Читать книгу Добрый вечер, Тамбов! - Наталья Меркушова - Страница 3

Не встречалось мне такой полыни,

Кроме милой родины моей.

В этой серебристо-лунной стыни

Солнышко купалось целый день.

А полынь-трава благоухала

Лучше всех диоровских духов.

Я её в метёлки собирала,

Но не для кормления коров.

Знают все: полынь бывает горькой,

Вот и станет горьким молоко.

А полынный запах очень стойкий,

И его не вывести легко.

…Венички полынные вязали,

Ими весь сарай увешан был.

И когда метели заметали,

Валенки от снега обметали,

Этим усмиряя снежный пыл.

И полы полынью подметали,

С нею приходило лето в дом.

Звонко угольки в печи стреляли,

И синицы пели за окном.

…Наша не была полынью злою,

Как другие виды, не была.

Ласковое мягкое раздолье

На лугах у нашего села.

…Не встречалось мне такой полыни.

Может, где ещё на свете есть…

Помню эту мягкость и доныне,

Для неё пропела эту песнь.

Есть у общения границы:

Одни доступны и близки,

А до других не дозвониться,

Не ощутить тепла руки.

Граница. Зона отчужденья.

Но всё равно растёт на ней

Трава надежды и забвенья —

Остатки нежности твоей.

Да, не у каждого поэта

Душа пронзённая насквозь,

И боль за родину не спета —

Не написалось, не сбылось.

Стихов пронзительные строки

За «вечно» гибнущую Русь

Имеют вес, имеют сроки.

Судить об этом не берусь.

…Когда терять поэту неча[1]

И жизни видится конец,

В стихах живёт боль человечья —

Его терзающий венец.

…Другой, своей строкой певучей,

Надежды полной, бережёт

Любви и нежности созвучье.

…Вот чем поэзия живёт.

Погода может быть любой:

Дожди, морозы, снегопады,

И ветра неумолчный вой,

Губительные камнепады…

Любой. Но если вдалеке

Свет маяка – окошко дома,

К нему спешу я налегке

Родной дорогою знакомой.

И что мне грозный камнепад,

И что любые перемены,

Меня, как много лет назад,

Родные обогреют стены.

…А дома моего уж нет…

Но свет его в душе сияет.

Он словно утренний рассвет,

Он никогда не угасает.

Разобрали мой дом, разобрали.

Увезли. Я узнаю едва ли,

Где, какой приютил его край?

Что теперь он? – Быть может, сарай?

Или в дым превратился в печи?

Нет, основа его – кирпичи.

Где готовились, кто их привёз?

Остаётся открытым вопрос…

Много их набралось, тех вопросов,

Нет теперь никого, и не спросишь.

Не смогу на крылечко присесть…

…Дом мой в памяти. Значит, он есть.

Растёт малина, яблони растут,

Берёза тянет руки-ветви к дому.

А в доме свой особенный уют,

И всё-то в нём до мелочи знакомо.

Вот печка, вот полати. Вот киот,

А это главный уголок, заветный,

Там Бог глядит с неведомых высот

По-разному: и строго, и приветно.

Убранством дом ни беден, ни богат.

Но… дома нет! И сердце болью сжато…

И солнца бесконечно мудрый взгляд

Глядит на всё как будто виновато…

Костры запретили, но снова соседка

Листву собирает и жжёт.

А я вспоминаю, как было нам тесно —

К костру набирался народ.

Народ – это дети, сметные-сметные,

Картошку печёную ждут.

И в сумерках звёзды костра озорные

Волшебные тайны несут

То к тёмному небу, то в детские руки.

Бескрайний волнующий мир.

А в замкнутом тенью пленительном круге —

Горячий картофельный пир.

…Костёр у соседки запрятан надёжно,

Тюрьма – жестяные бока.

Но запах горящей листвы невозможно

Запрятать. Он горек слегка…

Простора небесам не занимать.

О, как люблю я эту бесконечность!

И кажется, что наше время – вечность,

И можно нам его не замечать.

Не замечаем… А оно летит

На крыльях и незримых, и летучих.

На небе часто – грозовая туча,

Но благодать она не поглотит.

А осенью особенный простор

И в небе, и в садах, на сжатых нивах.

И так легко, нарядно и красиво

Сплетают листья красочный ковёр.

А если к небу полетят они,

Взметённые к нему порывом ветра,

Прольются тихим водопадом где-то,

И радужными станут наши дни.

Весною виноградная лоза,

Спеша, тянулась к солнцу шаг за шагом,

Хоть нежная, но всё же егоза,

И обвивала всё, считая благом

Себя, другие лозы и шпалеры,

Да всё, что попадалось на пути!

Окрепла, разрослась, не зная меры.

Настала осень, и она грустит.

Но ни к чему ей предаваться грусти:

Сегодня собирали виноград —

Освободили! И она всей грудью

Вздохнула: «Я свободный ветроград!»

И превратится урожай богатый

Стараньями в чудесное вино,

И вкусом, и богатым ароматом

Порадует ценителей оно.

Вобравшее в себя частицу солнца,

Частицы неба, воздуха, дождя,

Рубинами зажжётся, засмеётся.

Мы тоже улыбнёмся: ты и я.

Нет гор высоких в нашем крае,

Нет буйных рек и диких мест,

В лесах медведей не бывает,

И знаменитый волк исчез.

Но есть душевность и приветность,

И тихий нрав, и тихий быт,

И благодать полей, и Вера,

И зелень дремлющих ракит.

И чернозём богатый, мощный,

О нём легенды созданы,

И прелесть «соловьиной» рощи,

И снег – хозяин до весны.

Остатки древние курганов,

Татарский вал и шум ветров

Напомнят: шли тут басурманы

На Русь. Защитой стал Тамбов.

