Читать книгу Мар. Червивое сердце - Наталья Маркелова - Страница 2
Глава 1
ОглавлениеУ ЭТОГО ЗАМКА не было имени. В те времена, когда люди начали давать замкам имена, он был уже стар. Настолько стар, что умирал, разваливаясь и рассыпаясь, постепенно становясь тем, из чего и был сотворён, – пылью, камнями и призраками людей, прикосновения рук которых помнили его когда-то могучие стены. Его называли просто – Замок, поминая это имя с почтением и страхом. О нём рассказывали страшные истории в трактирах и пели трагические баллады на площадях. К нему стремились те, кого покинула вера в счастье. Мы с отцом тоже пришли сюда, но, в отличие от людей, оставивших надежду, были полны ею до краёв. Точнее, планами был полон мой отец, мне же всего-то и оставалось делать вид, будто я не против его затеи.
Стояла ранняя весна, и солнце жарило так, что мы изрядно взмокли, пока поднимались в гору по извилистой тропе, но, едва на нас легла тень Замка, я почувствовал смертельный холод. Я бежал бы отсюда прочь, если бы не отец. Он ободряюще улыбнулся и пошёл вперёд как ни в чём не бывало. Я побрёл следом за ним, хотя мне и было не по себе от этого места. Мой отец был простым человеком, но смелости ему было не занимать. Я всегда это знал, и люди вокруг это тоже чувствовали. И я бы ни за что не сказал отцу о своих страхах. Меньше всего мне хотелось, чтобы он считал меня трусом. Я и так слишком уж непохож на отца, чтобы отличаться ещё и в этом.
Я шёл, стараясь не касаться серых стен Замка, и думал о том, что, должно быть, в этом месте поселились все ветры на свете. Они завывали на разные голоса, проклиная и плача. Они насмехались, швыряя мне в спину, точно камни, все обидные прозвища, которые доводилось им обо мне слышать. А этих насмешек было немало. Мне хотелось зажать уши или схватить за руку отца, который хоть и находился рядом, но, казалось, не замечал ничего вокруг. Так было всегда, сколько я себя помнил. Иногда я задавался вопросом: видит ли меня отец таким, каким я являюсь на самом деле, или смотрит на совсем другого, выдуманного им мальчика? Я гадал, какой он, этот мальчик. Пытался рассмотреть его в глазах отца. Иногда я хотел стать им, а порою, в ярости, жаждал разрушить этот образ. Но от моих желаний ничего не зависело.
– Посмотри, – взмахнул рукой отец, – как прекрасно это место.
И снова я поразился тому, как по-разному мы видим мир вокруг.
«Что с тобой, отец?!» – хотелось крикнуть мне, но я, как всегда, не решился на прямое противоречие. Меня пугала вероятность, что отец видит всё правильно, а вот я имею такое же искажённое зрение, как и тело. Смог бы я пережить это в тот момент? Не думаю. И потому лишь робко возразил:
– Прекрасны? Эти развалины?
– Нет, ты не понимаешь, сын. Это место полно тайн и историй, оно величественно! Осознаёшь ли ты, что сейчас, прикоснувшись к нему, мы тоже становимся частью этого величия, возможно началом новой легенды?
Ветер, хохоча, толкнул меня в грудь, где-то в вышине над провалившимися крышами закричали во́роны, и неожиданно я испугался, что слова отца окажутся пророческими, а этот миг и впрямь начало легенды – вот здесь, у этих развалин, под серым небом, на холодном ветру. Наверное, многие мальчишки мечтают стать частью героической истории, но только не я. Я хотел лишь одного: чтобы меня поменьше замечали. Мечтал стать обычным, таким как все, но разве это возможно, если ты – часть легенды? Легенды выделяют тебя ярким цветом, ставят на помост и трубят: смотрите на героя!!! Представляю, как позабавилась бы толпа, глазея на меня.
Отец прервал мои размышления, указав куда-то вверх:
– Снежные вороны прилетели.
Я проследил за его рукой и увидел трёх белых птиц, сидевших на сучке сухого дерева. Чёрными у них были лишь лапы, клювы и потухшие угольки глаз.
– Говорят, снежные вороны прилетают туда, где вскоре умрёт кто-то очень значимый, кто-то отмеченный волшебством. Воронов всегда нечётное число, потому что тот, нечётный, уведёт за собой освободившуюся душу. Чем больше воронов, тем важнее человек, за душой которого они прилетели. Когда твоя мать умерла, тоже прилетали снежные вороны, их было тринадцать. – Отец вздохнул.
– Моя мать была такой значимой?
