Читать книгу Всё будет хорошо - Наталья Костина - Страница 3

* * *

Господь Бог живет на втором этаже онкологического диспансера. В коридоре, под потолком. В том самом, плохо проветриваемом коридоре, с вечным затхлым духом старого линолеума, по которому два раза в день проходит тряпка с хлоркой. Там, под потолком, пыльных плафонов, Он, должно быть, и обитает. Потому что именно туда поднимают глаза все – с просьбой к Нему. И это не Бог Отец, суровый бородатый старик, всевидящий Бог раннего детства, и не Иисус Христос – мальчик-индиго, из тех детей, что появляются во все времена, – но Бог Дух Святой, неуловимое нечто. Непостижимый, безликий, нашедший себе пристанище здесь, в спертом воздухе больничного коридора, здесь, где чаще, чем в церкви, просят Его о помощи.

Нина с досадой захлопнула книгу. Уже в третий раз она принималась читать один и тот же абзац, но не понимала прочитанного. Она затолкала детектив в сумочку и посмотрела на часы – некстати вспомнилась цитата: «В девять, ровно в девять. Анна Сергеевна». Все сходится. Ровно девять. И врача зовут Анна Сергеевна. Дробно и часто простучали каблуки – медсестра прошла в кабинет с ворохом карточек. Нина попыталась заглянуть в приоткрывшуюся дверь, но молодая сестричка, как новорожденная капустница, выпорхнула обратно и скользнула по Нине равнодушным взглядом.

– Проходите.

Сердце ухнуло вниз, как сорвавшийся в небоскребе лифт, и руки стали холодными и мокрыми. «Тьфу ты, напасть». – Нина достала платок и вытерла ладони.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте. – Врач подняла на Нину глаза, и та с удивлением отметила, что глаза у доктора ярко-голубые, скорее даже бирюзовые. «А позавчера были серые. Или она в очках была? Не помню».

– Пеленочку взяли? – Анна Сергеевна прошла к умывальнику мыть руки. – Раздевайтесь, пожалуйста. – Обернувшись, она подбородком указала Нине на ширму.

Гинекологическое кресло с отполированными от ежедневного использования стальными подхватами возвышалось, как пыточная дыба. «Господи, какая же противная штука». От прикосновения холодного металла Нина тут же покрылась гусиной кожей. Невидимая за ширмой Анна Сергеевна с резким хлопком надела перчатки и теперь лязгала инструментами в лотке. Нина прикрыла глаза. От внезапного прикосновения она вздрогнула и коротко вздохнула.

– Вот умница, расслабилась. – Пальцы аккуратно, даже как-то нежно надавливали то там, то здесь. – Больно? Больно? Не больно? Хорошо. Хорошо. Очень хорошо!

Чем-то противно поскребли внутри и, наконец, железо вынули. Она открыла глаза. Рядом никого не было. Слышался звук льющейся воды – врач снова мыла руки. Нина боком сползла с кресла, стараясь попасть босыми ногами прямо в босоножки.

– Ну что? – Врач заглянула за ширму. – Оделись?

– Да. – Нина кивнула, сворачивая старую Димкину пеленку и скатывая ее тугой колбаской.

– Сейчас на УЗИ пойдем. Спуститесь на первый этаж и оплатите в третьей комнате. УЗИ у нас, к сожалению, платное. – Бирюзовые глаза тем не менее не выражали никакого сожаления, а блестели строго и холодно. – Ждите меня возле десятого кабинета, хорошо? Я сейчас отпущу больную и спущусь.

– А что, что-то не так?..

– Все хорошо будет, Нина Анатольевна. – Врач выглянула из кабинета, приглашая следующую пациентку. – Проходите…

Нина спустилась на первый этаж, к кассе. В двери было прорезано окошечко, туда стояла небольшая очередь. Тяжелые, темные, видимо, еще родные двери здания бывшей женской гимназии то и дело открывались, впуская очередного человека и вместе с ним порцию летнего уличного шума. Нине внезапно захотелось выйти через эти старые двери с витыми медными ручками прямо в асфальтовый августовский жар. Ей казалось, что она уже насквозь пропахла витающими здесь запахами страха и боли – старой бумаги, кварцевых ламп, дезинфекции и человеческих испарений. Но вместо этого она вежливо протянула в узкое окошечко деньги и взяла квитанцию.

Она пришла сюда позавчера от районного гинеколога. Они с Сережей очень хотели ребенка. Но после рождения Димки Нине почему-то никак не удавалось забеременеть. По этому поводу она обратилась в поликлинику два года назад, тогда-то у нее и обнаружили эту чертову фибромиому. Молодая врачиха утешала расстроенную Нину: «Да ну, чепуха! Опухоль небольшая, доброкачественная. Будете как новенькая! Тогда и о ребеночке поговорим». Нина добросовестно накупила кучу лекарств, бегала на уколы и раз в месяц на осмотр. Врач всякий раз уверяла, что опухоль уменьшается и волноваться особо нечего. Нина смущенно клала на стол «барашка в бумажке». Со временем страсти улеглись, опухоль не чувствовалась, в работе не мешала, и она больше года никуда не ходила. Но приближался новый учебный год, и она решила посетить врача и успокоить совесть.

В хорошо знакомом кабинете вместо приятной во всех отношениях молодой девицы сидела усталая хмурая тетка, небрежно выкрашенная в цвет красного дерева. Она долго опытными руками мяла Нине живот и внимательно прочитала все, что написала ее предшественница. От предложенного конвертика брезгливо отказалась: «Вы, Кузнецова, сначала выздоровейте, а там видно будет», – и выписала ей направление сюда, в онкодиспансер. На испуганные вопросы Нины терпеливо и безрадостно объяснила, что картина ей не совсем ясна, опухоль не только не уменьшилась, но за год явно увеличилась. «И вообще, идите и проверьтесь. Тем более при такой предрасположенности».

У Нины были совершенно другие планы на эти последние полторы недели перед началом года, но спорить она не решилась и, про себя ругая дотошную тетку, поехала через весь город. На прием ее не записали – оказалось, что, кроме направления, нужен еще и паспорт. Проездив целый день зря, она едва успела вовремя забрать из садика Димку. Он одиноко сидел в углу песочницы, а потом всю дорогу до дома укоризненно молчал.

– Все будет хорошо. Все будет хорошо. – Нина поймала себя на том, что говорит это вслух. Она испуганно открыла глаза, но в коридоре возле десятого кабинета было пусто. «Не торопится что-то эта Анна Сергеевна!» И тут Нина внезапно успокоилась – то ли помогла магическая формула «все будет хорошо», то ли сработала привычка собираться в ответственные моменты (когда-то на соревнованиях это здорово помогало). Она подошла к окну и оперлась на необъятной ширины подоконник. Воробьи возились на земле под липами – их скандал был слышен даже здесь. Трехцветная кошка, припадая толстым брюхом к земле, подкрадывалась к орущему птичьему конклаву. Нина постучала в стекло, надеясь или спугнуть кошку, или привлечь внимание воробьев, но на это никто не отреагировал. Кошка продолжала медленно продвигаться к воробьям, а те ссорились и наскакивали друг на друга из-за какой-то хлебной корки. Чем все закончилось, Нина так и не узнала. То ли воробьи съели корку, то ли кошка съела воробьев…

– Нина Анатольевна! – Анна Сергеевна отперла двери десятого кабинета и звала Нину: – Проходите. Сюда, на кушеточку…

Какими бы ни были глаза у этой Анны Сергеевны – серыми или все-таки бирюзовыми, – врачом она была замечательным. Руки ее вторгались в святая святых Нины, прощупывали живот и снаружи, и изнутри, не делая ей ни больно, ни неловко. Процедура же УЗИ оказалась даже приятной, в сравнении с осмотром на кресле. Нинин живот Анна Сергеевна чем-то смазала и теперь плавно скользила по коже сканером. Монитор светился голубоватым светом, и Нина, скосив глаза, попыталась на него взглянуть.

– Я сейчас вам все покажу. – Уловив ее движение, Анна Сергеевна развернула монитор. – Не люблю секретов и всегда все говорю своим больным прямо. Так всем гораздо легче. Видите? – Врач указала на какое-то темное пятно. – Вот ваша опухоль. А вот это, – она очертила ручкой круг, сместив сканер на плоском Нинином животе сначала в одну, а потом в другую сторону, – ваши яичники. Видите, какой поликистоз? Все забито! – И она ткнула в россыпь каких-то шариков. – Живот вытирайте. – Она протянула Нине комок ваты.

Затем врач так же долго и тщательно осматривала Нинину грудь. Нина ожидала каких-либо комментариев и здесь, но Анна Сергеевна сосредоточенно молчала. Когда же она попросила поднять руки и стала прощупывать подмышки, Нина снова ощутила, что липкий страх, внезапно отпустивший ее в коридоре, так же внезапно вернулся.

– Метастазы?..

– Ну какие метастазы? Дурочка! – Анна Сергеевна блеснула своими замечательно бирюзовыми глазами, и Нина вдруг поняла, что это всего-навсего тонированные контактные линзы. А позавчера Анна Сергеевна была в очках, и глаза у нее действительно серые.

– Одевайтесь. Метастазы! – Нинин «самодельный» диагноз то ли насмешил, то ли раздосадовал врача. – Их только не хватало, – фыркнула она.

– Теперь слушайте, Нина Анатольевна. Анализы ваши, честно говоря, плохие: и гормоны не в том количестве, и лейкоциты гораздо выше нормы, и гемоглобин плохой, и хламидии нашли, и герпес… Ну, ладно, это опустим – инфекции мы пролечим… Главное – анализ на онкоклетки положительный. И опухоль ваша увеличилась за год чуть ли не вдвое. Смотрите. – Она полистала Нинину поликлиническую карту. – Год назад было шесть недель, а сегодня уже десять. Так вот, я вам даю направление на операцию. И чем быстрее вы прооперируетесь, тем лучше. Сейчас я напишу заключение… Послушайте, не падайте духом. Не расстраиваться надо, а радоваться, что вовремя это обнаружили! И не вздумайте бросаться ко всяким разным целителям или экстрасенсам… И время потеряете, и деньги. Главное, время. В вашем случае, если не тянуть, прогноз очень благоприятный, процентов девяносто – девяносто пять… Сейчас это прекрасно лечат, и у нас процент не хуже, чем, скажем, где-нибудь в Германии. Да! Миллионы женщин во всем мире через это проходят – а ведь есть и совсем девочки! – Она заперла кабинета УЗИ. – Они уже и рожать не смогут, а у вас ребенок.

– Димка, – еле слышно прошелестела Нина.

– Ну вот, ради Димки соберитесь и будьте мужественной!

Да, ради Димки Нина готова быть мужественной, и не только мужественной. Ради Димки Нина вообще готова на все. Ради Сергея, конечно, тоже, но ради Димки…

– Анна Сергеевна!

– Да! – Анна Сергеевна прошла к себе и одобрительно взглянула на вошедшую следом молодую женщину. Никаких обмороков, слез, истерик – только руки теребят застежку сумки.

– Анна Сергеевна, а оперировать будете вы?

– Нет, конечно. Я вам даю направление в наш городской онкологический центр. Там свои хирурги, очень хорошие.

– Извините, – решилась Нина, – но не могли бы вы порекомендовать мне… Понимаете… чтобы я не с улицы пришла.

– Конечно, понимаю. Это правильное решение. – Врач немного помолчала. – Но, знаете, операция и так дело недешевое… Нужно оплачивать медикаменты, то, се. Реабилитационный период также… Набегает довольно много.

– Сколько? – Нина решила идти до конца. – Сколько это будет стоить?

– Примерно… – Анна Сергеевна вдруг потерла переносицу и сделала жест, как будто собиралась снять очки. – Примерно тысячу – за операцию, хирургу. А дальше – тут я точно сказать не могу… Ну, скажем, тысячи полторы. В крайнем случае, две. Лекарства все время дорожают…

– Хорошо. Я согласна. Я вам буду очень благодарна, Анна Сергеевна.

– Ну что вы, Нина Анатольевна! Сначала нужно, чтобы с вами было все в порядке, а уже потом будем говорить о благодарности. Я вам скажу прямо: это очень правильное решение. Присаживайтесь. – Она кивнула на место рядом со столом. – Сейчас я напишу вам записку. Доктора зовут Игорь Михайлович Емец. Заведующий отделением. Замечательный хирург! Лучше всего поезжайте к нему прямо сейчас. Он, насколько я знаю, скоро уходит в отпуск, и лучше, если вы с ним договоритесь заранее. Доедете до больничного городка… – Анна Сергеевна старательно рисовала на бумажке. Нина смотрела как завороженная на ее маленькие руки с розовой, шершавой от частого мытья кожей, с коротко подстриженными круглыми ногтями, кивала, но чувствовала, что не понимает ни слова.

– Спасибо. – Она решительно встала. Извлекла из сумки конверт и положила на стол врачу.

– Нет-нет. – Анна Сергеевна отодвинула приношение. – Вот вернетесь сюда месяца через два здоровая, повеселевшая, избавившись навсегда от этой гадости, тогда и поговорим… – Кивая уходящей Нине головой, она открыла дверь кабинета. – Следующий!..

* * *

– Заходите!

Нина толкнула двери с табличкой «Емец И. М. Зав. отделением» и вошла. Зав. отделением Игорь Михайлович Емец наличествовал – как раз пил чай. Был он толст, лыс, басовит, кареглаз и каким-то непостижимым образом сразу располагал к себе.

– Здравствуйте. Я от Анны Сергеевны. – Нина подошла к столу и положила записку. – Вот.

– Давайте, – весело сказал Емец и поставил на подоконник свою большую чашку, на которой почему-то было написано «Маша». – Собственно, милая девушка, она мне уже звонила. – Держа в одной руке записку, он быстро читал ее; другой же на ощупь извлек из тумбы стола еще чашку – с красным сердечком и надписью «Оля», быстро налил кипятку из чайника и бросил пакетик с заваркой. Как по волшебству появилась початая коробка конфет. – Сахарок! – Из неиссякаемых недр стола появилась третья чашка с надписью «Карина» и комковатым сахаром со следами чайной заварки.

– Спасибо, я без сахара. – Нина вдруг почувствовала, что этот лысый доктор с красными руками ей нравится. – Анализы вот…

– Давайте! – Так же весело, как и угощал Нину, он протянул толстую лапу за бумажками. – Так, так. – Скрепка небрежно отлетела в сторону. Бланки анализов он бегло просматривал и клал в сторону, лицом вниз. Дойдя до последнего, он сложил руки на животе и быстро закрутил большими пальцами «мельничку». Снова весело посмотрев на Нину, он вдруг спросил: – Ну, и как мы дошли до жизни такой?

Здесь, в этом кабинете с табличкой «Емец И. М. Зав. отделением», на втором этаже серого больничного корпуса, Нина Кузнецова, хрупкая натуральная блондинка, тридцати двух лет от роду, вдруг почувствовала себя так, как чувствовала на соревнованиях перед финальным выступлением – стальной сжатой пружиной, – и веселость доктора Емца каким-то непостижимым образом – то ли через крепкий чай, то ли просто через чашку с именем «Оля» – передалась ей.

– А черт его знает! – ответила она, глядя в его карие с искорками глаза.

– Вот это хорошо! – Ответ явно ему понравился. – Дети есть?

– Сын. Димка, пять лет.

– Это тоже хорошо. Сами понимаете, детей у вас больше не будет. – Хирург жестко, по-волчьи взглянул на нее.

От этого взгляда, от властного жеста красной лапищи доктора, ухватившей стул за старую деревянную спину, ей вдруг стало совершенно ясно: все, шутки кончились. Обратного пути отсюда у нее нет.

– Значит так. Рассказываю. Поскольку вас прислала лично Анна Сергевна, оперировать буду сам. Операционные дни – среда и четверг. С понедельника я ухожу в отпуск на две недели – приедете сюда в третий понедельник, считая от сегодняшнего дня. Утречком, часов в девять, приезжаете и оформляетесь в отделение. Анализы хреновые, скажем прямо, но так у нас с вами получилось. Дальше будет лучше. Это я вам обещаю. Крещеная?

– Что?.. – не поняла Нина.

– Я спрашиваю, вы крещеная?

– А какое это имеет значение? – Нина растерялась.

– Имеет, раз спрашиваю. Если не крещеная, окреститесь.

– Я крещеная. А…

– Понимаете, – перебил ее толстый доктор и сделал комически-зверское лицо – явно для опустившей углы рта пациентки. – Мы, хирурги, страшно суеверные. И предпочитаем резать крещеных больных. Знаете, как бабки-знахарки – они ведь только крещеных пользуют. Не знаю, в чем дело, – хитро прищурился он, – но крещеные больные и наркоз переносят легче, и заживает на них все как, извините, на собаке. Кстати, к знахарям ходить не рекомендую. Категорически. Не ваш случай. Голову заморочат и ничем не помогут. А в церковь сходите.

Слушая его, Нина, от природы бледная, побледнела еще больше. Хирург понял и захохотал.

– Ну что вы, что вы! Не перед смертью… Просто… попросите. Я и сам иногда хожу – хорошо так, знаете, спокойно… и прошу за своих. – Он кивнул на дверь, ведущую в отделение. – И съездите куда-нибудь, если еще не отдыхали. Лучше, чем дома сидеть и переживать. Можно и на море. Но на солнце не сидите, боже упаси… так, под зонтичком, под грибочком. Отдохните, подышите, поплавайте… Значит, свидание у нас через две недели. – Он протянул Нине ее бумаги. – Сейчас зайдите на пост дальше по коридору, возьмите список, что нужно купить для операции. Заранее извините, но больные наши теперь все покупают сами. Иногда даже и инструменты. Никто ведь не хочет, чтобы его шили тупой иглой! Только персонал нигде не продается: санитарку третий месяц не найдут – одна на весь этаж, – решил пошутить Игорь Михайлович, но шутка не задалась, и он вдруг разгневался. – А у нас хирургия! И реанимация! Сестрички сами полы моют!.. А, ладно, – перебил он сам себя. – Вас это не касается. У вас сейчас и без моих истерик забот хватит. Идите. До третьего понедельника.

– Доктор, я хотела как раз об оплате… – Нина почему-то покраснела. – Анна Сергеевна…

– Потом, потом. – Доктор зачем-то стал передвигать чашки на столе. Тема ему явно не понравилась. – Вот сделаем все, потом и поговорим. И не беру, извините, ничего вперед, и ничего не обещаю… Потому что примета плохая. Вот вам на всякий случай… В отделение никогда не дозвонишься… Домашний и мобильный… – Провожая Нину, он галантно открыл перед ней плохо окрашенную, но чистую дверь своего кабинета. Санитарка, хоть и одна на два отделения, видимо, службу свою несла исправно.

Выйдя от веселого заведующего отделением, Нина внезапно утратила весь кураж. Из нее как будто выпустили воздух. Заболел и запульсировал живот, и она вдруг очень ясно представила себе, как там, внутри, эта злокачественная опухоль, нечто совершенно чуждое ее здоровому, молодому организму, живет своей, отдельной жизнью; делятся, растут ее клетки, и она потихоньку тикает – бомба с часовым механизмом… Под ярким солнцем Нина почувствовала ледяной озноб – нервная дрожь сотрясала ее, и, не в силах совладать с ней, она села на ближайшую скамейку.

