Читать книгу Нелегалка. 2009—2010 - Наталья Лазарева - Страница 7

«Мой дядя, самых честных правил,

Когда не в шутку занемог,

Он уважать себя заставил

И лучше выдумать не мог.

Его пример – другим наука,

Но, боже мой, какая скука,

Какое низкое коварство —

Полуживого забавлять,

Ему подушки поправлять,

Печально подносить лекарства,

Вздыхать и думать про себя:

«Когда же чёрт возьмёт тебя?!»

Ну, в-общем, где-то так… Думаю, Пушкин на меня не обиделся.

В четверг за мной приехали синьор Джузеппе и синьора Андреа.

Джузеппе раскрыл багажник машины, чтобы уложить мои вещи, непонимающе воззрился на чемоданчик и рюкзачок, которые я легко вынесла одной рукой. Спросил что-то, видимо: «Это – всё?» Я мотнула головой, подтверждая, что других вещей не имеется.

По дороге Андреа пыталась со мной разговаривать. Я злилась: «И, чего пристала? Я же по-русски сказала, что итальянского не знаю!» Андреа, впрочем, быстро оставила свои попытки наладить контакт, отвернулась и переключилась на мужа.

Одни раз мы остановились где-то на трассе. Мои работодатели вышли из машины и купили ящик несполи. Андреа протянула мне фрукты, кивая и делая знаки: «Ешь!» Я попробовала. Вкусно!

В седьмом часу вечера меня привезли в городок под названием Сант Мариа. В просторный дом: огромная прихожая, три большие комнаты, кухня-столовая, две душевых, подсобные помещения, терраса с садиком и наглухо запертый второй этаж.

В садике цвели красные и жёлтые розы. Стены до крыши увивал виноград.

Нас встретила круглая, как колобок, сиделка, тут же набросившаяся на меня с объятьями и поцелуями. Я стерпела.

Хозяева называли женщину Аллой. Мне она призналась, что её зовут Галя. Но по-итальянски «галина» – курица, и все Галины здесь Алины, Аллы и Лины. Галя сказала, что дома детям ни за что об этом не расскажет, потому что тогда её задразнят. А что – правда, смешно. Например, звонит кто-то и просит: «Potrei parlare con il russo signora Galina!» (Позовите, пожалуйста, русскую синьору Галину!), а итальянцы слышат: «Позовите, пожалуйста, русскую синьору курицу!»

Меня познакомили с престарелой Агатой. Агате 85. У неё было двое детей, но дочь умерла в двадцатилетнем возрасте, не оставив потомства. Зато сын подарил мамочке троих внуков.

В позапрошлом году у Агаты умер муж, после чего она слегла с инсультом. У неё отказали ноги (но стоять, держась за спинку стула или перила она может); нарушилась координация движений рук (ложкой в собственный рот она попадает не с первой попытки); практически пропала речь – её почти беззвучное бормотание не понимают даже родственники. И ещё она часто давится – у неё какие-то проблемы с глотанием.

Агате нанимают сиделок – а чего ж не нанять? – старикам выплачивается приличная пенсия, причём, если один из супругов умирает, второму начисляется пенсия умершего.

Возиться с тяжелобольными – то ещё удовольствие, поэтому итальянцы берут привыкших к трудностям русских женщин и их сестёр из стран бывшего союза и соцлагеря. При этом, семьи материально ничего не теряют – пенсий хватает и на зарплату, и на пропитание родителей и обслуги.

Мне выделили самую большую комнату, с мебелью не знаю каких годов прошлого века – из тёмного дерева, украшенную резьбой, с огромной двуспальной кроватью из того же гарнитура, двумя комодами и трюмо. Над постелью – распятие. Хорошо. В детстве над моей кроватью висело распятие.

Молодая чета быстренько распрощалась. Галя стала вводить меня в курс дела.

Итак, мои обязанности:

1. Утром поднять Агату, одеть и усадить в инвалидную коляску.