– А разве ты в этом сомневаешься?
– Нет.
Вороны взлетели и, хрипло крича, стали кружиться над Замком.
– Отец, давай уйдём. Вернёмся сюда в другой день. – Мой голос дрогнул, став жалобным.
– Нет, сын, некоторые вещи надо делать сразу, иначе их сделает кто-то другой, и ты останешься ни с чем.
Отец продолжил свой путь, и я последовал за ним, слушая крики птиц. Их голоса въедались в моё сердце. Мне хотелось раскинуть руки и полететь вслед за ними. Но кто я такой, чтобы за мной прилетали снежные вороны, уводящие в иной, неведомый мне мир?
Мы с отцом спустились в подвал и оказались в единственной жилой комнате Замка, но и она напоминала скорее нору крысы, чем человеческое жильё. Здесь, похоже, не убирались несколько десятков лет. В комнате воняло мышами, прелыми тряпками, и ко всему этому примешивался невыносимый сладковатый запах разложения. Вещи были свалены грудами на полу, оставляя лишь узкий проход к камину, полному золы, рядом с которым стоял старый продавленный диван. Мы замерли рядом с ним, не решаясь сесть. Тряпьё в одном из кресел у камина зашевелилось, и наконец показался хозяин Замка.
В Замке жил всего один человек, и человек этот, так же как и Замок, был стар. Они словно цеплялись друг за друга – хозяин и Замок, – понимая, что не смогут выжить поодиночке. Уход одного грозит гибелью другому. Но даже вместе они были не в силах остановить время, которое грызло их кости, подобно крысе.
– Я знаю, зачем вы пришли, – прошамкал старик вместо приветствия.
– Это упрощает дело, – выдохнул отец, который, так же как и я, задыхался от удушливой вони. Ну, хоть в чём-то мы были похожи.
– Уже уходите? – рассмеялся хозяин, и смех его был похож на крик ворона.
При мысли о птицах я вздрогнул. За кем же они прилетели? За этим стариком, за кем-то, кого скрывал Замок, или всё же за нами…
– Нет, я просто сразу перейду к делу, я хочу предложить… – начал было отец.
– Убирайтесь!!! – вдруг завизжал старик, вскакивая с кресла и потрясывая худыми морщинистыми руками. – Я не собираюсь отдавать её ни за какие деньги!!! Прочь, паразиты!
– А разве я предлагал вам деньги? – спокойно, с достоинством возразил отец.
– Что же ты тогда можешь мне предложить? Или ты привёл сюда этого уродца, чтобы совершить обмен? – захохотал хозяин Замка.
Меня тряхнуло, как от пощёчины. Хотя слова старика не стали откровением. Да, я был уродом. Горбатым карликом с искорёженным, перекрученным телом. Мне не нужно было напоминать об этом, я и так не забывал: каждую секунду своего существования помнил. Да и кто бы позволил мне забыть? Где бы я ни появлялся, в меня тут же тыкали пальцем и поднимали на смех. Вот чего я никак не мог понять, так это почему люди настолько жестоки. Почему моя беда вызывает у людей такую ярость или радость? Я видел своё уродство в глазах и зеркалах, но не стремился разбить ни те, ни другие. Меня даже в какой-то степени радовали эти отражения. Они показывали правду, которая не пускала в моё сердце опасные мечты и надежды. Я знал, кем являюсь, и не тешил себя иллюзиями. Так было легче жить. Но иногда мне становилось больно. Иногда я пропускал удары, не ожидая их. Я был всего лишь четырнадцатилетним мальчишкой, а даже самые стойкие мальчишки время от времени плачут.
Этот удар я пропустил, едва удержавшись от слёз, но мой отец выдержал его достойно:
– И вновь не угадали. Я могу дать нечто не вам, а ей.
– Ты, верно, сумасшедший, – прокаркал старик, осторожно, боком, точно старая ворона, подвигаясь к нам поближе, отчего вонь усилилась, – но ты первый, кто пришёл сюда с таким предложением. Обычно купить пытаются меня, давая за неё немалые деньги. Но что можно дать за демона, читающего людские сердца, как открытую книгу? Она не продаётся. И она принадлежит мне не более, чем твой шут, – усмехнулся старик.
– Мир – мой сын. Не стоит его оскорблять.
– Мир? – закаркал старик. – Тот, кто дал ему это имечко, был наделён отменным чувством юмора. Да, да, он очень похож на этот уродливый мир, в котором все мы живём.
– Мир – сокращённое от Мирис, что на языке эльфов означает «открывающий двери».
