Читать книгу Последнее небо - Наталья Игнатова, Наталья Владимировна Игнатова - Страница 10

Впечатления раннего детства накладывают отпечаток на всю последующую жизнь. По крайней мере, так принято думать. Собственно, это соответствует действительности, если в психику человека не вносятся коррективы.

Олег и в этом смысле очень интересный экземпляр. Его детство до шести лет прошло в условиях по-своему экстремальных – цирковая семья, что вы хотите? Постоянные разъезды, специфический коллектив, да и отношения в этом коллективе… оставляют желать лучшего. Дети видят и запоминают больше, чем взрослые, а вот трактуют увиденное очень по-своему.

Но речь не о том, какую роль в развитии и воспитании моего мальчика сыграл цирк или как сказалась на нем известность его знаменитых родителей. Сейчас мне хотелось бы осветить взаимоотношения Олега с животными. Да, так и вынести в заголовок: «Зверь и звери».

Какие могут быть отношения? Ну, знаете… самые разные. Кто-то, например, собак не любит. А кто-то мышей боится. Разумеется, будучи сыном одного из величайших дрессировщиков нашего времени, Олег научился не бояться вообще никого, от банальной домашней кошки до какого-нибудь экзотического утконоса. Хотя да, собак он не любит. Я бы сказал, он ими брезгует. Нет-нет, его никогда не кусали. Ни одно животное никогда не тронет моего мальчика. Вы удивлены? Я тоже был удивлен, когда понял. К тому моменту я еще не разучился удивляться, доказательства невозможного еще не хлынули потоком, в котором я, надо сказать, довольно быстро захлебнулся и в конце концов просто начал как должное принимать все, что происходило. Опять отвлекаюсь. М-да. Дело в том, что Олег… и, думаю, в подобном же свойстве крылся секрет успеха его отца, Олег может приказывать животным. Это не выглядит как команда, которую отдают, скажем, дрессированной собаке. Все происходит молча и, если животное не боится или не настроено враждебно, то очень легко. Я бы сказал, по обоюдному согласию.

Птицы, белки, всякие там лебеди, которые живут в парках и привыкли к людям – это ерунда. Олег однажды у меня на глазах заставил барсука выйти навстречу волчице. Барсука! Вам это говорит о чем-нибудь? Нет? Так вот, я вас уверяю, что более пугливого зверя в наших краях не водится. Нас барсук не боялся. Совсем. Подошел, знаете ли, вплотную, пофыркал так, обнюхал… Довольно милое создание, но несколько грязное. Олег погладил его. Потом посмотрел куда-то вглубь леса, и оттуда вышла волчица с двумя щенками. А барсук, вместо того чтобы убежать, отправился к этой семейке. Вообще, должен заметить, что волку нужно сильно оголодать, чтобы рискнуть связаться с барсуком. Но в нашем случае тот подошел к волчице и без сопротивления позволил задушить себя.

Ага! Вы поняли наконец-то. Если отец Олега обладал хотя бы десятой долей способностей, доставшихся сыну, неудивительно, что ему удавалось ставить совершенно невозможные номера с самыми экзотические животными.

Я потом спросил у мальчика, зачем он так поступил. И, кажется, тогда в первый раз услышал:

– Потому что вы мне не верили.

Знаете, как-то даже приятно. Олежку очень задевает мое недоверие, мое сомнение в его способностях сделать что-то, особенно если речь идет о принципиально невозможных вещах. Для мальчика важно мое мнение. Это вполне объяснимо, конечно, ведь никого, кроме меня, у него нет, и тем не менее… Любому педагогу приятно видеть, что его усилия приносят плоды.

Как я понял, количество особей имеет значение лишь в том случае, когда речь идет о стайных животных. Стая, расположенная выполнить приказ, скажем, если ей приказано явиться куда-то и что-то съесть, еще и добавляет Олегу сил. Если же приказ неприятен… мальчик говорит, что очень тяжело заставлять диких животных пересекать, например, шоссе, в этом случае, конечно, приходится напрячься. Я спрашивал о предельном количестве, которое можно взять под контроль. Олежка не понял. Сказал, что контролировать нужно людей, а животных достаточно попросить или заставить. Что же до того, скольким он может приказывать… он не знал. То есть ему еще не случалось дойти до предела.

Приказывать Олежка умеет только теплокровным. Но, знаете, змеи обожают его. Змеи и пауки. Мальчик утверждает, что это потому, что он умеет правильно вести себя. Говорит, у меня тоже получится, если постараться. Не знаю. Я ни разу не рискнул проверить. Не люблю… Ползают, извиваются, блестят. Нет. Слишком уж не мое. А Олег, он даже двигается… трудно сформулировать так, чтобы вы поняли, что я имею в виду. Очень плавно и мягко. Грациозно. И стремительно. Пока я не запретил ему вспоминать о родителях, мальчик рассказывал, что отец и мать советовали ему учиться у животных тому, как нужно себя вести. В том числе, видимо, и как нужно двигаться. Он научился. Он вообще очень способный ученик.

Правда, сейчас Олегу уже не нравятся маски. Воспитание – это палка о двух концах. Я пытался внушить моему мальчику, что он стоит над людьми. Казалось бы, чего проще – принять на веру собственное превосходство. Нет, не получилось. «Над» не получилось, зато получилось «вне». И теперь ему противно притворяться человеком. Если раньше Олежка воспринимал свои перевоплощения как забавную игру, сейчас ему кажется, что, надевая очередную личину, он… надевает чужую грязную одежду. И, опять же, я остался единственным, с кем он может общаться без притворства, оставаясь самим собой. Не буду скрывать, чем дальше, тем больше то, во что превращается Олег, начинает меня пугать. Но, с другой стороны, ведь я сам делаю это с ним. Я поставил себе цель и иду к ней, ваяю из драгоценного мрамора скульптуру, которая стоит в тысячи раз дороже, чем камень. Захватывающий эксперимент! Хочется верить, что процесс не выйдет из-под контроля.

