Читать книгу Преображение - Наталья Комиссарова - Страница 7

Трудно понять, эта мысль возникла в ее голове спонтанно, сама собой, неведомым образом, или все-таки эта мысль была рождена ею. На многие вопросы, которые мучали ее и не давали покоя, ответ стал приходить во время молитвы. Рождение ответа происходило не в голове – в душе, на каком-то очень тонком уровне, когда мысль еще не сформулирована в слова, но когда есть точечное, мгновенное озарение, понять тогда ей было сложно. Та мысль, которая привела в действие целый ряд последовательно идущих друг за другом шагов, была рождена явно не ею, считала она сама. Она появилась готовой, словно данной кем-то.

Сильно волнуясь и переживая по поводу болезни папы и никак не желая принять своим сознанием, своей душой, что у всякого есть своё отведённое время, и оно рано или поздно подходит к концу, металась Настя в поиске чуда для него. Были бесчисленные вечера, когда с зажженной свечой перед иконой Богородицы, она стояла на коленях часами, читая Богородичное Правило, пытаясь пережить, прочувствовать каждое слово и, произнося, не впустить в себя более ни одной мысли, кроме одной единственной, мысли о папе, о его исцелении.

Плакало ее сердце, плакала ее душа, и когда за окном шёл дождь, ей казалось, с ней плачет вся вселенная. Кто есть человек в масштабах вселенной, только он для нее родной человек, плоть и кровь которого была она, словно невыразимая часть этой вселенной.

Воспоминания тех лет, когда они жили вместе, были сотканы из их с папой поездок на разные красивейшие озёра, где они плыли на лодке рыбачить, как мокли под дождём вместе, потом приезжали и вместе чистили рыбу. Он научил свою Настеньку терпению и рассудительности. И был для нее самым настоящим гением. Сколько идей он сумел воплотить за одну свою жизнь, удивительно, но если призадуматься, обычному, заурядному человеку для этого понадобится несколько жизней. Из-за своей природной скромности, свои достижения он не рекламировал и не патентовал.

Многие из его изобретений появились потому, что он очень любил своих детей, вообще свою семью. Он был обеспокоен тем, что, приходя в вечернее время домой, его дети будут заходить в темную, пугающую квартиру и, чтобы избежать неприятной возни с включателем света, он придумал некий механизм, автоматически включающий свет при открытии двери, дающий возможность любому вошедшему в дом в течение десяти секунд сориентироваться и спокойно включить свет при необходимости. Это касалось и некоторых других комнат в квартире. Удобная вещь, которая сейчас воспринимается, как нечто обыденное, а тогда, в детстве Насти это было нечто необыкновенное и впечатляющее.

Из необычных придуманных им идей особенно нравился ей механизм, бесшумно раздвигающий шторы при нажатии кнопки. Это были его фантазии, воплощенные в жизнь. Об этом знали и на его работе, где он отработал всю свою жизнь, и неслучайно его называли там местным Кулибиным: то, что было неподвластно многим, легко давалось ему.

Наточка, как он ее называл, довольно часто вспоминала невероятное множество поездок в лес за грибами и ягодами, ведь это был совсем другой мир, который казался ей тогда сказкой.

Все, к чему он прикасался, имело значение, и все, чем он занимался, увлекало его целиком, без остатка, оттого и плоды его усилий вызывали всегда восторг, для своей дочери он был победителем.

Папа был рыбаком до самой глубины своей души. И однажды Настя решила посвятить стихотворение этому его увлечению:

Потом он читал, и у него на глазах появились слезы, он улыбнулся, сказав, что ему никто и никогда не посвящал стихов. Поняла тогда Настенька, что оно ему понравилось. Она была счастлива. Этими воспоминаниями наполовину было заполнено ее существо. С мамой они были невероятно близки, поэтому вторая половина, безусловно, была заполнена ею, но как и у всех девочек, плотность отношений с мамой немного иная.

И хоть молитву перенимала Настя не от папы, несмотря на отсутствие каких-либо шагов в этом направлении с его стороны, довольно часто пыталась она так или иначе, мягко подвести к мысли о том, что нужно готовиться к причастию, что для этого нужно, пытаясь раскрыть для него это священное таинство так, как она сама тогда это понимала. Но, видимо, ее знаний и убедительности было для него недостаточно или потому, что родителям сложно пойти вслед за своими детьми, ведь, как правило, наоборот.

Поняв, что ее попытки не увенчались успехом и все же будет лучше, чтобы не вызвать полное отторжение этой темы, сделать небольшую паузу. И она стала молиться за него сама, как могла. Не понимала она тогда, почему на протяжении молитвы периодами задыхалась, все внутри сжималось и воздуху было некуда войти.

Позже узнала Настенька из рассказа одного священнослужителя о его молитвенном опыте прочтения Богородичного правила, которое он проводил в уединении под руководством старого монаха. Он рассказывал о соединении на краткий миг с духом того, кому молишься, а также того, о ком молишься. Поняла она, что ей было дано на мгновение почувствовать и побывать в состоянии папы, который был болен воспалением легких. Но успокоение не приходило, было море слез во время молитвы, был бурный поток, так она не плакала никогда раньше. Но тогда, в те мгновения, не понимала она еще и того, что с ней происходит, отчего это, почему.

