Читать книгу Другие. Режиссеры и их спектакли - Наталья Казьмина - Страница 8

«А давайте встретимся прямо на Чистых прудах, выпьем по бокалу – нет, по стаканчику картонному – шампанского и разъедемся. По домам, по друзьям, по улицам – не знаю, куда».

Она может быть серьезной, печальной, гневной, светской. А может быть тихой, успокоенной, домашней и «травить байки» так, что все вокруг будут смеяться. В преддверии неумолимо приближающихся рождественских и прочих праздников все умное мы отложили на потом, до следующего года, и просто болтали. Гоняя чаи и закусывая крохотными пирожками с яблоками. От них пахло детством и Новым годом. На улице падал снег. В ротонде перед «Современником» мигала огнями елка и светилось число, о котором сейчас все говорят, – 2000.

– Вы ощущаете магию цифр в последних годах тысячелетия – 1999-й, 2000-й?

– Три нуля, три девятки? Нет, совсем. Наверное, я не мистик. У меня свои «тараканы», свои странности. На них, может быть, и строится мой собственный фатализм. Я слушаю свой внутренний голос, он мне и подсказывает, чего я не могу и не хочу преступать. Иногда эти внутренние импульсы рождают вполне устойчивые традиции.

– Например – чтобы нам было понятно.

– Например, я никогда не нарушала традиции празднования своего дня рождения (19 декабря. – Н.К.). Есть люди, которые кокетничают: «Я никогда его не справляю! Ой, это для меня такой тяжелый день!» А я – наоборот. Я вообще благодарный человек по природе. Мой день рождения всегда был для меня праздником. Просто потому, что мне подарено такое счастье – жить. И всегда в этот день у меня было полно гостей. Сначала это происходило в гримерке или в номере на гастролях – иногда просто на полу. Потом были дни рождения в нашей с Евстигнеевым однокомнатной квартире, потом в двухкомнатной на Рылеева, когда мы объединились с моим вторым мужем, но и там всегда не хватало места. В одной комнате мог петь Володя Высоцкий, а в другой – Женя Евтушенко читал стихи, и были заняты все сидячие места, вплоть до туалета. Традиция не нарушалась даже тогда, когда, я помню, однажды заболела, и довольно тяжело, уже в квартире на Воровского. У меня была высокая температура, я лежала, но все равно сказала: «Накрывайте!» На сколько накрывать? «Ну накрывайте человек на сорок». И снова была толпа людей. Время от времени они заходили ко мне с рюмкой чокаться и отправлялись праздновать дальше. Я даже не встала ни разу. И вдруг в этом году я поняла, что не могу – не хочу! – быть в этот день в Москве, потому что мой день рождения фатально совпал с выборами. Принимать на себя ауру, которая создалась вокруг этого события? Мой организм это отторгнул. Так что впервые за свою жизнь в этом году я удрала со своего дня рождения. Не от выборов – я проголосовала там, где была, – но от своего дня рождения в этот день.

– А что подсказывает вам внутренний голос в связи с Новым годом?

– Раньше это всегда были встречи у друзей. Либо дома. Но всегда в замкнутом пространстве. Бывало, что я и вдвоем его встречала, с мужем. А однажды с бабушкой. Я просто почувствовала, что в этот год должна остаться с ней. И я правильно почувствовала – это оказался ее последний год. Даже когда я застала пару раз Новый год в Америке, это тоже происходило у кого-то дома. Меня не потянуло на Тайм-сквер в Нью-Йорке веселиться в толпе народа.

А в этом году – я не знаю почему – у меня появилась потребность выйти на улицу. Я не знаю почему, я не могу объяснить. Мне просто захотелось побыть на улице, в Москве, в городе, где я родилась, и выросла, и прожила свою жизнь. Пойти в одно место, в другое, третье.

– Куда именно?

– Я еще не думала о маршруте. Он должен сложиться спонтанно. Но это не будет что-то официальное. Я не пойду на Красную площадь, как вы понимаете. Но, наверное, не пойду и на Арбат. И на Тверскую, которая для меня все еще улица Горького. А может быть, мне захочется подъехать к какому-то вокзалу, а может быть, к какому-то храму… И обязательно я подъеду к театру. Этой идеей я поделилась с кем-то из наших ребят: «А давайте встретимся прямо на Чистых прудах, выпьем по бокалу – нет, по стаканчику картонному – шампанского и разъедемся. По домам, по друзьям, по улицам – не знаю куда». Вдруг это вызвало такой отклик у нашей молодежи. Никого я не созывала специально и даже не ожидала, что будет такая реакция. Просто многим захотелось того же.