2. Накормить Агату завтраком: кофе с молоком, в нём – размоченное печенье. Вымыть посуду.

3. Дать Агате таблетки.

4. Подмести полы и обтереть мокрой шваброй.

5. Вытереть пыль.

6. Загрузить бельё в стиральную машину, потом развесить.

7. Приготовить обед и ужин.

8. Уложить Агату на тихий час.

9. Накормить Агату обедом, вымыть посуду.

10. Накормить Агату ужином, вымыть посуду.

11. Вечером, вместе с Агатой, закрыть все окна и двери.

12. Уложить Агату спать.

13. Когда Агата попросит, возить её в туалет.

14. Банный день: вторник, пятница.

15. Рядом с Агатой постоянно должна быть питьевая вода.

16. Спать в одной комнате с Агатой.

Не смотря на то, что глажка белья в списке не значилась, я сразу же решила, что он слишком длинный. Надо подсократить, а заодно и подкорректировать.

Последний пункт был исключён сразу же. Я плохо переношу чьё-либо присутствие. Даже, будучи замужем, предпочитала спать отдельно.

Привычка объясняется просто: я росла одна, без отца и почти не видя матери. Школа с толпой детей, а потом и все работы, где приходилось общаться со множеством народа, сильно меня утомляли.

С детства я завидовала Обломову, но мне не повезло родиться барыней. Моё любимое состояние – статичное, положение – горизонтальное, расположение – на диване. Под настроение я люблю и шумные компании, но лучшая компания для меня – отсутствие любой компании. Я – одиночка.

В пятницу Галя предложила мне поучаствовать в купании старушки. Я напрочь отказалась делать что-либо до воскресенья. Объяснила, что буду внимательно смотреть и запоминать. Галя согласилась, что это разумно.

В пятницу я позавтракала и ушла гулять.

В субботу я позавтракала и ушла гулять.

Галя, одной ногой уже в России, не протестовала. В воскресенье рано утром её увезли в аэропорт.

Дети Агаты просили, чтобы я спала в той же комнате, что и Агата. Старушка тоже настаивала и всё тыкала пальцем на соседнюю койку. Детям я кивнула, старушке сказала: «Держи карман шире!», и каждый вечер удаляюсь в свои апартаменты.

Чтобы молодые не сомневались в моей искренности, по утрам видоизменяю постель, стоящую напротив Агатиной: мну подушку и комкаю одеяло.

Подозреваю, что ни сын, ни невестка ни за какие коврижки не согласились бы ночевать с мамашей. Во-первых, у неё на тумбочке стоит лампа, и она тысячу раз за ночь щёлкает выключателем. Во-вторых, у неё болят зубы (я так думаю), и Агата во сне часто ноет, громко и долго. Я поначалу пыталась её растолкать и выяснить, в чём дело – бесполезно, она даже не просыпалась. С зубами у неё беда – во рту торчат одни обломки, но вести её к стоматологу бессмысленно – рот раскрывается лишь настолько, что в него еле влезает чайная ложечка. А лечить под общим наркозом в таком состоянии – настоящее убийство.

Когда у Агаты прихватывает зубы, я достаю беруши. А лампу я тупо выдернула из розетки, надоело слушать щёлканье выключателя. Агате сказала: «Всё! Лампа больше не горит! Ты её сломала! Завтра скажу Джузеппе, чтобы починил!» (Никому ничего говорить не стала). На тот случай, если старушка боится темноты, – в длинном коридоре ночью горят настенные светильники.

Я поднимаюсь раньше старушки и завтракаю первой. Молоко и печенье, или булочки, или белый хлеб, очень вкусный. Нам приносят только белый, и это здорово, потому что чёрный я не ем. Затем – обязательное мороженое.

Пару дней я приспосабливалась к Агате и её инвалидной коляске. Галины показы меня не удовлетворили. Она всё делала с натугой, много суетилась. Она покаялась, что два раза роняла старушку на пол. Но Галя ниже меня, упитаннее и неповоротливее. Скоро я изобрела свой способ поднимать-сажать-укладывать Агату.

