Читать книгу Я стану твоим другом - Наталья Брониславовна Медведская, Наталья Медведская - Страница 2

Дарина сложила в рюкзак подарки бабушке Маше, вернее она доводилась ей прабабушкой, но так называть слишком длинно и неудобно. На выходных она собиралась проведать старушку и передать её любимые сладости халву и вафли со сливками.

В свои девяносто пять Мария Гавриловна обслуживала себя сама, довольно бодро двигалась, здраво размышляла и обладала ясным умом и хорошей памятью. Удивительно, но последние пятнадцать лет старушка оставалась в одной поре, совершенно не меняясь. Она будто законсервировалась в возрасте восьмидесяти лет и такой оставалась по сию пору. Тёмная кожа на её лице, испещрённая крупными и мелкими морщинами, походила на смятую гофрированную бумагу, а если к этому добавить глубоко посаженные тёмные глаза-буравчики, впалый рот без единого зуба и чуть вислый нос, то получался портрет не злой, но весьма опасной бабки ёжки. Впрочем, почти так и было, бабушка Маша вовсе не являлась добренькой и тихой старушкой, но именно она спасла правнучку в самое тяжёлое для неё время.

После гибели Михаила Анна попыталась покончить жизнь самоубийством, наглотавшись таблеток от высокого давления. Эта неудачная попытка оборвать своё существование на этой земле, закончилась тем, что по просьбе родителей её поместили на принудительное лечение в психиатрическую клинику. Дарину, оставшуюся в одиночестве, хотели на некоторое время забрать к себе бабушка и дедушка по материнской линии, но прабабушка Маша уговорила их отправить девочку к ней на хутор.

– Дара много раз бывала у меня в гостях, ей всё там знакомо. Не стоит так сильно менять обстановку, иначе девочке придётся ещё труднее.

Бабушка Любовь Павловна и дед Илья Семёнович хоть и жалели внучку, но не слишком её любили, уж больно она походила на зятя, доведшего их дочь до самоубийства. Втайне они обвиняли погибшего Михаила во всех грехах, упрекали его в плохом отношении к их дочери Анне. Поэтому они с облегчёнием сняли с себя обязанность заботиться о подростке. Будучи далеко не молодыми людьми, перевалившими за семьдесят лет, они, тем не менее, спокойно оставили Дарину на ещё более пожилую Марию Гавриловну. Не в пример дочери она выглядела бодрее, рядом с ней смотрелась не матерью, а сестрой. Любовь Павловна всегда обижалась, когда Марию Гавриловну считали её ровесницей. После кошмара, испытанного на похоронах, им так хотелось поскорее вернуться к себе домой, что они не пожелали задержаться в поселке хотя бы ещё на день.

Когда Анну отпустили из больницы попрощаться с мужем, она, увидев гроб, стоящий во дворе дома, упала на колени и стала умолять покойника простить её. Рыдая, она подробно поведала о том, что произошло в машине. Обвиняла себя в смерти Михаила, просила его забрать с собой. Родители Михаила, потрясённые её откровениями, а так же его друзья, знакомые, коллеги и соседи с ужасом слушали рассказ Анны.

– Так это ты виновата в его смерти! – бросилась к невестке Светлана Даниловна. В этой небольшого роста женщине пухленькой и уютной на вид непонятным образом оказалось столько сил, что она буквально оторвала стоящую на коленях Анну от земли. – Из-за твоей глупой ревности погиб мой единственный сыночек! – Размахнувшись, она ударила Анну по щёке так, что у той дёрнулась голова. – Сволочь! Убийца! Твоё место в тюрьме!

Анна, поддерживая руку в гипсе, даже не думала закрываться. Она упала в ноги свекрови.

– Да я виновата и хочу, чтобы меня наказали и по закону, и по совести. Может, хоть так мне легче станет.

– Хочешь, чтобы стало легче? – подбежал к ней Борис Иванович. Схватив невестку за волосы, заставил её подняться. – Ты-то хоть и с переломом руки, но живая, а он лежит в гробу. Я никогда тебя не прощу. Желаю тебе мучиться до конца жизни!

Дарина смотрела на дедушку и не узнавала его в этом озлобленном человеке. Его чёрные с проседью волосы растрепались, в тёмных, как у сына, глазах горела ненависть.

– Я убью тебя! – выкрикнула Светлана Даниловна и вцепилась ногтями невестке в лицо, покрытое синяками и ушибами. – Убью! Ты не должна жить после такого.

Родители Анны бросились оттаскивать сватов от дочери, поднялся невообразимый шум и гвалт.

Дарина смотрела на происходящее в оцепенении, ей казалось: всё это происходит не с ней, пройдёт немного времени и кошмар закончится. Она чувствовала, что некая стена отчуждения пролегла между нею и всеми людьми, даже крики слышались, как сквозь толщу воды приглушённо и вязко. В горле у неё першило, глаза горели, будто в них попал острый перец, но слёз не было. Окаменевшие мышцы в груди едва пропускали воздух, не позволяя нормально дышать.

