Читать книгу Адвокат под гипнозом - Наталья Борохова - Страница 3

Три недели спустя. Обычный районный суд. 9 часов утра

Кристина прошла в зал судебных заседаний, предварительно дав себе клятву, что сохранит спокойствие даже в том случае, если ситуация сложится не в ее пользу. Надо сказать, что держать себя в руках было непросто. От природы живая и непосредственная, эта девушка не брала на себя труда примерять чужую маску и казаться выдержаннее или умнее, чем была на самом деле. В свои двадцать три года она еще не утратила юношеского максимализма и искренне верила, что справедливость должна побеждать в любом случае. Но то, что произошло с ней и ее семьей за последние шесть месяцев, сильно поколебало ее веру в себя и в близких. Она пришла под своды Дворца Правосудия с целью покарать зло и была полна решимости сделать это даже в случае, если ей самой придется спуститься в ад.

Впрочем, ей не было необходимости предпринимать столь опасный вояж, поскольку воплощение зла находилось сейчас рядом, за ее спиной, в образе сногсшибательной брюнетки двадцати пяти лет от роду. Ника была ей почти ровесницей, но за столь короткое время успела уже выйти замуж и овдоветь. В этом не было бы ничего примечательного, не приходись красотка мачехой Кристине. Головокружительный роман со старым профессором уложился в полгода, включив в себя все то, что другие пары умудряются пережить за пятьдесят лет совместной жизни: период ухаживания, собственно свадьбу, медовый месяц, супружескую жизнь и пышные похороны. В волосах молодой вдовы не появилось ни одной седой прядки. Она была все также хороша, как и в день бракосочетания, и Кристина могла бы поспорить, что в модной сумке мачехи не было даже платка для того, чтобы осушать слезы.

«Мать» и «дочка» обменялись взглядами. В глазах одной отразилось безразличие, в глазах другой – вызов. Они разошлись в разные стороны, чтобы через десять минут встретиться в судебном поединке. Слушалось гражданское дело…

Молодой адвокат Елизавета Дубровская видела перспективы этого предприятия весьма туманно. Сказать по правде, она предпочитала уголовные дела, где все было намного проще. На скамье подсудимых сидели насильники или убийцы, воры или разбойники. С ними, как правило, бесполезно вести разговоры о спасении души, потому что порочные наклонности сидели в них настолько же крепко, как в некоторых талант к музыке или страсть к рисованию. Их приходилось принимать такими, как есть – плохими, несовершенными, иногда откровенно жалкими, запутавшимися и потерянными. От них она не ждала благородства и благоразумия, а если таковое и проявлялось, охотно меняла мнение в лучшую сторону. В гражданских делах стороны были представлены людьми, которые считали себя честными и добропорядочными, но, сражаясь за квадратные метры жилплощади, деля имущество, показывали порой такую отвратительную изнанку своей натуры, что можно только диву даваться. Дело Кристины Каменевой из той же категории.

Впервые узнав о содержании завещания старого профессора, Дубровская махнула рукой.

– Погоди, может, все образуется.

– Каким, интересно, образом? – поинтересовалась Кристина.

– Ну, твоя мачеха может отказаться от наследства, – пожала плечами Елизавета. – Сколько они прожили вместе? Шесть месяцев? Курам на смех! Куда ей столько барахла?

– Вы просто не знаете Нику, – мрачно резюмировала Кристина…

В том, что девушка была права, Дубровская убедилась почти сразу. Богатая наследница встретила ее в коротком шелковом пеньюаре, как нельзя более выгодно подчеркивающем все ее достоинства. Елизавета вовсе не была ханжой, но, несмотря на свою молодость и широту взглядов, считала, что женщина, недавно потерявшая мужа, должна выглядеть как-то иначе. Холеная, загорелая, при макияже, Ника не производила впечатления человека, пережившего горе.

«Бедняга профессор был обречен, – подумала адвокат. – Если бы не машина в ту дождливую ночь, он определенно скончался бы от инфаркта. Такие потрясения в почтенном возрасте добром не кончаются».

– Да вы, наверно, ополоумели, уважаемая, – выдала гневную тираду молодая вдова. – Чтобы я по собственной воле отказалась от своего имущества? Дурочку нашли? Со мной подобный номер не пройдет!

– Но ведь это имущество не ваше, – напомнила Елизавета. – Не вы жили с профессором сорок лет, не с вашим участием оно приобретено.

– Плюнуть и растереть! – заявила молодуха. – По закону это не имеет значения.

Дубровская вздохнула. Вздорная девица была права.

