Читать книгу Либелломания - Наталья Мар - Страница 5

Теперь прибавьте к повествованию ещё четыре с половиной года

Вогнутую арену переполнили вопли. Это была даже не чаша, а целый кратер из шлифованного до зеркальной скользкости металла, залитый визгом восхищения, страстным гиканьем, улюлюканьем и дымом, который валил из ВИП-ложи. Зрители перекрикивали комментаторов, судей давно оттеснили или раздавили насмерть. Адреналин и звериное исступление висели в воздухе душным одеялом. Едва ли гладиаторы могли разобрать звук ударов противника по своей собственной башке. Финал чемпионата города Эксиполь по боям шиборгов переломил кульминацию.

– Это конец! Крушитель Тарантулов удерживает Сольпугало на люке с генератором спрайтов! – гремел комментатор, зависнув вниз головой под куполом арены. – Это гибель всех систем!

Кроме скользкого пола на крупных чемпионатах использовали препятствия и скрытые ловушки, чтобы добавить непредсказуемости. Ловушки не наносили смертельного ущерба, но мешали противникам. Тут и там из-под арены плевала плазма, полыхали молнии-джеты, а в брюхо и ноги стрекало током. Если шиборг попадал на люк синих спрайтов, молнии на время парализовали их орудия. Как будто этого было мало, в финальных боях в чашу выпускали робота-паяца. Он катался по арене и плевался липкими полимерами. Покрытые трещинами визоры гладиаторов давно забрызгала кровь, залил карбеновый клей. Ориентироваться помогали только команды операторов. Объявили конец приёма ставок.

Крушитель Тарантулов был пауком-ассасином. Гипертрофированные хелицеры достигали трёх метров в длину и хватали противника, как кулинарные щипцы, которыми ворочают котлеты на противне. Но козырем был уникальный микропортрон. Переделанный из имперского флотского телепортатора, он отбрасывал противника на два-три метра одним касанием, и зрители бились в экстазе. К тому же, Крушитель носил броню из циркониевых наношариков в ячеистом силумине. Шарики вибрировали при попытке распилить броню, и резаки затуплялись тем скорее, чем настойчивее старались. На этот раз противник использовал точечные удары. Но броня Крушителя прогибалась упруго, словно мячик, и с каждым ударом копила заряд для своих орудий. Паука-ассасина стало невозможно пробить, а за выстрелы из боевых орудий, как известно, снимали очки. Преимущество Сольпугала заключалось в тяжёлом брюхе, на которое водрузили чуть не полуметровую броню, и внушительных вибриссах по всему телу, для которых в броне высверлили специальные отверстия. Волоски обеспечивали меткость и великолепно чувствовали приближение ловушки или паяца. Противник и без оригинальных орудий был хорош. В самом начале боя это показалось заявкой на победу. Но очень скоро вибриссы поломались и обгорели. Сольпугало был осторожен, но Крушитель Тарантулов дождался его первой ошибки и теперь просто не давал сойти с электроловушки. Непомерно длинные и мощные хелицеры, уродливые в жизни, на арене не давали противнику ни вырваться, ни дотянуться до Крушителя. Сольпугалу обесточило все приводы. Без них он был просто готовая консервная банка, которую бери и телепортируй к краю. Десять раз смять пространство – и победа.

Немногочисленные фанаты из тех, кто поставил на Сольпугало, бросали свои купоны друг в друга, рвали их и покидали зал. Сольпугало сделал последнюю попытку активировать гидропривод, его оператор в отчаянии лупил по планшету в надежде перезагрузить всё разом или, может быть, даже прыгал на нём. И вместо удара по Крушителю Сольпугало выпустил осколочный заряд по ВИП-ложе. Бортик не выдержал. Сразу четверо эзеров повалились навзничь, посыпались зубы, потекла кровь. Именно из-за таких рисков билеты в ложу стоили непомерных денег. Инкарнируя наутро, клиенты приходили в восторг от прошедшего вечера. Все орудия Сольпугала погасли. Комментатор подначивал:

– И круг победителя, а ну-ка! Кру-ши-тель! Кру-ши-тель!