– Скажи, Анна действительно так поступила!? – тряхнула внучку за плечи Светлана Даниловна. – Почему ты молчала? Прикрывала свою гадину мамашу?

Дарина молча смотрела в глаза бабушки, горящие злобой. Что она могла ответить? Никто не мог наказать мать больше, чем она сама себя. Неужели никто не видит, что прежней Анны не стало и перед всеми на коленях стоит совершенно другой человек, вернее его пустая оболочка. Душа матери умерла вместе с отцом.

– Жестокосердная. Знал бы Миша, кого он вырастил. Ты ведь и слезинки не проронила. Сердце у тебя из железа что ли? Получается, какая мать, такая и дочь. С этой минуты никого из вас знать не желаю! Нет у меня больше ни невестки, ни внучки. – Светлана Даниловна оттолкнула Дарину от себя. – Не подпускайте этих змеищ к гробу, пусть в стороне стоят.

Бабушка Маша обняла Дарину и тихо прошептала:

– Не слушай её, это не она жестокие слова произносит, горе за неё говорит.

На кладбище как ни рвалась Анна, как ни причитала, её и впрямь не подпустили к гробу. Коллеги и лучшие друзья Михаила встали плотной стеной и не позволили ей приблизиться к покойнику. Люди осуждающе смотрели на Анну, в толпе раздавался шёпот: пусть она и жена, но раз стала убийцей, должна иметь совесть и не появляться возле жертвы. Её сомлевшую и обезумевшую от горя родители с трудом усадили в «Скорую помощь», вызванную Дариной. Старики чувствовали себя неловко под осуждающими взглядами людей, пришедших проводить их зятя в последний путь.

Дарину тоже оттерли от гроба, но она и не старалась подойти ближе, ей не верилось, что в этом плотно закрытом деревянном ящике, поблёскивающим лаком, лежит её весёлый, никогда неунывающий отец. Происходящее действо напоминало ей странный спектакль, участником которого она оказалась непонятным образом. Оказывается, её отца уважало и любило много людей. Никогда прежде она не видела столько плачущих женщин и девушек, мужчины тоже украдкой вытирали слёзы.

Домой она вернулась с бабушкой Машей, родители матери остались с ней в больнице.

Бабушка и дедушка появились лишь на следующий день к вечеру, они сообщили: ночью Анна вторично пыталась покончить с собой, стащив у дежурной медсестры из шкафа лекарства. Врачи спохватились вовремя и сумели её откачать, но так, как она находится в невменяемом состоянии, то её переведут сначала в психиатрическое отделение больницы, а потом в специализированную клинику. Они уже подписали все документы.

Три дня прошли для Дарины как в тумане. На улице стояло лето, а у неё в душе царил леденящий, замораживающий кровь холод.

– Хватит тут всем сидеть без дела и лишь вздыхать, – заявила бабушка Маша. – Беду ни праздностью, ни ленью не поправишь. В любом несчастье судьба оставляет пусть крохотный, но выход. Лишь время ослабит горе, надо увезти девочку отсюда, чтобы она отогрелась душой. Я забираю её с собой.

Так Дарина оказалась в маленьком хуторе Сокол, расположенном на берегу реки Кубань. Когда-то здесь существовала рыбацкая артель, а в советское время работали маслобойный и рыбный заводы, но укрупнение сельских поселений коснулась и этого хутора. После закрытия мелких заводиков работы лишились и те, кто ещё не переехал в соседний посёлок. В хуторе остались одни старики и две-три семьи из молодых тех, кто не пожелал покидать свои дома.

Первое время Дарина просто сидела в саду на лавочке или лежала на берегу реки, глядя в воду. Но потом бабушка Маша потребовала, чтобы она выполола грядки на огороде, затем заставила её собирать ранние яблоки и груши для сушки на солнце. Каждый день она придумывала новую и новую работу, не давая правнучке проводить время праздно. Когда работа по дому закончилась, оказалось, что помощь Дарины требуется подруге бабушке Маши такой же древней старухе, как и она. За два с половиной месяца на свежем воздухе и натуральных продуктах Дарина окрепла и немного отошла от страшной потери. Девочка загнала боль глубоко внутрь, не позволяя ей без конца терзать сердце.

Как-то вечером бабушка Маша завела доверительный разговор, она рассказала Дарине, что в восемнадцать лет вышла замуж за одноклассника Григория. Прожила она в браке с мужем лишь четыре месяца, потом его забрали на фронт. Он был такого же как она возраста, совсем молодой, едва начавший познавать мир. Шёл сорок четвёртый год, война требовала всё новых и новых жертв. Григорий погиб почти сразу же. У неё от него ничего не осталось, даже фотографии, только память.

