Читать книгу Смятенная. Новые стихи, избранная проза, афоризмы и краткостишия - Наталья Метелица - Страница 2

Сегодня падал дождь… Как сорванные бусы.

Хрустело под и на. В зубах – жемчужный тальк.

И лужи пили лоск седого послевкусия

И путались ненужностью в ногах.

На шее ничего. Едва заметный след

От сорванной любви. Кровоподтёк души.

И сердце в лунный дождь хотело просто тлеть,

Не успевая в мире этом жить.

А ветер шел в лицо. Нанизывал на нить

Оставшийся в живых нерукотворный жемчуг.

И надевал на шею – сохранить

Мой путь, рожденный и седым, и млечным.

В смятенье правды больше, чем в покое!

Когда свеча погаснет, то покой —

Лишь мертвый сгусток воска, где простое

Зарыто под пластами! Вновь со мной,

Нет, не простое – взвинченное нечто,

Аморфное – как тот рельефный воск,

И давит мне на темя, шею, плечи,

А в сущности – раздавливает мозг!

Покой… какая блажь средь изуверства!

Когда ты, сам себя перепахав,

Не знаешь, для чего пришел из детства,

Чтоб от себя  всю жизнь бежать стремглав.

Я стала не грубей – я стала защищенней

от мотыльков порхающих речей.

Душа  от пустозвония душонок

ушла  в себя… – с рецептами врачей…

Ты приходи… Теперь я часто в парке

брожу невидимою тишиной.

Мешать не буду… Жалкая ремарка —

по разрешению Того, Кто надо мной…

Всадник белый в небе несся.

Ночь упала, как всегда,

Неожиданно, непросто,

Хоть и кажется простА.

Мерит сердце расстоянье

До тебя, – ладонь найдя.

Запрягает утро сани:

Тот же конь —

да свист хлыста.

Не разгаданы дороги.

Нет карманов для ножей.

Бывший всадник одинокий

В изголовье у саней.

Не спеши, рассвет ретивый,

Людям судьбы разбивать.

Человек – сосуд сопливый:

Наливать да проливать.

Что ни дай им – не увидят

Дальше носа своего.

Руки свиты, губы сыты,

СЕРДЦЕМ – рядом никого.

Отправляют день в дорогу

Долю новую искать,

Потому что рядом трогать —

Им за счастье не считать.

В небе ясном нет им света.

Черным белое зовут.

Плачут райские ранетки,

Проливается сосуд…

Жизнь – как великая игрушка.

Играет нами. Мы – в нее.

То плотник, то лишь завитушка

Отходной стружки «громадьё».

И всё одно – в гробы уходим

Недоигравши. Не поняв,

Что есть такое Свет Господень

И человек —

халтурный сплав.

Привычка гордецов. Ударь больней —

и я ударю дважды! Вдвое! Страшно

от той, какая я с душой твоей, —

и той, кто без тебя!.. Искать поблажки —

нелепо! Это что дразнить тебя —

кто сам себе признаться не захочет,

что может спать, по-доброму сопя,

и вздрагивать от нежности… – комочек

невинной радости и детского тепла!..

Ты нравишься себе в свирепой роли

и, понимая, сколько этим зла

себе же причиняешь поневоле, —

жесток ко всем —

чтобы жесток к себе!

Герои настоящего… Читали

мы о таких… Но в собственной судьбе

и в наше время? Мучить не устали?!

Уйди!

Ты любишь не меня, а только боль,

которую всегда с собой приносишь,

ибо ты сам – лишь боль… и этим хочешь

героем быть на грани. Князь.. король

надуманного королевства страсти —

 в наручниках, в ошейниках, в шипах,

в разорванной надежде…

масти…

масти…

и – ласковая тайна на губах…

молчащая, удушливая, злая.

Ты не устал скрывать себя под ней,

жестокостью своею возбуждая

мою жестокость – и любовь,

чтоб злей?!

А впрочем, подожди… – совсем чуть-чуть.

Холодный взгляд. Затасканная совесть.

И кто же первый? Ну когда-нибудь

признаться наконец!

УХОДИШЬ?!.. …то есть

опять сильнее я?!!!!!!!!!!!!

Жесток.

Жестока.

Но признаЮсь – как лучшему врагу.

Безумец!.. Мой безумец одинокий!

Я так тебя люблю…

(когда не лгу).

Доволен?! Что тебе быть всмятку от того?

Тебя ли будоражит эта правда,

желающая ласки – и кнутов?!

Молчи! Ложь! Ложь! Не… трогай!

Смята.

Свято.

 ……

Зачем ты снова лжешь мне про любовь?…

Уставшие сомнения желали только кофе,

не усложняя философию надежд.

Сидело мое утро без одежд,

укрытое всего лишь в гордый профиль

ночных стихов… но без гордынной тли,

что маскирует «нечто» под «ничтожен».

Я просто сонная  и  с-/брошенная кожа,

в которую случайный свет пролит…

Душа как стиранное на ветру белье:

Вся мокрая, но пахнет аккуратно.

И ей под стать бы всё мое житье,

Когда б по-умному прожить обратно.

…А чувства – как в оковы втянута,

Вся, словно полынья, душа.

И кажется, что вновь обманутый

Священный жест карандаша.

Ему б писать о ласках повести.

Ему б поэмы сочинять.

А он, устав от женской горести,

Спешит себя же поломать___________

Мертвый цветной карандаш

ходит, бродит по миру

не нарисованному.

Стихи ли ему рисовать

без цветенья?

Всякий фрукт

достоин тех червей,

которым легче

прогрызть его нутро.

Это небо секвойя любила,

держала его,

чтоб оно не упало.

Сотню рук изогнула своих,

изломала.

Срослось.

Страх корёжил январскую радость,

но крона дышала,

Ради неба:

Живи, мой доверчивый, нежный колосс.

Лес не ведал о боли секвойи, о подвиге сердца,

Чьи артерии жгли глубину.

Кровь неслась по корням.

И росла и крепчала любовь.

Хомо сапиенс женится

Под тем небом, хранимым секвойей.

И век шел к векам.

По ту сторону мира у неба сдавало терпенье.

Но смирилось оно, только тихо вздыхало о том

Исцарапанном теле, куда упиралось растенье,

Величаво жестокое…

Небо болело молчком.

Но землянин добрался —

построить дома своим внукам:

Из великой секвойи получится город домов.

Головою к толпе беспощадной надломленно рухнув,

Не хотела поверить, что небо жило —

без столпов.

И не знала, что дождь лил не год и не два…

Отсырелое тело,

Не пригодное для человека,

валялось внизу.

Это небо объятий до боли веками хотело

И признаний любимой секвойи:

«Я небо несу!»