Телепортируя груз, словно пиная мячик, паук-ассасин начал обходить арену и с каждым новым витком приближался к краю. У бортика появился паяц. Крушителю пришлось зайти на лишний виток. У самого края он отправил Сольпугало прямиком в лужу карбенового клея. Паяц тут же плюнул ещё. Крушитель попытался оторвать противника при помощи микропортрона. Раз, два – но Сольпугало встрял намертво. На третий раз…

…микропортрон дал осечку и выкинул за борт Крушителя Тарантулов.

– Какая ф-ф-фатальная ошибка! – в комментаторе умер великий артист, а может, даже два. – Рискнуть использовать ненадёжный телепортатор, ну как же так! Нет же ничего лучше старой доброй пули с «кротовой пылью»! Но это была достойная и впечатляющая попытка, как ж-ж-жаль!

Зал, целый час производивший мегаватты воплей, которыми при желании можно было осветить целый город, мигом заткнулся. Внезапная тишина ударила по слуху ещё сильнее, чем шум. Крушитель, весь в паутине и карбеновом клее, как в силках, даже не понял, что проиграл, и вертелся на спине в ВИП-ложе.

На экраны крупным планом вывели Скути, хозяина шиборга. Он хватался за голову руками и лапами. Ловил ртом перенасыщенный потом воздух. Его спина дымилась, лицо покрылось белыми пятнами. Если можно было бы умереть от позора, он умер бы сию минуту. Зрители шептались:

– Что… что произошло?

– Что это было?

– Это всё?

– Как это вообще?

– И-и-и-и-и новый чемпион Эксиполя – Сольпугало!!! – проорал комментатор.

А где-то на улице слышались первые визги эзеров, не дождавшихся конца. Визги нарастали, и те, кто бросал на пол купоны, ринулись обратно в зал, чтобы шарить по полу среди таких же несчастных счастливчиков. Им наступали на руки, началась потасовка. Оператор Крушителя Тарантулов убирался восвояси, расталкивая видеосателлюксы и живых репортёров. В одного он даже плюнул. В другого запустил микрофоном со словами «Я его тебе в зад засуну, только подойди ещё!». На пороге тренерской он сорвал с себя бейдж участника и растоптал с таким наслаждением и яростью, что до журналистов наконец дошло, что значит «Без комментариев!». Дверь раздевалки грохнула так мощно, что внутри упал железный шкафчик. Минуту ещё постояв без движения для верности, Скути повернулся к столу.

– Восхитительно, – прошептал он. – Восхитительно, блестяще, потрясающе и великолепно.

Говорить громче он боялся. Не столько из-за возможной прослушки, сколько от неловкости. Он испытывал какой-то сосущий пиетет перед той, которая сидела на краешке подоконника. Скути казалось, что заговори он вслух, и вместе с роковой чародейкой исчезнет этот день, и этот бой. И его деньги.

– Приятель уже забрал выигрыш. Вот, это твоя доля, М.

Комм пискнул, пересылая деньги на браслет из чёрной кожи. Женщина балансировала на кромке узкого подоконника, словно птичка, так мало места ей было нужно, чтобы усидеть. Но её изящные плечи в чёрном полупальто, чёрная юбка ниже колен, облегавшая узкие бёдра, и немыслимо длинные ноги наводили на фантазии о змеях. Тех, что замирают на ветках и ждут, чтобы кинуться, когда придёт время. Стройные ноги были обуты в демонически чёрные туфли на сапфировых шпильках. От них при ходьбе у любопытных сверкало в глазах. Такими каблуками можно было штопать раны или убивать. Ноги так казались ещё длиннее, хотя это сложно вообразить. Для Скути она назвалась М. Эзер понимал почему, и сам не пожелал бы знать больше, чем она сообщила. Так можно было воображать, что мошенничества и не было. Случайность. И всё. Ведь никакой М вовсе не существует.

Она кивнула. Чёрная матовая шляпка сидела на махагоновом каре. Лицо М закрывала вуаль из листа нуарелии, алливейского чуда. Лицо под ней виднелось еле-еле, но было невозможным для опознания. Скути, тайком наклонясь, уловил только по-детски острый подбородок, красивые губы и тонкий шрам. Это был такой шрам, по которому хотелось провести своими губами. Скути покраснел. Сквозь нуарелию смотрели серые глаза. Он поставил бы выигрыш, что серые! Одежда, грация и превосходные манеры с покушением на высший свет: вот какова была М. При первой встрече он уверенно назвал её минори. А много позже разглядел седую прядь. И худобу городских шчер, калории которых сжигали нервы.