– Не требуется забывать, можно и нужно помнить. Но мы должны жить ради тех, кого любили. Они бы не желали, чтобы мы их долго оплакивали, забывая о себе. Их душам там будет тяжело. – Бабушка Маша показала куда-то вверх. – Ты можешь не верить, что там кто-то есть, но разве человек умирает полностью? Хоть частичка обязательно от него остаётся. Отец в тебе души не чаял, поэтому ради него будь сильной. Михаил хотел бы, чтобы ты стала счастливой. Тебе придётся очень постараться для этого. Сделать за него всё, о чём он мечтал, но не успел осуществить. Положиться тебе не на кого, мать не помощница, поэтому придётся бороться в одиночку. Если станет совсем невмоготу, приезжай сюда, ко мне. Здесь тоже твой дом. Послезавтра тебе нужно вернуться в поселок, чтобы пойти в школу. Звонила твоя бабушка, Анну выписали из больницы, вроде бы теперь она в адекватном состоянии, но не стоит на неё надеяться, будь самостоятельной. Тебе пошёл четырнадцатый год, а это не маленький возраст, придётся быстро повзрослеть.

Дарина надолго запомнила слова бабушки Маши, они помогли ей вынести неожиданное отчуждение и странную неприязнь одноклассников. Она слышала за своей спиной разговоры, что она дочь сумасшедшей и убийцы, поэтому вполне может и сама стать психопаткой. От неё отвернулись друзья и знакомые. А лучшая подруга Марина заявила прямо:

– Не подходи ко мне больше, никто теперь не хочет с тобой общаться. Я тоже не буду с тобой дружить.

Целый год Дарина терпела издевательства и насмешки одноклассников, пыталась искать правды и жаловаться, пока не поняла: нужно измениться самой.

Едва наступили следующие летние каникулы, она снова поехала к бабушке Маше. Дарина не хотела оставаться с матерью, которая не замечала её, а тихо и незаметно, словно тень, проживала свои дни.

На хуторе она чувствовала себя так, будто её как птицу, выпустили из тесной клетки. Поселение расположилось вдоль реки двумя короткими параллельными улицами, в нынешнее время почти заброшенными и заросшими вездесущим бурьяном. Хутор стал похож на рощу из-за садовых деревьев, вольготно растущих на земельных участках без вмешательства человека.

Бабушка договорилась с местным фермером, что он примет Дарину на работу. За вполне приемлемую плату она будет полоть грядки в поле. Так началась её летняя трудовая вахта.

Она трудилась до полудня, пока солнце не начинало нещадно печь. Возвратившись домой, Дарина неплотно обедала и отправлялась на речку купаться. Вдоволь наплававшись, ложилась на берегу под раскидистую иву, нежиться под рассеянными лучами солнца.

Так было и сегодня.

– Эй, есть тут кто?– сквозь полудрёму услышала она мальчишеский голос.

Дарина села на покрывале, протёрла кулаками заспанные глаза.

Под низко нависшие над землей ветви ивы нырнул незнакомый парень.

– Ух ты! Да тут, оказывается, прячется симпатичная русалочка, – заявил он, весело блестя серыми глазами на дочерна загорелом лице. – Привет. Я Феликс. А это. – Он показал себе за спину. – Мой двоюродный брат Иван. А ты кто?

Дарина с неприязнью посмотрела на второго парня, тоже заглянувшего под зелёный шатёр.

– Я его знаю. Мой одноклассник Иван Имрич. – Она встала с покрывала, сложила его в пакет и выбралась наружу.

– Погоди, ты куда? Мы ведь ещё не познакомились. Ты к кому приехала на хутор?

Дарина остановилась. Обернувшись, посмотрела на высокого и нескладного Феликса. Рядом с крепким, подтянутым Иваном он смотрелся совсем дохликом.

– Какая тебе разница к кому я приехала. Всё равно знакомиться с тобой не собираюсь. Общайся со своим двоюродным братиком. – Она взобралась по косогору на тропинку, ведущую к хутору.

Феликс с удивлением покосился на смущённого брата.

– Она сказала ты её одноклассник, но почему тогда не желает с нами общаться? Вы что в ссоре? Чем ты ей так насолил?

– Я ничем. Просто в классе с ней никто не дружит. Дашка, то есть Дарина вроде изгоя.

– Почему? Такая симпатичная девчонка. Ты видел, какая у неё отличная фигурка? Даже в этом задрипанном купальнике она классно смотрится. А глаза? Чернущие прямо жуть берёт. Из-за чего вы на неё напали?

Иван задумался. Он жил далеко от Дарины, ходил в другой детский сад и совершенно не знал её маленькой. В школе они не дружили, находились в разных компаниях, она всегда была для него просто одноклассницей. Обычная, ничем не примечательная девчонка, ну может, училась чуть лучше других и менее шумливая и надоедливая. Летом перед седьмым классом прошёл слух, что мать Егоровой убила мужа, а потом у неё поехала крыша. Вроде бы Дарина тоже замешана в этом, поддержала свою мамашу психопатку. Отец Дарины являлся известной личностью в посёлке, кто-то занимался у него в танцевальном кружке, кто-то пел в хоре, кого-то он учил игре на гитаре, скрипке или баяне. Многие испытывали благодарностью к этому замечательному человеку и не желали прощать тех, кто отнял у него жизнь. Иван, слушая рассуждения родителей о безжалостных жене и дочери погибшего, по понятным причинам не испытывал тёплых чувств к однокласснице. Особенно её не взлюбила Ангелина, являющаяся негласным лидером класса. Иван не участвовал в травле Дарины, но и заступаться за неё не собирался: раз заслужила, пусть расплачивается. Иногда шутили над ней довольно неприятно и унизительно, но ведь большого вреда не приносили, значит всё в порядке.