Только закончив читать Правило, она осознавала, что совсем не чувствовала колен, а чуть позже, когда начинала их чувствовать, была такая дикая боль, которую телу перенести можно только в случае полного от него отключения.

Постепенно вырисовывался силуэт мысли. И вот однажды, посреди прочтения утреннего молитвенного Правила, мысль сложилась полностью. Нарисовать Икону. Икону Богородицы. С этого момента и началось все то загадочное и невероятное, что разгадать она долгое время не могла. Нарисовать Икону для исцеления папы. Но зачем? Можно ведь купить готовую, освященную. На этот вопрос ей еще предстояло самой себе ответить. ю

Живя в разных городах, почти за тысячу километров друг от друга, они общались по телефону. В один из телефонных звонков мама осторожным тоном, аккуратно, чтобы не испугать Наталочку, сказала, что нужно быть готовыми ко всему: состояние тяжелое.

Написать Икону нельзя просто по прихоти, по внезапному желанию. Настя стала много читать об этом, ей хотелось разобраться, понять, сможет ли. Для начала она решила купить дерево для Иконы, мысленно решив, что оно обязательно должно быть из липы. Она нашла его, купила. Вскоре появился эскиз в карандаше, но на этом она пока остановилась.

Утром, когда все домашние разошлись, она, оставшись одна, остро ощутила присутствие чего-то или кого-то еще в доме. Это жуткое чувство страха настолько захватило ее, что, казалось, парализовало тело. Кое-как совладав с собой, она решила, что то, что не видят глаза, возможно, было ее мистическим отношением к реальности. Но в то же время, выходя из комнаты, она осмотрелась по сторонам. И дальше где бы в доме она не находилась, чувство страха, вошедшее в нее, заставляло вздрагивать от скрипа пола, от непонятных звуков, доносившихся из противоположной части квартиры. Как будто она и эта неведомая сила ходим по кругу.

Приехав на работу, Настя нашла в интернете информацию о том, что необходимо выполнить и выполнять постоянно, что бы процесс написания Иконы проистекал правильным образом, не оскорбляя и не нарушая установленных Правил. Видимо, пойдя наперекор правилам, которых она на тот момент не знала, она вызвала недовольство каких-то высших, невидимых сил, поэтому все происходящее в квартире так сильно ее напугало, словно отталкивая от задуманного.

Ей стало известно, что необходим пост, Причастие святых Христовых тайн, а также разрешение священника в виде Благословения на написание Иконы, прочтение Канона всякий раз прежде, чем начинается работа. И самое главное, Икона, написанная с соблюдением всех Канонов, так и останется просто художественным произведением, если не будет по завершению освящена в Храме с прочтением над ней особых Молитв священнослужителем.

Вечером того же дня она практически бежала на вечернюю службу в Казанский кафедральный Собор Санкт-Петербурга. Волнение шло изнутри дрожью. И страх остаться непонятой, и чувство ответственности за то дело, которое так стремилось воплотить в жизнь все ее существо, все это двигало ею, не оставляя ни секунды на другие размышления.

По окончании вечерней службы, Отец Георгий молниеносно удалился, и ей не оставалось ничего другого, как пригласить его вернуться через охрану. Народ смотрел на нее со стороны, как на умалишенную… Но все же, выйдя к ней Отец Георгий посмотрел на Анастасию хоть и утомленным взглядом, но полным доброты и сочувствия. Она попросила благословения на написание Иконы, пояснив, что хотела бы написать ее с глубокой верой в то, что она поможет отцу в исцелении. Последовала продолжительная беседа, в процессе которой батюшка подробно расспрашивал по поводу поста, Причастия, знаний относительно соблюдения довольно сложных Канонов. После получения ответов на вопросы, ей было дано благословение написать Икону, которая поможет отцу.

Так началось ее погружение в Мир чуда. Когда пишешь, художники знают, происходит отключение от существующей реальности, открываются двери в некий Мир, где есть только ты и постепенно оживающие образы из твоей головы, где исчисление времени отсутствует совершенно. В этом Мире ты бесконечно счастлив. Когда же началось писание Иконы, после прочтения необходимых Молитв, у нее было ощущение легкости руки. Происходило абсолютное погружение в Мир, заполненный святостью и Молитвенным пением, оно звучало безостановочно. И мельчайшие детали Лика Богоматери, и Лика маленького Иисуса Христа на Ее коленях словно и не ее рукой писались.