– Слушай, какие-то головорезы рыщут по частным мехатроникам, особенно по шчерам. Наследила, что ли? Или, может, разозлила таких же, как мы, умников. В общем, кто-то что-то где-то нюхает. Так ты поосторожней там.

– Спасибо за предупреждение, Скути. Прощай, я больше не работаю анонимно, – голос лился дымчатый и холодный, как ртуть.

– Как распорядишься деньгами? Сумма внушительная для…

Чуть было не сказал «для шчеры», но прикусил язык. Скути хотел, чтобы она поскорее ушла, как хотят, чтобы змея поскорее выползла из твоей кухни, но боятся задеть.

– Куплю карамелек.

– Не хочешь говорить, дело твоё. Хоть бы спасибо ска… а, ты сказала. Да только твоё спасибо как шпилькой в глаз. Думал, хоть выигрыш тебя разморозит.

– Ты плут. Лучше бы нанял меня для выигрыша.

– Когда чек за победу перевесит сумму по ставке, тогда и будем выигрывать, – возразил эзер. – Но уж теперь-то я возьму настоящего робототехника. Без обид.

– К тому же ты эзер, – добавила она.

– И? Мы вас уж год как освободили, даже уж полтора тому. Это мы теперь по рукам и лапам опутаны. Зарплату вам плати, страховку, взносы, налоги. Рук не хватает, все поразбежались по отшельфам, а туда не сунешься. Дом сам убирай, роботы стоят как три раба. Хитиновый банк так прижал, хоть петлю одевай.

Она прошла мимо, унося аромат коньячного бисквита и засахаренной сливы. По наблюдениям Скути, шчеры обыкновенно были чем-то похожи на свои имаго. Но эзер никак не мог подобрать к М подходящий образ, на ум приходили только насекомые. Оса-помпилида. Или чёрный парусник. Или ядовитая данаида.

Он захотел открыть перед нею дверь, но не успел. М толкнула рычажок рукой в чёрной перчатке и бросила на чистом эзерглёссе:

– «Надевай».

Сапфировые каблуки звенели по мрамонту. М ступала легко, будто на крыльях, но за спиной развевалась лишь кокетка пальто. Её назвали минори дальше по коридору, изобразили реверанс на выходе и без слов уступили свободный орникоптер, хотя очередь на выезд начиналась в ложе у арены. Снаружи стадион был оформлен иммерсивными экранами, и в миг, когда в толпу прямо с крыши нырнул чёрный вуалехвост, М растворилась в кляксе его плавника и пропала.

* * *

М – потому что Эмбер. Участвуя в бесстыжих проделках, я потратила все буквы алфавита и оставила «М» напоследок, чтобы после уже не возвращаться к плутовству. В прошлой жизни я мечтала делать роботов, а теперь подстраивала на заказ досадные ошибки, которые выстреливали на такой-то секунде такого-то раунда. Напрасно я обвиняла Скути. Для победы мне сильно недоставало образования. Я по-прежнему была хороша в изготовлении брони, но в финальном бою важнее нападение. В новом сезоне у Скути кончились деньги, и он нанял лучшего из худших. Мы снабдили Крушителя Тарантулов координатором от краденого имперского минипорта, но сделать из него убедительное оружие я бы не смогла, да и Скути, к счастью, заказывал то, что должно сломаться. Это было делом времени. Нестабильный микропортрон в лучшем случае отбрасывал тяжёлого противника на пару метров и только. Но, как и все имперские штучки, он так впечатлил зрителей, что ставили только на нас. Я постаралась на славу, чтобы увеличить вероятность ошибки орудия. К нашей досаде, оно держалось целых двадцать ударов. Мы уже боялись, что получим сто тысяч призовых вместо двухсот по ставке.