Иван коротко рассказал, почему Дарине доставалось от одноклассников.

– А ещё она бегала ябедничать на нас, без конца жаловалась классной руководительнице. Из-за этого её тоже многие терпеть не могут.

Феликс почесал в затылке.

– Как погиб её отец?

Иван поведал об аварии.

– И в чём тут вина Дарины? Она что ли руль повернула? – удивился Феликс. – Вы скопом напали на девчонку и хотите, чтобы она молча глотала обиды и не жаловалась на вас. Как-то некрасиво получается. Ты тоже участвовал в дурацких шуточках над ней?

– Сдалась она мне. Я не трогал. Мои друзья немного доставали её, но ничего серьёзного. – Иван ни разу не посмотрел на издевательства над Дариной под другим углом, так как это увидел двоюродный брат, просто не задумывался о поступках одноклассников.

– А мне она понравилась. Такая симпатичная колючка. Я уж думал, помру от скуки на этом хуторе, но кажется, будет интересно.

– Что ты задумал?

– Ничего такого, просто хочу подружиться с этой девчонкой. Ты знаешь, чем она здесь занимается? Где живёт?

– Понятия не имею, – пожал плечами Иван.

– Давай мигом скупнёмся и домой. Хочу расспросить деда про Дарину. Уверен ему известно, кто она такая. В хуторе проживают всего сорок два человека, и он точно всех знает.

Иван разделся и ласточкой нырнул с толстой ветки ивы, наклонившейся над водой. Феликс заходил в реку медленно, вздрагивая худеньким телом от холодной воды, потом поплыл вдоль берега, стараясь не удаляться от него.

У дома деда Мити они появились через час, ещё никогда так быстро не заканчивался их поход на реку. Феликс не слушал брата, уговаривающего побыть у воды ещё немного. Он всегда отличался упрямством и желанием немедленно воплощать свои задумки в дело. Обоих братьев отправили на хутор в качестве наказания за то, что они без спроса взяли «Ладу» отца Ивана. Заезжая обратно в гараж, мальчишки не справились с управлением автомобиля и довольно изрядно помяли капот. Их как декабристов в Сибирь сослали на воспитание к строгому деду Дмитрию Игоревичу в захолустный хутор. Когда-то дед Митя служил начальником погранзаставы на российско-китайской границе между республикой Алтай и провинцией Синьцзян, и двадцать пять лет спустя он сохранил военный распорядок дня. Внукам он устроил подъём в шесть утра, гонял на зарядку, после завтрака заставлял наводить порядок в доме и на подворье, и лишь потом разрешал свободное времяпровождение. Ужин суровый дед назначил точно в семь, отбой в десять ноль-ноль. Первую неделю ребята бунтовали и отказывались рано вставать и рано ложиться. Но непреклонный дед Митя стаскивал их с кровати, оставлял без обеда и ужина. Им пришлось смириться, тем более что они уважали старика и побаивались сильно протестовать. Ребята решили перетерпеть и считать их высылку на хутор, чем вроде прохождения трудного квеста.

Заметив внуков, вернувшихся с речки, дед Митя удивлённо поднял кустистые седые брови.

– Уже накупались? Хотите мне помочь со сбором ромашки?

Феликс уселся рядом со стариком на лавочку.

– Деда, сдалась тебе эта ромашка, куда её столько запасаешь?

– Поделюсь со знакомыми.

– Деда, ты случайно не знаешь, к кому приехала девочка Дарина?

– Я-то знаю, а тебе зачем? Она особа серьёзная и очень занятая. С раннего утра у Николая Григорьева на делянке работает, потом помогает Марье по хозяйству. Дара не бездельница, как вы. Девочка почитай второе лето трудится здесь на хуторе.

Феликс на пару секунд задумался, потом его осенила идея.

– Работает за деньги или просто так?

Иван уже догадался о задумке брата и расстроился: ему совсем не улыбалось вкалывать на прополке помидоров, кабачков и моркови. Он терпеть не мог полоть грядки.

– Конечно за деньги. Ей надо обеспечить себя, собрать денег на жизнь. Это вы не задумываетесь, откуда что берётся? Родители всё вам купят и на блюдечке поднесут, а вы ещё и шкодничаете. Знаете, в какую копеечку влетел ремонт машины?

Мальчишки виновато опустили головы. Они понятия не имели, на какую сумму разорили родителей. Тогда Феликс на выходных приехал погостить к брату и уговорил его прокатиться. Иван с радостью согласился, позабыв про запрет отца, и вот чем закончилась их поездка.