Для полного соответствия подлинной Иконе нашлась и иллюстрированная подлинниками Икон книга в нужное время и нужный час. Заметила Анастасия одно очень странное и в то же время крайне удивительное обстоятельство: до того, как было получено Благословение, Лик у Богородицы вышел немолодой, уже пожилой женщины, что Нату, несомненно, огорчило, однако, после полученного Благословения, каким-то невероятным, чудесным образом, в красках он видоизменился и приобрел добрые черты молодой, приветливой и все понимающей Богородицы. Глаза ее смотрели, словно живые, и безмолвно согревали своим тёплым светом. Вышла красивая икона, Настя смотрела на неё, только законченную, любуясь и наслаждаясь, думая о том, что если ей позволили ее закончить и, если так красиво получилось, она поможет папе, поможет, поможет…

Утром необходимо было ее освятить, так как вечерним поездом она должна была ехать к папе, на свою малую родину, в красивейший, небольшой, но очень дорогой для нее город, в котором она родилась. Освящение могут провести в любом Храме, подумала она, поэтому и направилась в ближайший, тот, который находился рядом с домом. Однако, каково было её удивление, когда оказалось, что в будний день служба происходит по особому расписанию и никого из священников уже нет. Время неумолимо шло вперёд, а дело было не завершено до конца, и это сильно ее волновало. Настенька поехала в тот самый Собор Казанской Божьей Матери и, пока ехала, чувствовала, как какая-то часть ее летит впереди, вырвавшись из тела, желая ускорить материю. Но все в физическом мире подчинено законам, неподвластным вырвавшемуся невидимому «я».

Подобное произошло с ней еще раз, но об этом чуть позже. Примчавшись в Собор, она поняла, что буквально на считанные минуты прибудь позже, никого уже не застала бы, так как утренняя служба уже заканчивалась. Она подоспела на последних ее словах, после чего Отец Игорь благословил прихожан крестным знамением. Со своей драгоценной Иконой, именно таковой она для нее была, стояла Анастасия в ожидании подходящего момента, чтобы подойти. Пока она везла ее, настолько бережно ее держала, аккуратно уложенную в пакете, что прохожие невольно расступались, словно понимая, какая там ценность, и давали пройти.

Она подошла к Отцу Игорю. Да, это был другой священник, и Настя была взволнована ещё сильнее, чем в тот раз, когда просила благословения. Она достала из пакетика свою Икону и попросила ее освятить. Отец Игорь взял ее в свои руки, сказав при этом:

– Что же вы ее вниз головой положили, так ведь нельзя.

– Нет, все совсем не так, она лежала у меня на дне пакета в горизонтальном положении. – успела сказать Анастасия.

Эта небольшая словесная дуэль, встревожила её ещё сильнее, стало ясно, что этот батюшка очень строгий. Но он взял Икону и ушёл в Алтарь. Его не было минут десять, и это была целая вечность. Она стояла в ожидании с ощущением, что над ней совершается суд, боясь, что она, сама того не зная, нарушила Каноны и ей вернут сейчас её работу с отказом. Но вот, наконец, из Алтаря вышел иерей, Отец Игорь, держа в руках дорогую для Натальи вещь. Пока он не подошел, не знала она ещё, в ту секунду, могла ли она называть ее, эту вещь, это художественное произведение, этот рисунок, – Иконой. Подойдя к ней, Отец Игорь начал беседу, продолжая держать ее в своих руках:

– Где вы учились писать Иконы? – спросил он.

Настенька была удивлена его вопросом, но честно ответила:

– Нигде.

Этот ответ, видимо, удивил его не меньше.

– Как – нигде? – спросил он, обдумывая что-то дальше про себя. – Вы, что, сами Икону написали? – недоумевал он.

Внезапно ей пришла в голову мысль, что необходимо рассказать о полученном Благословении, рассказать о том, кем оно было дано и вообще с какой целью она взялась за это дело.

В глубине своего сознания появились путанные ощущения. С одной стороны, ей казалось, что, беседуя с ней, такой маленькой песчинкой в человеческом океане, ей была оказана большая честь, а с другой, было странное ощущение, что с ней разговаривают очень строго, как бы пытаясь в чем-то уличить, за что-то отчитать.

– Да. – ответила я.

Потом она размышляла над тем, что ответила слишком буквально, возможно от нее требовался ответ более глубокого осмысления. Ведь, по сути, писала не она, как ей казалось. Но в ту минуту она была слишком взволнована, поэтому просто не догадалась так ответить.

– Хорошо бы вам пойти в Иконописную школу, я ее сам заканчивал, правда, десять лет назад, но школа хорошая. А вашу Икону я освятил. Вот, – сказал он, протягивая ее, – пусть она поможет в исцелении вашего папы, для чего вы ее и писали.

Анастасия взяла Икону из его рук и, увидев, что она вся окроплена святой водой, почувствовала, что счастью ее в это мгновение не было предела, так сильно она была обрадована.

Прежде, чем уйти, она успела задать пару вопросов по поводу иконописной школы. Из ответа стало понятно, что многие нюансы, которые необходимо знать, не прочесть в учебниках по иконописанию, только опытный Мастер, Наставник, сможет подсказать, рассказать и научить.

Уходила она из Храма с массой непонятных и понятных чувств, распознать, какие из них были радостные, а какие внутри словно поставили точку по завершении начатого дела, она тогда не могла. Но почему-то где-то там, на тонком плане, появилось очень странное, необъяснимое чувство, очень похожее на чувство ничтожности. Оно вошло в нее и больше не покидало. Почему, она не понимала. Ответ на этот вопрос мне предстояло найти.