Слезы, которые Нина сдерживала весь день, хлынули потоком. Она попыталась на ощупь найти платок, но ничего не получалось. Тушь попала в глаза и, смешиваясь со слезами, черными потоками поползла по щекам. Наконец она выдернула из сумки Димкину пеленку и уткнулась в нее лицом. Несколько минут она просидела, содрогаясь в конвульсивных рыданиях, ничего не видя и не слыша, только прижимая к лицу эту пеленку, стиранную, должно быть, сотни раз, но все еще, как ей казалось, пахнущую маленьким Димкой. Нина вспомнила, как мама в детстве учила: открой рот и глубоко подыши. Она открыла рот и подышала, и слезы пошли на убыль. Посмотрелась в зеркальце. На щеках грязные разводы, глаза красные, лицо пятнистое. Красавица… Мимо две толстые веселые тетехи в белых халатах провезли громыхающую тележку, уставленную кастрюлями и ведрами с надписями «компот», «первое» и «второе». Откуда-то, наверное, с больничной кухни, ветром доносило запахи. И Нине сразу же захотелось и первого, и второго, и даже жидкого больничного компота. «Жизнь продолжается. Я не дам этой штуке взять над собой верх». Рядом, в киоске, у безучастной сонной продавщицы она купила бутылку воды и, зайдя за киоск, умылась. У круга «Больничный городок», с неприятным названием Померки, парковались маршрутки. И она с каким-то печальным удовлетворением увидела, что доедет почти до самого дома. «Васька легко сможет ко мне приезжать», – подумала она.

* * *

– Девушка, ну я вас очень прошу… Я вас умоляю… Девушка… Мне очень нужно прямо сейчас… Я вам завтра принесу… Прямо с утра принесу! – Крупная пергидрольная блондинка, завитая и накрашенная а-ля Мэрилин Монро, просунув в окошечко регистрации почти всю голову, уговаривала кого-то внутри.

– Ну не положено без паспорта. Сегодня приносите. Еще успеете на вторую смену, – вяло отбивалась регистратор.

– Да ехать мне далеко, живу я за городом… Девушка, миленькая, ну пожалуйста!

Препирались они уже долго, и очередь, скопившаяся за настырной блондинкой, начала роптать. Причем одни требовали, чтобы крашеная особа немедленно освободила окошечко, а другие – их было меньше – сочувствовали забывшей паспорт Мэрилин. Между тем регистратор, отчаявшись уговорить упорную блондинку по-хорошему, перешла на повышенные тона.

– Не положено без паспорта! У меня инструкция! Откуда я знаю, у вас на лице не написано – может, у вас СПИД.

– Так про СПИД в паспорте тоже не написано, – не сдавалась женщина. – Ну девушка, миленькая, ну пожалуйста! – Она на секунду вытащила голову из окошка и полезла в сумку, явно намереваясь соблазнить несговорчивую регистраторшу пятеркой.

Это было стратегической ошибкой. Окошко немедленно захлопнулось и глухо сказало:

– Технический перерыв.

Очередь взорвалась, причем сочувствующие присоединились к негодующим, и только какая-то бабулька робко посоветовала:

– Доча, да принеси ты этим иродам паспорт…

– Пропади ты пропадом! – Блондинка сунула пятерку обратно и развернулась к выходу. Движение было столь стремительным, что мощным плечом она въехала в пробегавшую мимо женщину в белом халате. Та охнула, едва удержавшись на ногах, и вдруг схватила уходившую блондинку за руку.

– Натаха!

– Ленка! Ой, привет… – Блондинка расплылась в улыбке. – Ты что, здесь работаешь?

– Ну! В лаборатории. Тебя-то как к нам занесло? Наших никого не видела?

– А, долгая история. Слушай, сто лет никого не видела. А ты какая была, такая и осталась. Фигурка просто класс! Пошли на воздух, покурим? – Натаха подхватила бывшую одноклассницу Лену Захарову под локоть и потянула к выходу.

– Нет, давай лучше к нам во двор. – Польщенная Лена повернула к малозаметной двери под лестницей, и они вышли в тенистый двор диспансера. В углу, под старым каштаном, стояла старая садовая скамейка. Здесь они и уселись.

– …и без паспорта, зараза, так и не выписала. Я просила, просила, а она перед носом захлопнула свою форточку. – Натаха в лицах рассказывала о попытке попасть на прием.

– Так съезди за паспортом, – посоветовала Ленка. – У нас с этим очень строго…

– Ага, учет, контроль, СПИД! – съязвила Натаха Кузнецова. – Я б не только съездила – я бы сходила. Три минуты ходу. На соседней улице живу.

– Переехали? – удивилась лаборантка Лена. – Везет тебе, Натаха, прямо в центр.

– Не переехали, Лен. Замуж третий раз я вышла. – Блондинка искоса взглянула, довольная произведенным эффектом.

– Да ну! Поздравляю.

– Особо не с чем – так, комнатушка в коммуналке. – Натаха явно мерила свою удачу жилплощадью. – Да у второго моего, у Жорика, вообще ж ничего не было! У моих жили. Полные кранты. А здесь один богатый Буратино расселить нас хочет – своя хата будет. А если без телефона и у черта на рогах – то и двухкомнатная… Соседи, Лен, честное слово, за год так достали – полный абзац. То свет не выключила, то толчок с утра заняла… Так что же мне, блин, под себя ходить? Я человек простой, Лен, ты же знаешь. Ответила пару раз. Ладно теперь хоть к нам никакая зараза не лезет. – Натаха щелчком отбросила докуренную почти до фильтра сигарету в кусты. – Да… Вот так и живу, Ленок. А что? Весело!

– А я как развелась со своим, так и все. Работа – дом. Дом – работа. Ну, еще в школу сходишь на собрание. Как говорили в известном фильме – глухо, как в танке. Где мужика искать? Не тут же…

– А чего! – Натаха подтолкнула Ленку. – Мужик, он везде водится! Найдешь здесь богатого, он коньки отбросит, а ты останешься при капиталах. – Она захохотала, и все ее крупное тело затряслось.

– Ага, – фыркнула Ленка, – или выздоровеет. Кстати, чего ты за паспортом все-таки не пошла?

– Так нет у меня паспорта.

– Как нет? – Глаза собеседницы удивленно округлились. – Потеряла?

– Считай, потеряла. – Натаха Кузнецова, когда-то первая красавица класса, а теперь стареющая расплывшаяся сорокапятилетняя тетка, стряхнула пепел с сигареты. – В ларьке я, Лен, работала зимой. Неделю я, неделю хозяйская племянница. Она мне товар передает – все сходится, я ей передаю – всегда недостача. И все больше и больше. Я потом только сообразила, – горько усмехнулась Натаха, – что она меня дурит. Но вот как, хоть убей! Я и так, и этак считала… Ну, сама знаешь, как я считаю – в школе-то едва-едва на тройку натягивала! А у нее высшее филологическое…

– Может, математическое?

– Нет, филологическое, – уперлась Натаха. – Она сколько раз меня своим дипломом попрекала! Я, мол, блин, филолог с высшим образованием, фу-ты ну-ты!

– Ой, не могу! – Ленка от хохота свернулась на скамейке. Отсмеявшись, она доходчиво объяснила: – Филологическое – это учитель языка и литературы.

– Да ну… – разочарованно протянула Натаха. – Не может быть! Чтобы какая-то училка драная так меня объегорила? Может, конечно, у нее и не математическое, как ты говоришь, образование, но пройдоха она еще та. Короче, паспорт мой накрылся медным тазом. Так я и ушла, а паспорт у хозяина остался. Вместе с недостачей и этой гребаной племянницей.

– Ну и как ты теперь?

– Да полный невдобняк! Куда ни ткнись – ЖЭК, прописка, приватизация там всякая! А теперь еще размен этот. Сегодня в милицию пойду, напишу заявление, что украли.

– Слушай, Наташ, у нас ведь есть платное обследование – там ни паспорт, ни направление не нужно. Любой с улицы приходи и делай. Хоть английской королевой назовись.

– А что, я похожа на богатую женщину? – Натаха томно приподняла выщипанные в ниточку брови и прищурила глаза. – Ну ты даешь, Ленка!

– На богатую ты похожа не больше моего. Так и на больную не слишком… Чего тебя к нам направили?

– Что-то там по-женски. Врачиха наша районная меня к гинекологу погнала – диспансеризация у них какая-то, а я бегай. А я у гинеколога лет десять не была, вот она и прицепилась. Я с бронхитом, а она меня к гинекологу. Иди, говорит, а то не приму. Ну я и пошла. А та нашла какую-то опухоль. Ну, ты понимаешь, после того как я штук двадцать абортов сделала, там чего угодно могло выскочить. И эта штука теперь вдруг начала расти. Вот облом!

– И сильно она у тебя увеличилась?

– Да вроде не очень. Глянь, врачиха тут в направлении написала. И вообще, я себя прекрасно чувствую. – Натаха достала зеркальце и подмазала губы. – Похудела, похорошела… И не пила никаких этих таблеток для похудания. Слышь, Лен, не поверишь – год назад еще пятьдесят восьмой носила. – Она локтем подтолкнула лаборантку.

Но Лена Захарова отмахнулась – она внимательно читала выписку из карточки Натальи Александровны Кузнецовой, потом так же внимательно просмотрела результаты анализов.

– Слушай, Наташ, мне вот тут цифры что-то не нравятся… Я, конечно, в лаборатории мочой занимаюсь и по крови не специалист…

– Вот и врачиха наша туда же. Иди, говорит, сдай все анализы и покажись, блин, специалисту! А эта сучка молодая меня записывать…

– Давай я тебя все-таки на платное отведу. – Лена решительно встала со скамейки.

– Ты что! – Натаха схватила ее за край халата и потянула обратно. – У вас тут и на бесплатном платить надо! Наслушалась, пока в очереди стояла. До исподнего разденут! Там рядом касса – так я на цены уже поглядела! Одно УЗИ чего стоит. Нет, я не пойду. У меня на все про все полтинник. И на обследование, и на лекарства.

– Наташ, ты с этим не шути. Тут чем раньше кинешься, тем лучше. Вставай, пошли.

– Да никуда я не пойду, ты с ума сошла, – уперлась Натаха.

– В лабораторию пошли. Двадцатку дашь начальнице моей, она тебе все основные анализы сделает. На онкоклетки мазок, на хламидии, на герпес… Пошли, она нормальная баба, вот увидишь. А если что-то не так будет, к врачу я тебя потом сама отведу. Есть тут у меня один доктор…

– Мужик? – неожиданно заинтересовалась Натаха.

– Ну, мужик. Да мужики-гинекологи лучше баб во сто раз! Вообще, гинеколог – мужская профессия.

– Ой! – Натаха скисла от смеха. – В одно место заглядывать – мужская профессия! Ну ты даешь, Ленка! Да ладно. – Она тряхнула головой. – Я вообще не против. Я тогда красивые трусы надену.

– Очень ему нужны твои трусы. Пошли.

* * *

– Хорошо, Леночка, если это ваша подруга… Только за ключиком сходите от свободного кабинета – мы мазочки возьмем. А сейчас давайте ее быстренько на кровь. – Ираида Семеновна Лекарева легко согласилась «проверить одну хорошую подругу» Лены Захаровой. Она благоволила своей подчиненной, да и лишняя двадцатка к нищенской зарплате лаборанта не помеха. Тем более при больном муже и внуке – студенте мединститута. Через полчаса довольная Натаха Кузнецова, рассыпаясь в благодарностях, отправилась домой, в свою расселяемую коммуналку.

– Послезавтра все готово будет, – напомнила Лена, провожая Наталью к выходу.

– Спасибо, Лен. Хорошо, что я тебя встретила…

* * *

– Леночка, я в журнале анализы вашей Кузнецовой запишу на Лерман. Мы с Анечкой, – добрые близорукие глаза начальницы за стеклами сильных очков мигнули, – иногда оказываем друг другу маленькие услуги. Никому, я думаю, из наших знать не нужно, что ваша подруга не по направлению. Сплетни, знаете ли, разговоры. Ну, вы меня понимаете…

Заведующая раскрыла лабораторный журнал и аккуратно вписала номера мазков, фамилию пациентки – Кузнецова Н. А., а в графе «кто направил» – Лерман. Она во всем любила порядок.

– Послезавтра меня не будет с утра, Леночка, – везу Михаила Иосифовича к невропатологу. Так вы сами возьмете анализы на раскладке. – Она закрыла журнал и попросила: – Отнесите, пожалуйста, обратно девочкам в лабораторию.

Девочки были как на подбор – от сорока до шестидесяти, но это не мешало им называть друг друга уменьшительно-ласкательными именами, прибавляя при этом зачем-то и отчество.

– Огромное вам спасибо, Ираидочка Семеновна, – с чувством сказала Лена.

* * *

У Лены Захаровой день не задался с самого утра. Сначала не желали останавливаться переполненные автобусы, а в те редкие, которые все-таки притормаживали, она со своей субтильной комплекцией не могла втиснуться. В конце концов, потратив заначку, она доехала на такси, но все равно опоздала. Как назло, этим утром был, что называется, аншлаг, и напарница едва справлялась. Она обрадованно поздоровалась, но Лена, на ходу натягивая белый халат, помчалась на выдачу анализов.

– Папку Лерман не уносили? Ой, здравствуйте, девочки!

– Привет, Леночка! Нет еще.

– Дай. – Лена потянулась за папкой, на которой стояла фамилия врача: «Лерман».

– Слушай, занеси ей в кабинет, ладно? А то она с полдевятого на приеме, а мне еще карточки разносить. Я сегодня припозднилась. – Сестра кивнула на сложенные стопкой папки.

– Давай. Я тоже как попало ехала. – Лена быстро, на ходу, нашла – «Кузнецова Н. А.». Это были результаты Нины Анатольевны Кузнецовой. А анализы Кузнецовой Натальи Александровны так и остались лежать в папке.

В одиннадцать Лена вышла в вестибюль. Натаха уже ждала ее, сияя улыбкой и сверкая свежим кроваво-красным маникюром.

– Вот твои анализы, Наташ. Все хорошие.

– Ну, что я говорила! – обрадовалась Натаха. – А к доктору пойдем?

– Да теперь вроде не нужно – но если хочешь…

– Шучу я, Лен, какой доктор. Ему ведь пити-мити нужно отстегнуть. Бесплатно мне туда заглядывали, когда двадцать лет было, а сейчас всем приплачивать нужно. Хотя я новые трусы надела, маникюр-педикюр сделала. – Натаха гордо продемонстрировала сверкающие лаком ногти. – А это тебе, Ленусик. – Она достала из сумки большую коробку конфет.

– Спасибо… – Лену удивила и даже несколько растрогала такая неожиданная щедрость – конфеты были из дорогих, да и коробка очень большая. Ей было невдомек, что таких коробок, предчувствуя скандальное увольнение, Натаха унесла домой два десятка. – Хочешь, – предложила она, – пойдем попьем чайку у нас в лаборатории.

– Спасибо, Лен, как-нибудь в другой раз обязательно попьем. И не только чайку. Меня тут на работу пристроить обещали, так что побегу. Ну, пока, Лен. Еще раз тебе спасибо.

«Сколько ж лет, как мы окончили школу, – думала Лена Захарова, возвращаясь путаными сумрачными переходами в свою лабораторию, – надо бы собраться всем как-нибудь…»

* * *

Дома было тихо и жарко. Она вошла в спальню и сбросила сарафан. Сережина кровать так и осталась несмятой – два дня он не ночевал дома и, по всей видимости, утром тоже не приезжал. В офисе у него на случай авралов всегда была смена чистого белья и несколько рубашек.

Босиком Нина прошлась по квартире, то задергивая, то снова открывая шторы. Несколько раз она порывалась снять трубку и позвонить Сереже на работу, но внутренний голос подсказывал ей, что лучше подождать, пока он вернется домой, а не говорить о таких вещах по телефону. В конце концов она забралась под душ, который ее всегда утешал, и долго стояла под упругими прохладными струями. К низу живота прикасаться было почему-то неприятно, как будто там обожгли кожу.

Аппетит, появившийся было, когда на территории больницы мимо нее везли каталки с обедом, бесследно исчез. Вяло допив чашку кофе, она задумалась. Похоже, начало школьного года летит к черту. «Что же я не спросила у этого Игоря Михайловича, сколько не смогу преподавать, – подумала Нина, – месяц, два, три? Позвонить ему, что ли? Удобно это?» Нина посомневалась, но потом все-таки набрала докторский мобильник.

– Здравствуйте, это Нина Кузнецова. Я была у вас утром… – начала она.

– Узнал, узнал! – заверил ее веселый голос. – Что, передумали? Или вас экстрасенсы уговорили?

– Нет, что вы…

– Ну и молодчина. Какие-то вопросы?

– Да. Доктор, я хочу знать, как долго после операции не смогу работать?

– Ну и вопрос у вас, Ниночка. Вы что, кормящая мать семейства? – пошутил Емец. – Кем вы работаете?

– Я тренер по гимнастике.

– Ого! – удивился врач. – Я еще и подумал, что фигура у вас такая, знаете, со спортивной осанкой… А насчет работы… Вопрос этот настолько для каждого больного индивидуален, что прогнозировать очень трудно. Многое будет зависеть от того, как вы будете восстанавливаться – ну здесь, поскольку вы спортсменка, проблем, я думаю, не будет. А вот как вы перенесете химио– и радиотерапию…

– А что, их тоже будут делать? – расстроилась Нина.

– Обязательно, обязательно. Знаете, некоторые хорошо переносят, даже на работу ходят, а другие – очень тяжело. Если вы можете это время не работать, то для вас это будет лучше. Лишняя нагрузка организму не нужна. Впрочем, больничный вам в любом случае дадут.

– Спасибо. Извините, что оторвала…

– Да не от чего! Сейчас последний обход сделаю… Ну, до свидания, Ниночка.

– До свидания. – Нина положила трубку.

Значит, работа накрылась. Жаль, хорошая была работа. Никакой больничный ей не нужен: в частном лицее, попросту – в школе для детей богатых родителей, гордо поименованной лицеем, не будут держать учителя, у которого такой длинный больничный. Она проработала там два года, хорошо ладила и с девочками, и с другими преподавателями. Директор тоже вроде был ею доволен. «Нужно позвонить ему, а еще лучше сходить прямо сейчас», – решила Нина. Она снова сняла трубку. Секретарша ответила, что Геннадий Иванович на месте.

Лицей находился в центре, практически рядом с онкодиспансером, и Нина проделала почти тот же путь, что и утром. В здании было по-летнему пусто и тихо и сильно пахло краской – к началу года спешно заканчивали ремонт. Директор был у себя, обсуждал с дизайнером отделку помещений. Через закрытые двери доносились их оживленные голоса. Секретарша пригласила Нину присесть, она с интересом поглядывала на «гимнастку», как в школе за глаза называли Нину, недоумевая, зачем та явилась в разгар отпуска. Наконец дизайнер вышла. Директор провожал ее до приемной и увидел Нину.

– Вы ко мне? Что-то случилось, Нина Анатольевна? Мне сказали, что вы звонили…

– Да. Я звонила. Разрешите? – Нина прошла в кабинет и плотно притворила за собой дверь. – Дело в том, Геннадий Иванович, что я не смогу с первого сентября выйти на работу.