– Дед, сколько платит Григорьев за прополку одного ряда?

– Двести пятьдесят рублей. Марья хвасталась, внучка по тысяче в день приносит.

Глаза Феликса загорелись. Впервые ему стало интересно на хуторе. Ведь он вполне может заработать себе на новый телефон и отличную музыкальную колонку. Если слабая девчонка получает по тысяче в день, то он способен и две тысячи отхватить.

– А ему не нужны ещё помощники? Мы готовы. Да Вань?

Иван нехотя кивнул.

– Отчего же не нужны. Нужны. Николай жаловался, что морковь зарастает, не успевают прополоть, – усмехнулся дед в усы. Он посмеивался про себя над внуками. Городской житель Феликс просто не подозревает, насколько трудна работа в поле. Ивана он и вовсе считал лентяем, только и способен в телефоне играть, да на кровати без дела валяться. – Я даже распорядок дня вам поменяю. Вместо зарядки будете отправляться к Григорьеву на поле.

Феликс радостно потёр ладони. И денег заработает и с девочкой увидится. Он не обратил внимания на мрачное лицо брата, тому точно не хотелось менять образ жизни, ставший уже привычным.

На следующее утро Феликс проснулся без будильника, ночью ему снилась Дарина. Они вместе плавали в реке. Капли воды стекали по её розово-белой коже на лице, по губам, по подбородку и падали в разрез купальника. Ему всё время хотелось заглянуть туда, где виднелись полукружья груди. Было томительно и сладко. Она смотрела на него своими тёмными глазами, окружёнными мокрыми стрелочками ресниц, от этого взгляда его сердце выскакивало из грудной клетки. Феликс сел на кровати, чертыхнулся. В четырнадцать лет взбесившиеся гормоны часто не давали ему покоя. Он отправился в ванную комнату и закрыл дверь на задвижку. Ивана разбудил шум льющийся воды. Брат совсем чокнулся, ещё половина шестого, а он уже принимает душ. Кряхтя, как древний старик, он поднялся и потащился на кухню ставить чайник.

В шесть утра оба брата сели завтракать, через двадцать минут они уже вышли на улицу. Делянка Григорьева находилась в километре от хутора. Прохладный утренний ветерок подталкивал ребят в спину, прогоняя последние остатки утреннего сна. Николая они отыскали под навесом из шифера, он сколачивал ящики из тонких дощечек.

– Здравствуйте, дядя Коля. Вам работники нужны? – обратился к нему Феликс.

Николай усмехнулся. Он молодой тридцатилетний мужчина так и не привык, что его называют дядей. Чувствуя себя двадцатилетним, он немного злился на этих высокорослых деток, которые считали его чуть ли не стариком.

– Нужны. Прополка ряда томатов стоит двести пятьдесят рублей. Ряд моркови пятьсот. Выбирайте, что пожелаете. Инструментом я вас обеспечу.

– А где Дарина? – Феликс крутил головой, не находя поблизости знакомую девочку.

– А вон, – Николай ткнул пальцем в цветную фигуру в километре от них, на другом конце поля. – Она приходит сюда в половине шестого. Надеется побить свой рекорд, хочет сделать шесть рядов.

– Тогда мы тоже будем полоть помидоры. – Феликс схватил сапку и, держа её наперевес, двинулся к рядкам.

Иван тоскливым взглядом окинул помидорную грядку, заросшую мелким бурьяном, и вздохнул.

– Ты хоть раз полол?

– Чего тут сложного руби бурьян, оставляя кустики томатов, – отмахнулся Феликс, с азартом принимаясь за прополку. – Нам надо догнать Дарину и полоть рядом с ней.

Иван хмыкнул. Он сильно сомневался, что у них это получится.

Через полчаса усердного махания сапками Феликс захотел пить, пришлось вернуться под навес к воде.

– Ну и как оно? – улыбнулся Николай, глядя на разгорячённые лица мальчишек. – Много не пейте, а то начнёте воду без конца хлестать. – Он подал пояс с фляжкой. – Вот возьмите. Не придётся бегать к навесу, чтобы попить.

Иван нацепил пояс, закрепил на нём фляжку.

Ещё через полчаса работы у обоих заболели спины. Они остановились, чтобы передохнуть.

– О! Дарина движется к нам на встречу, – сообщил Феликс, принимаясь за работу. – Нам не надо её догонять, повернём вместе с ней.

– А эти ряды? – удивился Иван.

– Потом закончим.

Когда Дарина поравнялась с ними. Феликс, улыбаясь во весь рот, поприветствовал её.

– Привет! Мы тоже решили подзаработать.

– Рада за вас, – буркнула Дарина, не останавливаясь. Выглядела она забавно. Платье из тонкого батиста в разноцветный горошек явно принадлежало не ей, оно было широковато, подол доходил до середины икр, рукава подкатаны несколько раз. На талии платье перехватывал точно такой же, как и у них, пояс с фляжкой. Голову девочки покрывал белый ситцевый платок в мелкий синий цветочек. В таком наряде Дарина напоминала девушек довоенной поры, казалась милее и чуть старше.