– Ну подумайте о его дочери, – привела она весьма спорный аргумент. – В конце концов, это несправедливо.

– А справедливо оставлять молодую женщину без гроша в кармане? – ощетинилась вдова. – Вы знаете, каково это – ложиться со стариком в постель? Растирать его дряблые ноги? Да еще делать вид, что его поцелуи доставляют мне удовольствие? Как это называется?

– Я думала, это называется любовь, – напомнила Дубровская.

– Не смешите меня! – огрызнулась красотка. – Не понимаю, на что вы рассчитывали, когда пришли ко мне.

– Я тоже теперь не понимаю, – искренне призналась адвокат.

– Истец, поддерживаете ли вы поданное вами заявление? – спросила судья, устремив на Кристину внимательный взгляд. – Напоминаю, вы просите признать завещание, оставленное вашим отцом, гражданином Каменевым, недействительным.

– Поддерживаю, ваша честь! – ответила девушка, приподнимаясь с места.

– Будьте добры, обоснуйте, по какой причине я это должна сделать?

– Я… Думаю, что отец не мог так поступить. Он знал эту… женщину всего полгода и отдал ей все имеющееся у него имущество… Я не понимаю… Посмотрите на нее.

Судья вздохнула. Ей не нужно было смотреть на злополучную Нику для того, чтобы понять, о чем сейчас толкует взволнованная дочь старого профессора. Представленные вместе с иском документы говорили сами за себя. Скоропалительный брак в более чем зрелом возрасте. Сорокалетняя разница между супругами. Завещание, согласно которому имущество профессора, включающее половину просторной квартиры, загородную дачу, два автомобиля, счета в банках, права на получение вознаграждений от его изобретений и научных трудов, передавались жене. Дочери же он оставил вторую половину квартиры. Весьма скромное утешение.

– Истец, внешний вид ответчика, равно как его личные качества, еще не являются основанием для признания завещания вашего отца недействительным, – мягко заметила судья. По правилам, ей не разрешалось подсказывать ответы сторонам.

– Позвольте мне, – поднялась Дубровская, понимая, что нужно брать защиту в свои руки. – Моя доверительница полагает, что ее отец, составляя завещание, не отдавал отчет своим действиям.

– Я не говорила, что отец был сумасшедшим, – испугалась Кристина. – Все-таки он – профессор, заслуженный человек… ой!

Елизавета наступила ей на ногу, заставив замолчать.

– Моя доверительница считает, что ее отец не мог оставить все имущество фактически посторонней женщине, которой и является ответчица, – с мягкой улыбкой продолжила она. – Завещание составлено под влиянием заблуждения, вызванного болезнью и неблаговидным поведением его молодой жены. В момент составления документа он не мог, в силу своего физического состояния, понимать значение своих поступков.

– О какой болезни вы говорите? – поинтересовалась судья.

– О болезни психического плана, – уклончиво ответила адвокат. – Последнее время профессор вел себя неадекватно. Он казался странным. Мы представим свидетелей, которые подтвердят нездоровое состояние господина Каменева.

– Что скажет ответчик? – судья перевела взгляд в сторону Ники. – Вы признаете иск?

Вдова медленно улыбнулась. Она поднялась в полный рост, и судья вынуждена была признать, что девица была сложена по всем законам красоты. Высокая, стройная, с молодой полной грудью и лицом порочного ангела. Тем не менее во всем ее облике и грации ленивой пантеры читалось неприкрытое пренебрежение ко всем окружающим и ярко выраженное бесстыдство. Судье захотелось сделать ей замечание, но пока нахалка не дала ей повода.

– Иск не признаю, – томно протянула девица. – Мой муж был абсолютно здоров. Во всех смыслах. Ну, если вы понимаете, о чем я…

Ярко-алые напомаженные губы растянулись в презрительной усмешке.

– Суд интересует лишь психическое состояние вашего супруга. Тайны вашей интимной жизни можете оставить при себе.

Кристина побледнела. Она уже поняла, что этот процесс станет серьезным испытанием для ее собственной психики.

До восьми лет Кристина была уверена, что родилась в семье Деда Мороза. Профессор появлялся из своего кабинета неизменно под бой курантов на Новый год. На голове его красовался колпак, а в руке он держал мешок с подарками.

– Итак, кто у нас тут? – спрашивал он, близоруко всматриваясь в маленькую Кристину.

– Девочка у нас, – напоминала жена, чтобы профессор случайно не стал искать мальчишку, которого у них в семье никогда не было.

– О, девочка! – удивлялся Каменев. – А сколько тебе лет?

– Шесть лет, папочка.

– Это не папочка, это Дед Мороз! – шептала ей на ухо Наина.