Приезд Насти очень ждали, она это чувствовала, это невозможно не почувствовать. В то утро она ехала с вокзала на такси. Попросила не тревожиться в такую рань, решив, что взрослая уже, доедет и сама, и это было бы впервые, когда ее не встречал никто. Родительская квартира от вокзала в пятнадцати минутах езды. Но все же встретила мама, как всегда очень трогательно, с долгими объятиями и приятными приветственными словами.

Папа в этот раз не встречал. Он уже три дня лежал в больнице. И Настенька это знала. Состояние его было стабильно тяжелым. Теперь, когда она приехала и привезла свое Чудо, ей казалось, все потихоньку образуется и папа обязательно поправится.

На кухне они попили чай с пирогом, который мама испекла к приезду своей Настеньки, и поехали к папе в больницу. Пока они ехали мама рассказала о том, как утром, до того, как она приехала, мама звонила узнать, как папа себя чувствует, и папа неожиданно для мамы произнёс: «А дочка ещё не приехала? Что-то я за неё волнуюсь…»

Настю это несколько удивило, ведь всегда считалось, что она родилась под счастливой звездой, поэтому за нее никто и никогда особенно сильно, как ей казалось, не переживал, в особенности папа, как человек очень рационально мыслящий.

Приехав, они вошли к нему в палату, он пытался завтракать. Увидев их, своих родных и любимых, оставил, встав, пересел из-за стола на кровать. Настя обняла его, прижавшись к его худому, изможденному тяжелой болезнью телу. Он стал худым, тонким как ниточка, почти прозрачным. Из упаковки, не спеша, он извлекла, наконец, Икону – спасительницу.

– Всецарица, – сказала она, протягивая Икону папе, – она тебя спасёт.

Папа взял ее в свои руки, внимательно посмотрел на неё, и, не говоря ни слова, приложил ее к своей груди. Некоторое время подержав так, вновь внимательно, изучающе стал смотреть на неё.

– Красивая, – наконец, произнёс он.

Немногословный, но всегда очень точный в высказываниях, папа тронул тогда Настю невероятно. Она была очень рада, что Икона ему понравилась. Она вкратце рассказала ему о том, какой был проделан путь для того, чтобы сначала из простой деревяшки стать чем-то более важным, значимым, о своей вере в помощь ее, а теперь она попала к нему в руки. Папа мысленно проследовал за мной в моем рассказе.

– Заберите ее домой. – неожиданно произнёс он.

Этого Настя, конечно же, не ожидала, поэтому тут же наотрез, категорически заявила:

– Нет, папа, она останется здесь, и когда тебя выпишут из больницы, ты заберёшь ее с собой домой.

– Хорошо, – согласился он.

Через некоторое время пришла медсестра ставить капельницу, Наталью с мамой попросили выйти из палаты. Они вышли.

Пользуясь моментом, она попросила ручку и на оборотной стороне Иконы написала несколько молитв из Акафиста. Когда же они вернулись в палату, она почувствовала внутри себя необъяснимое желание прочесть весь Акафист Богородице, читаемый перед Иконой «Всецарица». В глубине своего сознания она понимала, что папа, как человек далекий от всех этих религиозных моментов, может воспротивиться и ему это не понравится, но как же она была удивлена, когда не услышала ни единого слова протеста.

Анастасия стала потихоньку читать. Он слушал и даже несколько раз перекрестился вместе с ними. Вообще сколько помнила Наталья, папа всегда говорил, что он атеист.

– Не верю, – говорил он, – ни в Бога, ни в черта. Верю в то, что глаза мои видят.

И оттого ещё более была удивительной эта картина, видеть, как папа, с совершенно искренним выражением лица осенял себя крестным знамением.

Когда закончили читать молитвы, как-то так само собой вышло, что Наталья с мамой поменялись местами. Мать, сидевшая на кровати, вдруг оказалась на стуле, где только что сидела дочь. Теперь Настя видела папино лицо прямо. И где-то внутри нее, в каком-то неведомом пространстве, вновь не ею рождённая, как ей показалось, пронеслась вихрем мысль:

«Здесь не в чем жить.»

Эта мысль напугала ее, ведь все подобные она гнала от себя, не позволяя ни одной секунде на обдумывание, боясь, что поверит, пусть даже на самую малость.

– Больше не будешь говорить мне, чтобы я мяса не ел? – вдруг спросил папа.

Да, действительно, два месяца назад Настенька сказала ему:

– Первое, что делали заболевшие люди раньше – прекращали есть мясо.

Хотя, по большому счёту, разумные люди просто не начинают его есть вообще по ряду очень весомых причин. Она тогда уехала, а папа, как оказалось, после тех ее слов, не смог съесть больше ни одного кусочка мяса. Так сильно впечатлили его эти слова.

– Нет, папа, – ответила она. – Теперь ты в таком возрасте, что должен кушать все, что просит у тебя твой организм.