В понедельник Андреа позвала меня в душевую и объяснила, что мыться надо экономно. Я сказала: «No capito!» (Не поняла!) Она повторила. Я повторила: «No capito!»

Андреа прикрыла дверь и наглядно продемонстрировала, как берёт одноразовую, уже пропитанную мыльным раствором, мочалку-варежку, макает её в маленький тазик и намыливает тело, а только затем смывается душем.

После этого она, довольная собой, спросила, поняла ли я её. Я сделала глупейшую морду, разулыбалась от уха до уха: «No capito!» Синьора, раздосадовавшись, ушла на кухню.

Да знаю я всё про вашу экономию с горячей водой!

При мне в агентство приходила женщина, еле продержавшаяся на первом месте один месяц – ей вообще запретили пользоваться душем. Для личной гигиены дали кастрюльку, в которой раз в день разрешали нагревать воду.

Но я не вижу смысла экономить на себе, когда старушка переводит воду тоннами. У неё есть развлечение: она брязгается в раковине, самостоятельно включая кран.

Агате придётся поступиться этой маленькой радостью. И вот именно она теперь будет принимать душ по-итальянски.

Галя показывала совсем другое. Агату усаживала на стул и включала душ так сильно, словно хотела утопить старую синьору.

Итак, с душем проблем нет, и это радует. Ещё радует то, что в доме два туалета, то есть – два совмещённых санузла. В один я вожу Агату, другим пользуюсь сама.

Короче, я поделила дом на две части: свою и Агатину. Агата достаточно спокойна и абсолютно неразговорчива, поэтому я стараюсь пересекаться с ней лишь в случае крайней необходимости.

Так же, в свою пользу, решила вопрос со стиркой. Галя стирала свои вещи вместе с Агатиными. Но она была до такой степени небрезгливой, что даже допивала через соломинку специальные коктейли с какао, которые для больной покупают в местной аптеке целыми упаковками.

Мне, конечно же, было интересно, какой вкус у этих коктейлей. Я открыла одну бутылочку и всю выдула. Ерунда какая-то, нечто густое и сладкое.

Стираю так: сначала в машине крутится бельё Агаты. Потом засыпаю в пустой барабан порошок, наливаю кондиционер, устанавливаю температуру и режим стирки на максимум и нажимаю «пуск». После такой нехитрой санобработки загружаю свои вещи.

Одежду Агаты развешиваю на верёвках под крышей террасы, свою – на складной сушилке, которую нашла в прихожей и отмыла от пыли.

Галя кормила Агату с ложечки. У меня старушка ест сама. Но, на всякий случай, на столе лежит вторая ложка. Если кто-то приходит в такое время, я быстро сажусь к синьоре и командую: «Aprire la bocca!» (Открой рот!), хвалю: «Brava! Bene!» (Молодец! Хорошо!) Потом кладу ложку возле тарелки: «Ora mangio da solo!» (Теперь ешь сама!) и начинаю общаться с гостями.

Я – не чудовище, старушка вполне справляется с этими нехитрыми действиями. Единственная обида появляется на её лице, когда ей приходится есть мороженое. Мороженое тает, она расстраивается. Я, конечно, могла бы кормить её хотя бы мороженым, но, не дай бог, у неё случится ангина. Зачем старушке, которая давится даже чаем, больное горло?

А со временем я научила Агату есть руками. Другого выхода не было.

Очень быстро сделав вывод, что нет никакой разницы, кормлю ли я старую синьору, или она ест сама – большая часть еды, всё равно, вываливается через корзубый рот, я задумалась: «Как быть, и что делать?»

Про себя я стала звать синьору «Бабушка дырявый рот», но это был не чёрный, а горький юмор. Старушка вызывала острую жалость: невыносимо было смотреть, как она вздрагивает, нечаянно смахивая на пол лакомые кусочки.

Жалость – для меня лично – резко отрицательная эмоция. Я считаю, что, если человек испытывает это чувство, значит, что-то не так, и это надо исправить.