– А мой папочка и есть Дед Мороз, – просто отвечала девочка.

– Ого! Уже шесть лет, – чесал голову профессор, отчего колпак съезжал в сторону. Глаза его за толстыми стеклами очков казались неправдоподобно большими, как у старого доброго ворона.

– Прочитай Деду стихотворение! – шепотом просила ее мать.

Кристина, взобравшись на стул, читала «Лукоморье», а отец кивал головой и улыбался. Это были, пожалуй, самые светлые минуты ее детских воспоминаний.

– А сейчас нам Дедушка раздаст подарки, – говорила Наина, и профессор лез в мешок, откуда выуживал завернутые в разноцветную бумагу свертки.

– Держи, это тебе, – говорил он, протягивая дочери красный пакет из фольги. – А это тебе. – Жене доставалась большая коробка из игрушечного магазина. – Тут еще что-то есть, – удивлялся он, вопросительно глядя на жену. – Это кому?

Наина, как всегда, все улаживала. Большую коробку она отдавала дочери. Пакет забирала себе. А оставшийся сверток вручала рассеянному Деду Морозу.

– Что ты мне подарил, папочка? – спрашивала девочка, теребя бант на роскошной коробке.

– Спроси у мамы, – рассеянно бормотал он.

– Дед Мороз подарил тебе большую куклу, – отвечала Наина. – Мне – французские духи. Ну а себе вязаный свитер.

После традиционного бокала шампанского профессор с облегчением бросал на стул колпак и отправлялся в кабинет, работать. Из-под двери выбивалась тонкая полоска света, которая гасла лишь под самое утро. Кристина думала, что отец без устали запаковывает в фольгу подарки: плюшевых медвежат, голубоглазых кукол, кубики, машинки, которые под утро получит вся ребятня из ее дома, двора, детского сада, да и со всей страны.

– Я не хочу, чтобы мой папа был Дедом Морозом! – сказала она, укладываясь в постель в новогоднюю ночь.

– Почему? – искренне удивилась Наина.

– Потому что ему приходится раздавать подарки разным гадким детям, вместо того чтобы быть со мной!

– Вырастешь, все поймешь, дорогая, – говорила ей мать, ласково гладя по голове. Кристина закрывала глаза и в ночных видениях уносилась в снежную даль на запряженной тройке лошадей. Рядом с ней в санях сидел отец в красном колпаке и валенках, а за спиной была целая куча подарков…

– Разумеется, я частенько бывала в семье Каменевых, – говорила свидетельница. – Мы были очень дружны с женой профессора.

– Вы имеете в виду Нику? – уточняла Дубровская.

Брови женщины возмущенно взлетали вверх.

– Помилуйте, нет, конечно! Я не имею в виду это! – Она тыкала пальцем в сторону ответчицы. – У профессора Каменева была единственная законная жена – Наина.

– Свидетельница, оставьте эмоции и придерживайтесь фактов, – попросила судья. – Вам известно, что профессор женился во второй раз?

– Да! – выпалила женщина, и ее глаза стали круглыми, выражая тем самым крайнюю степень негодования. – Как он мог, после Наины?

– Скажите, а вы не замечали странностей в поведении Каменева в последний год его жизни? – спрашивала адвокат.

– Да вот его самая главная странность! – говорила женщина, указывая пальцем в сторону молодой вдовы. – Разве мог так поступить нормальный человек? Что он в ней нашел?

«Это же ясно как белый день, – угрюмо размышляла судья, глядя на кипящую праведным гневом свидетельницу. – Большую грудь и упругую попу». Но, как ни жаль, заключение брака в преклонном возрасте само по себе еще не являлось проявлением сумасшествия…

– Да, разумеется, это был на редкость удачный брак, – говорил пожилой коллега профессора. – Константин и Наина прожили вместе сорок лет и считались образцовой парой.

– Охарактеризуйте профессора Каменева, будьте добры.

– Ну, он был очень мягким человеком, глубоко порядочным, жутко рассеянным. – Мужчина негромко рассмеялся. – Помните, как у детского классика? «Вместо варежек перчатки натянул себе на пятки». Так вот, если бы не Наина, его добрый ангел, профессор мог бы так и ходить, не замечая неудобств. Нас, ученых, часто упрекают в том, что мы не от мира сего. Наверное, в этом есть своя правда.

– Но таким он был всегда, – уточнила Дубровская.

– Так точно.

– Что же случилось после смерти Наины, если профессор вдруг проявил интерес к реальной жизни настолько, что решил жениться?