– У вас какие-то проблемы? Кто-то заболел? – Директор сделал озабоченное лицо. Это ему очень шло, к тому же прекрасно действовало на подчиненных, и он это знал.

Да, у нее проблемы. Но меньше всего она хотела бы обсуждать их с этим лощеным молодым мужиком, который выглядел и разговаривал, как герой сериала.

– Да, заболел. Я заболела. – Нина немного смутилась. – Мне нужно будет лечь в больницу в начале сентября.

– Ну, нет проблем, – улыбнулся директор. – Недельки на две я найду вам замену.

– Нет, Геннадий Иванович. Я хочу сразу вам сказать, что неизвестно, сколько я там пробуду.

– Что-нибудь серьезное? – Директор забеспокоился: неужели перед самым началом учебного года придется искать преподавателя физкультуры? А ведь эта бывшая чемпионка так хорошо справлялась, и девочки с удовольствием ходили на ее уроки…

Да, эта Кузнецова его более чем устраивала. Физручка, которая была до нее, крикливая неприятная баба, упиравшая на бег и прыжки, не смогла заинтересовать привередливых девиц, и те прогуливали уроки в соседнем кафе, да еще и жаловались родителям. Директору надоело выслушивать упреки на «некачественное обучение». По рекомендации своего знакомого он сменил ее на Нину и не пожалел об этом. Неизвестно, чем привлекла капризных девчонок эта худенькая блондинка, сама похожая на девчонку-старшеклассницу, но лицеистки одна за другой перестали прогуливать. Из спортзала доносились музыка, взрывы смеха, в довершение всего многие девушки стали откровенно копировать стиль любимой учительницы – зимой вместо престижных в этой среде дорогих шуб на девицах все чаще стали появляться легкие спортивные куртки и ботинки на толстой подошве – самых известных спортивных фирм, разумеется, и стоящие чуть ли не как норковые шубки. Но в целом девочки, посещавшие уроки Нины, стали стройнее, подтянутее. И вот теперь эта Кузнецова ни с того ни с сего ложится в больницу. И неизвестно, сколько там пробудет. Есть еще, правда, тренер по плаванию, но вряд ли он сможет совместить нагрузки. Да и не захочет.

– Может быть, вам нужно помочь с врачом? – Директор был сама любезность.

– Спасибо, мне уже порекомендовали одного хорошего врача. Извините, я не знаю, наверное, увольняйте меня, Геннадий Иванович. – Опустив глаза, Нина рассматривала узор паркета.

– Ну, Нина Анатольевна, уволить вас я всегда успею. Девочки к вам привыкли…

– Понимаете, я могу проболеть несколько месяцев, и неизвестно еще, смогу после этого преподавать или нет… – Глаза у нее были тоскливые, и любезный Геннадий Иванович понял, что еще немного, и он свяжет себя бесполезными обещаниями придержать место для этой, по большому счету, совершенно посторонней женщины. Только потому, что девчонкам нравятся ее уроки. Да еще будет хлопотать, искать ей врачей. Она сама просит ее уволить. Выздоровеет – милости просим. И он довольно сухо и несколько поспешно проговорил:

– Хорошо. Раз вы настаиваете – пишите заявление. Будем искать вам замену. Очень жаль…

Неизвестно, как директору, а уж Нине точно было жаль терять это место – с прекрасным спортзалом, комфортными душевыми и с недавно отстроенным бассейном. И с девочками она нашла общий язык. Еще до Димкиного рождения она работала в институте, до которого нужно было ехать через весь город. А на другом конце города, в спортзале другого института, еще и подрабатывала по вечерам три раза в неделю. Но выматывали не утомительные поездки из конца в конец, а отсутствие элементарных санитарных условий – на ее основной работе не было даже горячей воды, не говоря уже о душевой. А в плохо отапливаемом спортзале зимой было так холодно, что, когда выдавалось окно между парами, Нина просто замерзала в закутке, выгороженном в углу для тренеров. Бдительный пожарник не разрешал включать за фанерной перегородкой никаких отопительных приборов и даже кипятильник считал святотатством. «Вы скачете, вам и так должно быть жарко», – неодобрительно выговаривал он Нине, в очередной раз застукав ее греющейся возле электрокамина. И забрал камин, сволочь. Нина тогда была беременна Димкой, на шестом месяце, и «скакать» уже не могла. Мерзла она отчаянно. Своим теперешним местом она дорожила, но водить за нос директора считала просто нечистоплотным. Возьмут ее назад или не возьмут – врать она не будет.

– Спасибо, Геннадий Иванович. – Нина встала.

– Да… Очень жаль, конечно, что вы заболели. Очень, очень жаль… Выздоравливайте, приходите, всегда будем рады. А если хотите рассчитаться – что ж, пишите заявление, я подпишу…

Было около четырех, когда Нина наконец вышла из лицея и поехала домой. «Интересно, Сережа уже дома? – думала она. – Как я ему все скажу – с работы уволилась, через две недели ложусь на операцию…» Был час пик. Переполненное метро жило своей жизнью. Кто-то читал, кто-то не стесняясь травил похабный анекдот, толпа тинейджеров возвращалась с пляжа. Какой-то мужик с бабьим голосом предлагал распродажу женского журнала. В рабочем порядке входили и выходили профессиональные нищие и непрофессиональные певцы. Люди покупали, слушали музыку, читали лезущую в глаза рекламу, смеялись, разговаривали, стараясь перекричать шум вагона. Но Нина ничего не замечала, полностью погруженная в свои мысли. Она едва не проехала свою станцию.

Дима уже высматривал ее с высокой горки. Постояв на вершине пару минут, он быстро съезжал вниз, забирался по лестничке наверх и снова стоял. Потом снова съезжал. Короче, «делал лицо» – показывал, что он вполне самостоятельный молодой человек и ему все равно – заберут его сейчас или часом позже. Но мать он все-таки прозевал. Съехав в очередной раз, он завел какой-то сугубо мужской разговор с маленьким серьезным крепышом в бейсболке. Нина как раз входила на площадку, когда они, прильнув к сетчатому забору, обсуждали достоинства и недостатки стоящей по ту сторону забора темно-синей «Ауди».

– Димка!

Он мгновенно повернулся, и на подвижном личике сразу отразилась целая гамма чувств: и досада оттого, что не он первый увидел Нину, и безудержная радость.

– Мама! – Он подбежал и схватил ее за руку. – Пойдем скорее!

Кивнув издалека воспитательнице, Нина подтолкнула Димку.

– Иди попрощайся.

– А! – Он решил пренебречь формальностями и уже тянул ее к выходу. – Пойдем домой быстрей…

– Нет! – Нина присела на край маленькой скамеечки. – Попрощайся, и тогда пойдем.

– Ну хорошо. – Подбегая к воспитательнице, он скороговоркой прокричал: – Досвиданьиринапална! – и вприпрыжку помчался обратно к матери. Жизнь била в нем ключом. Всегда, с самого рождения. Подскочив, он с разбегу запрыгнул на Нину, обхватив ее руками и ногами, как обезьянка.

– Мамочка, – выдохнул он Нине на ухо, – как хорошо, что ты пришла…

Нина не удержалась на ногах и снова села на скамеечку. Зарывшись лицом в пахучие Димкины волосы, она несколько раз поцеловала его в макушку.

– Ты чего? – Он удивленно посмотрел ей в лицо – нежности на улице не были у них в ходу. – Пошли скорей, мам. – Он слез с колен и снова потянул ее за ограду.

На улице он трещал без умолку. Нина слушала его вполуха, изредка кивая головой, когда он особо настойчиво ее тряс.

– Так поедем, мам? А когда поедем? – Он снова дернул ее за руку. – Завтра поедем, мам?

– Завтра, завтра… Куда поедем, Дим?

– Как куда? Ты же говорила, что мы с папой поедем на море, – расстроился он.

– На море? – Она смотрела на него так, как будто не понимала, о чем идет речь.

– Мам, ты передумала, да? Все были на море! Ты ж говорила… Обещала! – В глазах у него уже показались слезы. Они остановились прямо перед входом в подъезд.

– Пойдем. – Она решительно потянула его за собой. – Дома сейчас обо всем поговорим.

– Так поедем? Да? Поедем? – Он вырвал свою ладошку из ее руки и вприпрыжку помчался к лифтам. Настроение у него улучшалось мгновенно.

* * *

– Так поедем? Ты обещал. – Лика сидела на краю стола, покачивала лакированной туфелькой и смотрела на Сергея, который нервно ходил по узкому, маленькому кабинету.

– Обещал! Обещал! Я всем все обещал. Герка приехал?

– Нет. – Она следила за его передвижениями своими чуть выпуклыми черными глазами.

– Черт! Где его снова носит? Я просил тебя не сидеть на столе! Ну, ладно… Ну, прости. – Он понял, что она обиделась. – Поедем. Раз я обещал – значит, поедем.

– Сережа…

– Что?

– Ничего. – Она передумала и развернулась, чтобы выйти. Он догнал ее.

– Не обижайся, ради бога. – Он помолчал, видимо собираясь извиниться, и вдруг снова сорвался: – Да что за день сегодня! Герку где-то носит, твоя мамаша звонит уже третий раз, из банка звонят!

– Мама? – Лика удивленно подняла бровь. – И что она хотела?

– Первый раз приглашала меня к вам на ужин. Второй раз справлялась о твоем здоровье. Третий раз спрашивала, не забыл ли я про первый раз! Лика, я тебя очень прошу… – Он подвел ее к креслу и усадил, сам же присел перед ней на корточки. – Я тебя очень прошу, не нужно на меня давить. Я обещал поехать к твоим родителям – поеду. Но не сегодня. Я два дня дома не был. Она пока что моя жена.

– Сережа… – Она попыталась встать, но он ее удержал. – Сережа, я не могу так больше… Решай: или я, или она. Это не может больше так… Я не могу больше… – Она готова была расплакаться, но сдерживалась из последних сил.

– Зачем ты сказала матери о наших отношениях?

– А что, что я должна была ей сказать? – Она теперь тоже не скрывала своей досады. – Меня тошнит каждое утро! Она сама обо всем догадалась…

– О чем догадалась? Лика, неужели…

– Да, и можешь себе представить, как мне пришлось с ней объясняться!

– Лика, ты что… беременна?!

– Да, беременна! И мне это так же неприятно, как и тебе!

– Что ты, зайчонок… – Он ласково сжал ее руки. – Как ты могла подумать, что мне неприятно!

– Что тут приятного! – Она плакала то ли от облегчения, что не нужно больше носить в себе эту новость, то ли от раздражения на эту так некстати наступившую беременность, и слезы неудержимо катились по ее щекам. – Ты мужчина, ты не понимаешь, что ничего приятного в этом нет…

Он целовал ее глаза, ее мокрые щеки, мгновенно вспухшие от слез губы…

– Это ты ничего не понимаешь! – Он подхватил ее на руки и закружил по тесному кабинету. Ее изящные туфли на высоких шпильках полетели в разные стороны. Она засмеялась и обняла его за шею. Бумаги, лежащие на столе, подняло потоком воздуха, и они разлетелись по полу.

* * *

Если бы кто-то сказал Сергею Кузнецову, что ему нравятся беременные женщины, он рассмеялся бы этому человеку в лицо. Он сказал бы, что, как и большинство мужчин, предпочитает блондинок. Сексуальных блондинок со спортивной фигурой. Спортивных блондинок с сексуальной фигурой. Спортивных брюнеток, крашенных под блондинок. И так далее и тому подобное. На самом же деле взгляд его безошибочно находил в толпе беременных женщин – особая умиротворенность устремленного во внутренний мир взгляда, чуть припухшие губы, осторожная походка… Глаз его лучше любого теста на беременность определял женщин, ждущих ребенка, даже если внешне еще ничего не было заметно. Именно таких женщин он выделял среди остальных. И его тянуло к ним со страшной силой. Он пытался знакомиться на улице, в институте, но девушки уклонялись от знакомства, не назвав никакой мало-мальски серьезной причины. И так же, пять лет назад, его потянуло к тоненькой сероглазой девушке, которая вела у них в институте секцию по аэробике. Они с Геркой ходили тогда «качать железо». А девчонки тренировались в другой половине огромного зала. И он сразу, с первого дня, увидел в ее серых глазах нечто, что неудержимо повлекло его к ней. Но он стеснялся подойти и нарваться на очередной отказ. Герка заметил, что его друг день за днем пялится на хорошенькую тренершу. Он первый подошел и познакомился с ней. А потом познакомил его.

Все это сейчас, когда Лика вышла, неожиданно всплыло в памяти. Он вспомнил, как Нина тогда тоже отказалась с ним встречаться, и когда он прямо спросил ее – почему? – она вдруг так же прямо ответила, что беременна. Он смутился, смешался. Только и промямлил: «Твой муж, наверное, счастлив». «А у меня нет никакого мужа», – ответила она. И он точно так же, как сейчас Лику, подхватил ее на руки. «Тогда я делаю тебе предложение!» – сказал он. Правда, он еще долго ходил за ней, ухаживал полгода, до самого Димкиного рождения. Со стороны, наверное, это казалось странным – ну как можно ухаживать за беременной! А он был счастлив. Нина сказала наконец «да», когда он явился в роддом забирать ее и Димку. С огромной охапкой желтых нарциссов. Он привез ее и смешного краснолицего младенца к ней домой, а вскоре перевез к ним свои вещи. К себе он не решился их везти – мать его Нину так и не приняла. Елена Александровна внешне смирилась с его выбором, когда Сергей официально женился на Нине, и даже приехала посмотреть на ребенка, привезла подарки. Но простить невестку, которая, как ей казалось, хитростью завлекла сына, да к тому же была старше его на шесть лет, так и не смогла. И она непроизвольно поджимала губы, когда заходила речь о Нине. «Да уж, – цедила она, – спортсменка, комсомолка, к тому же еще просто красавица!» «Знаем мы, – добавляла она уже только в кругу близких подруг, – как эти спортсменки ноги широко расставлять умеют…»

Когда Сергей начал заниматься компьютерным бизнесом, Елена Александровна очень радовалась успехам сына. Сначала она втайне гордилась его удачными первыми шагами (тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!), потом и открыто стала хвалиться. И только Нина была каплей хинной горечи в этой ложке меда. Сначала Сергей думал, что со временем все образуется. Сам он был в восторге от маленького Димки, купал его, гулял с ним, приезжал с коляской к родителям. Но, видя, что мать не скрывает раздражения при виде «внука», поездки эти вскоре прекратил. Их с Томашевским бизнес все расширялся, и он с головой ушел в работу. Конечно, он мечтал о собственном ребенке, да и Нина была не против завести еще малыша. Возможно, появление этого ребенка и примирило бы невестку со свекровью, но Нина больше не беременела. Просидев два с половиной года дома, она пошла работать. Сережин приятель порекомендовал ее в частную школу. Сергей внешне был доволен – красивая молодая жена, машина, квартира в новом доме – постороннему могло показаться, что уж эта-то пара точно получила от жизни все. Но Сергей мучительно хотел детей – своих детей. Так, как хочет детей женщина, обреченная на бесплодие. Это был редкий тип мужчины, любящий маленьких детей. Крохотному Димке он уделял едва ли не больше времени, чем Нина, приходя в восторг от ручек, ножек, складочек новорожденного. Герка подсмеивался, когда Сергей, развернув младенца, показывал ему: «Ну посмотри, посмотри, какие у него пальчики! Какие ноготочки!»

И вот теперь – Лика.

* * *

Выйдя от Сергея, Лика быстро пошла по коридору, стараясь не попасться никому на глаза. Не хватало только, чтобы ее увидели с поплывшей косметикой! Но совсем рядом со спасительной дверью со скромной табличкой «Бухгалтер» она буквально налетела на Томашевского.

– Ликуся, лапочка… – Он попытался обнять ее своими ручищами, но она увернулась, желая прошмыгнуть в свою комнатушку. Но он загородил ей вход.

– Что такое? Мы плакали, – ерничал он. – Глазки красные, личико того… тоже красное! Начальник, зверь, обидел?

– Пусти. – Она вознамерилась обойти его сбоку, но он с тупым упорством снова развернулся к ней. Она обострившимся обонянием уловила отчетливый запах алкоголя и фыркнула про себя: «С утра уже где-то пил!»

– А почему на «ты», я тоже вроде начальник, а? – Томашевскому явно хотелось покуражиться.

– Отцепись! – Оттолкнув его, она наконец протиснулась в свою каморку. Снаружи послышалось глупое Геркино хихиканье. Вот чучело! Она с досадой посмотрелась в зеркало. Так и есть! Все растеклось. Хорошо, хоть клиенты не видели. Ну ладно, скоро все это закончится. Ей не придется больше работать в этой тесной, плохо проветриваемой конуре. И терпеть Геркины пошлые шуточки. Как только она выйдет замуж за Сергея, она больше никогда не будет работать.

* * *

С раннего детства Лика Малышева отличалась особой миловидностью. К тому же и характер у белокурой черноглазой малышки был прекрасный. Родители не могли нарадоваться на дочь. Со временем волосы у девочки потемнели, стали почти черными, а вот характер остался прежним. Лика исправно ходила в школу, занятий не прогуливала, с плохими компаниями не водилась, хотя и звезд с неба не хватала – училась на твердые четверки. На семейных праздниках, когда подвыпивший дядя Лики, Леонид Петрович Малышев, начинал хвастать успехами двух дочерей-отличниц, Станислав Петрович, отец Лики, мрачнел. И когда дядя Леня предъявлял табели дочерей, Ленки и Витки, крутящихся тут же и явно ждущих этого приятного момента, Лика, которая особыми талантами не блистала, старалась незаметно уйти к себе. Кроме того, Витка играла на пианино, а Ленка училась в математической школе и ходила в изостудию при бывшем Дворце пионеров. И как-то однажды мать Лики, Вероника Валерьевна, не выдержала:

– При такой красоте, как у нашей Ликуси, ей физика с математикой ни к чему. А рисовать, к примеру, и обезьяну можно научить. Сейчас кого ни возьми – художник. Или на пианино бренчит, песенки пишет. Ни слуха, ни голоса. Такое услышишь – уши вянут. Даже, пардон, мат. Композиторы! – Вероника Валерьевна деликатно пригубила рюмку ликера. – А насчет учебы я вам вот что скажу: взять, к примеру, меня – в школе отлично успевала, институт окончила, теперь вот я старший экономист, – вздохнула она. – И что? Всю жизнь на заводе, вечно домой халтуру берешь… Своей дочери я такой жизни не хочу. И не уговаривайте. Вот Вита ваша, к примеру, куда со своим пианино денется? В музучилище? А что дальше? А дальше только оболтусов учить. На учительскую зарплату. А она меньше, чем, к примеру, у меня. А вот Лика у нас в театральный поступать будет, потом в кино сниматься. Правда, Ликуся? – И она обернулась к дочери.

К такому повороту событий Лика готова не была. О театре или о кино она даже и не думала. Но по вытянувшимся лицам Витки и Ленки поняла, что мать попала в точку. Обе племянницы Вероники Валерьевны красотой не отличались – были обычными, живыми девчушками с довольно заурядной внешностью, неопределенного цвета волосами и веснушками на носу. Непонятно было, что из них еще вырастет – прекрасные лебеди или гадкие утята. Лика же с самого детства была прекрасным лебедем – в этом можно было даже не сомневаться. И чувствуя, что в этот раз мать сказала что-то очень важное, двенадцатилетняя Лика согласилась:

– Да, я буду актрисой.