– А прежде «Современник» не справлял Новый год вместе?

– Были и такие года. Но не всегда.

– Почему? Ведь многие театры встречают Новый год вместе?

– Это всегда так сложно организационно было. И не только в советские времена. 31-го вечером – спектакль. А иногда 1-го утром или 2-го. Актеры разъезжались кто куда. Семьи образовались. Маленькие дети появились. И сейчас есть. Поэтому не было никакой обязаловки. Ну, может быть, на будущий год, все-таки следующее тысячелетие, мы и решимся на что-то капитальное в театре.

– Есть для вас что-то мистическое, или магическое, или просто грустное в словосочетании «конец века»?

– Нет, пожалуй. Никакого священного трепета. Но может быть, потому что это конец века, мне и захотелось соединиться, мягко говоря, со вселенной?.. Не знаю, не могу сформулировать. И пафосной не хочу быть, с другой стороны.

– А путешествовать в новогоднюю ночь будете одна?

– Не-ет, ну я же не сумасшедшая?! Мы случайно на эту тему разговорились с моей подругой Ларисой Рубальской и ее мужем…

– Ну, Рубальская – женщина, легкая на подъем, это известно.

– Да, и оказалось, что у Лариски было точно такое же чувство: ей тоже захотелось выйти на улицу. И мы решили: «Тогда едем вместе». Не хочется никакого насилия ни над собой, ни над близкими.

– Тогда расскажите, в чем будете встречать Новый год?

– Ой, это долго объяснять. У меня с нарядами отношения очень своеобразные. Я же не ношу готовую одежду. Не знаю даже в Москве большинства этих магазинов модных. Естественно, про цены, про марки, про бутики я слышала, за границей бываю. Но и там я по этим магазинам не хожу. Не потому, что не могу себе этого позволить, – могу. Но мне это неинтересно.

– Вам по-прежнему шьет Леночка (портниха, которую сосватал Г.Б. сам Слава Зайцев. – Н.К.)?

– Леночка мне всегда шьет. Момент придумывания костюма – это для меня такое творчество, такое развлечение! С той самой секунды, как я выбираю ткань и пуговицы. Даже Слава мне когда-то говорил: «Ты у меня не заказчица. Ты у меня соавтор». Мы когда-то со Славой кроили совершенно потрясающие шмотки… из платков по четыре рубля, которые покупали в Пассаже. Для меня только это и интересно. А не выворачивать марку с изнанки и хвастаться друг перед другом. А какой я себе когда-то шикарный костюмчик джерси сочинила! Из «динамовского» спортивного костюма. Помните, были такие, синенькие с белой полосочкой? Я просто очень большой размер себе купила – и сшила с помощью подруги. Я, кстати, не только себе наряды придумываю, но и своим очень элегантным подругам. Причем даже тем, у кого вообще-то очень большие возможности.

Даже если я приду в эти дорогие магазины и мне даже сделают большую скидку (как уже не раз предлагали) или вовсе подарят какую-то вещь, я не получу от этого удовольствия. У меня было, пожалуй, только одно исключение – и то: на это повлияла не сама вещь, а тот, кто мне ее предложил. Это очень смешная история. Представьте себе. Я сижу на даче, собираюсь на репетицию. Жара такая, что лишнее телодвижение кажется немыслимым. Звонок. Милый интеллигентный голос: «Вам звонят из Галереи…» Я к стыду своему название тут же прослушала и решила…

– …что зовут на выставку?