Я понаблюдала, как дети нарезают маме фрукты – большими кусками (для больной старухи – большими), да ещё дают ей вилку, и Агата ловит вилкой кругляши бананов, и роняет их, и печально-затравленно перегибаясь с кресла, выискивает взглядом упавшую еду, до которой не может дотянуться.

Да и уехавшая в Россию Галя кормила подопечную оригинально: сыпля проклятиями, втискивала ей между зубов ложку с едой, а, когда старушка начинала кашлять и махать руками, делала вывод: «Ну, вот мы и пообедали!» На этом трапеза заканчивалась.

Как-то я нарезала моцареллу на мелкие-мелкие, буквально пятимиллиметровые, кубики. Поставила одну тарелочку перед Агатой, вторую – перед собой и сказала: «Агата, ешь руками!»

Агата внимательно-презрительно оглядела меня, затем сложила руки перед собой и чем-то напомнила мне английскую королеву на официальном приёме.

Я пережила её презрение и повторила: «Ешь руками! Это – удобно!» и стала есть сыр, причмокивая от удовольствия. Старушкино лицо не изменилось.

Я взяла грушу. Отрезала кусочек, отправила в рот и закашлялась. Тогда я порубала грушу, словно собиралась добавить её в оливье, и стала есть руками.

Старушка разглядывала меня всё с тем же презрением.

Я разозлилась, убрала в ящик все вилки и ложки и ушла, оставив синьору презирать сыр.

Через несколько минут Агата позвала меня. Я заглянула на кухню: сыр исчез, а синьора показывала мне испачканные руки.

Я обрадовалась: «Умница! Видишь, как быстро всё съела, и ничего не уронила! А руки будешь мыть, как в японском ресторане!» Я намочила полотенце, вытерла ей руки и положила полотенце в зоне её досягаемости.

С того дня Агата ела руками всё, что не проливалось. Я, щадя её самолюбие, всегда клала рядом с тарелкой ложку, и синьора время от времени ею пользовалась, но быстро оставляла это занятие и брала тонкими пальчиками, с длинной формы красивыми ногтями, и фрукты, и мясо, и рыбу, и колбасу, и даже лазанью и салаты.

Но, в присутствии своих детей или гостей, старая синьора ни разу не потянулась к тарелке рукой.

Итак, Агата ест, я, обложившись тетрадями, валяюсь на койке и бубню итальянские слова. И вдруг начинаю рыдать.

Со мной это стало часто повторяться: р-раз! и в слёзы. Нас в агентстве предупреждали, что первые пару месяцев всем хочется сбежать. Зато через полгода всем хочется остаться здесь навсегда. Что ж, надо перетерпеть.

Странное дело, между прочим. Реветь я начинаю именно во время занятий. Когда посуду мою или загораю, когда любуюсь на волшебную ночь или сплю – никаких страданий не наблюдается. Может, я не хочу учиться? А надо! Я же собираюсь поменять работу. Без языка нечего мечтать о чём-то другом.

Ну вот, отдышусь, объясню себе, что к чему, и зубрю дальше.

Avventure – авантюра, приключение, Avventore – покупатель.

Или: Ambulanza – машина скорой помощи, Ambulante – бродячий.

Или: Amare – любить, Amaro – горький.

Но это ещё ничего. Как вам такое: Intelligente – умный, Intelletuale интеллигент.

А вот это: lavoro – работа, lavorare – работать. Как, по-вашему, будет «рабочие»? – maestranze!

Вот, как тут не заплакать?!

Так потихоньку (а куда торопиться?) учу язык, кормлю птичек в саду, шугаю нахальную одноглазую кошку, совершенно бандитского вида и такой расцветки, словно на неё одновременно вылили краску из нескольких банок. На улице лето: птички, мышки, ящерицы – лови и ешь, хищница ты или кто?