Витка и Ленка тут же притихли – никакой политехнический институт, никакое музучилище, о которых в их семье так много говорили, не могли и рядом стоять с театральным! Эту красивую Лику, конечно же, возьмут в театральный. И потом она будет сниматься в кино. А они, скорее всего, станут простыми инженерами – как папа и мама. Леонид Петрович с этого дня все меньше хвастал, потому что, как только он заводил свое, Вероника Валерьевна тут же доставала пухлый альбом с фотографиями Лики во всех ракурсах и заявляла:

– Вы только посмотрите, какая наша Ликуся фотогеничная! – И пела о театральном институте.

К окончанию школы она так заморочила всем голову, что, собственно, у Лики не оставалось выбора. И она поехала поступать в театральный. Вероника Валерьевна ходила гордая и рассказывала об этом всем и каждому. Когда же дочка вернулась ни с чем, материнскому разочарованию не было предела. Вероника Валерьевна переживала поражение гораздо сильнее, чем дочь. Лика же, пожив абитуриенткой в общежитии, очень быстро поняла, что стирать свое белье в облупленной душевой и готовить на общей кухне – это не для нее. Дома все это делала мать, не подпуская Лику ни к плите, ни к стиральному порошку – будущей актрисе не пристало портить руки! Конечно, Лика хотела поступить, и приемная комиссия обратила внимание на красивую девушку. Но в Лике не было искры, куража, которые так нужны для актерской профессии. И она не прошла даже во второй тур. Вернувшись домой, к убитой этим известием матери, Лика не выглядела особо огорченной.

– Ну почему, почему они тебя не приняли? – недоумевала Вероника Валерьевна, горестно глядя на Лику и не находя в своей дочери ни одного изъяна.

– Откуда я знаю, мама, – отвечала оголодавшая в столице красавица дочь, уписывая за обе щеки борщ. – Знаешь, в одной комнате со мной жила такая толстая, рыжая. – Лика сделала рукой в воздухе неопределенный жест, описывая, должно быть, расплывчатые формы рыжей. – Так она прошла во второй тур.

– И поступила?! – негодовала Вероника Валерьевна.

– Откуда я знаю, мама, – отвечала Лика, принимаясь за второе. – Я же уехала.

– Наверное, на лапу дали.

Мать все не могла оправиться от полученного удара и искала причины – ну не могли ее Ликусю, такую красавицу, такую умницу, не принять, когда какую-то толстую, рыжую – чью-то дочь или племянницу – наверняка приняли.

– Ничего, на следующий год снова поедешь. – Она уже наливала Лике чай и пододвигала пироги.

– Никуда я не поеду, мама. – Лика решительно надкусила пирог с вишней.

Вероника Валерьевна остолбенела. Как это не поедет? Позанимается как следует и поедет. Возьмут репетитора, сколько бы это ни стоило. Завтра же она начнет наводить справки. Но Лика уперлась:

– Я все уже решила, мама. Я поступаю на курсы секретарей.

– Каких еще секретарей? – У Вероники Валерьевны подкосились ноги.

– Секретарей-делопроизводителей.

– Но почему, – недоумевала мать, – почему именно секретарей?! Можно ведь попытаться поступить и в наш институт. Он хоть и не столичный… – Она все еще хотела видеть дочь человеком искусства. – В наш Институт культуры, к примеру.

– Ну, и кем я буду? – Лика была неумолима. – Массовиком-затейником? Библиотекарем? Знаешь, как называют твой институт культуры? Институтом старых дев.

Вероника Валерьевна была сражена. Ее дочь, ее красавица, ее сокровище будет какой-то там секретаршей! А эта серебряная медалистка, эта мартышка Витка, старшая Ленькина дочь, поступает в университет, на кибернетику. И наверняка поступит! Горю Вероники Валерьевны не было предела. Вернувшийся вечером с дачи с ведром клубники Станислав Петрович не был особо удивлен. Он с самого начала не верил в театральную затею, но благоразумно молчал. Но решением Лики пойти на курсы секретарей был возмущен не меньше жены.

– Может быть, врачом… – неуверенно предложил он.

– Слава, ты в своем уме? – Вероника Валерьевна трезво смотрела на жизнь. – Каким врачом? Ты знаешь, сколько нужно дать, чтобы поступить в медицинский? Даже если мы квартиру продадим, все равно не хватит. Вот только если в медучилище…

– А что? – Отец явно обрадовался. – В медучилище! Хорошая профессия.

– Да, бабкам всю жизнь клизмы ставить, – скривилась Лика.

Свою дочь, с внешностью кинозвезды, с клизмой в руках – этого Вероника Валерьевна просто не могла представить.

– Может, еще подумаем, Ликочка, – неуверенно предложила она.

– Вы думайте, а я уже решила, – отрезала она.

Мать с отцом еще неделю ломали головы, придумывая достойное занятие. Робкое предложение матери о карьере модели Лика отмела сразу. И ростом не вышла – всего 160 сантиметров, да и без богатого спонсора такая карьера была немыслима. Так она матери и сказала. Вероника Валерьевна, безнадежно отставшая от жизни, недоумевающе посмотрела на дочь.

– А может, без спонсора попробовать?

– Тогда уж лучше сразу на панель, мама.

Мать запричитала, что в их время красивая и умная девушка легко могла найти себе достойную работу и без спонсоров, и без унижения…

– Ну, а я о чем говорю, мама. Секретарь и есть достойная работа. Что в ней недостойного?

Постепенно родители пришли к тому же выводу: секретарь – достойная работа. И мать даже сходила в отдел кадров, справилась, не будет ли у них вакансии секретаря. Потом вышла на секретаршу директора, Ирину Викторовну, которая как раз через год собиралась на пенсию. Та пообещала похлопотать. Радостная Вероника Валерьевна пришла домой и выложила эту новость мужу и дочери. У Лики вытянулось лицо – ей совсем не улыбалось работать с матерью на заводе какого-то там станкостроения. Кроме всего прочего, в перерыв мать будет таскать ее в заводскую столовку есть паровые котлеты и винегрет… У нее были совсем иные планы. Но она дипломатично промолчала, сделав вид, что даже довольна таким поворотом дел. Как здраво рассуждала Лика, через год все может случиться: Ирина Викторовна может передумать уходить на пенсию, или у директора найдется какая-нибудь безработная родственница … Или даже завод может закрыться – мало, что ли, закрывалось всяких заводов в последнее время?

Наконец родители заплатили за курсы, и Лика стала усердно их посещать, мечтая о том дне, когда она, неприступная и прекрасная, будет сидеть в приемной не какого-то там директора завода станкостроения, а у молодого, богатого, красивого бизнесмена или банкира. А потом бизнесмен или банкир заметит ее красоту и другие таланты и оценит их по достоинству. А дальше… Дальше фантазия Лики простиралась так далеко, как бывает только в семнадцать лет.

Через три месяца Лика успешно окончила курсы, получила свидетельство, но устраиваться на работу не спешила. И уговорила родителей дать денег еще на одни курсы – компьютерные. Знание компьютера на курсах секретарей давали самое поверхностное и на одну машину было так много учащихся, что общее время, проведенное у монитора, едва ли равнялось часу. Родители выслушали резоны дочери и денег дали – до пенсии Ирины Викторовны время еще было.

В апреле, с двумя свидетельствами на руках, Лика стала искать работу. Мать просила ее подождать, но Лика возмутилась:

– А вдруг ваша Ирина Викторовна еще год не уйдет? Или два? Мне что, на вашей шее сидеть?

Против такого возразить было ничего. Однако найти работу оказалось ой как не просто! Накупив газет, Лика с энтузиазмом принялась звонить по объявлениям. Секретари требовались. Лика хорошо запомнила, как практически по первому же объявлению ее пригласили на собеседование. Наскоро собравшись, она помчалась по указанному адресу – и всю дорогу боялась, что кто-то приедет раньше и ее не возьмут. Помещение, в которое она пришла, по телефону гордо назвали словом «офис». На самом деле это была крохотная комнатушка под самой крышей проектного института. Лифт в тот день почему-то не работал. Может быть, он вообще уже не работал – институт медленно умирал и сдавал помещения под различного рода конторы, продлевая собственную агонию. На восьмом этаже Лика нашла нужную ей вывеску. Низенький толстяк, встретивший ее, не понравился ей с первого взгляда. Слишком масленые были у него глаза. Предъявив свои бумаги, Лика уселась по другую сторону стола и скромно поджала ноги. На свидетельства толстяк практически не посмотрел. Для приличия расспросив кое о чем, он тут же заявил, что она им подходит. Кому «им», Лика не поняла – в офисе больше никого не было.

– Ну, так я жду завтра в девять, – сказал Лике неприятный тип с маслеными глазами, просивший называть его «просто Ромой».

– Хорошо. – Она поднялась со стула и несколько робко спросила о зарплате.

– Триста баксов, для начала. – Толстяк положил руку Лике на плечо. – Конечно, если мы с тобой сработаемся, детка…

Лика испуганно шарахнулась в сторону.

– Что значит – сработаемся? – Голос Лики предательски дрогнул. Она хотела выглядеть старше, опытнее, но он сразу, с порога ее раскусил – зеленая девчонка, первая попытка. Ничего пока не умеет. Но зато какая свеженькая и хорошенькая…

– Это значит, что зарплату я тебе даром платить не буду, понятно? – «Просто Рома» плотоядно окинул взглядом туго обтянутую свитерком высокую грудь. – Бумажки эти твои, – кивнул он небрежно на стол, – выеденного яйца не стоят.

– Хорошо, я подумаю. – Лика дрожащими руками сгребла со стола два своих свидетельства и пулей вылетела наружу. Быстро цокая каблучками парадных туфель по рассыпающемуся пыльному паркету, она по-спринтерски пробежала длинный институтский коридор и ринулась вниз по лестнице. Ей казалось, что толстяк гонится за ней. Выскочив на улицу, она перевела дух – конечно же, никто за ней не гнался. Люди спокойно входили и выходили, по-весеннему орали воробьи, на деревьях распускались почки, и асфальт просыхал прямо на глазах. Она медленно пошла по бульвару на ватных от испуга ногах, нашла свободную скамейку, достала сигареты и закурила. Курить она начала на курсах – почти все девицы курили, и Лике надоело выглядеть белой вороной. Закурив, она успокоилась. Триста долларов – огромные деньги. Матери на ее заводе не платят и половины этой суммы, даже вместе с халтурой. А здесь – понятно за что, – она горько усмехнулась. За тесное общение с мерзким толстяком. Только Лика на это не пойдет. Ни за какие деньги.

Неудачный опыт кое-чему ее научил. Теперь она пыталась понять по голосу, с кем имеет дело. Если голос был нейтральным, в такое место стоило поехать. Если же игривый – Лика без сомнений клала трубку. Пару раз она нарывалась на набор девушек «для работы за границей». Один раз ей предложили «сняться для обложки журнала». Она вежливо благодарила и отказывалась. После позорного побега от сексуально озабоченного толстяка она поняла: гнаться за ней никто не станет, нужно просто повернуться и уйти. В серьезных же конторах требовались секретарши с опытом, со знанием хотя бы одного иностранного языка. Ликины документы в таких местах вызывали у работодателей презрительно-ироническую улыбку. Они просили Лику показать, как она умеет работать с компьютерными программами – и если здесь все было более-менее сносно, то с орфографией она не дружила, да и скорость набора текста оставляла желать лучшего. Яркая же внешность никакой роли не играла, даже, как она быстро поняла, была помехой.

После полутора месяцев мучительных поисков, когда Лика стала уже потихоньку думать, что Ирине Викторовне и впрямь пора бы на пенсию, судьба наконец сжалилась над ней. В их районе открыли огромный супермаркет и, возвращаясь после очередной неудачной попытки, она увидела на двери объявление – «Требуются…». Секретарей в длинном списке не было, но она вдруг решительно толкнула двери и вошла. С той же решительностью (сказывался уже большой опыт) она подошла к администратору и сказала, что по объявлению. Администратор без лишних разговоров направила ее в расположенный в глубине магазина кабинет. Лика и сама не знала, что на нее нашло – то ли надоело каждый день брать деньги на проезд и всякую мелочевку у родителей, то ли действительно это был ее день, – но она очень бойко предъявила свои бумаги и заявила, что ее устроит любая работа. Заведующая с интересом взглянула на красивую и явно неглупую девушку, одетую скромно и со вкусом – здесь Лика всегда была на высоте, – и сказала:

– Ну, зачем же на любую? Вы секретарь со знанием компьютера, я смотрю?

Лика утвердительно кивнула, дыхание у нее почему-то перехватило. Заведующая же любезно продолжала:

– Мне как раз нужен секретарь. Кажется, вы нам подойдете.

– Я буду стараться, – пролепетала она.

Это была манна небесная – работа рядом с домом, приличная зарплата – не такая, правда, какую ей сулил толстяк, но по сравнению с копейками, которые Лике давали на карманные расходы… Она летела домой, как на крыльях, молясь про себя, чтобы эта милая Лидия Андреевна не передумала и не взяла кого-нибудь другого. Взлетев на свой четвертый этаж, она нетерпеливо жала звонок, пока встревоженная Вероника Валерьевна ей не открыла.

– Ликуся, что случилось?!

– Ничего. – Красная, запыхавшаяся от быстрого бега по лестнице, Лика неожиданно обняла мать. – Мамочка!

– Да что случилось?! – От такого неожиданного проявления чувств Вероника Валерьевна перепугалась еще больше. Лика отстранилась от матери и выпалила:

– Я нашла работу!

Вечером, когда семья мирно пила на кухне чай с купленным по такому случаю тортом, Лика в который раз пересказывала, как она увидела объявление, как ничего про секретарей в нем не было, но что-то ей подсказало… Недавно вернувшийся с работы Станислав Петрович тоже, казалось, был рад.

– Только ты смотри, доча, не очень позволяй этому своему заведующему… – Он покосился на жену. – Сама знаешь, в каком смысле!

Лика застыла с набитым ртом. Потом до нее дошел смысл сказанного, и она прыснула:

– Папочка, да это женщина!

Немного сконфуженный – упустил такую важную часть рассказа, что заведующая – женщина, Станислав Петрович попытался перевести на другое.

– Я имел в виду, чтобы не позволяла кричать на себя…

– Ничего, и покричит, если нужно. – Вероника Валерьевна так радовалась Ликиной первой работе, что уже заочно одобряла эту самую заведующую. – На любой работе не без этого…

Лика проработала в супермаркете три года. Действительно, оказалось не без этого. Лидия Андреевна была человеком настроения – то метала громы и молнии, то расточала любезности. Очень скоро Лика научилась понимать, какова сегодня ее начальница и чего от нее можно ожидать. Работы было много, но это была хорошая школа – Лика многому научилась. Она бойко обращалась с документами, стала быстро печатать, а что до грамматики – во-первых, Лидия Андреевна, сделавшая быструю карьеру от рядовой продавщицы до заведующей, и сама была в ней не сильна, а во-вторых, заложенная в компьютер программа автоматически находила и исправляла ошибки. Лика привыкла к своей работе, она ей нравилась, зарплату медленно, но верно повышали, и только одно омрачало эту идиллию – Ликины несбывшиеся мечты о прекрасном принце.

К хорошеньким девушкам, работающим на кассах, часто клеились молодые люди – иногда просто веселые безденежные студенты, забегающие купить тощий кефир и пару булочек на ужин, иногда – скоробогатеи с полными тележками дорогой снеди – эти всегда приезжали на дорогих авто, даже если жили неподалеку. Вечером, по окончании рабочего дня, Лика часто наблюдала, как та или иная девушка садится в поджидающую ее машину. Сначала она остро завидовала кассиршам – целый день они общаются, знакомятся – а она сидит в кабинете, как мышь, заваленная бумагами. Ну почему она сразу не пошла работать на кассу – ведь кассирш тогда только и набирали! Но постепенно она поняла, что стоит в иерархии магазина гораздо выше кассирши – любая из них променяла бы сомнительное удовольствие сидеть на сквозняке по двенадцать часов в день на уютную приемную начальницы.

Однажды, когда Лика выходила через служебный вход, она и увидела его. Он вышел из темно-синего джипа «Чероки» и почти столкнулся с Ликой в дверях.

– Скажите, девушка, – обратился он к ней, – Лидия Андреевна еще не ушла?

– Уже ушла. – Лика исподтишка рассматривала молодого человека и прикидывала: это его собственная машина или, может быть, родительская?

– А когда она завтра будет, случайно не знаете?

– Случайно знаю. Я ее секретарь. Лидия Андреевна обычно приходит к десяти. А я прихожу к восьми, – зачем-то добавила она.

– Вот как… Я должен передать ей кое-какие бумаги. – В руках у него действительно была пластиковая папка.

– Так давайте, я передам. – Она протянула руку к папке.

– Нет, – быстро убрал он папку за спину, – откуда я знаю, может быть, вы вражеский лазутчик?

Сейчас или никогда! Она уже год работает здесь и смотрит, как другие девушки вечерами уезжают развлекаться со своими кавалерами, а она – она, которая со своей внешностью может дать фору любой из этих смазливых кассирш, – пешком уходит домой. Может быть, это и есть ее шанс. Она явно ему нравится. Он явно хочет продолжить эту игру. И она сказала:

– А вот приходите завтра к Лидии Андреевне, и посмотрим, какая я Мата Хари.

– Ого! – Он удивился. – Это имя вам подходит. Вы такая… яркая. И симпатичная. Олег.

– Лика.

– Лика? Это Анжелика? Класс! Клевое имя.

В тот вечер он порывался отвезти ее домой, но она не согласилась. Не хотела, чтобы он увидел, в каком доме она живет. А если бы он пошел провожать ее до квартиры – и Станислав Петрович в одних семейных трусах, по случаю жары, открыл бы двери! Или мать пригласила бы его войти! Нет, это немыслимо. И она вежливо, хотя и с тайным сожалением, отказалась.

Назавтра он приехал, намного раньше, чем пришла начальница, и все время до ее прихода проболтал с Ликой. Он успел узнать ее телефон, сколько ей лет, и назначил свидание.

– Небось, клеил тебя.

Задумчиво засмотревшись на дверь, за которой скрылся посетитель, она и не заметила, как заведующая вышла из кабинета.

– Ну что вы, Лидия Андреевна, – пролепетала она. – Совсем нет… – И густо покраснела.

– По твоему лицу вижу, что нет. – Начальница положила на стол ей какие-то бумаги. – Красная как рак! Размножишь и разнесешь по отделам. А с хозяйским братом связываться тебе не советую.

Лика сидела на своем месте, и щеки у нее горели. Старая лошадь! Хозяйский брат! Не советует! А что она ей может посоветовать – по одежке протягивать ножки, как однажды ядовито изрек противный дядя Леня? Или что она хотела этим сказать?

Прошло два года, прежде чем до нее дошло, что хотела сказать Лидия Андреевна. Что Олег не из тех, кто женится на какой-то там секретарше. Да, они очень весело и мило проводили время, но не более того. Зря она боялась, что он войдет к ним в квартиру и увидит, как скромно они живут, – ему и в голову не приходило пойти к ней домой. И он ни разу не изъявил желания познакомиться с Ликиными родителями. Довозил ее до подъезда, махал ручкой – и все. Ей очень хотелось, чтобы Олег сделал ей предложение. Но она благоразумно молчала об этом. Может быть, если она забеременеет, он на ней женится? И однажды она осторожно спросила:

– Олег, а вдруг я забеременею?