Гордимся мы Тамбовским краем,

И не «за что», а просто так.

Своих корней не забываем,

Как не любить родной очаг?

Окно в прохладу ночи распахну,

Ночные голоса в мой дом польются.

Цикады повели свою войну

И дерзко и пронзительно смеются.

Замолкнут на мгновенье, и опять

Настойчиво звучит их стрекотанье.

Спешит поведать миру эта рать:

– Пришли! Как долго были мы в изгнанье!

Семнадцать лет! И вот такой триумф,

Поём мы песнь победную живую.

Умолкнем, и другой заполнит шум

Пространство ночи, жизнью не рискуя.

Сгорят в огне воспоминанья

Обид вчерашних, а потом

Очистит бережное пламя,

И легче думать о былом.

Огонь бывает неопасным,

Необходимым для людей.

Когда горит свеча на Пасху,

Он и милее, и теплей.

…Очистил. И светлее думы,

И упоительней рассвет.

А кто-то мрачно и угрюмо

Глядит ушедшему вослед…

И Пушкина особенное слово

Опять звучит из разных уголков.

Планета подтвердить готова снова,

Что этот голос выше голосов.

Как можно было в век велеречивый

Сказать простым доступным языком

Такое, что свои слагают гимны

Ему поэты нескольких веков.

Земля нечасто гениев рождает,

Она всегда на гениев скупа.

И снова время это подтверждает:

«Не зарастёт народная тропа».

Она бежала… Только бы успеть…

Два шага до перрона оставалось.

Не видела, что шла навстречу смерть —

В обличье электрички приближалась.

Ещё бы шаг, но что-то голова

Вдруг закружилась, потемнело разом.

Подумала: «Ну вот и отжила…»

Жизнь промелькнула… не длиннее часа…

…Рванули чьи-то руки, понесли…

Очнулась в электричке, рядом люди.

– Меня спасли… Ах, вы меня спасли…

И слёзы. Да, спасенье было чудом.

Лишь только отступила бездны стынь,

Всё деньги, деньги спасшим предлагала

За чудом сохранившуюся жизнь.

Ей слов обычных просто не хватало.

Конечно, их не взяли. – Да за что?

Ведь мы же люди, всякое бывает…

…Поехали… По рельсам стук пошёл,

Морзянкой благодарность отбивает.

…Есть место подвигу, его не охладить,

Бросаются на зов, собой рискуя.

И смелость тут нужна, и жажда – жить!

И снова жизнь спасённая ликует.

Мне показался небожителем,

А он – обычный человек…

Но я-то этого не видела!

Так подо льдом не видно рек.

Они зимой надёжно прячутся,

И рыбы в ямах мирно спят,

Придёт весна – пойдёт сумятица,

Ударит ледоход в набат.

И понесутся льдины дерзкие,

Да на пологий бережок,

И не нужны причины веские.

А вот на льдине и стожок!

А где же зайцы очумелые? —

Да пусть сидят себе в лесах…

…Опять звучали речи смелые,

Но только правда ли в устах?

В стихах Серебряного века

И безысходность, и тоска.

Какого ни возьми поэта —

К России тянется рука.

Я слышу долгие стенанья

О гибели родных полей,

О нищете без созиданья

И о тоске, тоске своей.

А разве нет тепла от печки

В глуши, далёкой от дворцов?

А разве там не те же речи

Влюблённых дедов и отцов?

…Горит там свечка пред иконой,

С надеждой крест кладут на грудь.

И новый день встаёт со звоном.

И Русь всегда – святая Русь.

Художник создал полотно и отпустил.

– Иди же к людям, в мир других полотен!

Он снова наберётся новых сил,

И… новое творенье на подходе.

А та картина где-то станет жить.

Забудет он на время о созданье.

А подсознанье будет сторожить,

Оберегать её существованье.

Но он не знал об этом до поры,

Пока среди беспечно тихой ночи,

Среди миров причудливой игры

Сон о картине вот что напророчил:

Горит в огне, о Боже, как горит

Картина, что его создали руки,

И часть души, и трепетные муки…

От боли зарождался в сердце крик.

…Забылся сон, и вдруг в другой стране,

Небрежно полистав журнал старинный,

Увидел в нём сюжет: горит в огне

Коллекция, и в ней ЕГО картина…

Поздравим друг друга с весенней капелью,

С весенним теплом, боевым настроеньем.

А праздник Весны у народов единый!

И значит, мы все на Земле – побратимы.

По-братски поделим весеннее солнце

И воду из общего неба-колодца,

И радость поделим, и пение птиц.

Весна на планете, Весна без границ!

Порою не хватает мне общенья

И просто болтовни о пустяках.

Тогда я вспоминаю с сожаленьем

О бывших, вроде преданных, друзьях.

Но было мифом их расположенье,

Ошибкою, но только лишь моей.

Надёжность оказалась преломленьем

Неверных бликов солнечных лучей.

Как сакля к горе, прижимались дома

Друг к другу, лишь только б согреться.

Суровая русская чудо-зима

Гнала и француза, и немца.

И жмутся дома, согреваясь теплом,

Делясь им с соседом по-братски.

…Гляжу на высотки – с просторным двором

Не могут домишки тягаться.

Но всё же прелестны их мини-дворы,

Заросшие травкой гусиной,

И так же в соседях нужда до поры,

И в лае охранника-псины.

Ячейками-сотами новых домов

Я искренне всё же любуюсь,

Всё четко, без резких и грубых углов

В изгибах проспектов и улиц.

Мелькнёт среди равных высоких домов

Всех выше – большая громада,

Доступна ветрам, и мороз к ней суров.

Подумаю: «Ей это надо?»

…Придумали люди себе высоту,