Ящериц много, они забегают в дом и деловито скользят по полу, не особо боясь людей. Ящерицы красивые, но сфотографировать их не удаётся. Правда, одну я сфотографировала. Шла ночью на кухню (забыла взять стакан с водой в спальню) и увидела на стене замершую ящерку. Я сбегала за фотоаппаратом и щёлкнула её. Ящерица юркнула в плафон светильника. Я посмотрела на снимок – рептилия оказалась бледнее призрака. Ночная домашняя тварь?

Как-то вечером вышла на кухню, а по ней бежит такой жук, что мысленно я взвизгнула и запрыгнула на стул, а в реальности схватила швабру, чтобы задавить страшилище. Видели кукарачу? Вот такое что-то бежало по полу. Если утром, когда я полезу под душ, ЭТО метнётся мне под ноги или свалится на голову, агентству придётся меня нелегально хоронить.

После завтрака Агата просится в постель. Меня это не устраивает. В 9 – подъём, в 10 – отбой? Я говорю: «No!», она – «Si!» – «No!» – «Si!» – «No! A fuori!» (Нет! На воздух!) – объявляю я. Синьора протестует, но что она может поделать против меня? Побеждает грубая сила.

Когда укладываю Агату на тихий час, она пытается что-то сказать, но я могу разобрать лишь «Adesso!» (Сейчас!) Я злюсь: «Одесса – мама, Ростов – папа, без тебя знаю! Сколько раз повторять: Studio italiano, Ma non parla bene! Parli uno parola! Uno parola, capisci? Che cosa vuole? La cucina? Il bagno? No? Io non capisco!» (Учу итальянский, но не говорю хорошо! Скажи одно слово! Одно слово, понимаешь? Что вы хотите? Кухня? Туалет? Нет? Я не понимаю!)

Старушка шизеет от моего итальянского и затихает. Я велю ей «riposarsi» (отдыхать) и ухожу.

Я подсчитала: вся работа – сюда входят и дела по дому, и возня с бабулей – занимает не больше трёх часов в день. Опять же, дела эти несложные и необременительные. А работа как раз адекватна моим силам и неистребимой лени.

Иногда я напеваю что-нибудь из репертуара Руслановой: «Степь да степь кругом», «Окрасился месяц багрянцем», «Когда б имел златые горы», «По диким степям Забайкалья». Агата слушает внимательно. Я говорю, что это – печальные русские песни, о любви и разлуке, о смерти. Синьора плачет.

Тогда, чтобы развеселить её и себя, я вырезаю из бумаги силуэты людей и зверей и рассказываю сказки: делаю большие глаза, жестикулирую, меняю голос, подражаю животным. Агата вряд ли что понимает, кроме того, что я рассказываю ей весёлую русскую сказку. Она беззвучно смеётся. Я тоже смеюсь: очень смешная русская сказка «Курочка Ряба». «Колобок», «Репка» и «Три медведя» ей тоже нравятся.

Несколько раз ловила себя на том, что говорю с Агатой по-немецки. В немецком я – такой же чайник, как и в компьютере. Но, по сравнению со знанием итальянского, чайник несколько продвинутый. Я люблю себе всё объяснять. Я задумалась: почему из памяти лезет deutsch? Кажется, поняла: здесь все говорят не по-русски. Мозг усвоил это сразу. Говорить по-русски с синьорами бесполезно. Надо говорить по-иностранному. А из иностранного кое-как я могу изъясниться лишь на немецком. Правда, почти сразу я заметила, что мою подопечную это пугает. Пришлось следить за речью и одёргивать себя. Кто её знает, какие ассоциации возникают у синьоры в связи с моими фразами «Einen Moment! Ich bin jetzt!», «Heute Nacht! Schlaf!» или «Heck, verstehe ich nicht Sie!» В конце концов, Италия участвовала во второй мировой войне. Сначала в союзе с Германией, а потом – с америкосами. Я же не знаю, где и как жила Агата в те годы. Моя мама, например, была в партизанах.