– Сделаешь аборт. Ну что ты волнуешься, зайка. – Он протянул руку и усадил ее рядом с собой на постели. – Ты же знаешь, я всегда осторожен…

Значит, и ребенок ничего не решит – в тот вечер она приехала домой с таким горьким выражением лица, что Вероника Валерьевна встревожилась.

– Ликуся, ты не заболела? – Она осторожно постучала к Лике в комнату и вошла. – Смеряй-ка температуру. – И протянула Лике градусник.

– Не заболела, мама. – Она взяла у матери градусник, повертела, и вдруг изо всех сил шваркнула его об пол. – Не заболела!

– Боже мой, боже мой! Ликуся, что ты?! Ртуть раскатилась! – Вероника Валерьевна не знала, то ли бежать на кухню за веником, то ли броситься утешать любимую дочь.

– Да уйди ты! – Лика разрыдалась, уткнувшись в подушку, потом подняла мокрое от слез лицо и ровным голосом попросила:

– Уйди, пожалуйста, мама…

«На работе неприятности, – сделала вывод Вероника Валерьевна. – Вечно эта работа проклятая, с утра до ночи работа. На ней уже лица нет». И потихоньку стала наводить справки – нет ли где вакансии.

Через неделю, вечером, воротившись с семейного торжества, на которое дочь благоразумно не пошла, Вероника Валерьевна поскреблась к ней в комнату.

– Ликуся, к тебе можно?

– Да, мама. Зачем ты спрашиваешь?

– Ну, знаешь ли, ты у нас уже взрослая девушка… – После спиртного Веронику Валерьевну всегда тянуло на демократизм. – У тебя могут быть гости.

– Мам, ну какие гости! – Лика с досадой отложила журнал и для приличия спросила: – Весело было?

– Ой, да ну как всегда!

– Что, дядя Леня опять зачетками тряс?

– Витка замуж выходит, – сразу сообщила главную новость Вероника Валерьевна. – Жених гол как сокол. А туда же – свадьбу!

– Поздравляю. – Лика опять взялась за чтиво.

– Я тебе не это хотела сказать. – Мать присела к Лике на тахту. – Там подруга Галкина была, ну, ты ее знаешь, толстая такая, родинка большая у нее на шее… Да знаешь ты ее! Ну, Ольга Томашевская, ну, работают они вместе, – объясняла не понимающей Лике Вероника Валерьевна. – Да, ну даже не в этом дело. – Она несколько запуталась и поэтому перешла сразу к главному. – Сын ее, Гера… так вот у него какая-то фирма – то ли склад, то ли магазин. Компьютеры эти самые твои любимые. Так вот они хотят к себе секретаря, и не просто секретаря…

– Ну и при чем здесь я? – Лика вытащила из-под пледа ноги и села рядом с матерью. – Я тебя, между прочим, сто раз просила не обсуждать ни с кем мою работу…

– Я твою работу ни с кем и не обсуждала, – обиделась Вероника Валерьевна, – я только хотела как лучше. Этот самый Гера, сын этой Ольги, – ну которая с родинкой… Ну, Ольга – подруга Галкина, а Гера этот – ее сын. Поняла, какая Ольга? – Вероника Валерьевна все никак не могла втолковать дочери, кто такая Ольга Томашевская и почему понять это Лике было необходимо. Лика совершенно не помнила никакую толстую Ольгу с родинкой, но вяло махнула рукой, чтобы успокоить мать.

– Да поняла, поняла…

– Вот! Так он ищет секретаря, я тебе говорю, и не просто секретаря, чтобы для развлечения там… – Она осеклась и испуганно покосилась на дочь. – Ну, я имею в виду, чтобы не просто для красоты сидела и ногти целый день мазала, а чтобы, к примеру, и в бухгалтерии немножко разбиралась.

– Мам, ну я же не разбираюсь в бухгалтерии!

– Ничего, на курсы можно пойти. И я у тебя, – приосанилась мать, – как-никак старший экономист. На первых порах я бы тебе помогала. И зарплату он бы тебе сразу хорошую платил, и не сидела бы до самой ночи, как, к примеру, в магазине этом твоем…

– Ну какие курсы, мама, – не пойду я уже ни на какие курсы! – Лика выглядела совершенно незаинтересованной, а на самом деле сообщение матери ее заинтриговало. Ей уже давно хотелось разорвать отношения с Олегом. Но она не смела решительно отказать ему, боясь потерять работу, не найдя новой. Да и шушуканье магазинных девиц за спиной стало раздражать. Ее отношения с младшим братом хозяина уже ни для кого не были тайной.

– Я вот телефон взяла у этой самой Ольги. – Вероника Валерьевна протянула Лике бумажку. – Сказала, что ты позвонишь.

* * *

– Мам, так поедем? – Димка тряс Нину за руку. – Поедем, мам?!

– Димыч, какой ты липучий! Ну как тебе не стыдно? Смотри. – Она загнула ему к ладошке один палец. – У бабушки Оли две недели был? Был. Это раз. Потом – мы с тобой на озеро ездили? Ездили. Это два. – Второй палец никак не хотел загибаться, и она вздохнула: – Что ты, в самом деле, такой приставучий, Дим? Прямо как репей! Как папа скажет. – Она поцеловала его в ладошку, вздохнула и отвернулась.

– Я знаю: папа разрешит!

– Папа, папа… Дим, а не пойти ли нам прогуляться? – Она должна все время двигаться, только бы не сидеть на месте и не думать об этом.

Гулять Димка готов был бесконечно.

– Тетю Васю возьмем? – деловито спросил он.

– Нет, Дим, давай сегодня сами погуляем. – Она не была готова говорить сейчас с Васькой. – Давай пройдемся, купим тебе что-нибудь вкусненькое…

– Пошли! – Радостный Димка кинулся надевать сандалии. Когда он нагнулся, из кармана выпал игрушечный автомобиль. Быстро, боясь, что мать увидит, он потянулся и схватил его. Но Нина все равно заметила:

– Опять?! Димка, ну ты же мне обещал!

– Мам, он мне его не давал! Я хотел с ним меняться, а он не хотел!

У маленького Димки был один большой, с точки зрения Нины, недостаток – он любил забирать и уносить домой чужие игрушки. Особенно если ему не давали ими поиграть. Никакие уговоры типа: «А там сидит маленький мальчик и плачет» на него не действовали – при отъеме у него похищенного он сам начинал неистовый вой.

– Зачем ты опять унес чужую игрушку? Димка стоял набычившись, спрятав руку за спину.

– Димка, Димка… – У Нины не было сил ругать его. Было почему-то очень жаль и себя, и Димку, и этого мальчишку, который сейчас, должно быть, ревет, обнаружив пропажу своего лимузина. – Если хочешь, пойдем и купим тебе такой же.

Димка понял, что сегодня ругать его почему-то не будут, и воспрял духом.

Гуляли они долго, так что он даже устал и первый попросился домой. Дома было пусто, тихо и темно. Сергея до сих пор не было. Накормив Димку ужином и уложив спать, Нина уселась на кухне. «Будь он неладен, этот магазин!» – подумала она.

Сергей с Геркой открывали магазин. До сих пор они торговали просто со склада, снимая для этого подсобное помещение в доживающем последние дни окраинном универмаге. Свой фирменный магазин был их мечтой. Открыть его они хотели непременно к первому сентября, и там сейчас полным ходом шли отделочные работы.

Димка уже спал в своей кровати, и Нина прилегла рядом. Она просто сейчас не могла быть одна и притулилась к тихо посапывающему сыну. Не спалось, и в голову лезло разное. Было очень тихо, и вдруг на кухне звонком взорвался телефон.

– Нина?

– Сережа, наконец-то!

– У вас все в порядке?

– У нас все в порядке, – усталым голосом сказала она. – Приезжай, мне нужно с тобой поговорить.

– О чем? – В его вопросе она уловила явное напряжение.

– Я не хочу об этом говорить по телефону. Приезжай, пожалуйста. Это очень важно.

На том конце провода ее муж замолчал и молчал так долго, что она встревожилась – может быть, пропала связь, и спросила:

– Алло?

– Она что, тебе звонила?

– Кто она?

– Ликина мать.

– Какая Ликина мать, Сережа? – Нина была крайне удивлена.

На том конце снова замолчали, потом Сергей сказал:

– Утром я приеду, и мы поговорим. Пока.

– Пока… – Она в недоумении положила трубку. «Какая-то Ликина мать. Лика, Лика… Кто такая Лика? Имя очень знакомое. Ах да, это их бухгалтерша, кажется. Почему ее мать должна была ей звонить? Должно быть, что-то важное, может быть, документы какие-нибудь… А меня целый день не было дома. Чертов магазин! Ни на какое море мы, конечно, уже не поедем. Димка будет реветь белугой, когда узнает. Сергей совсем замотался. Даже голос у него был такой… дерганый. Черт, никак не могу уснуть!» – Нина ворочалась с боку на бок, потом встала и снова пошла к Димке. Приткнулась на узенькой кроватке рядом со сладко сопящим сыном и стала считать овец. Она долго представляла себе этих грязно-серых унылых овец, бредущих неизвестно куда по унылой степи и теряющихся за горизонтом, пока сон не пропал полностью.

* * *

Он чувствовал, что запутался. Вчера Ликина мать звонила три раза, а сегодня, не успел он еще проснуться, как телефон на столе противно заверещал. Вечером он опять не поехал домой, а остался ночевать в офисе. Просто не мог разговаривать с Ниной, улечься с ней в одну постель после того, как они с Ликой практически прожили вместе две недели, пока жена с Димкой гостили у тетки. Просто не мог, и все. Телефон на столе надрывался, и он нехотя сполз с дивана, уронив простыню, и взял трубку.

– Алло, Сережа?

– Да, это я.

«Опять, – подумал он, – да что ж это такое!»

– Ликуся еще не приехала?

– Нет, – сказал он со всем сарказмом в голосе, на который был способен. – Ликуся еще не приехала.

– Вот и хорошо. – Потенциальная теща, Вероника Валерьевна, понизила голос, как будто еще не приехавшая дочь все равно могла ее услышать. – Знаете, Сережа, – задушевно проговорила она, – Ликочку очень тошнит, и она вчера была у врача, и он сказал, что ей очень вредно волноваться! И еще… – Вероника Валерьевна говорила долго и обстоятельно, и Сергей изредка вставлял «да», «нет» и «конечно».

Попрощавшись и положив трубку, он выругался. Чего она лезет не в свои дела! Старая коза. Сейчас придет Лика, и… Нет, Лике ничего говорить нельзя – здесь ее мамочка полностью права – волноваться ей ни к чему. Но если эти звонки будут продолжаться и дальше… Нужно сказать Лике, чтобы мать не звонила ему на работу – и все. Натянув штаны, он снова снял трубку и набрал номер. К телефону долго никто не подходил. Наконец трубку сняли, и сонный женский голос пробормотал:

– Але…

– Вася?

– Ну… Сереж, это ты?

– Герка дома?

– Ушел уже.

– Извини. Досыпай.

Значит, Герка скоро будет. Это хорошо. А то он зашивается, а Герка снова где-то пропадает. Нужно поехать в магазин и посмотреть, что бригада сделала за вчера. Товар нужно заказывать – сейчас, после летнего затишья, когда выручка заметно упала, у них снова была хорошая продажа. Все готовятся к новому учебному году. Это очень хорошо. Можно сейчас взять большую партию с хорошей скидкой – он вчера договорился с поставщиком. И нужно наконец поехать домой и объясниться с Ниной.

В замке заскрежетал ключ, потом хлопнула дверь, и кто-то прошел по коридору. Или Лика, или Герка.

– Ку-ку, это я. – Геркина физиономия показалась в приоткрытой двери. – Ты чего, опять здесь ночевал? Серега, да если бы я из-за каждого похода налево домой не ходил…

– Заткнись, пожалуйста. Не твое дело.

– А чье? Этой маленькой потаскушки?

– Что? Что ты сказал?! – Сергей одним махом преодолел разделяющее их расстояние, схватил Герку за отвороты пиджака и втащил его в кабинет. – Что ты сказал?

– Совсем крыша у тебя, Серега, съехала. – Герка стоял и не сопротивлялся. – А что я еще могу сказать? Лучшего друга уводят из семьи. Как в пошлых романах – он был ейный начальник, а она была у него секретаршей. И была между ними любовь…

– Гера, я тебя очень прошу – не лезь не в свое дело. – Сергей выпустил наконец Геркин пиджак, и тот брезгливо расправил образовавшиеся замятины.

– Да я и не лезу! Спал бы себе с ней потихоньку, если очень приспичило, а ты шекспировские страсти тут разводишь… Там Нинка приехала… Работать надо, Серега! А ты романы крутишь.

– Насчет работать, это ты очень правильно заметил. – Сергей иронически окинул взглядом компаньона. – По-моему, кто-то из нас два дня неизвестно где пропадал. И этот кто-то – не я.

– Слушай, ну так получилось. – Смутить Герку было невозможно. – С нужным человеком, в нужном месте…

– Это в нужнике, что ли?

– Почти. Обстановочка, я тебе скажу, еще та была, – ухмыльнулся Герка. – Еле вчера до конторы дополз.

– Я заметил.

– Ой, какие мы ехидные! Кстати, это он мне кучу бабок должен.

– И что, вы с ним догуливали последнее?

– Между прочим, я не мог отказаться. Ты же знаешь прекрасно, что их бригада нас крышует. Да и вообще, он нам клиентов периодически подбрасывает. Что, разве не так?

– Между прочим, нам с другой бригадой нужно расплачиваться и за товар деньги перечислить, и все на этой неделе.

– Да помню я. – Герка поморщился. – На этой неделе все будет. Будут бабки, обещаю…

– Он уже на прошлой отдавал.

– Говорю, отдаст. Мы с ним как раз вчера все перетерли. Говорит, век воли не видать, бля буду…

– Он что, блатной? – Сергей насторожился.

– Да какой там блатной. – Герка презрительно махнул рукой. – Так, приблатненный. Изображает только из себя… Пальцы веером, сопли пузырем. Шестерит помаленьку.

– Хорошо шестерит, если такими бабками крутит… – Сергей прислушался – по коридору процокали каблучки, и рядом хлопнула дверь. Лика пришла.

– Ладно, давай дуй в магазин, а мне еще зубы почистить, умыться надо.

– Слушай, Серега, а она часом не беременная? – вдруг поинтересовался Герка.

– А что?

– Да из клозета не вылезает. С Васькой тоже такое было.

– Беременная, – нехотя подтвердил Сергей.

– Ну и ну! – присвистнул Томашевский. – Ну и дела!

– Я тебе уже говорил, что это мое дело.

– Ладно. – Герка подошел и к двери. – Я сейчас живой мухой в магазин… А вообще, Серега, послушал бы ты меня. – Томашевский выразительно посмотрел другу в лицо. Помолчал, потом все же продолжил: – Не наступи еще раз на те же грабли! – И он закрыл за собой дверь.

* * *

Отведя Димку в сад, она не спеша возвращалась домой. У подъезда стояла знакомая машина, и сердце у нее екнуло. «Как я ему скажу?» – подумала она.

Она открыла дверь и вошла. Он стоял на кухне, лицом к окну. «Смотрел, как я шла», – поняла Нина. Но муж почему-то не поворачивался, и ей стало на мгновение страшно – «он уже все знает».

– Сережа, – почти жалобно позвала она. Он повернулся, и Нина поразилась, какое чужое и напряженное у него было лицо.

– Сережа, что случилось? – Она сделала движение к нему, но он отпрянул.

– Подожди… Она, растерянная, остановилась.

– Нина, я должен тебе сказать… – Он не знал, как продолжить, и замолчал. Она тоже молчала и во все глаза смотрела на него, чувствуя, что сейчас произойдет что-то страшное, еще страшнее того, что было с ней вчера. Он снова отвернулся к окну – как будто там, за окном, и был ответ на все, мучавшее его в последнее время.

«Может быть, я трус, но мне так легче». – Он сгорбился и все смотрел через стекло на свою новенькую сверкающую машину, стоявшую внизу.

– Короче, Лика беременна. Она вчера была у врача… …Лика, Лика… Эта та самая его секретарша… Вот оно что! Вот почему он так странно стоит и не смотрит ей в лицо. «Она беременна. Она вчера была у врача». Нине хотелось крикнуть: «Это я вчера была у врача!» – но она молчала. Пораженный ее молчанием, он повернулся, однако истолковал это по-своему:

– Тебе Васька все рассказала? Она снова промолчала. При чем тут Васька? Это значит только то, что Васька знала и не сказала. В голове бухало, как молотом. «Я бы тоже ничего не сказала. Она не виновата…Не виновата…» Как будто Васька действительно могла быть в чем-то виновата.

– И что ты теперь будешь делать? – спросила она мягко, как будто давала ему шанс сказать: «Нина, прости меня! Я тебя люблю. Я ошибался».

Но он не любит ее больше. И никогда не ошибается.

– Я женюсь на ней, Нина.

Все просто. Как все просто! Конечно, он женится на ней. Как порядочный человек. Он, безусловно, порядочный человек. Только как же будет теперь она, Нина?

– Из-за этого ты не ночевал дома?

– Да. Пойми, я не мог…

Конечно, он не мог. Она понимает. Не мог больше ложиться с ней в одну постель. Может быть, он чувствовал, что с ней что-то не так? Может быть, слышал, как внутри у нее тикает? Крысы бегут с тонущего корабля. Она ощутила, как где-то в углу рта дернулась какая-то жилка.

Он повернулся к ней.

– Нина…

Какие пустые у него глаза. Словно смотрит на нее и не видит.

– Я куплю вам с Димкой квартиру.

Она повернулась и вышла. Добрела до Димкиной комнаты и села на кровать. Он вошел следом.

– Нина, пожалуйста… Послушай… Ты не понимаешь… – И вдруг его прорвало: – Ты не понимаешь! Ты не можешь меня понять! Я всегда, всегда хотел детей – собственных детей. Похожих на меня… – Он осекся. Помолчал. – Я всегда буду помогать вам с Димкой.

– Не нужно.

Не нужно им с Димкой помогать. Они ведь не похожи на него! Зачем он тогда явился? Нина рассчитывала только на свои силы. Знала, что помочь будет некому. И вдруг появился он – влюбленный, благородный. Настоящий принц на белом коне с букетом желтых нарциссов. Больно… Как больно! Не нужно было впускать его в свою жизнь… Лучше бы она умерла! Пусть бы она умерла при родах, вместе с Димкой. «Еще успеешь, – подсказал ей кто-то услужливый в голове. – У тебя рак, милая».

– У меня сейчас туго с деньгами.

Она посмотрела на него, не понимая, что он говорит, и пожала плечами. О чем это он? Какие деньги? При чем тут деньги? Разве это можно решить деньгами?

– Нина! – Он обошел кровать, чтобы взглянуть ей в лицо, но она упорно от него отворачивалась. – Как только закончатся эти дела с магазином… Нужно проплатить заказ, и у Герки какая-то катавасия с долгами. В общем, в самое ближайшее время я куплю вам квартиру.

– Все ясно, Сережа. – Она была спокойна каким-то спокойствием жертвы. – Я тебе уже сказала – нам ничего не нужно.