* * *

Пендель сидел на койке и старательно сочинял письмо домой. В смысле на Землю. В общем, девушке он письмо сочинял. Леночке своей.

Сочинялось плохо. В голову лезла всякая романтическая чушь, но чушью этой были полны все предыдущие письма, и хотелось уже рассказать Ленке, что такое на самом деле служба десантника.

Хотя, конечно, служба как таковая еще не начиналась.

Но ведь можно было считать службой короткую двухнедельную командировку на Весту. Туда отправили роту, а вернулось неповрежденными лишь пятеро курсантов.

Пенделя переполняло что-то похожее на гордость. Одним из пятерых был он. А еще, разумеется, Тихий с Пижоном. Четвертый – Женька Шраде по прозвищу Лонг. А пятый – Фюрер. Отто Ландау, чтоб ему пусто было. Свихнувшийся на чистоте своей крови немец, собака синяя, вытащил потомственного еврея Шраде, едва не потеряв собственную голову. В итоге целы остались оба, хотя с тем же успехом оба могли бы погибнуть. Фюрер получил благодарность и был назначен командиром взвода. Произведен в сержанты, также, впрочем, как сам Пендель и Тихий и Пижон.

Положа руку на сердце, звание свое он заслужил, и следовало бы за него порадоваться, но не получалось.

Пендель постукивал пальцами по клавиатуре «секретаря».

Что написать?

Что присвоили звание сержанта? Так уже! Сразу после «Здравствуй, Леночек». Ох, до чего же все письма из армии похожи одно на другое!

Рассказать, как отстреливали голообезьян?

Но Ленка видела их только в зоопарке, там они симпатичные, пушистые, со светящейся шерсткой. И хоть написано на вольерах: «Осторожно. Хищник», верится в это с трудом…

Вообще, не хочется вспоминать. Пушистые. Симпатичные. Шерсть белая. Ведь они остановились. Они просто сидели и смотрели своими глазищами. А в них стреляли. Зачем стреляли-то? Если бы Фюрер не скомандовал, если бы Тихий не начал первым… А, да что сейчас уж?

Азат сидел на соседней койке, поглядывал на мучения Айрата и знай надраивал и без того сияющие ботинки. Он был очень щепетилен во всем, что касалось внешнего вида, и нелестным прозвищем «Пижон», похоже, гордился. Это раздражало. Азата даже бить пытались за постоянную щеголеватость.

Куда там!

Пендель был начеку и вразумлял буянов по-своему, а если не хватало его, к делу подключался даже незаметный обычно Тихий.

– Ну чего ты маешься?! – не выдержал Пижон. – Первый раз, что ли, письмо пишешь?

– Да все не то получается. – Пендель столкнул «секретарь» с колен на койку. – Достало уже писать, как я по ней скучаю и что скоро у меня будет отпуск. Ленка и так это знает. Хочу про службу написать. Но чтобы ей не скучно было.

– Напиши, что нам сержантов дали.

– Ты такой умный. Хочешь, я тебя пну?

– За что?

– За все, – хмуро буркнул Пендель. – Я про Весту написать хочу.

– Ну так и напиши. Про обезьян… Хотя нет, про обезьян нельзя. Ну их. О! Придумал! Напиши, из-за чего нас в командировку отправили. Мол, на Весте начались беспорядки, нужно было усилить тамошний гарнизон, и для усиления отправили десантников. Беспорядки, главное, распиши покровавей. Сколько там трупов поселенцев было?

– Один.

– Напиши, что десять. Журналисты, напиши, правду умалчивают. Пиши, пиши. Неожиданные внесезонные миграции животного мира южной части Весты стали угрозой для жизни мирных жителей планеты. Поселки колонистов оказались на пути двигающихся стай хищников и бесчисленных табунов копытных и парнокопытных травоядных животных… Как тебе?

– Жизнь жителей? А еще на журфаке учился!

– Ты не умничай. Сам-то придумал что-нибудь?

– Что нам сержантов дали.

– Гений! Творец! Светило татарской стилистики!

– Я на русском пишу. Ленка татарского не знает.

– Тем более, – непонятно к чему заявил Пижон.

Пендель вздохнул, подтянул к себе «секретарь» и застучал пальцами по клавиатуре. Пижон заглянул через плечо.

«Здравствуй, Леночек! – черным по белому экрану. – Можешь поздравить: нам троим, мне, Азаматке и Азату, присвоили звания сержантов. У нас все хорошо. Служба идет как всегда. Недавно посылали на Весту, ты, наверное, знаешь, что там были беспорядки. Все закончилось хорошо. Я очень люблю тебя и скучаю. Но скоро выпуск. И мне дадут две недели увольнительной. Тогда я наконец-то увижу тебя. Целую. Айрат Галиуллин. Пендель».

– Гений, – снова хмыкнул Пижон. И едва успел увернуться от легкого, но твердого «секретаря». – Между прочим, ты знаешь, что сегодня ночью боевая тревога будет? С выбросом в одиночный рейд. Типа базу разнесли, и нужно добраться до ближайшего передатчика, доложить о ситуации, сообщить координаты и запросить помощь сообразно оценке ситуации.

– Не в первый раз, – отмахнулся Пендель. – Нам-то с Тихим все по пояс. А ты н-тилигент, тебе страдать полезно.

– Это почему?

– Мозги стимулируются. Так уж вы, н-тилигенты, устроены.