В орникоптере я сняла туфли и коснулась скрытого датчика. Сапфировая шпилька сверкнула на прощание и со вспышкой исчезла в подошве, а колодка приняла форму балетки. Обычной лодочки из тех, которые носили шчеры. Шляпка с больной головы отправилась в сумку. Меня путали с минори. И просто с эзерами. Меня знали как обыкновенную шчеру и как диастимага. Я никого и никогда не разубеждала. Запутать след легче, если свидетели путают показания.

– Эмула, ты не дома разве? – голос домовладелицы кусал меня за ухо через наушник. – Тут к тебе клиенты, трутся у мастерской.

– Клиенты?

– Я ведь просила не назначать тараканам после девяти, у нас приличный квартал!

– Простите, тётя Рунанна, я больше не буду, – я приложила усилия, чтобы выровнять голос. – Будьте любезны, передайте господам, что я в отшельфе. Да, у сестры. В Черновдовьем, да. Пусть оставят заявку, я потом… сама.

Кто-то. Что-то. Где-то. Проболтался. Хотелось в ароматный душ, но возвращаться в мастерскую я не стала, конечно. А вышла на станции пригородных воларбусов и взяла билет до отшельфа Златопрядный. После двадцати фокусов со ставками искать меня могли десятки таких же махинаторов. Было ещё кое-что. Это пахло паранойей, но царапало как песчинка в чулке. Ведь знала, что использовать идеи с Кармина опасно, но раз – Скути пришёл от неё в восторг, два – мы нарядили Крушителя Тарантулов в сварочные башмаки, и три – к моему порогу явились гости. Обычно эзеры не выстраивались в очередь с заказами к самоучке из неблагополучного района. Разве что за её шкурой. Мою пустили бы на подделки модных туфель.

Перед прибытием воларбуса я вывернула пальто потёртой подкладкой наружу и растормошила юбку. Опустила край до земли, разделила плотный облегающий габардин на три свободных слоя попроще. Перчатки комом полетели в мусор. Что я не могла ненавидеть в тараканьих новшествах, так это иммерсивные панели на транспорте. Орникоптер выглядел как колибри в ярком цифровом оперении, и она дышала, трепетала, а на стоянке чистила пёрышки. А воларбус на пути к морю переоделся в чешую водяного змея.

Черновдовий отшельф находился ближе к Эксиполю, но в Златопрядном, где скалистые берега резали гавань, жила Злайя. Воларбусы – безмоторные полупоезда на колёсах – ходили только до ближайшего хутора-дикоимья. Там было наспех когда-то проложено энергополотно. Оно и заряжало воларбус, а вне дороги они были просто телегами. Раньше из Златопрядного выбирались морем вдоль линии берега, но эзеры запретили ходить по воде к городу. По земле добирались почти целую ночь.

«Остановка “Дикоимье Кыштля”, стоянка четыре секунды, – летел вдоль кресел голографический контролёр. – Пи-ип. Следующая остановка – “Дикоимье Вшитля”».

Я стряхнула сон и потёрла глаза. В стекле воларбуса отражалось лицо фальшивой минори. На виске отпечаталась оконная рама, на щеке – складки рукава. Мне помахали, поймав взгляд в стекле:

– Привет, Эмбер, – приятель, спохватившись, подавился буквой «б» и проглотил остальное.

– Привет, Онджамин. Опять сдавал кровь?

– Что, так уж и видно?

– Видно – не то слово.

– Злайе только не говори.

– Она медик.

– Она ветеринар.

Я только покачала головой. Худые, бледные, до и после смен, шчеры всё равно везли последние силы в город. Онджамин работал агротехником в отшельфе, но близилась зима, и траты росли, а до сбора урожая был ещё месяц.

– Цену токенов на путешествия опять подняли, – Онджамин присел рядом. – Я сдал-то стаканчик всего, чтобы долг отдать. Злайе пришлось заказать переноску-токамак для какой-то зверюги. Рассчитывал, что сразу устроюсь. А теперь вообще ни в чём не уверен.

– Тут стаканчик, там стаканчик.

– Кровь до сих пор самая прибыльная сделка, – равнодушно сказал приятель. – И для неё не нужно получать визу на пребывание в городе.

– Это они нарочно так сделали. За квалифицированный труд платят меньше, чем андроидам. Уж лучше у магнума выпросить подработку.