– Не тебе мне рассказывать об эльфах. – Весёлость покинула старика. – В молодости я воевал против них в армии королевы Арто. Пока не встретил демона без голоса, читающего людские сердца. Хорошее было времечко.
– А как же демон читает сердца, если у неё нет голоса? – спросил я осторожно. – Что от неё толку, если она не может рассказать, что прочла?
Старик порылся в кармане и вытащил два гладких камешка – чёрный и белый.
– Эти камни отшлифовала вовсе не вода, а множество человеческих рук. Ведь люди настолько глупы, что не слышат голос собственного сердца, а Дэмон, о, она слышит. И может ответить на вопрос, выбрав камень: белый – нет, чёрный – да.
– А почему в каждом из камней сквозное отверстие? – вновь не удержался я от вопроса.
– А ты неглуп, парень. У тебя маленькое тело, да большой ум. Ведь раньше об этом никто не спрашивал. – Старик хитро сузил глаза и придвинулся ко мне, в нос ударило запахом старой мочи и немытого тела. – В том-то и штука, что абсолютной правды не бывает, не существует точного «да» и точного «нет». Об этом стоит помнить всегда, особенно при общении с демоном. Потому и камни с изъяном.
– И что же люди спрашивают у неё? – Я боролся с приступом тошноты, но не хотел, чтобы старик это заметил, – мне было жаль его.
– Девушки интересуются, за кого выйти замуж, рыцари – на какой дороге их ожидает слава, купцы – во что лучше вкладывать деньги. А те, кого покинула надежда, кто потерял смысл жизни, хотят знать, где найти свою пропажу. Да мало ли скучных и однообразных вопросов? Но иногда сюда приходят люди, чьи сердца почернели вовсе не от печали и скорби, и вот они хотят знать такие вещи, для которых двух камней недостаточно, – тогда эти люди пускают Дэмон в своё сердце. Именно тогда и начинается настоящее веселье, они…
– Ты покажешь нам её? – перебил старика отец.
Мне стало обидно, хотелось узнать значительно больше, но идти против слова отца я не решился.
– Да, почему бы мне вам её не показать? Это развлечёт её, несомненно, развлечёт, давненько у нас никого не было, а Дэмон не любит скучать. – Старик махнул нам рукой, приглашая следовать за ним, и посеменил прочь из комнаты.
Мы вздохнули с облегчением, но ненадолго: место, куда хозяин Замка вывел нас, воняло ещё сильнее. Мне захотелось зажать нос, но я не решился: тогда пришлось бы дышать ртом, а я боялся, что в него может залететь одна из кружащих вокруг жирных, отъевшихся мух. Первой мыслью было, что мы находимся рядом со скотобойней или открытой могилой. Мне сделалось жутко: а что, если этот старик заманивает сюда всех, кто пришёл к нему в Замок, и убивает? Про Замок рассказывали вещи и более ужасные. Но эти мысли покинули меня, стоило только осмотреться и увидеть правду. Правда на поверку всегда оказывается не такой ужасной, какой рисуют нам её наши собственные страхи.
Мы находились во внутреннем дворике Замка. Посреди него росло старое дерево с причудливо-извилистым стволом. Дерево цвело, и его цветы источали настолько отвратительный запах, что понравиться он мог разве только мухам. Цветы пахли тухлым мясом. И цве́та были такого же.
– Что это за дерево? – пробормотал мой отец, стараясь, как и я, дышать через раз. – Никогда такого не видел. Ведь во всех легендах говорится, что Дэмон живёт в стволе вишни.
– Ну, это и есть самая обычная вишня, – хохотнул старик, казалось не замечавший ни мух, ни запаха. – Точнее, это дерево должно было стать вишней, пока его сущность не исказила Дэмон. Уж такая у неё способность – прекрасное превращать в уродливое, а уродливое в прекрасное. Не забывай об этом и не подпускай её близко к своему сыну. Я никогда не встречал более уродливого мальчика, но боюсь представить, что Дэмон сделает с его сердцем, исправляя и выравнивая тело. Одно в обмен на другое.
– А она могла бы? Дэмон может жить в человеке? – Отец с интересом взглянул на хозяина Замка.
– Если человек того пожелает и её это заинтересует. Но надеюсь, ты не этим решил её привлечь? В человеческом теле она не может жить долго, ей вновь нужно вернуться в предмет, в который она заключена. Поверь мне, многие пытались… Знал бы ты, сколько людей надеялись заполучить её в себя, чтобы иметь возможность видеть окружающих насквозь. О, какие знатные особы приходили сюда за этим.