Икона к этому моменту заняла почетное место на подоконнике, и в окно как бы смотрели Богородица с Иисусом. Папа смотрел на дочь, улыбаясь, затем неожиданно произнёс:

– Ты как Царица стала.

– Почему, – недоумевая спросила Настя.

Но здесь вмешалась мама, пытаясь сгладить ситуацию, видимо, решив, что, сказав это, папа имел в виду что-то не совсем приятное. Однако, папа после пояснил, и все оказалось гораздо проще, чем можно было подумать. Вместо мысли с намёком на гордыню, тщеславие и прочие человеческие пороки, папа закладывал совершенно простую мысль.

– Волосы у тебя убраны так же, как на Иконе у Богородицы, – сказал он, – похожа.

Что- то в душе Анастасии в тот момент очень сильно смутилось. Никогда раньше, или в очень крайне редких случаях, папа хвалил ее. Он был очень добрым отцом, но не щедрым на похвалу. Поэтому доброе слово папы было ценнее тысячи слов похвалы других людей.…

Через некоторое время он отправил их домой, дав задание по домашним делам, поскольку сам, будучи превосходным хозяином, был не в силах чем-то помочь своей жене, ему хотелось, чтобы, пока есть рядом кто-то родной, помогли ей как бы вместо него. Закрывая дверь палаты, Настенька на мгновение задержалась, вгляделась в лицо папы, на его румянец на щеках, на его спокойное выражение лица и, улыбнувшись ему, перекрестила его, после чего уже плотно закрыла дверь.

Они уехали с мамой на выполнение данного им задания и, когда вернулись домой, раздался звонок. Видя выражение лица мамы, Насте стало тревожно. Появились совсем печальные мысли. Как оказалось, звонили из больницы сообщить, что папе стало хуже. Мать и дочь поторопились к папе. И пока они ехали, с Настей вновь случился пережитый одним днём раньше полет какой-то невидимой ее части, по сути, самой главной части, судя по ощущениям, тот волнительный полет, когда время движения материальной части мира замедляет свой ход как-будто, а некое невидимое «я» стремится вырваться вперёд, достигнуть желаемой цели.

Мать была за рулём и ехала в состоянии паники, как казалось, ещё медленнее. Но, наконец, они приехали, вошли в палату к папе и увидели его, бледного, даже скорее серого, под капельницей, возле него, стараясь помочь, были медсестра и доктор. Через некоторое время все вышли, оставив их наедине с папой.

Он лежал безмолвно, на лице его была тяжесть, как печать безысходности, дыхание его становилось все более шумным, вдохи более короткие, а оттого, видимо, и более частые.

Вдруг вновь в том неведомом Насте пространстве, где-то в глубине, стало слышно молитвенное пение, только чей это был голос, было неизвестно. Это пение звучало в ней и словно призывало присоединиться к нему. Настя попыталась что-то произнести и, видя беспомощное состояние папы, при этом не в силах ему помочь, почувствовала, как слезы начали застилать ее глаза, в горле появился ком, и она поняла, что не может произнести ни слова. Когда же она начала молитву петь, так, как пела на воскресной Литургии с другими прихожанами вместе, словно какая-то сила внезапно отпустила ее голос, к ней пришло успокоение, и пока она пела, было внутреннее ощущение правильности, уместности этого пения, а слова молитвы лились из нее легко, и больше не чувствовался ком в горле.

«Возможно, – думала потом она, – сть какое-то наше «я», которое имеет возможность и силу видеть дальше, видеть больше, только не все мы, похоже, готовы и в состоянии услышать и почувствовать это своё «я».

А ведь до этого она и сама не верила особо в подобное, когда слышала, это казалось ей небылицей, какой-то мистической историей для удержания интереса к себе, к своей персоне. Но там ей довелось прочувствовать это самой. И тогда она поверила, что человек гораздо больше, чем простое физическое тело.

И все же она попросила маму, сидящую у изголовья папы, спросить у него, может быть, стоит остановиться, на что папа, до этого так и не произнесший ни одного слова, направил свой взгляд на маму и, набрав побольше воздуха в легкие, произнёс шёпотом:

– Пусть продолжает.

Успокоившись, Настя продолжила, уже не пением, и читала по памяти все молитвы, которые успела выучить к этому времени. Так как молитвослова с собой у нее не было, читала все, что знала наизусть к тому моменту. Пока она читала молитвы, держа папу за руку, мама поглаживала его по голове, по щекам, и, поправляя подушку, она тихонько спрашивала, удобно ли ему. Было видно, что ответить у папы вообще не осталось сил, но все же, превозмогая свою боль, тяжесть, он ещё раз, набрав воздуху полную грудь, все так же шёпотом, пытаясь сказать громко изо всех сил, ответил:

– Все хорошо.

Мать и дочь вновь поменялись местами. Мама пыталась нажимать точки на его ладонях, все-таки как доктор, она хорошо понимала, чем можно облегчить состояние тяжелобольного, тем более, когда-то прошла дополнительно курс обучения иглорефлексотерапии.