– Профессор поначалу не осознал, что произошло. Потом замкнулся в себе и даже забросил опыты. Он часами сидел в лаборатории, бесцельно гоняя по столу пепельницу. Он отказывался говорить с кем-либо. Мы боялись, что он свихнется от горя. Кто-то порекомендовал ему обратиться к психологу.

– Правильное решение.

– И мне так кажется. Лечение было настолько эффективным, что профессор не только пришел в себя, но и, удивив нас, женился.

– Вас это обрадовало или насторожило?

Ученый пожевал губами и уставился на ответчицу. Та ласково улыбнулась ему в ответ. Мужчина сбился с мысли.

– Я… понимаю его. – Он облизнул губы.

«К сожалению, так ответит любой здоровый мужчина, – досадливо заметила про себя судья. – Даже мой собственный муж. Хотя вряд ли он рискнет сказать мне об этом вслух»…

– Определенно, профессор Каменев свихнулся на склоне лет! – безапелляционно заявила очередная сердитая свидетельница.

– Почему вы так решили? – оживилась адвокат.

– Я беседовала с ним, пытаясь отговорить от опрометчивого шага, – заговорщицки улыбнулась дама. – Я приводила сотню доводов, доказывая, что за птица его милая невеста. Я стыдила его, заставляя вспомнить о дочери. Я заклинала его памятью покойной жены. Я умоляла его не выставлять себя на посмешище.

– Ну, и…

– Ответом мне был идиотски счастливый взгляд!

«Опять не то! – вздохнула судья. – О чем, черт побери, думает адвокат?»

– Были ли странности в его поведении? Может быть, провалы в памяти? Он заговаривался? Совершал необъяснимые поступки?

– Да! Разумеется, да!

– Ну, так говорите! – не выдержала судья.

– Так я уже все сказала, – удивилась свидетельница. – Он женился на молоденькой женщине. Разве это объяснимый поступок для пожилого, достойного мужчины? Он забыл о жене и дочери. Разве это не провалы в памяти? А заявить то, что он сказал мне перед свадьбой, это, определенно, бред сумасшедшего.

– А что он вам сказал перед свадьбой? – устало поинтересовалась судья. Надежда умирала последней.

Свидетельница взмахнула руками, как на театральной сцене.

– «Оставьте меня в покое. Я ее люблю!» – прокричала она в зал.

Занавес упал…

После истеричных теток, доводы которых исчерпывались бесконечными восклицаниями, появление нотариуса в зале заседаний принесло с собой свежую струю воздуха.

– Я был знаком с супругами Каменевыми, но в большей степени с Наиной, – говорил мужчина в сером мешковатом костюме. – Муж был эдаким книжным червем. Все время проводил либо в своем кабинете, либо в лаборатории.

– Кто же решал все практические вопросы?

– Конечно, Наина. Профессор Каменев вряд ли знал размер собственной зарплаты, хотя, как мне известно, получал он неплохие деньги. – Нотариус казался очень осведомленным. – Константин Константинович был известным ученым в области физики, автором многих изобретений. Его научные труды перевели на многие языки мира. Но проблемы реальной жизни его беспокоили мало. Всем занималась Наина. Она обустраивала квартиру и дачу, делала ремонт, вбивала гвозди, копала огород, закатывала огурцы на зиму.

– Скажите, а после смерти Наины осталось завещание?

– Да, – печально констатировал нотариус. – Наина все имущество оставила супругу. В этом не было необходимости. Я говорил ей. Ведь единственными ее наследниками могли быть только муж и дочка. Но эта женщина была иногда чертовски упряма. «Я хочу, чтобы все было оформлено документально, на бумаге, – говорила она. – Мало ли что». – «А как же дочь?» – спрашивал я. «Кристина получит все после смерти отца. Не думаешь же ты, что Костя обидит собственную дочь?» – «Да, но…» – «Никаких «но», – смеялась она. – Вообще я собираюсь прожить сто лет. Бьюсь об заклад, это мне придется хоронить профессора. Я просто не могу его оставить на этом свете. Он беспомощнее ребенка. Завещание мне нужно так, для спокойствия». Она умерла через год от сердечного приступа.

«Как трагично, – подумала судья. – Знала бы бедная Наина, чем обернется для ее дочери подобная забота».

– Как же получилось, что профессор оставил такое странное завещание? – продолжила допрос Дубровская.

Нотариус развел руками:

– Признаться, я был немало удивлен, когда господин Каменев явился ко мне. Понятно, что это было уже после смерти Наины. «Я хочу оставить завещание», – сказал он. Я был поражен, поскольку думал, что он даже не знает такого понятия. Как вы понимаете, оно не имеет отношения к физике, а все то, что находилось за пределами лаборатории Каменева и не исчислялось формулами, не имело для него никакого смысла…

– Продолжайте.