– Нет, мне это не нужно. – Отец помотал головой, словно прогоняя даже возможность такой мысли. – Мой сын устраивает меня таким, какой он есть.
Я посмотрел на отца, поражённый той правдой, которая прозвучала в его словах. Как я мог устраивать его, как? Когда даже сердце матери не выдержало моего вида и замерло навсегда. Или всё же правда, что отец не видит очевидного?
– Хорошо, – сказал старик, – мне становится интересно, что же такое ты решил ей предложить. Но не хитри, она читает в твоём сердце. Обмануть её не получится.
– Я не собираюсь лгать демону. Я не настолько глуп.
– Тогда пора вас познакомить… Её имя – Дэмон, как зовут вас, уже не важно.
Над деревом задрожал воздух, и из этого марева возник силуэт женщины, хрупкой и прекрасной, – я задохнулся от этого совершенства. Подобно облаку паря над землёй, она была самым чудесным из всего, что я видел на тот момент. Но эту красоту нельзя было любить. Ей можно было только поклоняться.
Я наблюдал за тем, как видение становится объёмнее, как его черты обретают чёткость и наливаются жизнью. Дэмон перестала быть миражом. Она была осязаема. К ней хотелось прикоснуться. Теперь и я дрожал от надежды. Хотелось верить, что затея отца удастся и это неземное создание будет всегда рядом со мной. Никогда не питавший особой любви к музыке, я вдруг ощутил страстное желание прикоснуться к лютне, провести рукой по струнам, услышать, как откликается инструмент, оживая в моих руках, как издаёт первый звук. Именно в тот момент у изуродованной вишни я стал музыкантом. Видение сделало то, чего не смогли все учителя, которых нанимал отец, – я захотел выразить тайные устремления сердца. Только музыкой я мог передать, что чувствую. И вдруг в моей голове зазвучали посторонние мысли.
«Мальчик. Этот мальчик?» – Вопрос прозвучал очень чётко, но я сомневался, не был ли он создан моим воображением. Ведь Дэмон не имела голоса, тогда кто же мог сказать это? Ещё мгновение – и я, возможно, разобрался бы, но…
– Нет, не смей её трогать, – схватил меня за руку отец, когда я невольно сделал шаг к Дэмон.
– Но почему? – замер я в испуге.
– Она только этого и ждёт. Жаждет покорить, сделать тебя своим рабом.
Дэмон улыбнулась, и по этой улыбке я понял, как был прав отец. Любой, кто проявлял слабость в её присутствии, навсегда терял себя. Я вспомнил жуткие истории, которые рассказывали об этом месте, и подумал, что, возможно, не все из них выдумка. Что будет с тем, кто поддастся ей? Чего она потребует?
Старик вновь закаркал:
– Да, она притягивает всех мотыльков на свой свет. И сжирает, сжирает, сжирает их сердца.
– Мог бы и предупредить. – Отец в ярости сжал кулаки.
– Зачем? – искренне удивился старик. – Каждый сам выбирает свой путь, мне ли, скромному хранителю этого места, мешать людям идти своей дорогой? Прочти же их сердца, – обратился старик к Дэмон.
Мгновение – и я увидел лицо Дэмон так близко, словно она собиралась меня поцеловать. Её глаза заглянули в мои. И улыбка исказила её черты настолько, что мне захотелось закричать от ужаса. Но я стоял столбом и смотрел на неё, а она замерла, изучая меня. Затем она протянула ко мне руку, словно умоляя о чём-то.
– Эй, – крикнул отец, – что она делает?
Дэмон рванулась было к нему, но словно ударилась о невидимую стену. Они смотрели друг другу в глаза, и отец вдруг усмехнулся:
– Ну вот, ты прочла моё сердце, но даже не можешь ничего сказать, а значит, у тебя нет власти, ведь по собственному желанию я не пущу тебя в сердце. Ну же, заставь меня, скажи, что ты увидела там?
Лицо Дэмон исказилось, она открыла рот, пытаясь протолкнуть застрявшие в горле слова. Ей явно было больно. Она была в ярости.
Отец тоже видел это и, помолчав, сказал старику (я был уверен, что фраза в первую очередь адресовалась Дэмон):
– Ты спрашивал, что я могу дать ей? Я могу дать ей голос.
И я увидел, как засверкали глаза призрачного существа, как жадность проступила в чертах, потерявших разом всю красоту. Потому что даже демону сложно удержать маску, когда на открытой ладони преподносят мечту. Да и я бы не смог оставаться спокойным, если бы кто-то сказал: «Ты будешь таким, как все».