На некоторое время Настенька прекратила читать молитвы. Только вдруг дыхание папы стало нарастать в темпе, вдохи и выдохи становились более резкими и свистящими. Теперь она уже поглаживала папу по щекам, по волосам. На подоконнике все также стояла Икона Богородицы. И глаза папы могли видеть небо и образ Богородицы, которая смотрела на него спокойно, казалось, с участием.

Богородичное Правило полилось из Насти тонко и спокойно. Из глаз текли слезы, но они не мешали ей петь. И хотя всю свою жизнь папа был так далеко от Бога, противился даже размышлять на эту тему, время такое было, другое время, некому было взрастить это маленькое семечко веры, которое в нем все же было посажено его бабушкой, в эту сложную, тяжёлую минуту его жизни, он хотел к нему приблизиться и просил продолжать.

Настя с мамой не смотрели друг на друга. Это был бы непереносимый взгляд. Но впервые в жизни она слышала, как мама говорит слова любви, так много, так искренне. Нет, она и раньше слышала, как в шутливой форме или в виде благодарности за что-либо, мама говорила: «Я тебя люблю!», но эти слова, в ту минуту, были из самой глубины ее души, из самой глубины ее сознания. Эти слова невероятно сильно отпечатались в памяти Насти. Было удивительно присутствовать при этом.

В тот момент она постепенно начала понимать, что происходит. И, несмотря на то, что в своем сознании до приезда она не допускала ни малейшей мысли об уходе папы, в момент, когда была у его изголовья и пела молитвы, она приняла это как неизбежность, как нечто, уже решенное сверху. Но до самого последнего вдоха в ней жила вера в чудо.

Настя смотрела прямо в папины глаза и видела этот уход. Он хотел жить. Да, даже в таком изможденном теле, но он хотел жить до самой последней своей секунды. И, уходя, дыханием словно впитывал последние частицы материального мира, чтобы насладиться им до самого конца. Исчерпав все отведенные ему часы, папа со спокойным выражением лица, с полным пониманием всего происходящего, с мужественной стойкостью, без малейшей тени паники, не показав своей обеспокоенности, оставил этот мир.

Но Настя верила, что лишь этот, материальный, перейдя своей душой в бестелесное состояние. И когда прошло некоторое время, может быть, час, в своей голове она совершенно отчетливо услышала сказанное папиным голосом: «Вот и все». Этот голос звучал в ней, или это ее часть входила в некоторое пространство, где можно слышать, но не в обычном человеческом понимании.

Ей было трудно пока понять это, тем более, что до определенного момента своей жизни она никогда с подобным не сталкивалась. «Возможно, это мой разум, -думала она, – воспроизвел действительность, констатировал факт, но тогда вопрос лишь в том, почему голосом папы.»

Несколько лет назад она была очень сильно увлечена медитациями, шла несколько иным путем. Ей хотелось освоить технику медитации Кундалини, она увлеклась практикой Рейки, дойдя до уровня Гранд-Мастера, увлекалась астрологией, нумерологией. Она ситала, что заниматься некоторыми практиками самостоятельно, без инструктора, нежелательно.

В книгах, по которым она осваивала различные техники, об этом было вскользь написано, но она посчитала, что справится со всем сама. Ежедневно продвигаясь микроскопическими шагами, как-то, через несколько месяцев она выполняла медитативную технику «Кундалини». Сумев достичь определенной натренированности тела, ей удалось на короткое мгновение ощутить себя вне тела. Что она видела при этом своим внутренним взором? Выйдя за пределы своего физического тела, она увидела вдруг прямо перед собой светло-голубой цвет, это был цвет потолка той комнаты, где она проводила медитативную практику. Она поняла, что это была высота, на которую ей удалось подняться. Пусть это и продлилось буквально пять-десять секунд, однако, в этот самый момент, произошло то, что стало во многом определяющим ее дальнейший путь.

Она услышала голос. Это был мужской голос, спокойный, без выражения каких-либо эмоций. Он произнес фразу, как бы отвечая на все вопросы, на все мысли, которые буквально разрывали ее изнутри на миллионы частей: «На все воля Божья».

Сказано это было отчетливо, отдельно каждое слово, как печать в память. Именно с того момента, с того дня, вся жизнь Насти словно сменила вектор направления движения. Движение к познанию себя и своих возможностей, движение на пути развития себя так или иначе, но через познание Бога.

Именно в тот период ей вдруг стало понятно, и эта мысль пришла к ней целиком, собранной, как единый пазл, что путей, возможно, миллионы, но все они ведут к одному и тому же. Вдруг поняла она, почему не стоит бегать по разным школам и традициям, почему необходимо продолжать движение, в котором находится твой Род. Ей стало совершенно понятно, где она, кто она, и каким путем должна двигаться дальше, являясь частью своего Рода, исповедующих Православие.