– Мы ведь продали твою квартиру, когда покупали машину, так? – Это спокойствие его раздражало. И раздражало то, что она ничего не просила, не требовала, не упрекала его, даже не плакала. – Почему я не могу купить тебе другую квартиру?

– Потому, что я не хочу другую. – Она тупо уставилась куда-то в пол, чувствуя, как в груди нарастает какой-то ком.

– Или я отдам тебе машину. – Сергей снова попытался заглянуть ей в глаза.

– Мне не нужна твоя машина, – прошептала она чуть слышно.

– Хорошо. – Он вспыхнул. – Хорошо! Живи здесь! Если тебе так хочется! Я могу жить с Ликой где угодно!

– Сережа, ты меня не понял – я вообще ничего от тебя не хочу. – Она обхватила голову руками, упершись локтями в колени. Только бы не упасть в обморок. Она чувствовала, что еще немного и она не выдержит. Не выдержит.

– Ну, перестань. Брось. – Он сбавил тон и в который раз попытался заглянуть ей в лицо. Сел на корточки, совсем так, как вчера перед Ликой. – Ну, Нина! Так получилось. Пойми, ну, пойми меня. Я тебя очень прошу. Ну что ты молчишь? Я сам не знаю, как это случилось. Но уже ничего не изменишь.

Она молчала. Отчаявшись добиться от нее чего-либо, он встал и с досадой отряхнул брюки.

– Вот деньги. На первое время. – Она услышала, как что-то звякнуло. Потом он вышел. Еще какие-то звуки. Она поняла, что захлопнулась входная дверь. Она все сидела на Димкиной кровати в каком-то оцепенении. Где-то внизу во дворе с силой саданули дверцей, вспугнутые голуби захлопали крыльями, просвистели мимо окна. В гулкой утренней тишине двора был слышен каждый звук. Машина рванула с места, взвизгнув покрышками. «Уехал», – поняла она.

Какое-то время она еще сидела, затем подошла к окну и посмотрела вниз. Машины не было, он действительно уехал. На комоде, придавленные помятой Димкиной юлой, лежали деньги. Она взяла их и машинально пересчитала. Тысяча долларов. Плата за операцию. Плата за предательство. Она равнодушно положила их обратно. Вспомнила, как вчера врач говорила о каких-то хламидиях и герпесе, которые у нее нашли. Она могла заполучить их только от него. Значит, он и раньше… Просто она не знала. Ком все стоял у нее в груди, но теперь прибавилось еще и чувство омерзения. На непослушных ногах она добрела до кухни и поставила чайник. Она сама не знала, зачем это сделала. Есть совершенно не хотелось. Просто нужно было что-то делать. Она вспомнила, как в гимнастике ее учили держать удар. Даже если ты оступилась, упала, сделала все неправильно, ты должна подняться с улыбкой. Улыбаться судьям. Улыбаться залу. Улыбаться сквозь слезы. Держать удар. Она машинально налила себе чашку кофе. Но пить его не стала. Просто сидела и держала чашку в руках. Остывающий кофе приятно согревал. Очень странно, что в разгар лета у нее были такие ледяные руки. Она не понимала, сколько прошло времени – час, два, пятнадцать минут?

Телефонный звонок заставил ее вздрогнуть. Нина несколько секунд сидела с таким видом, будто не понимала, откуда идет звук. Потом поднялась и сняла трубку. «Это звонит Сережа, – была ее первая мысль, – он сейчас приедет. Мне приснился весь этот кошмар».

– Але, але! – надрывалась трубка. – Нинка, это ты? Ничего не слышно…

– Это я, – бесцветным голосом ответила она. – Это я, Вася.

* * *

Татьяну Васильеву еще с первого курса института никто не звал иначе, как Вася. Кто первый ее так назвал, сказать трудно, но имя прижилось, и теперь, когда мать звонила ей из родного Днепропетровска и называла Танечкой, она с трудом вспоминала, что Танечка – это она и есть. Высокая, ширококостная, кудрявая шатенка, Вася была сангвиником в чистом виде. С Ниной они познакомились, когда Герка привел ее к Нине на занятия. «Вот, Ниночка, девушка похудеть хочет», – рекомендовал он. Вася занималась в секции пулевой стрельбы, и дома, в общежитии, изнуряла себя всевозможными диетами. Сбросив пару килограмм, она держалась до первой посылки из дому, а потом все начиналось снова. Герка, встречавшийся с Васей и никогда не умевший держать язык за зубами, тут же выложил ей, что «Серега крутит шуры-муры с одной белобрысой скакалкой». Васька, которая все время страстно мечтала похудеть, ужасно заинтересовалась и явилась к Нине на занятия. После тренировки они всей компанией отправились в кафе, где Васька, перед которой стоял одинокий стакан минеральной воды, убитыми глазами наблюдала, как остальные поедают мороженое со взбитыми сливками. Наконец она не выдержала. Подошла к стойке и заказала себе то же самое. Под ироническими взглядами Сергея и Герки она демонстративно шмякнула свою двойную порцию на столик. Пока мальчишки переглядывались, Нина наклонилась к Татьяне.

– Танечка, вы ешьте. Не обращайте внимания на этих придурков. – Она кивнула в сторону ухмыляющегося и корчащего рожи Герки. – Завтра, на тренировке, вы пять раз по столько потеряете.

– Нина, скажите… – Она перешла на шепот, чтобы Герка ее не слышал. – Я похудею?

– Это неправильный вопрос. Слушай, давай на ты? – Васька кивнула. – Так вот. У тебя родители крупные?

– Ну… – Васька задумалась. – Такие, – покивала она, – хорошие… Особенно папа.

– И ты с детства не худая.

– Да что-то я не помню, чтобы была худая. – Васька, похоже, расстроилась.

– Ну, что ты, Тань. – Нина накрыла ее руку своей. – Не горюй! Толстая ты уже не будешь, если хочешь заниматься. Только на весы я тебе смотреть не рекомендую.

– Почему?

– Потому, что вес ты можешь даже набрать. Но это за счет того, что мышцы будут расти. А жира совсем не будет, это я тебе гарантирую. – Она неожиданно подмигнула Ваське и подтолкнула ей вазочку с мороженым. – Ешь!

Они очень быстро сдружились. Вася делала быстрые успехи в своей стрельбе. Сначала она пошла туда, когда всем первокурсникам предложили выбрать секции для занятий физподготовкой. В институте, где учились Сергей Кузнецов, Гера Томашевский и Татьяна Васильева, не было общих для всех занятий физкультурой. Каждый выбирал себе секцию по своим вкусам и способностям. Татьяна Васильева выбрала, честно говоря, по лени – бегать, прыгать она не любила, идти на гимнастику с ее фигурой было просто смешно, скалолазание тоже не привлекало, на шахматы брали только разрядников… Оставались плавание, фехтование или стрельба. Соседки по комнате очень потешались над ней, когда она выбрала стрельбу. Но очень быстро над Татьяной Васильевой перестали подшучивать. Она попала, что называется, в яблочко – оказалась прирожденным стрелком. К концу второго курса у нее был уже первый разряд. На третьем курсе Татьяна проводила в тире почти все свободное время, но к весне, когда все девчонки дружно стали примерять мини-юбки и легкомысленные топики, она загрустила. Набранные за зиму килограммы выпирали во всех местах. Герка с пятого курса, кажется, не обращал на это никакого внимания, но Васька молчала и мрачнела, пока он сам не определил причину ее плохого настроения.

– Вась, ты что, на диету опять села?

Она искоса посмотрела на него – не смеется ли? – и осторожно кивнула.

– Ну и как?

– Что как? – не поняла она.

– Не раздавила?

– Что раздавила?

– Диету свою, дурочка!

Васька размахнулась и сумкой с тетрадками треснула Герку по спине. Тут он и придумал, вместо того чтобы устраивать на улице борьбу сумо, сходить на занятия к Серегиной подруге, посмотреть, попробовать.

К окончанию института Гера предложил Ваське жить вместе. Она легко согласилась, Нина же призналась ей как-то, что ожидала от Герки другого.

– Ты что думаешь, он мне в загс предложит пойти? – смеялась Васька. – Да он больше всего на свете боится печати в паспорте!

– А он не боится, что когда-нибудь ты его пристрелишь?

– Боится, конечно. Вот поэтому и не говорит лишнего.

Когда Гера и Сергей начали свое дело, Васька почти каждый вечер приезжала к Нине – помочь с Димкой, поболтать о своем, о девичьем. Герка с Сергеем до ночи пропадали на своем складе, не гнушаясь никакими заработками, сами разгружали, сами подключали оборудование. И когда наконец появились деньги на собственное жилье, решили купить две квартиры в новом доме. Сначала даже хотели на одной площадке, но таких вариантов уже не оставалось; и они купили в одном подъезде – Сергей с Ниной на четвертом этаже, а Герка – на седьмом. У Нины с Васькой образовался даже своего рода ритуал – гулять по вечерам вместе, а утром, отведя Димку в сад, Нина поднималась к Ваське пить кофе. Тем более, что Васька сейчас не работала – она была на шестом месяце.

– Але, Нин, ты куда пропала? Ты у врача была?

– Была, – едва-едва ответила Нина.

– Слушай, да что с телефоном! Не слышно ничего… – Васька так дунула в трубку, что у Нины зазвенело в ухе. – Ты чего кофе пить не идешь? Или давай я к тебе спущусь.

– Нет, не надо, Вась. – Нина на мгновение замялась. – Я сама сейчас к тебе поднимусь.

У нее просто не было сил сидеть здесь, в этой квартире. Сейчас она поднимется к Ваське как ни в чем не бывало и выпьет с этой толстой веселой слонихой чашку кофе. Так хорошо было жить рядом, ходить друг к другу в гости по пять раз на дню. Скоро этого не будет. Сергей с Ликой будут ходить на седьмой этаж. Может быть, Ваське даже понравится эта Лика, тем более что она тоже ждет ребенка. «Дура! – обругала себя Нина. – Думаешь обо всех гадости. Вот пойди и скажи это Ваське прямо сейчас».

– Привет! Ты чего такая бледная? Сейчас руки вымою и кофе сварю. Если честно, мне не кофе, мне жрать жутко хочется. Нин, как ты думаешь, это ничего, что я столько ем? Может, у меня двойня?

– Ничего, ешь, сколько хочется.

– Давай садись, рассказывай! – Васька занималась каким-то странным делом – перед ней на столе лежала кучка металлических деталей, валялись грязные тряпочки, ершики – непосвященный глаз не сразу бы понял, что Васька чистит оружие.

– Ты что, опять стрелять ездила? – осторожно спросила Нина.

– Ой, какой там стрелять! Меня и близко бы не подпустили.

– А это что?

– «Мартиан», – гордо сказала Васька. – Настоящий «Мартиан» – ты представляешь, на улице нашла! – Она улыбнулась счастливой улыбкой выигравшего в лотерею человека.

– Что значит – нашла? – насторожилась Нина. – Он что, спрятан был? Знаешь, Вась…

– Ну какой там спрятан! На стройке валялся. Грязный, нечищеный. Я вообще его только на картинке раньше видела, а чтобы так… Наверно, выпал откуда-то, когда дом сносили. Я в консультацию иду – смотрю, блестит что-то. Я подошла ближе – лежит…

– В милицию его нужно сдать.

– Может быть, – беспечно согласилась Васька. – Потом… Попробовать хочу. Отличная штука! Знаешь, какая у него дальность боя? «ТТ» ему и в подметки не годится. – Она была вся поглощена сборкой, и зрелище было сюрреалистическое – беременная женщина с огромным животом, в атласном халате грязными руками собирает на кухонном столе, среди изящных кофейных чашек, пистолет. – Ну, вот и все. – Она удовлетворенно повертела его в руках, протерла начисто салфеткой и залюбовалась. – Красавец, просто красавец! Гляди, патроны от «ТТ» идеально подходят. – Она щелкнула обоймой. – Пойду руки вымою. – Она положила пистолет на почетное место, на середину стола. – Нин, чайник поставь! – закричала она уже из ванной.

Нина поднялась, как сомнамбула, и послушно поставила чайник.

– Ну, вот. – Васька вышла свежеумытая, сияя глазами, улыбкой и даже атласным животом.

– Герка что себе думает, – неожиданно горько сказала Нина, – ты так и рожать будешь?

– Как – так рожать? – опешила Васька. – Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что как порядочный человек…

– Ой, умру! – Васька села и захохотала. – Ты не представляешь! Теми же самыми словами, – заходилась она, – точно так же… Таким же тоном…

– Что точно так же? Вась, ты чего? – недоумевала Нина.

– Точно теми же словами, – отсмеявшись, Васька продолжила: – Он мне сказал, что он порядочный человек и так рожать мне не позволит. Как будто он вообще может запретить мне рожать!

– Ну, так и что?

– Что, что… Меньше по теткам своим ездить нужно было, когда единственная подруга замуж выходила! Расписались, – гордо сообщила она. – Сам потащил. Так и не поняла, чего он так вдруг заспешил? Говорит: «Вдруг со мной что-нибудь случится!» Что с ним может случиться? Вот со мной случилось, так случилось! Нет, может там и вправду двойня, а? Ты смотри, как распирает, – кивнула она на свой живот. – Мигом справку из консультации взяли и расписались. Я вообще не хотела никому говорить, – оправдывалась Васька, – только тебе. Свадьбу мы потом сыграем, когда рожу.

– А почему не сейчас?

– Ты что, сдурела, Нин? С таким пузом и в белом платье. В балахоне, что ли, замуж выходить? Алла Пугачева в лучшие годы! Буду как чучело. Вон рожа в пятнах каких. – Васька надулась. – Я хочу, чтобы все красиво было, платье с кринолином, родители чтоб приехали… Вы с Сережкой будете свидетелями… Или как там их… Которые в церкви короны держат – дружки, что ли?

– Не короны, а венцы. Мы с Сережкой уже вряд ли будем дружками, – сказала Нина как-то излишне спокойно, глядя в район кухонной плиты, потом встала и взяла чайник. – Может, лучше чайку попьем, а, Вась? А то у меня что-то голова болит.

– Это что, – не поняла Васька, – мужу и жене нельзя?

– Не знаю. – Нина с отрешенным видом смотрела в открытый шкафчик. – Заварка где у тебя?.. Мы разводимся, – сообщила она ошеломленной подруге.

– Как разводитесь? – Васька вскочила и подошла к Нине. – Ты что, шутишь?!

– Как все разводятся. Так где заварка?

– Черт с ней, с заваркой! – Васька с треском захлопнула шкафчик. – Что случилось, ты мне можешь толком объяснить?!

* * *

– Так, все понятно, – через полчаса подвела итог Васька, вытащив из Нины все подробности. – Скотина он редкостная. Ты про опухоль ему говорила?

– А ты бы сказала? Не уходи, Сереженька, подожди, пока я прооперируюсь, а потом ты меня больную и беспомощную и сам не бросишь. Так, что ли, получается? Вот ты бы сказала?!

– Я – другое дело. – Васька смотрела на Нину сухими горящими глазами. – Я в любой момент могу к родителям в Днепр укатить. Там у нас домина, живи – не хочу. Они только рады будут. А ты вот куда денешься? К отцу, в однокомнатную? Пусть он вам с Димкой квартиру оставляет и сам катится с этой Ликой! Дрянь! – гневалась Васька. – Знала же, что мужик женат!

– Не в этом дело, – устало проговорила Нина. – Он своих детей хочет. Своих, понимаешь? И я бы, наверное, хотела на его месте. Я только об одном тебя попрошу, Вась. – Она запнулась. – Если со мной что-нибудь случится…

– А что с тобой может случиться?! Что ты… – горячо начала Васька.

– Постой, не перебивай. Ты понимаешь, операция и все такое… Если что-нибудь случится, возьми Димку к себе. Ему у тебя будет лучше. Тетя Оля такая старая…

Васька уже плакала. Слезы катились по ее лицу и падали на большой атласный живот, и на атласе сразу же образовывались огромные круглые мокрые пятна.

– Перестань, перестань, – просила она, захлебываясь плачем, – все будет хорошо…

Все будет хорошо. Магическая формула всякого несчастья. Никогда уже ничего не будет хорошо. За два дня остаться без работы, без мужа и практически без жилья. Спорить, а тем более судиться за эту квартиру с Сергеем она не будет, что там Васька ни советовала бы. И без здоровья, без которого не нужны никакие работы, мужья и квартиры. Она не хочет умирать, как умирала мама – долго и мучительно.

– У мамы был острый лейкоз. Я тебе не рассказывала. – Нина посмотрела куда-то сквозь плачущую Ваську. – Ее лечили, облучали, все зря. Хотели сделать пересадку костного мозга, но ни у кого не оказалось хорошей совместимости. Даже у меня и у тети Оли. У нее все волосы вылезли. Она после смерти так изменилась, что тетя Оля ее не узнала. И меня тоже будут облучать. Они говорят, что все будет хорошо. – Она взяла со стола пистолет, на который давно смотрела, словно он гипнотизировал ее своим маслянистым блеском, и вертела его в руках. – Ничего не будет хорошо, потому что хорошо уже было, – проговорила она странным голосом, как озвученная кукла. «Может, лучше так – одним махом?» – Она взглянула на пистолет, как будто увидела впервые – его своеобразная грозная красота притягивала к себе, рука пробовала надежность рукояти, палец сам собой скользнул на место – на спусковую скобу.

Васька сидела как завороженная, онемевшая, не в силах сдвинуться с места, и смотрела, как Нина подносит к лицу пистолет.

* * *

Черт его знает, как он мог вляпаться в такую историю. Он, всегда такой осторожный, просчитывающий все на несколько шагов вперед. Как это получилось? Откуда он взялся, этот Витек – кто его с ним познакомил? Кажется, в начале апреля, когда выезжали большой компанией несколькими машинами за город, кто-то его привез. Да, точно, этот тип палил тогда с Васькой по бутылкам и все удивлялся, что какая-то деваха его обставляет. Еще сделал ей предложение, которое все они, изрядно выпившие, сочли тогда очень смешным – он сказал, что запросто может устроить Ваську на хорошую работу – киллером.

– Непыльная работенка, – смеялась Васька, отбиваясь от настойчивого кавалера, покоренного ее талантом. – Главное, легкая и безопасная. Как у вас там с профсоюзом? Если декрет и больничный лист оплачивают, то я, пожалуй, подумаю.