– Да. «Дело в том, – продолжает голос, – что наш президент так к вам относится, он такой ваш поклонник… Он вас приглашает… он хочет… мы открываем новый бутик…» Галерея, бутик? Ничего не понимаю. Оказалось, что некая итальянская фирма открывает в Москве цепь модных магазинов. «Он хочет, чтобы вы были лицом нашего магазина». Это меня рассмешило ужасно. «Это как? – спрашиваю. – Я, что ли, как Костя Райкин с телефонной трубкой, должна сидеть у вас в офисе и что-то рекламировать?!» – «Что вы! Вы просто должны прийти на открытие, разрезать ленточку и быть в чем-то от нас». Оказалось это бутик нестандартных размеров. Начались уговоры. Я им объясняю, что не ношу готового, что жарко, что я так устала. Но что-то меня тронуло в этом разговоре. Или показалось, что легче до них доехать, чем препираться? Все-таки центр. В общем, я к ним заехала. В помещении еще шел ремонт, открытие намечалось через неделю. Милые девочки, крутятся вокруг, что-то предлагают. Стоят эти, как их? Склероз, как же они называются? Ну такие вешалки на колесиках и на них шикарные туалеты. «Ну, девочки, это все не мое, понимаете? Это такое… дамистое. Я такую одежду не ношу». Не выношу стандарт, даже если он очень высокий, люблю это все на других, но не на себе. «А какую вы носите?» Чтобы долго не объяснять, говорю: «Ну такую… смешную». В этот момент появляется человек. Небольшого роста, усталый, толстый, грязные джинсы рваные, не первой свежести свитер с вытянутыми рукавами…

– В смешной одежде, короче.

– Да. И сам – ну такой смешной! Думаю: электрик, наверное. Ну, в шикарном же магазине!? Пережидает, видимо, наш разговор, чтобы обратиться к кому-то из менеджеров. Вдруг одна из девочек оборачивается и говорит: «Вот, это наш президент…» И тут я начинаю дико хохотать. «Миша, – говорит он. – Извините, у меня руки грязные, у нас там ремонт», – и протягивает мне рукав свитера, который в этот момент выглядит чище руки. И мне не захотелось его назвать по имени-отчеству. Он был просто Миша. Наш человек. «Ну, чего вы тут предлагаете Галине Борисовне? Ой, это все не то!» Мы в секунду поняли друг друга. Он куда-то пошел, куда-то полез на лестницу и вытянул из кучи черную рубашку шелковую, брюки, какую-то маечку под низ. «Это подойдет?» Подошло идеально. Я была им так очарована и так сражена тем, что вот такой Миша может быть президентом… Кончилось это все тем, что я пришла и разрезала ленточку.

– В той самой маечке?

– Конечно! Потом мы с Мишей Куснеровичем стали друзьями абсолютными. Оказалось, он из тех, кого мы называем «наш зритель». Он просто дождался момента, когда смог меня куда-то пригласить.

– Он оказался зрителем со стажем?

– Со стажем, хотя ему сорок, но у него и мама ходила в «Современник», и жена. Они все бывшие химики, то есть все те, кого раньше называли мэнээсами и кто наполнял наш зал. Миша видел все наши спектакли, у него КВН-ское прошлое. Что говорить, Миша – это Миша. В связи с этим я теперь иногда ношу одежду от Марино Ринальди. Но – смешную.

Это я к тому, чтобы вы понимали, как я к одежде отношусь. Момент придумки, творчества, озорства, чего хотите, в костюме – это тоже часть моего образа. Как на сцене, так и в жизни. Того, что теперь называется, извините, имидж, а я как-то обхожусь другим словом, по старинке.

А когда я впервые ехала в Америку, в Хьюстон, ставить «Эшелон»… Вызывают меня в Министерство культуры и спрашивают: «У вас есть норковая шуба?» – «Нет», – растерялась я. «Как это нет? Вы поедете в Америку в роли первого советского режиссера – и без шубы?! Этого не может быть!» – «Но я не могу купить ее на свою зарплату!» Милейшая женщина из Министерства, видимо, очень хотела, чтобы я не опозорилась, и посоветовала: «Ну, одолжите!» – «У кого?!» – «Ну, у Зыкиной одолжите!»

– Неужели одолжили?!

– Нет, обошлась как-то своими силами. Моя приятельница в это время жила за границей и так вдруг возгордилась, что ее школьная подруга едет покорять Америку, что привезла мне почти готовую, длинную – по понятиям 1978 года – норковую шубу, ее только надо было сшить по бокам. Я отдавала ей потом деньги (правда, небольшие, номинальные) в течение двух лет. Но когда я в этой норке поехала в Америку, она не была моей даже на одну пуговицу. А я ее там так шикарно набрасывала на себя и кидала небрежно в кресло. Но вообще-то женщина из Министерства была права – потому что о моей шубе потом написали все газеты.

– А сейчас у вас есть норковая шуба?