Мысль, вошедшая в ее разум, привела Анастасию к дальнейшим действиям довольно скоро. Постепенно, по мере своих сил и возможностей она стала осваиваться в забытом с детства мире, Мире Православия. Ей хотелось узнавать больше, настолько, сколько могла бы вместить в себя человеческая природа, при всех приобретенных слабостях. Сочетая получаемые знания с понемногу увеличивающимся практическим опытом, она двигалась к определенной точке. Жизнь помогала ей в этом. И, судя по всему, не только радостными событиями и обстоятельствами.

– Видимо, – говорила она маме, – человеческой душе необходимо взрастить в себе ростки духовности, проходя через всякого рода страдания, без которых невозможно достичь дна своей души, коснувшись которого человек делает, вероятно, толчок еще большей силы, после чего получает возможность совершить подъем на неведомую до этого высоту.

Начав рисовать, она совершенно не ожидала, куда приведет ее эта дорога. Да и не планировала ничего, кроме получения удовольствия от этого и в то же время принесения радости дорогим и близким ей людям. Она делала подарки в виде своих картин.

– Самый главный подарок для художника любого уровня это – эмоции, искренние и неподдельные, – говорила она как-то своей подруге, – которые испытывает человек, которому сделан подарок, а большего счастья мне и не надо.

Идя этим путем, год за годом, все же было бы слишком просто одарить ее такой способностью просто так. «Похоже, на все есть свой замысел» – думала она.

– Жаль, если человек видит эту жизнь, – размышляла она как-то вслух, приехав к маме, – как посетитель картинной галереи, который подошел к объемной картине слишком близко и, рассматривая ее небольшой фрагмент, пытается понять весь смысл.

Она взглянула на Икону. О чем подумала она в ту минуту? Подумала ли она о том, что помощи они так и не дождались, хоть и очень просили? Или о том, что стоит ли вообще верить? В чем была эта помощь? Была ли она вообще? Слышал ли кто-то нас там, на небе? Есть ли там вообще кто-нибудь?

Есть люди, которые не получив желаемое, впадают в уныние. Когда-то она мечтала стать врачом, как ее мама, ей казалось, лучше этой профессии ничего в мире нет. Но при всех стараниях Насте это так и не удалось. Прошло довольно много времени, пока она начала понимать, что неслучайно существует выражение, что не место красит человека, а наоборот. Не став врачом, не стала и унывать. На вопрос в своем сознании очень скоро она нашла ответ.

Она смотрела на лицо папы и в ней бушевала целая гамма чувств. С одной стороны, неимоверная грусть, чувство невыразимой утраты и боль от невозможности повернуть все вспять, вернуть тот момент, когда папа вдруг заболел, как-то исправить все, направить события другим путём… Только обычному человеку это неподвластно. И она это ясно осознавала. С другой стороны, она почувствовала некоторое облегчение, видя разгладившееся лицо папы, понимая, что мучения, в которых он жил в последнее время, наконец, закончились.

– Ты знаешь, – говорила ей мать, – ведь он даже не мог нормально есть, оттого и похудел и дошёл до крайне истощенного состояния.

– Своеобразный пост, только в принудительном порядке. – произнесла в задумчивости Настя.

В то самое мгновение, когда минуту назад гладившие папино лицо и волосы руки, теперь прикрывали веки его глаз, потихоньку пришло к Насте понимание смысла всего, что произошло, для чего и во имя чего.

Некоторым верующим людям везёт особенно, им дано счастье идти дорогой вверх, на небеса, в обитель Бога, принеся покаяние в исповеди и пройдя через Таинство Причастия святых Христовых Тайн. Многим, но не всем. Папа же Насти, убежденный атеист до определенной поры, за год до этих событий каким-то чудом согласился первый раз в своей жизни пройти Исповедь и Причастие. Но после он почему-то разговаривать на эту тему категорически не желал. Молитвами, бесчисленное множество которых Настя, да и не только она, но и мама, как умела, главное искренне, от чистого сердца, направляли Богу, они вымолили право для папы, для мужа, прикоснуться к освещённой Иконе, получить частицу святости, проникнуться в неё духом своим и уходить под молитвенное пение в ее присутствии. Мы вымолили возможность самим присутствовать при этом уходе, прощаться и дать ощутить всю свою любовь, дать возможность быть в любви, слышать, как от твоего имени произносятся молитвы и уйти спокойно. Он покидал этот Мир в присутствии искренне, всем сердцем любящих его людей, в полном сознании и понимании всего происходящего. Разве можно было придти в уныние, осознавая всю важность произошедшего?

Только даже поняв это, Настя никак не могла найти ответы на свои вопросы: «Почему я? Если таким долгим и мягким путём меня ведёт Господь, то как-то я должна понять и то, зачем мне была дана эта мысль: нарисовать Икону?» Ответ был очевиден: во имя спасения ДУШИ папы. Ради спасения, о чем она так усердно молила, но не тела, а души. Через некоторое время это стало ей ясно абсолютно точно. Никогда раньше ей не доводилось видеть. Однажды услышав голос из тонкого, незримого пространства, теперь Насте было еще и показано.