– Я сказал ему примерно то же самое, что некогда Наине. «У вас только одна наследница. Возвращайтесь домой, профессор, к своим электронным частицам. Кристина и так все получит сполна». Тогда он меня и огорошил известием о своей новой женитьбе. «Я хочу все оставить жене», – сказал он наконец, вызвав у меня состояние, близкое к шоку. «Вы в своем уме, профессор? – вскричал я. – Вы оставляете свою дочь голой и босой». – «Ничего подобного, – бормотал ученый. – Я оставляю Кристине мать, которая будет о ней заботиться».

– Его не смущало, что «мать» старше «дочери» на два года?

– Абсолютно нет. Конечно, логично было решить, что он помутился рассудком, но Каменев держался спокойно, может, только немного отстраненно, но задавал вопросы и приводил пусть необъяснимые для меня, но осознанные доводы. Кстати, про свои авторские вознаграждения он вспомнил сам и распорядился передать их также своей новой жене. «Но почему? – удивлялся я. – Ради всего святого, объясните, почему вы так поступаете? Если вам так дорога ваша новая жена, оставьте ей на память картину там, ночной горшок, телевизор. Зачем отдавать все?» – «Вы не понимаете, – сказал он. – Я вел себя дурно по отношению к Наине. Я не замечал ее тогда, когда был ей больше всего нужен. Я осознал глубину своей любви только тогда, когда ее не стало. Не хочу, чтобы подобное повторилось с Никой. Моя жена не будет ни в чем нуждаться, а о девочке позаботится, как мать. У моих жен даже имена начинаются на одну букву», – добавил он, улыбаясь своим мыслям. – Символично, правда?» – «Это уж точно», – пробормотал я, понимая, что отговорить старика мне не удастся. Единственное, в чем я помог Кристине, так это заставил старика записать на нее половину квартиры. «Так будет правильнее по закону», – схитрил я. Профессор махнул рукой: «Как скажете».

– Вы виделись с ним позже?

– Не виделись, но он мне звонил. Как я понимаю, это произошло в день его гибели. Голос мне показался страшно взволнованным.

– Расскажите, пожалуйста, как оно было.

– Сначала я даже не разобрался, что ему нужно. «Я хочу вернуть все назад!» – кричал он в трубку. «Что назад? – спрашивал я. – Что вы хотите, профессор?» – «Назад, черт возьми, мое завещание! – волновался он. – Вы можете взять и порвать его? Сжечь? Закопать? Все, что угодно». – «Что с вами случилось?» – «Похоже, я сделал большую глупость». – «Похоже на то». – «Тогда сделайте, что я прошу!» – «Не имею права, – отвечал я. – Ни жечь, ни рвать. Так дела не делаются, профессор. Приезжайте ко мне, и мы составим новое завещание». – «Кристина будет довольна?» – «Конечно, да. Вы много дров наломали, профессор. Но все можно исправить, ведь на это нам и дается жизнь. Верно?» – «Я буду у вас завтра с утра. Только бы дожить!» – «Доживете, – усмехнулся я. – Что с вами сделается?» Утром я уже смотрел выпуск новостей…

– Мы взяли распечатку телефонных переговоров с номера профессора, – поднялась Дубровская. – Просим приобщить ее к материалам дела. В семнадцать часов вечера был зафиксирован звонок на номер нотариальной конторы, в которой и работает свидетель. В семнадцать пятнадцать Каменев позвонил дочери, сказав ей буквально следующее: «Все будет хорошо, родная. Я возвращаюсь. Возвращаюсь насовсем».

– Что думает ответчик? – судья повернулась к Нике.

Та встала. На губах ее блуждала странная усмешка.

– Делайте как хотите, – бросила она. – Приобщайте эти бумажки или выбрасывайте их в корзину. Ваше дело. Только как вы докажете, что этот разговор имел место на самом деле, а не выдуман нарочно по подсказке адвоката? Я вот утверждаю обратное. Костя звонил этому негодяю только для того, чтобы пригласить его на званый обед в воскресенье. Ты же знаешь, какие пироги я пеку, дорогая падчерица? – обратилась она к побледневшей Кристине. – А что касается его возвращения, тут еще проще. Он шел домой пить чай.

Она плюхнулась на сиденье, забыв грациозно, как обычно, поправить юбку. Подол задрался, демонстрируя участникам процесса безупречно круглые коленки ответчицы. Нотариус потерял дар речи…