– Есть, в шкафу висит. Но я ее и в прошлом году не надела ни разу, и в этом не надену. Сейчас, когда все стали ходить в норках, шиншиллах в этой нашей какой-то странной, нелегкой и невеселой жизни, противно очень. У меня есть стеганое пальто, ватничек такой симпатичный, вот в нем я с удовольствием хожу.

А недавно со мной опять приключилась история. Моя приятельница привела меня в одно место, где продается кожевенное сырье, сказала: «Это точно для вас, разгул для вашей фантазии – невероятный!» Я клюнула сразу. Я еще помню, как я однажды в Америке зашла в магазин, где продавалась кожа, замша, и чуть сознание не потеряла, представив, что из этого всего можно придумать и сшить. Но тогда это дорого было, и я как вплыла туда, так и выплыла. А тут все-таки положение обязывает, и я уже что-то могу себе позволить… Возглавляет эту фирму итальянец и его русская жена плюс изумительная молодежная компания. Там мне уже ничего не пришлось объяснять про мою смешную одежду. Они очень творчески подошли к делу. Сначала сшили мне такой, знаете, кожаный халат как бы – замечательно! А потом вдруг говорят: «А давайте мы сделаем вам дубленку». При слове «дубленка» я вспоминаю только дурацкую рекламу про телефон «пять-пять-пять-пять», и у меня возникает стойкий тошнотворный рефлекс, о чем я им и сообщила. «Да вы что?! Да мы вам такую какую-нибудь зафигачим!» Все завелись, меня завели, позвонили в Италию, попросили сырья – на одно пальто, «но чтоб лежало, падало и вообще». Когда «оно» пришло, мы стали листать журналы. И наконец я увидела что-то такое, эдакое… все порезанное. Померили мы готовую «неиспорченную» дубленку и стали эту красоту кромсать почем зря. Хозяин был, конечно, в ужасе, но у него хватило мужества это выстоять. Самый хохот был, когда кто-то из девочек не поленился узнать, как называлась та модель, от которой мы оттолкнулись, – оказалось, «королева помойки». Но меня это не только не остановило, а подхлестнуло. В итоге получилось очень даже симпатично.

– У вас свои отношения с Новым годом, с нарядами… А с подарками?

– Подарки – обожаю! И очень люблю дарить сама. Я не умею делать формальные подарки. Тогда лучше не дарить вообще. Дарю всегда то, что именно этому человеку нужно и подойдет, долго выбираю, сочиняю, предвкушаю.

– А какие подарки, вам сделанные, помните?

– Ну, это вышел бы такой большой список! Но самый дорогой подарок для меня – это отношение. У меня есть люди, которые ко мне поразительно хорошо относятся, это очень помогает жить и выживать. Если бы, например, не Лена Назарова, я бы ходила, наверное, раздетой. Если бы не другая Леночка, Сычева, и Рина Баранова, я была бы растрепанной. Они больше меня переживают, если видят меня в кадре не так причесанной. «Галина Борисовна, ну такая ужасная была голова вчера!» А врачи, которых я могу разбудить днем и ночью?! На прогоне «Трех товарищей» у меня так схватило сердце, что я двинуться не могла, а моя Майя Борисовна по телефону диктовала, что и как надо принять. Или моя подруга Наташа, талантливый астролог. Не предсказательница, не гадалка – этих я боюсь до смерти. Но без того, чтобы Наташа мне не сказала, в какой день назначить первую репетицию, а в какой премьеру, я не начинаю работу.

– А говорите, что в мистику не верите.

– Какая же это мистика! Это космос. Астрология – это очень четкая наука. Вот, вспомнила про подарки! Алиса Фрейндлих недавно сделала мне потрясающий! Я даже не сразу поняла его почти что философский смысл. Прихожу к ней на премьеру в Москве. И она мне говорит: «Я тебе уже год не могу свой подарок ко дню рождения передать». Мы с ней обе Стрельцы. И дает мне коробку. Дома я ее вынимаю и ничего понять не могу. Такая картонная коробка, в целлофане, какого-то нестандартного размера. Духи? Слишком большая. И очень несовременная: салатного цвета, какой-то орнамент-модерн вокруг, золотом написано «Париж. Флирт» – и больше ничего. Ну, очень несовременная коробка. А я этот рынок хорошо знаю, я на духах совершенно помешана. Открываю. И вижу такой же несовременный – вопиюще несовременный! – флакон, весь в золотых листочках, с хрустальной пробкой. И наконец бумажка с красивым – тоже несовременным – типографским шрифтом, которая все наконец и объясняет. Короче. За несколько лет до конца тысячелетия во Франции решили каждый год восстанавливать один музейный запах. Тот, что подарила мне Алиса, принадлежит парфюмеру 1700 какого-то года. Но дальше, какое потрясение! Когда я открываю пробку и душусь! Я могла себе представить, что несовременным может быть флакон, нечто визуальное, поведенческое… Но запах?! Он тоже оказался не сегодняшним. Музейный экспонат и в запахе оказался музейным. Им дико подушиться в джинсах, или в брюках, выйти на современную улицу. Он требует других интерьеров, нарядов – вееров, кринолинов, шелеста тафты, понимаете?

