Читать книгу Ложкаревка-Интернейшнл и ее обитатели - Наталья Менжунова - Страница 2

Кенг украдкой заглянул в вагон.

Кто-то из пассажиров дремал, кто-то сосредоточенно отгадывал сканворды. Две старушки радостно сплетничали об общих знакомых. Никому ни до кого не было дела.

Кенг на четвереньках заполз под ближайшую скамью и протиснул перед собой коалу. Рядом запыхтел Эму.

– Сухарики-кошмарики! Карто-о-шка! – заученно прокричал по проходу коробейник и тут же спохватился. – Ой! Картошки нет… Кошмарики! Суха-арики!

– Эх, где мой родной эвкалипт? – с тоскою вздохнул коала. – Есть уже хочется. Кошма-арики…

Эму молча сглотнул слюну.

– Давай о чем-нибудь другом поговорим, – прошептал Кенг коале. – Тебя, например, как зовут?

– Ленивец.

– Как? Ленивец? И всё?

– Вообще-то, я сумчатый медведь, а ленивцы – это совсем другой вид. Но раз мы ленивые, нас часто дразнят ленивцами. Вот и маме лень было мне отдельное имя придумывать. Так что я – Ленивец. У нас всех в семье одинаково зовут. Только слишком длинно произносится. Пока скажешь «ленивец», уснуть можно.

– Так «коала» вроде короче.

– Короче-то короче, да переводится – «не пить». Что это за имя такое? Не поймешь, то ли зовут тебя молоко пить, то ли это самое молоко пить запрещают.

Эму снова громко сглотнул.

Кенг состроил кислую мину:

– Э, мы же договорились: о еде ни слова.

Лени спохватился:

– А, ну да…ну да… В общем, мама нас всех до единого ленивцами зовет.

Эму присоединился к разговору:

– А как же вас различают? Если позвать кого-то из вас или попросить о чем-нибудь – должно быть, все бегут?

– Хэх! Если мама говорит, что пришло время поесть, то, конечно, все тут как тут и…

Коала осекся и виновато посмотрел на Кенга:

– А больше нас никто ни о чем и не просит.

Эму на время задумался:

– А давай мы будем звать тебя Лени. Нравится тебе такое имя, а?

Коала Лени не ответил.

– По-моему, неплохо, – поддержал Кенг, но ответа и тут не последовало. – Тебе что, не нравится?

Лени снова не отозвался. Причина была на удивление проста.

Коала спал, сладко причмокивая. Вероятно, во сне он видел себя на вершине эвкалипта, среди изобилия вкусных сочных листьев. И он их ел, ел, ел, а они всё не кончались и не кончались.

Кенг переглянулся с Эму. Они хорошо поняли друг друга. Поняли, что, конечно же, пусть лучше Лени спит, чем не спит. Они не могли объяснить, почему так, но точно знали: будет лучше для всех, если Лени спит.

Страус и кенгуру забились глубже под скамью и вскоре тоже задремали. Кто-то случайно задел лапу Кенга, и он во сне ответил пинком. Сквозь сон Кенг слышал, как двое на скамейке над ним стали кричать друг на друга, спорить, кто из них первый кого пнул, и кто кому наступил на ногу. Сонный Кенг только уши плотнее прижал, чтобы крики не мешали. Рядом с его головой ткнулся в трясущийся пол электрички большой клюв спящего Эму…

…Когда Кенг и Эму открыли глаза, за окном электрички уже стемнело. Вагон был совершенно пуст, и только на дальней скамье дремал припозднившийся пассажир. У него под боком стоял портфель, из которого с одной стороны торчал батон белого хлеба, а с другой – пучок лука вперемешку с укропом.

– Эй, сумчатый, просыпайся, – толкнул Эму в бок коалу.

Тот заворочался и свернулся калачиком.

– Лени, обедать! – нашелся Кенг.

Лени тут же открыл круглые спросонья глаза и не сразу понял, где он и что с ним. Но, обведя взглядом вагон, он вдруг увидел портфель с хлебом и зеленью, и к нему моментально вернулась память.

– Земляки, жутко есть хочется. Я больше не выдержу, – застонал Лени, глядя на подрагивающий укроп.

Кенг вздохнул, выполз из-под скамьи и подкрался к пассажиру сзади. Он осторожно положил лапу на плечо мужчины и чуть-чуть потряс. Пассажир сонно заозирался по сторонам.

Из-за его плеча кто-то вежливо произнес с сильным акцентом:

– Сами ми не мэстные…

Пассажир дернулся, оглянулся и увидел над собой огромную морду кенгуру.

«Прибредится же такое!» – подумал пассажир и тряхнул головой. Но кенгуру никуда не исчез, а даже наоборот: зверь сел на скамью напротив и заинтересованно посмотрел на пожитки.

Пассажир мертвой хваткой вцепился в любимый портфель, вскочил и галопом помчался по вагону к ближайшему выходу.

Но там лежал Лени, глядя на пассажира неприлично жадными глазами. А над Лени, загородив проход и вытягивая вперед шею, возвышался Эму.

– Сами ми не мэстные, коворим! – пробасил страус, старательно выговаривая слова.

Из живота Лени отчетливо донеслось голодное, хищное урчание.

– А-а-а-а!!! – в ужасе завопил пассажир.

Он бросился через весь вагон к другому выходу и, запутавшись в дверях, вскоре исчез в длинном составе электрички.

Лени поднял несколько вывалившихся из портфеля былинок укропа:

– И на том ба-альшая спасиба-а.

На ближайшем полустанке беглецы вышли из вагона. На перроне, кроме них, не было ни единой души. Электричка, нехотя свистнув, растворилась в темноте ночи.

В центре перрона висела табличка, и на ней белыми буквами по синему полю было выведено: «Ложкаревка». Слева светились огни самой деревни Ложкаревки, где насчитывалось всего три домишки.

– Bullamakanka, – промолвил Эму, что на австралийском сленге означает «Тмутаракань».

– Налево пойдем – хвосты потеряем, прямо по шпалам пойдем – тоже потеряем. Направо, в лес – может, и потеряем, а может, и нет, – вслух прикидывал Кенг.

Они еще раз посмотрели на Ложкаревку и направились в чащу, подальше от людских глаз, выбрав для себя из трех зол меньшее.

Зеленая поросль за ними быстро сомкнулась, добавив лесу обычного ночного шороха. Где-то под кустом недовольно фыркнул потревоженный ежик, да с коротким треском отвалилась сухая ветка.