Онджамин только закатил глаза:

– Невозможно стало на Джио работать, самодур и злой как чёрт. Тараканьё не лучше, но и не хуже. – Он оглянулся, но другие пассажиры дремали. – Наши, кто уехал в город, не вернулись. Вот и ты же прижилась?

– Ну привет, я ведь не кровь сдаю. Кто едет в Эксиполь и думает прожить на донорстве, быстро понимают, что кровь – не лёгкие деньги. Знаю я таких, которые всё, что заработали, отдают реаниматологу, а потом обратно в отшельф. Это если примут ещё, а то и совестно, вот и не возвращаются. Перебиваются нелегалами до первой проверки. Или в бордель.

– Да я не понимаю, что ли? Я на собеседование ездил. Контролёром ботов на склад. Только визу мне дали на три часа всего. На собеседования всегда на три часа дают визу в город. Приехал в офис, а мне на стойке: ждите. Через полчаса: ждите. А потом спускаюсь к стойке опять, а собеседование, говорят, перенесли. На вечер. Я говорю, у меня виза закончится через час, а они: нам очень жаль, и прямо я вижу, как им жаль, аж головы не поднимают. – Онджамин глотнул из термоса и вздохнул. – Попросил перенести, говорят, обнуляйте заявку и заново в очередь. А я эту месяц отстоял! И вот как быть? Сдал кровь в автомате. Злой поехал на станцию. Или надо было рискнуть и дождаться, не на лбу же у меня написано, что виза кончилась?

– Хорошо, что не стал ждать, Онджамин. Все визы отслеживаются роботами через турникеты на станции воларбусов. Даже те, кто пешком из города уходит или даже на воланере летит, им нужно сначала на турникете визу отметить. Иначе на год блокируют.

– Обложили, сил нет.

Я кивнула и отвела взгляд. Это я когда-то чинила турникет за сто зерпий. Хотя если бы и не я, то кто-то другой, какая разница кто?

– Ничего, второй раз на три дня оформляй заявку, должны дать. Как законопослушному. А если устроишься, на полгода дадут.

Так досадно стало, что финал чемпионата был не вчера. Онджамину не пришлось бы сдавать кровь. Я достала наличные пластинки.

– Вот. Закажешь батарей для жилых комплексов.

– Это мне?

– Это отшельфу.

– Да ты что! – он пересчитал зерпии, прикрывая их воротником. – Да тут лет на сто!

– Свой дом можешь не греть, если гордый. Мой согрей. Но учти, я Злайю тогда заберу к себе и выдавать буду по средам и субботам за токены.

Просверлив меня синими глазами, приятель спрятал деньги подальше. Он понимал, что надо взять, ведь зима – не шутки. А я своя, и дело тут не в гордости. Их диастимаг забросил дела после контузии, и седьмой год Онджамин Оак был за старшего.

– Эмбер… Ладно, не хочу знать, как они тебе достались. Но как я объясню людям?

– А я как?

«Остановка “Дикоимье Вшитля”, стоянка четыре секунды», – прервали нас.

Выскочили уже на ходу и по лодыжки утонули в тёплом песке. На меня в отшельфе смотрели косо за то, что работала на эзеров. Среди эзеров. Хотя удавалось пока скрывать от своих, что мастерская принимает заказы только у пауков. На самом деле за полудохлую технику шчеров я не брала денег, а жила только за счёт насекомых.

До Златопрядного было час пешком прогулочным шагом. Уже пахло солью и амброй, чувствовалось море. Мы сняли обувь и грели пятки по-утреннему тёплой тропинкой. Дальше начинались норковые луга, они были словно мех на ощупь, и я не стала надевать туфли. Приезжая в отшельф, я радовалась его свободным просторам, как ребёнок на каникулах, и возможности одичать хоть на пару дней.

– Ну, скажи что выхлопотал дотацию на развитие отшельфа, – предложила я.

– Но её ведь так и не приняли. Сейм отложил.

– А кто об этом знает? Я только вам со Злайей рассказываю городские новости. Эзеры выслуживаются перед империей, поэтому в передовицах только популистские предложения от ассамблеи.

– Ты великий враль, Эмбер Лау, – поддел Онджамин и заметно повеселел.

– Знаю.

