Читать книгу Ничего странного - Наталья Макеева - Страница 5

Но многие люди стремятся жить как можно дальше от шкафов и других слишком явных предметов. Шамбала, Агартха, Туле… Китеж. Нет никаких гарантий, что эти манящие многих искателей страны вообще можно найти. Во всяком случае, в наше время они сокрылись с глаз долой от умопомрачённого человечества. Но вопрос заключается в том, как их искать. Действительно ли в поисках Шамбалы надо ехать на Тибет? Совершенно ясно, что профан найдёт только горы, камни, другие географические объекты, в лучшем случае, ящерицу.

Небезызвестный индус Бхагаван Шри Рамана Махарши жил на горе Аруначале. К нему стекались многочисленные паломники в поисках ответов на мучающие их вопросы и для медитаций, эффективности которых помогало пребывание в святом месте, в Раманашраме, обители мудреца. На вопрос одного искателя, как найти атман, своё бессмертное «Я», Шри Рамана ответил так: «Что можно ответить, если вы, находясь в Раманашраме, заявляете "Я хочу попасть в Раманашрам?"»[7].

Чтение любого произведения (не обязательно литературного) погружает читателя в мир автора, так или иначе приобщает его к авторской инспирации. Качество этого погружения, рецепция зависит как от совершенства произведения, так и от возможностей читателя. Погружение же в миры, сотканные Н. Макеевой, – рискованное предприятие. Текст её произведения – вибрирующая ткань, скрывающая за собой Бытие, содержащее в себе океан потенций. Неаккуратный читатель поспешит сорвать эту ткань и останется тем же самым неотёсанным профаном, то есть найдёт одни камни, горы, пустыни, другие географические объекты или, в лучшем случае, койота.

Итак, прочитав не спеша одно-два произведения, замрите и загляните в себя. Вы уже где-то рядом, теперь, главное, не развлекаться умом… лучше откройте книгу на любой странице, прочитайте заголовок и посмотрите вокруг, послушайте. Например, вот вы в электричке, открываете эссе «Красота», замираете и всматриваетесь в лица соотечественников: в них, искажённых заботами, серых и мертвенных от городов и телевизоров, вы увидите тайный внутренний свет, еле видимый огонь, расцветающий в сумерках. Возможно, самые одарённые читатели увидят, как кто-нибудь из пассажиров обратится невиданной доселе птицей и воспарит, сверкнув очами… Но это самые одарённые – большинству придётся довольствоваться только видением внутреннего света и тайной красоты в мире.

Дальше мы должны читать по строчке. Можно прочитать несколько слов, например, первых «вычурная галлюцинация» и, откинув голову назад, начать постигать, смотря на всё это вокруг. Можно согласиться и сказать: «Действительно, вычурная». Или не согласиться: «Что вычурного? Самая обыкновенная». Но рекомендую согласиться. Пройдёт минуты две-три – берёте следующую «чудовища моего разума» и погружаетесь в фразу, можно даже воображать этих чудовищ, сублимировать, но здесь на второй фазе вы должны забыть вообще, что можно согласиться или не согласиться.

Дальше – действуйте в зависимости от обстоятельств: можете читать и дальше по одному слову, можете, если впадёте в подходящее психопатическое состояние, читать залпом сразу всю книгу. Дело индивидуальное… Главное, чтобы впечатление о том, что вы ничего не поняли, стало абсолютным. Если вы после этого даже не сможете вспомнить одного-двух персонажей и названий рассказов, то вы совершенный читатель, потому что побывали в той самой реальности, для которой слова не имеют значения. Вы приобрели гораздо больше, чем можно мечтать, а именно знание, что вы ничего не приобрели.

Произведения Н. Макеевой – это дверь в дословесную реальность, которую скрывали от нас всё это время, скрывали словами и жестами, знаками и мимикой, плакатами и другой чертовщиной.

Вот что пишет об этом собственно автор: «Мысль изреченная есть ложь по определению. Вербализация Живого – это всегда чудовищное преступление, расчленение Сущности, превращение её в кое-как влачащего существования уродца»[8]. Для того, чтобы скрыть истину, писательница рекомендует сделать её предметом обсуждения, её вербализовать, например, можно написать статью, подобную этой.

Итак, эти тексты – восстание против слова-идола, притязающего на абсолютную роль в нашей жизни. Мысли возвращается её прерогатива быть первичной, а истине быть неизреченной. Тексты Н. Макеевой – практика словесного воплощения словесно невыразимого, это лестница в Шамбалу писательницы.