– Вместе работать интереснее и веселее. Можно поболтать и пообщаться.

Дарина посмотрела в красивые серые глаза мальчишки, на его ямочки, появившиеся от озорной улыбки, и невольно улыбнулась в ответ.

– Когда сможешь полоть в моём темпе, тогда и пообщаемся.

– Легко, – уверил её Феликс и встал на соседний с нею ряд.

Но оказалось это совсем нелегко. Дарина играючи обошла его сначала на метр, потом на два, затем на пять и вырвалась далеко вперёд.

К обеду окончательно вымотавшиеся ребята еле добрели до навеса. Николай рассчитался с несовершеннолетними работниками. Дарина таки побила свой рекорд: сделала шесть рядов и заработала полторы тысячи. Ребята с трудом пропололи по два ряда. Пятьсот рублей каждому дались им тяжким трудом. Феликса утешило одно, в хутор они будут возвращаться вместе.

– После обеда ты обычно ходишь на речку? – он заглянул в лицо девочке.

– Обычно да, но если вы снова будете мне мешать, то не пойду.

Феликс расстроился.

– Мы не будем мешать, правда. Просто нам с Иваном скучно до жути. Прими нас в свою компанию.

Дарина сняла с головы платок, тряхнула спутанными тёмно-русыми волосами. Они рассыпались по плечам блестящим шёлковым дождём.

– Ивану тоже скучно? Он всегда молчит. Так же он поступает и в классе, а теперь и здесь. У него есть своё мнение? Или он предпочитает плыть по течению, как … – Дарина не сказала, как что, но ребята поняли её намёк.

Иван, покраснев так, что слёз вступили на глазах, возмутился.

– Вообще-то я здесь, не зачем обо мне говорить в третьем лице. Обращайся прямо, если хочешь что-то сказать.

– Ничего не хочу. Сдался ты мне.

– Брейк! – замахал руками Феликс. – Давайте не будем ссориться. Что было раньше, то прошло. Сейчас мы друзья. Ладно? Вернее, я очень хочу стать твоим другом. У деда Мити я узнал, что твоя бабушка обожает икряных карпиков. Предлагаю порадовать бабу Машу, наловить их ей. После полудня приходи к реке, я принесу удочки и наживку.

Дарина задумалась. Действительно, её бабушка не раз высказывала пожелание поесть карпиков. Она не могла дождаться, когда у соседа деда Лёни закончится очередной запой, и он отправится на рыбалку.

– Разве рыба днём ловится? Я слышала, бывает лишь утренний и вечерний клёв.

Феликс фыркнул. В чём, в чём, а в рыбалке он разбирался. Хотя бы в этом мог показать себя с лучшей стороны и реабилитироваться перед Дариной.

– Карпики клюют и днём, лишь бы не было слишком жарко. Ну так что придёшь? Брать удочки на тебя? – Он скрестил пальцы на руках, мысленно уговаривая девочку, согласиться.

– Приду. Бери. Когда-то я рыбачила с отцом, – произнесла Дарина и осеклась. В глазах заблестели слёзы.

Феликс растерялся. Ему хотелось её утешить, но он понятия не имел, как это сделать.

– Не расстраивайся, – пробормотал он.

Дарина сглотнула комок в горле.

– Всё в порядке. Пока. Мне туда, – она показала в сторону узкой улочки, заросшей травой. По грунтовой дороге давно никто не ездил и её тоже стал захватывать густой кучерявый спорыш.

– До встречи, – кивнул Феликс счастливый от того, что у него получилось сделать первый шаг навстречу дружбе с этой девочкой-колючкой.

Находясь рядом с ребятами, Дарина держалась, не подавала виду, что сильно утомилась. Но как только покинула их, поплелась, еле волоча ноги, гудящие от усталости. Шесть рядов томатов оказались для неё непомерной нагрузкой. Правую руку свело судорогой, она потрясла ею, пытаясь избавиться от боли. Бабушка Маша, встретив её у калитки, покачала головой.

– На тебе лица нет! Перегрелась что ли? Зачем платок сняла? Солнце по башке шарахнет, мало не покажется.

– Я его уже в хуторе сняла. И не перегрелась, а немного переработала.

– Тогда иди умывайся, я налила воду в таз, она уже на солнышке согрелась.

Дарина, покряхтывая, как древняя старуха, сняла платье, надела купальник и отправилась умываться. Она еле смогла наклониться над тазом, так болели мышцы спины. Сил едва хватило на то, чтобы прополоскать платье и платок, повесить их на верёвку. Вяло, без аппетита поев, Дарина с трудом вместила в себя небольшую тарелочку зелёного борща, но зато компота из яблок и груш выпила сразу пару кружек. Вспомнив, что обещала пойти на реку, пожалела об этом. Сейчас хотелось одного: лежать в холодке и не шевелиться. Она дала себе десять минут отдыха, а потом, прилагая некоторые усилия, поднялась.

