Читать книгу Белая книга чувств - Наталья Комлева - Страница 4

Смотри: слово «надежда» прячется в слове «надёжность». Надёжность – машины ли, механизма ли, человека ли – это обоснованная надежда на их опору и защиту в любых обстоятельствах, прочная уверенность в этом. Надёжность – надежда, нашедшая свой удобный и безопасный дом: она – «в домике», и её никто не тронет. И безнадёжность – дом, изнутри которого в ответ на вопрос говорят: нет, её здесь нет, она здесь не живёт.

Радость обитает внутри тебя, в тебе самом её дом, и в каком-то смысле это – кошка, животное домашнее и к дому привязанное, а надежда – собака, животное, живущее вне дома, вне тебя и постоянно находящееся в поиске либо врагов для отпора им, либо устойчивой опоры для жизни души и тела: любимого человека, верного друга, творческой хорошо оплачиваемой работы, приятного отдыха, то есть блага. Надежда – это осознаваемый путь к благодати: к обстоятельствам, к людям, к божественным сущностям, которые дают определённое благо. Благо, определённое тобой для себя и ожидаемое тобой. И ещё раз подчеркну: отпор – опора…

Произнеси медленно и прислушайся: надежда – ожидание – надёжность… Смотри, как перекатывается: жда – жида —дёжн, наде – дан – надё… Делай, жди – и воздастся тебе.

В старину было такое слово – надёжа. Обычно говорили: царь-надёжа. Или обращались к человеку, от которого ожидали блага, и при этом называли его надёжей. Что такое надёжа? Это воплощение в человеке надежды, с неизбежностью перетекающей в надёжность.

И вот что ещё: надежда – это наше единственное чувство, которое не угасает никогда и уходит только вместе с жизнью. Она – вечная, потому что вечен отец её, наш общий Создатель.

…Но простодушный и несмелый,

прекрасный, как благая весть,

идущий следом ангел белый

прошепчет, что надежда есть.2

ВИТЕНЬКА

Туся любила хорошо выглядеть: на работу и на разные мероприятия она всегда одевалась, причёсывалась и красилась тщательно, с умением и старанием. Правда, эти усилия особо ничему не помогали, потому что личико и фигурка у Туси были так себе, просто сказать – никакие. Ну вот, по этой ли причине или по какой другой, но до вполне зрелых лет не могла она себе найти спутника жизни, и в тридцать четыре года родила себе дочку – чтобы было с кем остаться в старости.

Родители Туси умерли скоро, и осталась она с дочкой одна, а девочка оказалась очень нездоровым ребёнком: сначала почки ей Туся лечила-лечила и вылечила, а потом вдруг оказалось, что вздорное и непослушное поведение ребёнка не привет от случайного отца, а самая что ни на есть психическая болезнь – шизофрения, и болезнь эту вылечить нельзя, можно только бороться с последствиями. Туся и боролась, а умела она это очень неплохо – бороться и выживать. Но нужен был мужчина, опора и надёжа, крепкое плечо. Вдвоём же легче…

И вот нашли ей сердобольные подруги такого мужчину – немолодого уже, но и не старого, да и самой Тусе, правду сказать, было уже к пятидесяти, не девочка тоже. Мужчина помог с квартирой: добавил денег к нужной сумме на хорошее жильё в приличном доме – только на окраине, потому что там же подешевле немного, но ничего, зажили и на окраине хорошо, дружно. Штампов в паспортах ставить не стали: мужчина сказал, что они всё же люди не так уж чтобы молодые, и без того проживут, зачем эта канитель юридическая? Туся согласилась. Не в её положении было условия ставить. Жили они себе, поживали, хлеб с маслом жевали, и Туся ласково звала своего гражданского мужа Витенькой, а он её никак не звал, местоимениями обходился: «ты» да «она». Но за девочкой, которая к тому времени уже подростком стала, ухаживать помогал, не отлынивал, нет.

Постепенно Витенька перестал следить не только за хозяйственным порядком в доме, подкрасить там чего или подремонтировать, но и за собой. Туся даже дома в шелках ходила и причёсывалась аккуратно, а Витенька носил треники с майкой-алкоголичкой и лохмы свои почти что не расчёсывал. На просьбы Туси о ремонте Витенька, тем не менее, отозвался: красиво отремонтировал комнату, которую определил для своего личного проживания. Ну, и балкон ещё: он туда курить выходил. А как-то раз сказал Тусе, что не чувствует больше в ней родного-то человека – ну вот никак, что поделаешь! – и потому надо им и еду готовить, и провизию закупать, и держать это всё отдельно. Туся плакала-плакала, а Витенька никак на мировую не шёл – и так всё и осталось, как Витенька определил.

А однажды Витенька с работы не пришёл. День его нет, два, три – Туся извелась вся и по больницам-моргам звонить устала, а тут Витенька сам звонит и говорит таковы слова: не жди меня больше, дорогая, я накопил денег и купил себе хорошую однокомнатную квартиру – где, не скажу, и даже женился не так, как на тебе, а основательным юридическим образом, на хорошей женщине – на ком, не скажу, и живём мы хорошо и прекрасно, и не ищи меня, бывшая моя дорогая гражданская супруга…

Ну и всё. Витенька – сам по себе, а Туся с дочкой – сами по себе.

Через какое-то время Туся заболела сильно. Она в магазине в обморок упала, её на скорой в больницу отвезли, а там уж и определили эту самую болезнь и даже опухоль в мозгу в другой больнице очень хорошо прооперировали, потому что за Тусю попросила её подруга, финансовый директор этой больницы.

Лежит Туся дома, и ей всё хуже и хуже, уже и не встаёт. На полу лежит, потому что всё порывается идти к Витеньке и с кровати падает. Лежит и звонит каждый день друзьям и знакомым, просит отвезти её в бутик дорогого нижнего белья. Там она купит себе красивую ночную рубашечку, позвонит Витеньке, чтобы пришёл её навестить в болезни – ведь при такой болезни в посещении не отказывают, правда же? – и Витенька придёт, увидит её такую красивую, в рубашечке дорогой с заграничными кружевами, и вернётся – ведь правда же, вернётся, он же не сможет отказать, верно?

Так и умерла с телефоном в руках…

Ах, Витенька, Витенька!

2

Б. Ш. Окуджава. В земные страсти вовлечённый (фрагмент)