Ее всегда удивляли люди с необычными способностями, но сама она к таким никогда не относилась. И хоть каждый из людей имеет свои способности, все же обычные они или нет, решает время. Ей вспомнились слова из песни, которую она очень любила в детстве:

По традиции, на следующий день, после того, как тело отдано земле, принято приехать рано утром на так называемый «завтрак». И когда они приехали, Настя смогла видеть то, чего раньше никогда не видела. Над могилой, не касаясь земли, над местом, где находилась голова погребенного вчера отца, зависло прозрачное, подобное тепловому излучению без цвета, облако, которое переливалось в лучах солнца, и имело продолговатую форму в рост человека. Она поняла, это был папа, а точнее, это была его душа. Впервые в жизни она видела подобное, завораживающее, невероятно трогательное зрелище. Возможно, находясь в особом состоянии, человек становится открытым для неведомых вещей, срабатывает эффект неожиданности.

Все в ней было перевернуто с ног на голову, она не была готова потерять папу так рано. Для нее он ушел слишком рано, поэтому, возможно, находясь в таком довольно растерянном состоянии, она оказалась способной увидеть нечто большее, выходящее за рамки человеческого понимания.

Тем временем прошло девять дней. Утром, стоя на утренней молитве, уже закончив утреннее Правило, она обратила внимание, что небеса, в которые она обращала свой взор, свои молитвы и мольбы, доселе бывшие совершенно затянутые беспроглядным серым одеялом с редкой проседью, понемногу начали выглядывать своим голубоватым ликом, и где-то изредка просеиваются уже солнечные лучи. Она начала читать молитвы об упокоении души моего папы, который сегодня вот уже девять дней, как отошел от тела своего, от них физически, и о милости для него от Бога, как небо необыкновенно быстро расчистилось, сначала пропустив сквозь себя широкие, гигантские трубы – лучи солнца, а затем обволакивавшая серая завеса вмиг растворилась и, исчезнув, открыла светило, которое, осветив весь видимый ее взору небосвод, превратило его в самую настоящую солнечную купель, или, если сказать другими словами, солнечное море на небе.

Когда Анастасия имела дерзновение смотреть в это солнечное море, оно не слепило ее, а простирало к ней лучами своими золотую дорогу и, если бы она могла идти по этой дороге, она бы пошла, настолько красивым, золотисто-теплым и добрым казалось ей то море, которое было ей показано, но по всей вероятности не для нее сейчас предназначавшееся. А внутри себя по окончании домашней молитвы она почувствовала успокоение, словно чувства ее улеглись по своим местам, как бы давая ей понять, что все произошедшее произошло в свое время и все ее старания не напрасны, что они услышаны и приняты.

Успокоение за папину душу пришло к ней в это утро. А своей душой она, похоже, на краткий миг коснулась чего-то бесконечно святого и неописуемого словами. Она где-то читала, что при встрече с Богом, так ослепителен свет, что пронизывает все естество и поэтому лучше бы сразу совершить поклон, обняв руками свои колени, на которые ты упал пред ним и устрашиться смотреть на него, потому что свет этот и сияние настолько яркие, что могут ослепить…

Только Человеческая Форма, материальная, не рассчитана на подобную встречу, нашла она в другом источнике. Так может ли человек увидеть Бога?

Странно, но именно в тот период, в период ее по-настоящему горестных дней, состоялась встреча с человеком, в чем-то похожим на нее, но чуть более старшего возраста, более опытного, понимающего и знающего некоторые закономерности человеческой жизни лучше, чем она.

Это была женщина, звали ее Татьяна. Они долго с ней беседовали, не в силах остановиться, так как довольно редко случаются встречи с людьми верующими искренне, всей душой. Именно эта удивительная встреча и общение с безумно интересным для нее человеком помогли Анастасии найти ответы на важные вопросы, которые ее волновали. Почему? Почему она? Почему именно ей было оказано свыше доверие и ответственность писать святыню, Лик святых личностей, писать Икону? Да, она рисовала, причем, не имея никакого художественного образования. Рисовать, писать, слова, по сути, не так были важны для нее, но заниматься этим она стала совершенно внезапно. Однажды, оказавшись в довольно трудной жизненной ситуации, просто взяла холст, кисти, краски и началось ее плавное погружение в особый мир, мир творчества, мир, где живет вдохновение, где происходит полное перевоплощение, пусть на некоторое время, где, как оказалось, стираются границы времени, и совершается полет в неизвестность, прекрасную неизвестность. В признании ее художественных работ она не нуждалась, поскольку изначально цели такой для себя не ставила. Но рост был очевиден для нее самой.

Иногда она задумывалась о том, для чего дана ей так неожиданно открывшаяся новая способность, но не найдя ответа, успокаивалась, думая, что конечной цели в бесконечно прекрасном мире творчества наверное просто не может быть.

Стать иконописцем ей никогда не приходило в голову. Однако, испытав за короткий промежуток времени невероятное множество разнообразных чувств, границы ее восприятия мира, как оказалось, расширились, пусть немного, но все-таки это произошло. Пришло внезапное понимание того пути, которым она должна идти. Оставалось лишь вернуться в Петербург и найти иконописную школу. Вскоре она на вернулась и жизненный путь ее был предопределен.