– Опять на речку? – Бабушка Маша жалеючи смотрела на уставшую правнучку. – Пошла бы в хату, да отдохнула как следует, а потом бы отправилась купаться.

– Всё нормально. Вода как раз и снимет усталость.

– Тебе одной поди у меня скучно? Завтра, а может уже и сегодня, к бабе Зине приедет внучка. Вдвоём вам поинтереснее будет. Я её ни разу не видела, но она почти твоя ровесница, старше только на год или два. Зина расхваливала, что она у неё красавица и умница.

Дарина фыркнула. Какая бабушка не считает свою внучку самой красивой. Она как-то нечаянно услышала разговор бабы Маши с дедом Митей.

– Даринка вырастет весьма пригожей. Уже сейчас она хорошенькая, как картинка, а оперится, ещё лучше станет.

Сравнение с неоперившейся птицей позабавило Дарину. Вообразив себя в перьях и крыльями, засмеялась. Возможно, сейчас она представлялась бабушке неуклюжим гусёнком или утенком в жёлтом пуху.

– Верно, и теперь неплоха, – прогудел дед Митя в бороду. – Жаль только сильно белокожа, солнце что ли её не берёт? Выглядит чуток болезненно.

– Она загорает, но очень медленно и долго, стать смугленькой у неё не получится, цветом кожи она в мать пошла. Анна так вообще сгорала на солнце, в этом Дарине больше повезло. Я ей для работы на поле своё любимое платье отдала, оно как раз с длинными рукавами, но прохладное. Я его только один раз надела, когда провожала Гришу на фронт.

Дед Митя поперхнулся.

– Как ты его сохранила? И оно не сопрело за семьдесят семь лет?

– А чего ему сделается в сундуке из ясеня? Воздух туда не попадает, никакая моль не заводится, все вещи как новенькие, даже не пожелтели. У меня ещё бабушкины вышитые рушники лежат, я даже мамино свадебное покрывало сохранила. Теперь это раритет, – со знанием дела произнесла баба Маша.

– А мой сынок всё выбросил, когда отопление проводил и ремонт в хате делал. Сказал: нечего старьё хранить. Я не стал с ним спорить.

– У меня тоже Анна пыталась выкинуть, но я ей не позволила. Когда помру, тогда пусть, что хотят, то и делают.

От старинного платья, выглядевшего немодно, словно из прошлого века, что собственно так и было, Дарина поначалу отказывалась, но уступив бабушке, попробовала в нем работать. В платье оказалось удобно и нежарко, а главное, воздушные рукава и высокий ворот сохраняли кожу от солнца, не позволяя ей сгореть. Оно легко отстирывалось и быстро сохло. Но самое удивительное, что наряд очень шёл ей. Хотя до появления ребят на поле смотреть на неё было некому.

Дарина, прихватив пакет с покрывалом, бутылку с водой, полотенце и роман Хемингуэя «Старик и море», неторопливо направилась к речке. Не то чтобы она очень любила творчество этого писателя, просто ей удивительно хорошо дремалось после прочтения всего нескольких страниц из этой книги.

Возле ивы её уже поджидали Иван и Феликс, на траве рядом с ними располагались удочки, коробки с наживкой, ведра и подсачек с длинной ручкой.

–Я уж думал ты не придёшь? – выдохнул с облегчением Феликс.

– Почему не приду. Я всегда в это время хожу на речку. Купание лучше всего снимает усталость. Может, сначала поплаваем?

Феликс быстренько перенес сумку с едой и коробки с червями в тень, затем принялся раздеваться. Сбросив шорты и футболку, остался в одних плавках. Дарина, сняв сарафан, аккуратно положила его на пакет с вещами. Она старалась не смотреть на слишком худое тело Феликса, отчего-то оно напомнило ей измождённую тушку курицы, предназначенную для бульона, одни кожа да кости. Его явно не мешало бы подкормить. Рядом с крепким, плотным Иваном он выглядел узником концлагеря.

Дарина с наслаждением окунулась в прохладную воду, пару раз нырнув с головой, поплавала под водой. Собственно река рядом с хутором не являлась Кубанью, а была её притоком, но отчего-то местные жители так и не дали названия этому короткому ответвлению от основного русла реки.

Феликс не рискнул броситься вслед за Дариной на глубину, плавал он неважно и боялся не справиться пусть и с небольшим, но течением. Он плескался у берега, наблюдая за братом, преодолевающим речку поперек. Когда Дарина подплыла к берегу, брызнул на неё водой, она не осталась в долгу, ответила ему тем же. Иван, вернувшись из заплыва на другой берег, с насмешкой, как на малолетних детей, посмотрел на одноклассницу и брата, играющих в воде.