Самое важное здесь – это язык едва уловимых ассоциаций и метафор, насыщенность которыми просто выводит читателя за пределы рационального, требуя уже иного интуитивного постижения. Такой подход к слову, который нередко просто смещает его содержательную часть, означаемое на непонятно что, размыкает логику языка модерна, лишённого символизма. Схематически можно изобразить различие между языком традиции и языком антитрадиции так: экспонент (слово как условный набор знаков) – денотат (объект) – сигнификат (представление о нём) в модерне, в традиции же экспонент выступает как символ, в первую очередь связующий с идеей вещи, её онтологической сущностью, и только потом с денотатом, объектом, вещью (отношения между идеей и вещью могут мыслиться по-разному. Таким образом, язык в логике модерна уплотняет реальность, сгущает её, держит человека в строгих порядочных рамках субъектно-объектных, рациональных отношений с миром.

Однако произведения Н. Макеевой нельзя читать в такой логике, будучи, по крайней мере, в здравом рассудке. Попробуем:

«И когда уже шар раскрылся, и оттуда выбралось с диким криком то, чего раньше никогда не было, выскочил Миша во двор, где всё копошилось, шевелилось и шуршало. Подняв глаза к молчаливо хохочущим звёздам, он понял, что многое теперь будет иначе, потому что трёххвостое нечто с визгом нырнуло в кусты» (Смерть и шароносица).

Что есть в этом отрывке? Какой-то шар, который, к слову, был смертью, проросшей на теле его подруги; то, чего раньше не было; двор, Миша, трёххвостое нечто, звёзды и кусты. Что положительно в нём описано? Согласитесь, это чёрт знает что.

В традиционной логике мы хоть как-то, что-то можем ухватить. Можем сказать, что всё это бесовщина, или на шар указать как на символ новой жизни (что, впрочем, почти кощунственно). Но и тут фиаско – прочтение крайне сложное даже через традиционные знания.

Делая небольшое отступление, зададимся вопросом, не обозначает ли это, что таким образом обозначаемое может быть далеко не безобидным, но исходить из инфернальных сфер? Можно ответить только утвердительно. Более того, нередко именно инфернальное и является напрямую обозначаемым предметом изображения (попробуйте найти в книге рассказ с хорошим концом и вы обнаружите, что там даже понятий добра и зла нет). Но изображение зла в литературе – что просто неизбежно – не является его проповедью. Неподготовленному читателю, которого будет смущать и пугать отсутствие маркировок добро/зло в тексте (её, кстати, нет и в жизни), лучше просто забыть об этой книге.

То пространство, в котором мы действительно свободны, от нашего бинарного нередко очень агрессивного мышления – это сон. Там может быть страх при виде непонятного уму существа, готового погубить спящего, но размышлять о том, какое оно плохое и почему, наблюдатель во сне не решается, он даже не станет его укорять и убеждать в том, что его не существует. Н. Макеева обращается к мотиву сна непрестанно, а специфический язык её произведений, разрушая наше стереотипное мышление, приближает к восприятию сна как большей реальности, чем та, с которой мы постоянно сталкиваемся поутру. Слово Н. Макеевой освобождает от плоти «сгущённых сновидений», от затвердевшего слова-идола и позволяет проникнуть в пространство снов, в «то место, откуда мы приходим».

Евгений Головин отмечал тотальную доминацию земли в наши времена и как следствия этого механистичность и закономерность человеческой жизни, из которой нас может вырвать только эксцесс, шок. Всякого рода эксцесс характерен для прозы Н. Макеевой, но это не главное. Главное – её владение словом. «Мы созданы из вещества того же, что наши сны» – эта строка из пьесы У. Шекспира «Буря» говорит о совершенно ином восприятии реальности, из которого убрано рациональное и причинно-следственные связи. Миры писательницы сотворены из вещества снов, слова же приходят из ниоткуда.

Именно поэтому, выйдя на улицу купить булку хлеба или в очередной раз опорожнив мусорное ведро после прочтения какого-нибудь безумного рассказа или эссе Н. Макеевой, мир можно не узнать: вам покажется, что солнечный луч за спиной угрюмой женщины за прилавком потягивается от усталости, булка хлеба тепло и с дрожью задышит в ваших руках, а в глазах продавщицы почудятся царства с реками из молока снов и мёда фантазии.

Но, скорее всего, вам привидится чёрт знает что…