Потом они снова встретились, совершенно случайно. Поговорили о каких-то пустяках, вспомнили, как Васька лихо стреляла по бутылкам, и Витек предложил подъехать с ним к «одному Децлу», как он выразился, попить кофейку и поговорить за жизнь. У него, как назло, было свободное время. Знакомый Витька действительно не вышел ростом, но оказался крайне подвижным и деятельным. Он владел небольшой кафешкой в хорошем месте в центре и хотел переделать ее в интернет-кафе. Витек представил его как своего «кореша» и большого специалиста по данному вопросу. Так они и получили этот выгодный заказ на поставку, монтаж и подключение оборудования, и что было особенно ценно – летом, когда в делах образуется некоторый застой. Время отпусков, ничего не поделаешь. Оказалось, что таких кафе у «Децла» три и после того, как дела в первом сразу пошли более чем успешно, хозяин захотел переоборудовать и остальные. Он чувствовал к Виктору что-то вроде симпатии и пригласил его к себе. Просто не мог не пригласить. Никого не было дома, и они надрались, причем пили на брудершафт из спортивных кубков. Пили и за хозяйку дома, очень вовремя отсутствующую, пили за каких-то неведомых ему друзей. Утром он неизвестно как оказался у Витька – жил Витек в тихом пригороде, возле водохранилища. Искупавшись, снова пили, потом снова купались. Он потом удивлялся, как не утонул. Вечером Витек привез его домой, и здесь он сделал то, чего сам от себя никак не ожидал – занял Витьку тридцать тысяч долларов. Нет, конечно, не просто дал, а под расписку. Проценты оговаривать не стали – он чувствовал себя обязанным за выгодный заказ. Короче, занял без процентов на месяц. А через месяц, приехав к Витьку за деньгами, проиграл все. До копейки. Сначала он просто сидел и смотрел, как компания на дощатом столике под яблоней весело и азартно режется в «буру». Когда Витек, рассыпаясь в благодарностях, вынес ему долг, он уже успел выиграть большую сумму, и глаза у него горели. Потом вдруг стал проигрывать. Потом снова выиграл – больше прежнего. А потом спустил все. К утру от тридцати тысяч не осталось ничего.

– Ладно, – сказал ему тогда Витек, – в следующий раз отыграешься…

И он приезжал еще три раза – один раз выиграл какую-то мелочь, а потом снова проиграл – два раза по тысяче с небольшим долларов. Он все время почему-то проигрывал – и ту тысячу, что брал, чтобы отыграться, и все, что было в карманах – вплоть до мелочи. Но не мог остановиться. Ему все время казалось, что еще немного – и… положит деньги обратно в сейф и забудет это, как страшный сон. И больше никогда не возьмет карт в руки. Дома он ничего не говорил, старался выглядеть как обычно. Деньги нужны были позарез, потому что все время происходило превышение сметы, и они с партнером никак не могли понять, отчего. Впрочем, при строительстве всегда оказываются непредвиденные расходы. Но вряд ли его партнер потянет сам всю сумму, если он откажется внести свою долю. Придется брать ссуду в банке под людоедские проценты. И как-то объяснять все… Сказать, что украли? Все знали, что деньги он держит в сейфе. Но все начнут лезть не в свое дело, задавать вопросы. Кто, когда, почему не пошел в милицию? Нет, это не годится. А две недели назад Витек позвонил ему и сказал, что нужно поговорить. Ну что ж, поговорить так поговорить. В конце концов, долг он ему отдал, вовремя отдал, а то, что он все проиграл… И он поехал на встречу. И твердо решил больше не играть ни в какие игры. Витек сам его встретил, открыл ворота и впустил машину. Был он трезв и выпить не предлагал. Зато предложил такое, от чего буквально волосы встали дыбом.

– Ты с той девушкой видишься еще? – как бы невзначай спросил хозяин, наливая в чашки крепкий кофе, сваренный по всем правилам. – Ну, с той, что стреляет хорошо?

– С Васькой, что ли?

– Кстати, почему Васька? Она что, Василиса? Прикольное имя.

– Татьяна. – Он поморщился. – Просто фамилия – Васильева.

– Стреляет она хорошо, – еще раз повторил Витек. – Талант просто.

– Мастер спорта уже, – подтвердил он.

– У меня к тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться. – Витек порадовался своему остроумию, разулыбался. Потом посерьезнел. – Ты подумай, сразу не отвечай. Тебе бабло нужно?

– Деньги всегда нужны. Странный вопрос, Витя. – Он приготовился выслушать деловое предложение. Даже как-то подобрался и поставил на стол чашку. «Очень вовремя, – подумал он. – Молодец, Витек». И услышал это самое предложение.

– Узнаешь? – Хозяин положил на стол фотографию.

– Да. – Он почему-то слегка охрип и кашлянул, прочищая горло. – Мы с ним играли… тогда…

– Когда ты тридцать штук просадил, – жестко сказал Витек. – И потом еще два раза по штуке.

– Ну и что? – Ему неприятно было напоминание об этом.

– Девушка твоя знакомая хорошо стреляет. – Витек выложил на стол пистолет и пачку денег, перехваченную резинкой. – Волына чистая. Здесь аванс, две с половиной штуки. Когда сделает, получит еще столько же. Тебе, как посреднику, само собой, – штука. Я позвоню на неделе, встретимся, перетрем детали. Прикрытие будет. Ну что, поговоришь с ней?

Ему внезапно стало страшно. Во что он ввязывается? Как можно «перетереть» с Васькой про такое? Деньги, конечно, нужны. Но не эти. Не таким путем.

– Да шулер он! Обыкновенный катала. – Витек заметил смятение, написанное большими буквами на его лице. – Он вообще сволочуга редкая. Его нужно наказать.

«А ты не сволочь, – хотелось крикнуть ему, но он промолчал. – Ты порядочный! В твоем доме, между прочим, играл этот шулер, и это ты меня сюда пригласил». Внезапно злость вскипела в нем, как пузырьки шампанского, и ударила в голову. Тридцать две тысячи! Он месяц уже ломает себе голову, где взять деньги. Каждый день приходится об этом думать. Выкручиваться. Пять тысяч за убийство этой сволочи. Шулера. И еще тысяча. Феликс – вот как его зовут, – вспомнил он. Если бы тогда он знал, что этот Феликс его обманывает, он придушил бы его голыми руками.

– Хорошо. – Он взял со стола фотографию, деньги и пистолет. – Я согласен. Я с ней поговорю.

– Вот и лады. – Хозяин услужливо предложил пакетик с цветочками. – Я знал, что ты нормальный пацан, – Витек встал. – Еще по кофеечку? Или по рюмочке?

– Спасибо, Витя, я за рулем. – Ему хотелось поскорее сесть в машину, поехать домой и все переварить. Он осторожно держал пакет в руках, как будто тот был горячий.

* * *

«…Труп мужчины, нормального телосложения, возраст приблизительно 38–40 лет… проникающее огнестрельное ранение в области сердца… огнестрельное ранение в голову… Калибр приблизительно 7,65 мм. На правой руке убитого, на среднем пальце, имеется наколка в виде перстня – голова кота. На этом же пальце перстень из желтого металла с гравировкой “НВ”. При убитом найдены документы: паспорт на имя Нечаева Владимира Ивановича, водительские права…» – монотонно диктовал эксперт.

– Ну, и что ты думаешь? – Николай Банников посмотрел на напарника, Игоря Лысенко.

– Чего тут думать? – Игорь кивнул в сторону убитого. – Дело ясное, что дело темное. Денег нет, техпаспорта тоже нет. Гляди, судя по всему, он был на машине – кругом грязь, дожди с самого июня льют не переставая, а у него туфли чистые. Грабанули нашего Владимира Ивановича. Тачку забрали, а самого отволокли в посадку.

– Ты наколки у него на руках видел?

– Ну, видел. Да мало ли когда он их сделал? Может, по малолетке наколол, может, по глупости. Как говорится, для понта.

– И что ее так выворачивает, беднягу? Чувствительная девушка. – Эксперт покосился в сторону и деликатно покричал: – Катенька! Катюша, может, вам водички? Лисы его как отделали, все лицо изгрызли… Ну, что, – бодренько закончил он, – давайте команду грузить. Свою работу мы с доктором вроде как закончили. – Он захлопнул чемоданчик. – А дальше, – ухмыльнулся он, – как говорится, вскрытие покажет…

* * *

Гера Томашевский заехал домой по делу и заодно, чтобы переодеться. В конторе он всегда был одет в приличный костюм с безукоризненно белой рубашкой, при галстуке – являл собой образ преуспевающего молодого бизнесмена. На стройке же – считал он – такие излишества ни к чему. Старые джинсы были бы там в самый раз. Тихо открывая своим ключом дверь, чтобы не разбудить жену, он услышал на кухне голоса: значит, Васька уже встала; скорее всего, они с Ниной, как всегда, кофейничают.

– Заходи. – Он пропустил вперед клиента, которому нужна была партия компьютеров для магазина. Клиент был какой-то уж больно неуверенный, видно, и сам пока не знал, чего хочет. Гера пригласил его зайти за прайсами и попить кофеечку. Несмотря на отсутствие твердого решения, перспектива явно была. Кроме того, Гера любил обаять клиента.

– Привет, девчонки! – Гера ввалился в кухню и обомлел: Васька сидела вся зареванная и не сводила глаз с Нины. Та же, бледная, со странно остановившимися глазами, подносила к виску пистолет. Разбираться уже было некогда. Схватив стакан воды, Гера с размаху выплеснул его Нине в лицо.

Через секунду все было кончено. Нина отбросила пистолет, закрыла лицо руками и зарыдала. Васька подскочила к ней, оттолкнув по дороге Геру, обняла подругу и тоже зарыдала. Пистолет вертелся волчком на плиточном полу, и Герка в сердцах пнул его ногой, загнав под шкаф. Злосчастный «Мартиан» ударился о стену и снова вылетел Герке под ноги. Он снова пнул пистолет и снова загнал его под тот же шкаф, и тут грянул выстрел.

– Гера! – Васька оторвалась от Нины. – Ты что! Он же заряжен!

Клиент стоял в дверях, ничего не понимая, с совершенно обалдевшим видом.

– Дуры! – Гера просто задохнулся. – Какие дуры! Где ты его взяла?! – Он кричал на Ваську, хотя раньше никогда этого не делал. – Зачем ты его взяла?! – Он никак не мог успокоиться и метался по кухне. – Ей ты его зачем дала?!

– Я не давала! – Васька с ходу перешла в нападение. – Ты хоть знаешь, что случилось? Сергей ушел к этой самой Лике!

– Догадался! – Гера выпустил весь заряд злости, сел на табурет, достал из кармана чистый носовой платок и протянул его Нине. – На, вытрись.

– А ты знаешь, что Нина еще и работу потеряла, и…

– Вася, не надо. – Нина отняла от лица платок и посмотрела на подругу. – Я прошу тебя. – Она сделала ударение на слове «прошу». – Не нужно больше никому ничего рассказывать. – Она покосилась на стоящего в дверях незнакомого парня. – Ну, я пойду. – Она поднялась.

– Никуда ты не пойдешь! – Гера, взяв за плечи, снова усадил ее на стул. – Пойди переоденься, – велел он жене. Васька послушно вышла. – Ну, а теперь рассказывай. – Он посмотрел Нине в лицо и тряхнул ее за плечи, как куклу. – Как ты могла хоть на минуту забыть о том, что у тебя ребенок? – Его лицо стало жестким, и он опять тряхнул ее. – На кого ты бы его здесь оставила? Сергею – с новой женой? Или своему отцу – этому тихому алкоголику?

В его голосе было столько, как ей показалось, злости, что она снова поднялась, чтобы идти, но он опять не дал ей этого сделать.

– Ты прости меня, Нина. Может быть, я жестокий. Может быть, я сейчас не прав. Но тебе кто-то должен был все сказать. Вася тебе этого точно не скажет. Мне очень жаль. – Он снова перешел на свой обычный, слегка легкомысленный и насмешливый тон. – Очень жаль, что этим хамом оказался я. Я тебе, кажется, блузку испортил…

– А я вам чуть всю кухню не испортила. Потом бы отмывать пришлось.

«Это хорошо, что она пытается шутить, – понял он, – значит, пришла в себя».

– Вот и хорошо, что все хорошо. Вася, ну что ты там копаешься? – крикнул он в комнату.

Васька сейчас же выскочила из спальни, на ходу поднимая бретели легкого комбинезона.

– У вас все в порядке?

– У нас, – со значением сказал Герка, – всегда все в порядке. В отличие от некоторых. Давай, – подтолкнул он Ваську к двери, – сходи с подругой. Найди ей там чего-нибудь полегкомысленнее, и поехали проветримся. Нам всем, я чувствую, нужно поменять обстановку. Извини. – Он повернулся ко все еще стоящему в дверях потерявшемуся клиенту и развел руками. – Сам не знал, что тут такое дело. Проходи, проходи, садись. – Он сноровисто протер стол от остатков воды, включил электрочайник, придвинул банку с кофе. – Давай наливай, командир, себе и мне, а я сейчас – прайсы тебе принесу со всей инфой, ну и мокрые штаны сниму. – Он вышел из кухни.

Васька, открывая дверь на лестницу, чмокнула его в щеку.

– Мы в садик зайдем, заберем Димку.

– Правильно. Гулять так гулять.

* * *

Уходя из магазина, Лика рассчитывала, что зашедшие в тупик ее отношения с Олегом прекратятся сами собой. Была такая Лика-секретарша – и ушла. Вместе со своими проблемами, шепотками за спиной и нездоровыми амбициями. А прекрасный принц найдет себе другую секретаршу.

Дома она попросила мать не подзывать ее к телефону, когда звонит Олег. Вероника Валерьевна понимающе кивнула – она, со своей стороны, часто вздыхала, глядя из окна, как дочь уезжает куда-то на ночь на огромной, бандитского вида машине. «Не поднимется никогда, с родителями не познакомится, – так думала она об Олеге, – значит, не серьезные намерения». И была полностью права. Здесь они с дочерью были как раз солидарны – Лике тоже ох как хотелось этих самых серьезных намерений, несмотря на весь свой имидж «деловой и независимой девушки». Олег несколько раз приглашал ее поехать с ним – то в Грецию, то в Испанию. Но она не могла решиться. Одно дело встречаться с ним вечерами, возвращаясь порой почти под утро. Матери она потом вполне невинно объясняла: «В кафе посидели, в кино сходили… Дискотека очень поздно закончилась». А такая поездка, несомненно, повредила бы ее репутации и испортила отношения с родителями. Если бы можно было сказать: «Олег на мне женится, считайте, что мы поехали отдохнуть перед свадьбой». Но Олег на ней никогда не женится, и Лика твердо и хладнокровно решила прекратить исчерпавший себя роман.

Но это оказалось не так просто. Приехав однажды вечером к магазину в четверг – день, когда они обязательно встречались и ехали куда-нибудь развлечься, – Олег с удивлением узнал, что Лика уволилась. Его неприятно удивило, что она ничего ему не сказала – если бы возник какой-то конфликт с этой дурой Лидией, то Олег, разумеется, вмешался бы. И, в конце концов, она просто могла позвонить! А так он, как даун, стоял битый час возле своего «Чероки» с букетом темно-красных роз, которые он зачем-то именно сегодня купил, ждал, и выходящие из магазина девчонки-кассирши вовсю на него глазели и перешептывались. Потом он позвонил ей домой, чего, в принципе, не любил делать. Ее мать холодным и неестественным тоном заявила, что «Ликочки нет дома». Он сейчас же догадался, что Лика дома, но не мог ничего понять. Она что, бросила его? С какой стати? Чего ей не хватало? Они даже не поссорились! С досады он тут же снял какую-то хорошенькую девчушку, благо снова целая стайка их выпорхнула из магазина, и провел вечер с ней, но ожидаемого удовольствия почему-то не получил.

Он не звонил ей целую неделю, а потом не выдержал. Трубку взял ее отец и сначала ответил: «Сейчас позову», а потом вернулся и смущенным голосом кое-как объяснил, что «Лика внезапно ушла, а я, знаете ли, спал… Ее уже нету дома». Внезапно уйти она никуда не могла, потому что стоял он как раз у ее дома, и уже довольно давно. Значит, она просто не хочет его видеть. Ну и черт с ней! Таких, как она, тринадцать на дюжину.

Но на самом деле его это очень задело. Его никогда так не бросали – безо всяких объяснений, без причины. Это он мог ее бросить – но не она. Этого только не хватало! Значит, он ее не устраивал! Вот как! Он говорил себе, что совершенно ничего не изменилось в его жизни, но стал рассеян, раздражен и невпопад отвечал на вопросы. Даже брат заметил, что с ним что-то не так. Он сидел вечерами дома, вяло смотрел телевизор и каждый вечер говорил себе, что Лика его нисколько не занимает. И каждый вечер ей звонил.

Через две недели такого времяпрепровождения он решил положить этому конец и объясниться – чего же она хочет? Он приехал в семь утра и встал так, чтобы видеть каждого выходящего из подъезда. Он совершенно правильно рассудил, что если она ушла с одной работы, то наверняка нашла себе другую. И действительно, в начале девятого она появилась на улице – стройная, черноволосая, невозмутимая, с крохотной сумочкой на длинном ремне, на высоких шпильках – Олег знал, что на работе она переобувается в более удобные туфли.

– Лика!

Он явно не застал ее врасплох, потому что она ничуть не выглядела смущенной или растерянной.

– Как ты здесь оказался в такую рань?

Вопрос показался ему издевательским. Сказать ей, что стоял больше часа караулил, пока она выйдет?

– Случайно, – буркнул он. – В магазин заезжал по делам…

– А-а, – понимающе протянула Лика, – понятно. Ну, пока. Мне на работу.

И прошла мимо. Он растерялся. Она бодро цокала своими высоченными шпильками по изрытому асфальту этого убогого двора, напоминая королеву, по воле случая оказавшуюся в трущобном квартале, но не потерявшую достоинства. Он сел в машину, завел мотор и несколько минут сидел как оглушенный, не понимая, что вот они уже и поговорили. Так быстро. Ей на работу, а ему, по всей видимости, как поется в песне, в другую сторону. Ладно. Внезапно злость так подкатила к горлу, что он едва не захлебнулся. В конце концов, он этого так не оставит. Он напрямую спросит, что же ее не устраивает. И он ринулся к метро, петляя по дурацким узким проездам на своей громоздкой машине, и там снова ее увидел. Наблюдая издали, как она идет – покачивая сумочкой, изящно переставляя ноги – и все проходящие мужики пялятся на нее, он ощутил еще один прилив злости. Он чуть было не развернулся и не укатил, но сдержался и снова подошел к ней возле входа в метро.

– Садись в машину, поговорить нужно, – бросил он и с натугой добавил: – Пожалуйста.

– Хорошо. – Она равнодушно пожала плечами. – Но только на одну минуту. Я на работу опоздаю.

– Я тебя довезу. – Он открыл перед ней дверцу. – Куда ехать?

– Ты меня довези до метро, – она назвала станцию, – а дальше я сама доберусь.

– Ты что, в порнофильмах снимаешься, – усмехнулся он, – что так шифруешься?

– Примерно. – Она порылась в сумочке, достала сигареты и закурила.

Олег хорошо изучил за эти два года ее привычки и знал, что она часто прибегает к сигарете, когда хочет успокоиться и собраться с мыслями.

– Давай поговорим. – Он подрулил к обочине и остановился. – Не бойся, не опоздаешь, – уловил он ее нетерпеливое движение.

– Хорошо. – Лика решительно выбросила сигарету в окно. – Что ты от меня хочешь?

Вот это номер! Что он от нее хочет?! Да он ничего от нее не хочет, это она чего-то от него добивается своим молчанием, своей игрой в прятки.

– Что случилось, Лика? Я звонил пару раз – и как ни спрошу, тебя нет.

– А ты попробуй не звонить.

Вот это да! Такого он не ожидал, но, еще не выяснив все до конца, постарался обратить все в шутку.

– А я и попробовал. Видишь, не позвонил. Просто взял и приехал.

– Рада была тебя видеть.

