соседней деревне родился, от бабулек наслушался разного. Говоря, как человек, давно здесь живущий, я слышал, что в усадьбе обитают духи. Дочь Сеньского, Екатерина, пропала, сам он помутился рассудком и очутился в психиатрической лечебнице. Уверял, что его пугает дух его дочери. А, как священник, я могу сказать – что случилось, кости девушки упокоены неправильно, душа не находит покоя, и мается на земле, ей нет возможности уйти на небо.
– Значит, я, и правда, видел Екатерину, – с тоской проговорил Саша, – что же мне делать? Она так и будет меня преследовать?
– Она что-то хочет, – задумчиво проговорила отец Николай, – спросите у неё в следующий раз, зачем она к вам приходит.
– Я думал, что это потому, что именно я кости перезахоронил, – пробормотал Саша, – вот она ко мне и приходит.
– Вполне может быть, – кивнул святой отец, – её кости потревожили, вот она и решила вам что-то рассказать.
– Она мне показала, как она была счастлива, влюбившись в какого-то офицера, – ответил Саша, смущаясь, – очень красивая сцена, солнечный день, берёзы, сросшиеся вместе, сквозь которые они робко поцеловались, а потом побежали дальше, краснея от стыда.
Отец Николай улыбнулся рассказу юноши, коснулся пальцами креста на своей шее, потом посмотрел на леса, установленные на левой стороне храма, Саша проследил за его взглядом.
Медленным шагом отец Николай подошёл к ещё недорисованной стене и остановился около неё, вглядываясь в рисунок.
Саша тихим шагом последовал за ним.
На стене был изображён сам Бог – в белоснежных одеждах, с поднятой вверх правой рукой и скрещёнными тремся пальцами, в левой руке он держал хоругвь с белым знаменем и красным крестом на нём.
Подле него преклонили колена два ангела – один со сложенными ладонями, а другой с распростёртыми.
– Что обозначает эта роспись? – спросил Саша.
– Это благословение союза, – ответил святой отец, – самое главное я нарисовал, осталось совсем немного.
– Так вы художник! – воскликнул Саша с восхищением.
– Да, художник, – ответил отец Николай, – но сейчас речь не об этом. Ты пришёл, чтобы просить совета! Дух что-то хочет тебе рассказать, так выслушай его!
– Но почему именно я? – недоумевал Саша.
– Скажи, ты часто видишь дурные сны? – вдруг поинтересовался святой отец, и Саша кивнул.
– Оно и верно, – вздохнул отец Николай, – некрещёная душа – находка для нечистого, видимо, дух добрый, решил тебе что-то показать, что-то рассказать, направить на путь исправления. Приходи, я окрещу тебя.
Саша ещё долго разговаривал с отцом Николаем, потом вернулся через поле домой, купив в местном магазине хлеба и молока.
В его вагончике было сумрачно и зловеще, Саша включил свет, налил себе стакан молока, взял со стола книгу.
Выходной день тянулся очень медленно, казалось, он никогда не закончится – наконец, солнце стало склоняться к горизонту, в воздухе появилась седая дымка. Саша опять перекусил, и, зевнув, растянулся на кровати, отложив книгу в сторону.
Он ждал. Ждал появления Катерины, ждал, думая о том, зачем она приходит, и что покажет ему в этот раз.
Время проходило очень медленно, на стекло упали капли дождя, веки стали смыкаться, но тишину вагончика и стук дождя внезапно прервал тихий стук по стеклу.
Сон мгновенно слетел с Саши, он резко сел и стал оглядываться по сторонам, ожидая прихода Екатерины.
Но её не было, а стук повторился, и Саша, быстро вскочив с кровати, бросился к двери и отворил её.
Его обдало холодом, хотя на улице было тепло, где-то вдалеке стрекотали сверчки, а луна огромным бледным кругом светила прямо над его головой, и парень попятился.