– В каких же случаях вы им душитесь?

– А я не душусь. Я его только иногда нюхаю. Запах может меня привести в состояние блаженства.

– Вы так чувствительны к запахам?

– Очень. Я человек не пьющий и очень мало от чего ловлю кайф из вот таких «пороков», обонятельно-вкусовых. Я, правда, еще гурманка в еде. Не буду есть, если невкусно, даже когда голодна. Лучше кусок черного хлеба с солью съем, чем невкусную пищу. Если я ем и готовлю, то это тоже неформально, как и подарки. А запахи… Я давно «растлена» в этом отношении своим папой. В 1940 году они с Роммом снимали «Мечту» (Борис Волчек – известный оператор. – Н.К.). Во Львове, в тогдашней Польше. Я была ребенком, но прекрасно помню, как папа привез со съемок целую батарею флаконов и флакончиков «Суар де Пари» и «Шанель». По тем временам это производило ошеломляющее впечатление. Мы ведь и после войны еще долго сами духи делали. В Алма-Ату, куда эвакуировали «Мосфильм», мы взяли с собой очень мало вещей, это понятно, война, но эти чудесные флакончики пропутешествовали с нами туда и обратно. И вот я росла, из ребенка превращалась в девочку, в девушку, и постепенно пробовала и постигала это богатство. Так что я с детства еще растлилась хорошим запахом. А уж теперь… Я могу себе платье новое не сшить, но духи у меня есть всегда. Почти всегда есть весь «Герлен» и обязательно что-нибудь новенькое – я люблю пробовать.

– Почему именно «Герлен»?

– Потому что это был один из самых ценных подарков в моей жизни. И сделал его Евстигнеев. Евстигнеев! Который не то что про французские, вообще про духи ничего не понимал. Я приехала к нему на съемки, беременная, а в номере на столике стоят духи. Зная эту мою болезнь, он купил мне «Герлен», флакончик назывался «Воль де Нюи». Я запомнила, потому что потом нигде не могла их найти. Но так часто потом вспоминала и эту историю и свое потрясение, что, когда Денис (сын Г.Б. и Евгения Евстигнеева. – Н.К.) впервые поехал во Францию, он первым делом зашел в парфюмерный магазин и привез мне оттуда именно «Воль де Нюи». Это было очень трогательно.

– Вы про Евстигнеева вспоминаете?

– Вы удивитесь, но я вообще не люблю вспоминать. Может быть, поэтому так и не написала книжку. А про Женю меня почему-то постоянно спрашивают. Мы развелись миллион лет назад, у него потом была другая семья, и еще другая семья. Но в зрительском сознании нас почему-то соединили навечно.

– Может быть, из-за Дениса?

– Может быть. Недавно зашла в магазин «Чай» на Мясницкой. Просто было по пути, я все по пути покупаю. Уже выхожу, а навстречу мне женщина. Такая знаковая, представляете? Провинциальная, пожилая, интеллигентная дама – это сразу видно. Сначала отшатнулась от неожиданности, потом осознала, что лицо знакомое, секунду замешкалась и говорит: «Извините, я не ожидала вас увидеть. Я так уважаю вас и так люблю… И вашего мужа я тоже так любила и так уважала». Еще много чего-то хотела сказать, но потом застеснялась и, перекрестив, просто поцеловала. Я целый день была в хорошем настроении. Может быть, я и жива только потому, что мне говорят иногда такие добрые слова.

– Что бы вы пожелали себе и нам в наступающем году?

– Будь у меня золотая рыбка, я бы даже три желания не наскребла. Попросила бы только здоровья. Все остальное, если будет здоровье, я еще попытаюсь сделать сама. Чего и вам желаю.