Ну, и ещё с Агатой можно говорить как с дитятей. Вот она разлила воду, вот опрокинула тарелку с супом, вот, пытаясь поднять упавший журнал, так наклонилась в коляске, что чуть не упала. Ругать её как-то неудобно, да и за что? Я делаю строгое лицо, грожу пальцем: «Агата! Ай-я-яй!!!» Агата «Ай-я-яй» поняла и запомнила. Как-то я приготовила ей завтрак, а сама ушла на террасу. Разговариваю по телефону, слышу: Агата захныкала. Заглядываю на кухню: на столе лужа из молока, а старушка смотрит виновато и скулит: «Ай-я-яй, Атася! Ай-я-яй!…» (Атася – это я. Наташа – ей не выговорить).

Глядя на Агату, не хочу дожить до старости. Нет, не так: хочу не дойти до такого состояния. За что природа так обходится с женщинами?

Судя по фотографиям, когда-то синьора была статной красавицей, гордой, ухоженной и довольной жизнью.

И, что теперь? Старушка осыпается пылью, превращаясь в прах. Каждое утро я меняю бельё на её постели, а потом подметаю пол, и у кровати набирается горстка пыли, похожей на пепел. Каждое утро меня передёргивает, когда я смахиваю эту пыль в совок и выношу в мусор.

А ещё, то там, то сям, мелкими кусочками отслаивается кожа. Кусочки рыбьей чешуёй остаются на простыни. Даже не рыбьей, а змеиной.

Когда-то мы с Танькой ходили на выставку рептилий. Подруга моя сама не своя до них. Поддавшись её восторгам, два парня вытащили из аквариума огромного питона. Танька обнимала его, мокрого от воды, и даже целовала в морду.

Я задыхалась от ужаса, но ради неё совершила подвиг. Меня усадили на стул, змеюку уложили на мою шею, Танька защёлкала фотоаппаратом. Я скулила, отодвигая настырное чудище подальше от лица, а все смеялись.

Когда я умолила сжалиться и снять с меня тяжеленного гада, оказалось, что он несколько раз обвил мою левую ногу. Его потащили, я поскакала сзади. Парни еле освободили меня. Я уже рыдала. Танька радовалась как дитя.

За всё это нам подарили кусок шкуры, похожий на гольф. Я разрезала его вдоль и поперёк, Танька выбрала себе понравившийся кусок (это – самая правильная делёжка пополам, когда делит один, а выбирает другой).

Свой сувенир я подравняла по краям и вставила в рамочку. Обрезки засунула в коробочку от фотоплёнки и кинула в рюкзак. Я в рюкзаке таскаю много чего, зачем-то. Недавно обнаружила, что коробочка раскрылась, и шкура рассыпалась на чешуйки.

И вот я убираю за Агатой её прах и думаю, что если бы я была врачом, я практиковала бы эвтаназию. Ну, зачем так жить?

Вот Агата – она что, рада каждому дню? У неё интеллект двухлетнего ребёнка, и она продолжает деградировать.

Моя бабушка, когда дошла до такого состояния, не стала дожидаться своей остановки и вышла на ходу.

Когда я начну стареть, я поселюсь на краю света, где меня никто не увидит и умру так, что об этом никто не узнает.

И я вспоминаю случаи, когда старики уходили из жизни так, как хотела бы уйти я. На даче у нас был случай: пожилая женщина с утра по дому управилась, пошла в огород, у калитки присела и умерла. Или у моей знакомой мама пришла с рынка, легла и не встала.

А однажды я видела старуху, умершую на пороге супермаркета. Было раннее утро, лил дождь. Она лежала на ступенях, рядом испуганно жались два подростка – они вызвали скорую.

А я смотрела на старуху и завидовала. Выглядела она приятно даже: седая, в светленьком платье, с очень спокойным лицом, – красивым лицом, я сказала бы. Её рот приоткрылся на последнем вдохе, и теперь в него вливался тёплый летний дождь.

Разве плохо умереть вот так – пойти в магазин и уйти навсегда?