Он уселся на траву отдохнуть, ожидая, когда Феликс и Дарина перестанут валять дурака и наконец выберутся из реки. Иван удивлялся умению брата легко сходиться с людьми. Вот и с Дариной он вёл себя так, будто знал её тысячу лет. Поразительно, но прежде хмурая и сердитая на весь мир Егорова, находясь рядом с Феликсом, улыбалась и шутила. Иван раньше не замечал, какая у неё красивая улыбка и как светятся обычно мрачные, тёмные глаза. Взгляда Дарины он всегда избегал, не понимая, что таится в глубине её чёрных глаз. Ему казалось, что если в них всматриваться, то его затянет, как в глубокий страшный омут. Феликс же явно был другого мнения: он глядел на неё, подолгу, не отрываясь, и на его лице появлялась глупое выражение, похожее на восхищение.

– Хватит вам, – крикнул Иван, – видя, что и брат, и одноклассница из-за борьбы в воде и от смеха выбились из сил. – Выходите, а то уже посинели.

Он расстелил покрывало на траве, лег на него, заложив руки за голову. Летнее небо с пышными облаками, похожими на белые куски ваты, было пронзительно голубым и казалось необыкновенно высоким. Где-то в вышине звонко пели жаворонки. Иван дёрнулся, когда на его кожу, согретую горячим солнцем, упали капли холодной воды. Феликс шлёпнулся рядом с ним, вытянулся во весь рост. Дарина, достав из пакета своё покрывало, раскинула его по упругой траве, улеглась неподалёку от ребят. Не прошло и пяти минут, как она крепко уснула: усталость после работы и возни в воде дала о себе знать. В состояние сладкой дремоты впал и Феликс, утомившись с непривычки от тяжёлого труда на поле. Иван сел на покрывале, бросил взгляд в сторону Дарины. Сейчас он мог, не опасаясь её странных глаз, рассмотреть одноклассницу. Её ровесницы уже вовсю пользовались косметикой, но она ещё даже не пробовала, и ему стало понятно почему. Природа наградила Дарину чёрными, как смоль, ресницами и бровями – их попросту незачем красить. Ярким розово-красным губам тоже не требовалась помада. Некоторый диссонанс в её внешность вносила слишком белая кожа, но сейчас она порозовела на солнце и не так бросалась в глаза. Заметив на её носу и висках испарину, он поймал себя на мысли, что хочет коснуться этих прозрачных капелек и стереть их с кожи. Иван вздрогнул и отвёл глаза. С ума сошёл? Это же Вампирша, Дашка, которую никто терпеть не может в школе. Ему было очень непривычно называть её Дариной, когда он произносил это имя, она словно становилась другим человеком. Иван отвернулся и стал любоваться медленно текущей рекой, из-за ряби на воде, она выглядела большой серебристой рыбиной, покрытой искрящимися на солнце чешуйками.

– Ого! Картина маслом, – услышал он чей-то голос.

Иван повернул голову и обнаружил, стоящую на косогоре незнакомую девушку.

Она сбежала вниз, остановилась перед ним.

– Баба Маша сказала, что я найду её внучку у реки под ивой. Но мне повезло обнаружить не одного, а целых трёх человек. Привет. Я Надежда, – девушка смешливо фыркнула. – Это моё имя, но если захочешь стану твоей надеждой. – Двусмысленно и с улыбкой произнесла она.

– Иван Имрич, – коротко представился он.

Надя посмотрела на спящих и ухмыльнулась.

– Я так понимаю это Дарина. Тогда кто этот доходяга?

Иван фыркнул. Большинству людей, впервые увидевших раздетого Феликса, ужасно хотелось его накормить. В одежде он не так пугал своей худобой, но без неё вводил в ступор. Однако при этом он отличался завидным аппетитом.

– Доходяга – мой двоюродный брат.

– Между вами ничего общего. – Надя откинула за спину длинные светлые волосы, выпрямилась, красиво изогнув талию. Её голубые глаза, не мигая, смотрели на Ивана.

Он почувствовал себя неуютно, будто она пыталась заглянуть ему в самую душу.

– Так мы не родные, у нас ведь разные матери. Но, вообще-то, если приглядеться, на лицо мы похожи.

– Серьёзно? – Надя сравнила узкое лицо спящего парнишки со скуластым лицом собеседника. – Не вижу сходства. Может, разбудим их, а то они дрыхнут, как убитые, им даже наш разговор не мешает. К тому же Дарине срочно нужно в тень, она стала похожей на варёную креветку. – Нагнувшись, Надя потрясла за плечо сначала Дарину, потом принялась будить Феликса.

Они одновременно открыли глаза и уставились на незнакомку.

– Привет, – помахала она рукой перед их лицами. – Я Надежда. – Называя себя, она поперхнулась. – Нет. Всё-таки смешное у меня имя. Тебя Иван уже представил. Ты, Феликс. – Надя бросила на него мимолётный взгляд. – Ну а ты, Дарина. Приятно познакомиться. Тебе, должно быть, бабушка Маша обо мне уже говорила.

Дарина кивнула. Она зевнула, прикрывая рот ладонью. Кожа на лице, руках и плечах буквально горела.

«Вот чёрт перележала на солнце, теперь шкурка будет шелушиться и облазить».