Да она что, дешевых сериалов насмотрелась, что ли? Что она о себе возомнила? Может быть, она подкинутая принцесса, а теперь нашлись ее настоящие родители и он ей не пара? Он хотел высказать ей это все в своей обычной насмешливо-оскорбительной манере, в той, в которой частенько разговаривал со своими подчиненными, но вышло почему-то искательно.

– Почему ты со мной так разговариваешь?

– Как, Олег?

– Да никак! – Он разозлился. – Никак не разговариваешь! Что случилось, в конце концов?

– Ничего. Ничего не случилось. Просто я устала.

– Ты что, обиделась? Эта идиотка тебя уволила? Почему ты с работы ушла? – Вопросы сыпались один за другим, но она спокойно отвечала, как будто играла в пинг-понг:

– Не обиделась. Не уволили. Просто ушла. Нашла другое место и ушла.

– Ну, а я тут при чем? – Он все никак не мог поверить, что она его просто бросила. – Чего ты к телефону не подходишь?

– Извини, я, наверное, была не права. – Она впервые посмотрела ему прямо в лицо. – Ты здесь, конечно, совершенно ни при чем. Просто… – Она пыталась подобрать слова. – Просто я ждала от наших отношений чего-то большего, наверное…

– Ну я же звал тебя с собой. – Он с облегчением вздохнул – кажется, понял, отчего она дулась. – Я же звал тебя с собой в Испанию. Ты сама не захотела.

– Я и теперь не хочу.

– Так чего ты хочешь? – Он злился, а она так и не потеряла самообладания.

– Олег! – Она говорила, подчеркивая каждое слово, как будто разговаривала с полным дебилом. – Я. Ничего. Не. Хочу. – И потянулась, чтобы выйти из машины.

– Ладно! Ничего так ничего. Куда ехать? – Он ловко вырулил в общий поток.

Лика назвала адрес, и всю дорогу они так и промолчали.

* * *

Он приехал к Витьку вечером, как условились. Выходя из машины, оглянулся, хотя улица была пустынна, – да тут и днем никого не увидишь: тихо, почти как в деревне, бегают бобики и роются в пыли куры. На калитке висела табличка «Осторожно, злая собака!», хотя он уже знал, что никакой собаки там нет. Долго никто не открывал, он даже подумал, что Витька нет дома. «Конспиратор хренов, – с досадой ругнулся он про себя. – Держит меня тут!» Но в этот момент калитка приоткрылась, и Витек, бесшумно подошедший с той стороны забора, жестом пригласил его проходить.

– Ну, что? – В этот раз хозяин не предлагал ни кофе, ни выпивки.

– Она не согласилась.

– А ты что, так прямо ей все сразу и выложил?

– За кого ты меня принимаешь? – Его вдруг прошиб холодный пот, но отступать было уже некуда. – Просто намекнул, что есть хорошая работа по ее специальности, хозяева люди не жадные… – Он сглотнул. – Не знаю, может, она подумала, что нужно кого-то потренировать… Ну… она мне сказала, что, пока не родит, никакой работы. – Он двинул по столу в сторону хозяина пакет с деньгами, фотографией и оружием.

– Так она что, беременная?

– Ну, на каком она месяце, я, конечно, не в курсе, – задумчиво сказал он, хотя точно знал, какой у Васьки срок. – Но пузо уже видно.

– Так что ж ты сразу не сказал? – Витек вроде как рассердился и заходил по просторной веранде. – Время ж поджимает!

– Слушай, а если я? Если я сам все сделаю? И вообще, зачем связываться с бабой? Нервы, истерики…

– Ха! – Витек был изумлен. – Какие нервы! Какие истерики! Ты хоть раз видел, как баба-снайпер работает? Про бабьи нервы, ты мне поверь, корешок, – это все байки. Они сами и придумали. На них пахать надо! Как там – «коня на скаку остановит»? И хобот ему оторвет, – мрачно подытожил он. – Если я все это не проверну в срок, мне самому хобот оторвут. Вместе с яйцами. Свалит на хрен этот Феликс с нашими и вашими бабками. Сам, говоришь, сделаешь?.. – Он с сомнением посмотрел на собеседника. – Ну, пошли.

Они спустились в подвал добротного кирпичного дома, протиснулись мимо полок с соленьями-вареньями. Витек с усилием потянул на себя стеллаж, тот повернулся на невидимом шарнире, и гость с удивлением увидел, что дальше просторный подпол был по всем правилам оборудован под тир. Витек прошел в конец подвала, поставил новые мишени, достал из пакета тот самый пистолет и протянул ему:

– Давай! Посмотрим, как ты можешь.

Он вспомнил, как учила Васька, – и расслабился, уверенно взял пистолет, прицелился и выстрелил. Первый выстрел был неудачным – он слишком резко нажал на спуск. «Плавно, плавно, – уговаривал он себя. – Не дергай. Ты не волнуешься. Ты совершенно спокоен. Это ни к чему тебя не обязывает. Просто развлечение, мужские игры». И у него получилось. После пяти выстрелов Витек остановил его и пошел снять мишень. Один в «девятку», два в «восьмерку» и по одному в «семерку» и «пятерку».

– Годится. – Витек был доволен. – Не снайпер, но, как говорится, вполне. Вполне!

Они снова поднялись наверх. План, который изложил хозяин, был предельно прост: завтра вечером он должен был везти Феликса на встречу, где состоится очередная игра.

– Если ты будешь сидеть в машине, он ничего не заподозрит. Он тебя уже знает, – усмехнулся Витек, – с лучшей стороны. Подумает, что едешь отыграться.

Назавтра все пошло именно так, как и планировал Витек. В девять вечера Феликс ждал в условленном месте. Витек ловко притормозил свою синюю «семерку», и Феликс сел на переднее сиденье – это было его любимое место. Минут через двадцать они выехали из города на окружную и рванули вперед.

– Ну, что? – Феликс повернулся и подмигнул сидящему. – Отыграться хотим, молодой человек?

– Надеюсь, – сдержанно ответил тот и отвел глаза. Руки у него вспотели. Он полез в карман и нащупал там двухкилограммовую гирю, обернутую тканью. Голова внезапно закружилась, когда он понял, что Витек уже тормозит на обочине.

– Отлить надо. Я по-быстрому.

Витек повернул ключ и вынул его из замка. Это был сигнал. Сидящий сзади достал гирю и с силой опустил ее на затылок Феликса.

– Тише, тише… – Витек быстро выволок Феликса из машины. – Молодец. Хорошо получилось. Кровянки нам здесь не надо. Подожди. – Он прислонил Феликса к дверце; мимо, ослепив их на мгновение фарами, проехала машина. – Давай! – Они быстро взяли Феликса и вдвоем отнесли его в посадку. Тот все еще был оглушен. Здесь было уже совсем темно, и Витек достал фонарик.

– Давай! – сказал он и, светя фонариком прямо на бесчувственного Феликса, протянул пистолет своему подельнику. Тот взял оружие и негнущейся рукой почти в упор выстрелил Феликсу в грудь.

– И контрольный давай, – скомандовал Витек.

Он выстрелил в голову. Его слегка мутило, когда он шел обратно к машине, и ноги передвигались как будто отдельно от тела. Он машинально открыл переднюю дверцу и сел, потом вскочил как ужаленный – на этом месте всего несколько минут назад сидел Феликс. Все произошло очень быстро, и это его удивило. Витек шел от посадки, насвистывая, вроде бы даже застегивая ширинку, как будто действительно ходил отлить. Мимо снова, ослепляя светом, пронеслось несколько машин.

– Порядок. – Витек сел в машину и вырулил на дорогу. Некоторое время они проехали молча, потом Витек притормозил и повернулся: – Сюда давай.

– Что? – Он не понял вопроса.

– Волыну давай! – Витек протягивал ему пакет. Оказалось, пистолет он все еще держал в руке.

– Зачем? – поинтересовался он, но послушно опустил оружие в мешок.

– А что, на память про первый раз себе оставишь? – Витек хихикнул. – Такой памяти нам не надо.

Вскоре они подъехали к мосту через какую-то речушку. Витек остановился, опустил стекло и, сильно размахнувшись, бросил пакет с пистолетом вниз. В город въехали молча. Он вышел на конечной станции метро и долго ехал сначала до центра, где пересел на свою линию, затем еще несколько остановок, потом вышел и пошел пешком. Его все еще слегка мутило.

* * *

– В «Макдональдс», в «Макдональдс»! – Такое вдруг привалило счастье – все будут есть суп, и котлеты, и кашу, и склизкие соленые огурцы, которые всегда велят доедать, чтобы в тарелке ничего не оставалось. А потом лягут спать, и дотошная воспитательница Ирина Павловна будет ходить и проверять, чтобы Димка спал, а не возил украдкой по полу взятый с собой в спальню новый грузовик – и вдруг! Пришли тетя Вася с мамой и забрали его! И они едут туда, куда хочет Димка. А Димка хочет в зоопарк, в игрушечный магазин и в «Макдональдс».

– Дим, ну почему все-таки в «Макдональдс», а? – смеялся Гера, и Димка очень серьезно объяснил:

– Там весело, там мне шарик дадут.

– Поехали. – Вася ткнула Герку локтем. – Жарко стоять! И они поехали в «Макдональдс». А потом, к восторгу и изумлению Димки, еще и в зоопарк. Димка тянул то к крокодилу, то к бегемотам, то к слонам, то снова к крокодилу. Крокодил никак не хотел выходить из своего темного и прохладного убежища, и Димка изо всех сил таращился в непрозрачную, бурую воду бассейна, надеясь увидеть там вожделенное чудовище.

– Мама, а воду ему откуда берут? – громким шепотом спрашивал он Нину, и Герка тут же отвечал:

– Прямо из зловонной, мутно-зеленой реки Лимпопо! В цистернах привозят. Самолетом.

– Что из зловонной, так это точно, – говорила, смеясь, Васька, поддерживающая Димку, чтобы тот не свалился в крокодилов бассейн. Обоняние у нее в связи с беременностью обострилось, и она старалась близко к вольерам не подходить.

Еще Димка катался на пони, потом они купили несколько пакетов со звериным кормом и бродили по всему парку, кормя зверей.

– Димыч, может, по мороженому? – в очередной раз спросил Гера. – Хочешь?

– Больше не могу, – вздохнул Димка с сожалением. Он думал, что они до самого вечера будут гулять здесь, но мама сказала, что тете Васе вредно на жаре, и они поехали домой.

Нина весь день ходила с ними, и весь день у нее не шли из головы слова: «А ты о Димке подумала?» При каждом удобном случае она прижимала его к себе и снова и снова ужасалась тому, что могла натворить. Действительно, кто у нее остался, кроме Димки? И у Димки, кроме нее, почти никого. Только отец Нины, «тихий алкоголик», как выразился Герка.

– Ну что, Дим, доволен? – Вася наклонилась и потрепала его по кудрям. – Обедать пойдем?

– Я не хочу обедать. А что дают? – Димка не отличался последовательностью.

– У меня борщ в холодильнике, и по отбивнушке можем зажарить, – предложила Васька.

– О, по отбивнушке! – возликовал Димка. – А мы вчера с мамой пирожные покупали. Одно мне, одно маме, одно папе и одно тебе, тетя Вася!

– Папа не приедет, – быстро сказала Нина.

– Тогда я его съем, – распорядился Димка. – А на море когда поедем? – снова вспомнил он, доедая вкусный Васькин борщ.

Море? А почему бы и нет? Димка ни разу в своей жизни не видел моря, а с этой ее операцией они неизвестно когда теперь попадут туда. До операции еще почти две недели. Да и доктор Емец советовал поехать отдохнуть…Черт возьми, почему бы им не поехать на море?! Пусть Сергей подает на развод, спит с Ликой в их спальне, где Нина своими руками клеила любовно выбранные обои, трахается с этой своей секретаршей под музыку ее, Нининого, магнитофона… Она решительно вздернула подбородок.

– Завтра купим билеты и поедем.

– Урра! – Димка вскочил, опрокинув табурет и с размаху бросился почему-то на шею Ваське. Та охнула, качнувшись на стуле, но удержала равновесие и прижала Димку к животу.

– Это верное решение!

Вечером, уложив Димку спать, Нина села смотреть телевизор. Васька предлагала ночевать у них, но Нина не захотела.

– Хочешь, тогда я у тебя переночую? – предложила Васька.

– Не нужно. У меня же не покойник в доме. Отдыхай, мы и так целый день тебя за собой таскали. – Нина ласково дотронулась до выступающего живота подруги. – Не волнуйся так. Уже ничего не случится. – Она многозначительно посмотрела Ваське в глаза. – Ну, мы пошли. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, тетя Вася! – тут же подхватил Димка и поскакал вниз по лестнице.

Дома он сразу уснул, а Нина включила телевизор – не хотела оставаться одна. Долго смотрела какую-то невнятную тягомотину, которая никак не заканчивалась несмотря на двенадцатый час, и тут на кухне зазвонил телефон. В такое время звонить мог, конечно, теперь только один человек.

– Да, – сказала она, – да, Вася, у нас все хорошо. Мы уже спим.

Трубка у нее в руке немного помолчала и сказала незнакомым женским голосом:

– Нину Анатольевну можно?

– Я Нина Анатольевна.

– Извините за столь поздний звонок, Нина Анатольевна. Но я пыталась дозвониться к вам днем… Это звонит Вероника Валерьевна.

Какая Вероника Валерьевна? Нина стала быстро в уме перебирать сотрудников, знакомых. Неудобно, но она не помнила никакой Вероники Валерьевны. Трубка еще немного помолчала и уточнила:

– Мать Лики.

Ах, вот как! Мать Лики. Что-то рано она стала сюда звонить.

– Ваша дочь здесь пока еще не живет! – Нехорошо так резко отвечать женщине, годящейся тебе в матери, но этот звонок сегодня был уже явным перебором.

– Не нужно грубить мне, девушка. Сегодня не живет, завтра будет жить. Или вы думаете, что так и останетесь в четырехкомнатных хоромах, а Сергей с Ликой и ребенком будут жить у нас?

– Послушайте… – Нина была совершенно обескуражена. – Во всяком случае, это мы с Сережей будем решать, кто и где будет жить. – Она нарочито подчеркнула слово «мы».

– Нахалка! – Эта Вероника Валерьевна явно не стеснялась в выражениях. – Я так и думала, что вы совершенно безнравственная особа! Без стыда и совести, как говорится. Завлекли Сергея, который намного моложе вас, родили неизвестно от кого! Мало того, что Сережа будет платить алименты на чужого ребенка как на своего собственного, так вы еще и квартиру хотите оттяпать! И передайте этому вашему Васе, что…

Нина отодвинула трубку от уха, подержала еще немного – слышались какие-то невнятные гневные восклицания – и положила на рычаг. Через несколько секунд телефон зазвонил снова. Опасаясь, что мать Лики этим не ограничится, она выдернула аппарат из сети. Вот как! Ее бил озноб. Война уже объявлена. Зачем Сережа так поступил, она понять не могла, то есть она понимала все до этого самого момента – увлекся, влюбился, захотел иметь своих детей. Привозил сюда, судя по всему, эту Лику, пока они с Димкой были у тети Оли в деревне, и та подробно описала своей матери «четырехкомнатные хоромы». Но зачем было подключать будущую тещу? Или то, что Нина сказала, что ни на что не претендует, было воспринято так, что ей нужно все? Зачем Сережа сегодня обо всем рассказал этой Лике? Он что, прямо отсюда поехал и рассказал? Или она ждала его внизу, в машине? Зачем Сережа рассказал им про Димку? Зачем сказал, сколько ей лет? Обида внезапно захлестнула ее. Предательство было настолько полным, что она задохнулась от возмущения. Что еще он рассказал о ней? Об отце-алкоголике? Как он пропил Димкину коляску? Как Нина каждый месяц возит ему деньги из общего бюджета? Или еще что-то более интимное? Что говорят неверные мужья о своих опостылевших женах молоденьким любовницам? У нее кружилась голова. Она пошла в спальню, укрылась с головой одеялом и дала волю слезам.

Утром она проснулась с ощущением того, что вчера произошло что-то непоправимое. «Да, – вспомнила она, – Сережа ушел к Лике». Но это было не главное. Главным было чувство какого-то омерзения, как будто кто-то исподтишка снял ее голой, а потом расклеил фотографии по всему городу. Да, мать Лики, какая-то Вероника Валерьевна, звонила ей вчера вечером. Кстати, телефон так до сих пор и выключен. Она подсоединила аппарат и посмотрела на часы – так и есть, проспали! Вчера она забыла поставить будильник, и они с Димкой проспали время идти в сад.

– Дим, вставай, вставай! – Она трясла его, а он, как всегда, не хотел просыпаться и вдруг вскочил, как ужаленный:

– Проспали!

– Проспали. Сад твой проспали. Давай бегом, может, еще успеем.

– А билеты? Билеты проспали покупать?

Помимо воли она засмеялась и взъерошила его непослушные рыжие вихры.

– Нет, билеты не проспали.

– А когда, когда поедем покупать? Вот позавтракаем и поедем? Да? Да?

– Ладно, не пойдешь в сад. Позавтракаем и поедем. Только сначала зубы почистим.

И он послушно пошел чистить зубы, хотя терпеть не мог этой процедуры и увиливал от нее под любым предлогом. Пока она варила ему овсянку, зазвонил телефон. Нина дернулась к трубке, но Димка ее опередил.

– Да, теть Вась. А мы в садик не пошли… Нина взяла у него трубку.

– Привет. Да телефон отключила на ночь, чтобы не мешал.

Говорить Ваське, что Ликина мать звонила вечером и наговорила ей кучу гадостей, она не стала. Только подумала, что еще долго каждый звонок будет вызывать у нее противную дрожь в руках. Она шикнула на Димку, который сыпал ложку за ложкой сахар в овсянку, а потом бы не стал есть приторную бурду, и потребовал себе бутерброд с колбасой. И неожиданно объявила ему:

– С тетей Васей посидишь, пока я съезжу за билетами. Я быстренько.

Вернулась она действительно быстро. Билетов не было, то есть не было железнодорожных билетов на сегодня, завтра, послезавтра и вообще на две недели вперед. На самолет билеты были на любой день, но по таким запредельным ценам, что Нина расстроилась, подсчитав, во сколько обойдется им с Димкой перелет туда и обратно. На сам отдых при таком раскладе уже ничего не оставалось. Рассчитывать можно было только на то, что Нина получила, уходя с работы, и отложенные месяц назад отпускные. О той тысяче, что оставил Сергей, она не думала. После вчерашнего звонка Ликиной матери она не могла заставить себя притронуться к этим деньгам, и они так и остались лежать на комоде. Об операции она сейчас запретила себе вспоминать. «Когда будет нужно, – думала она, – я возьму на это у Васи, или у Герки, или как-нибудь еще выкручусь». Хотя, конечно, Нина понимала, что, скорее всего, именно эту ненавистную тысячу, лежащую под Димкиной юлой, она и потратит на операцию. Перебирая в уме, как еще можно попасть на вожделенное море, она по очереди отмела варианты с загранпоездкой – все по той же причине, что вышло бы очень дорого, и покупкой путевки в какой-нибудь захудалый санаторий, на хороший опять-таки не хватит! И вдруг решение пришло само собой. Они поедут на машине! Васька, конечно, скажет, что она сумасшедшая.

* * *

– Нинка, ну ты просто сумасшедшая! На какой машине? Ты в своем уме? Вдвоем с маленьким ребенком – на машине. Одна, без мужика…