Он мне нравился, дельный Онджамин ни дня с начала вторжения не дал Злайе отчаяться, бросить любимое дело. Она ни разу не сдавала кровь. Теперь вот крутился, ездил в город, чего раньше добропорядочный шчер и помыслить не мог. Но полезные навыки наших мужчин оказались не нужны насекомым. Их технологии ушли далеко вперёд. Зато они охотно нанимали женщин из тех немногих, кто учился перспективным наукам. Злайю с её опережающей ветеринарией оторвали бы с руками или даже переучили на фельдшера, но Онджамин не пустил бы жену в город. Да она бы и сама не поехала. Во-первых, как же без неё в отшельфе зверофермы? А во-вторых, они с мужем хотели ребёнка. И хотя с нас уже год как сняли ошейники, но только вдали от насекомых безопасно было растить детей.

Не описать словами, что такое отшельф. Сойдя с норковой травы, мы шли по плантациям. Первыми росли молокабовые деревья. Издалека они напоминали мёртвый лес, но молокабы не разменивались на листву, а всю силу отдавали сочным и сытным белковым ягодам, которые густо покрывали ствол и нижние ветки. Между ветками плавали птички-снырковки. Их скользящий, текучий полёт иначе и не назовёшь: не птахи, а лесные рыбки. За плантацией лежали поля пишпелий. Их округлые бутоны, полные икры, висели над сливными каналами, такими чистыми, что там росли кораллы. Спелые пишпелии лопались и выпускали в воду живых мальков. А те плыли по каналам прямо на рыбную ферму. Над холмами планировали тяжёлые кунабулоптеры с культиваторами на носу и другие машины для работы в поле. В городе невидимые провода простых орникоптеров давно изолировали силовыми рукавами, чтобы не ранить крылатых эзеров. В отшельфах жили только пауки, они всё оставили как было.

– Всё хочу дойти до Пропащего оврага, – призналась я.

– Ты уж седьмой год так говоришь, а чего же всё не дойдёшь?

– Дойду.

– Смотри, Джио его разровнять собирается. Тоже седьмой год, вот и думай, кто из вас скорее успеет.

Показались жилые дома. В гористых отшельфах шчеры не строились на фундаментах и не копали глобоворотов, а использовали скалы, занимали холмы и обживали всякие дебри, какие создавала природа. Дома в Златопрядном были похожи на высокотехнологичные ласточкины гнёзда или термитники (шчеры ненавидели это сравнение теперь) с лабиринтами ходов и целыми микрорайонами внутри. Снаружи утёсы сверкали панорамными балконами из фотохромного стекла, жидкокристаллическими куполами залов и солнечными батареями, вверх по скалам носились элеваторы, чистильщики, ремонтные автоматы, роботы с доставкой из закусочных. А мастерские, торговые склады и павильоны, фабрики и лаборатории ютились внизу, на предгорье. Долина приподнимала нарядный кринолин лугов, и под ним, словно под толстым широким ковром, работали шчеры. Дополнительный свет поступал из искусно вырезанных люков прямо посреди разнотравья, и цветы склонялись к окнам, чтобы посмотреть на нас. Если в городе и до эзеров не церемонились с природой и гнули её под себя, то в отшельфах прогибались под природу, но она отвечала добром стократно. Это ценили даже насекомые. Они не совались в отшельфы с самого начала, а теперь покупали там свежее мясо, морских гадов, специи, узорчатые ткани, овощи и фрукты. И даже чистую воду. Раз в неделю в Златопрядный прилетали грузовые воланеры и скупали добро по грабительским ценам. Но и шчеры получали возможность раздобыть и приспособить их высокие технологии. Те и другие ненавидели друг друга и расплачивались виртуально.

Онджамин отправился заказывать накопители для жилых комплексов, чтобы зарядить энергоблоки на зиму. В равнинных отшельфах из таких блоков строили дома целиком, а здесь обшивали изнутри. Они заряжались лет на пять-десять и давали свет, тепло, связь и всё, что требовало энергии. Но аккумуляторами эзеров их можно было обеспечить электричеством на целый век вперёд. Насекомые, для которых сто лет ничего не стоили, прогадали с ценой. А может, им было всё равно.