Читать книгу В ожидании Айвенго - Наталья Миронова - Страница 5

Этери поднялась попрощаться с сыновьями. Зашла сперва к Никушке, зная, что с Сандриком придется объясняться. Поцеловала сына, перекрестила…

– Спи, мой родной. Тебе тут удобно? Не холодно?

– Нет… Мам, а что теперь будет? Мы здесь будем жить?

– Это ненадолго, Никушенька, мы себе другой дом найдем. Уютный, веселый…

– А наш дом?

– Его ремонтировать надо. Спи. Завтра в школу.

Она вышла, ступая легко и бесшумно, и заглянула к Сандрику. Как и накануне, он плакал.

– Мам, прости меня.

Этери присела на кровать и обняла его.

– Все хорошо, Сандрик, все хорошо.

– Ты не сердишься?

– Нет, больше не сержусь.

– Я уроки не сделал.

– Ничего, я тебе записку в школу дам, что у нас пожар был. Спи. Но никогда больше так не делай, договорились?

– Я больше не буду. Я только хотел, чтобы папа вернулся.

– Запомни, Сандрик: так ты его не вернешь.

– А как? А если я заболею жутко-жутко?

– Нет, ты лучше будь здоровым, хорошо? Если ты заболеешь жутко-жутко, кто будет мне помогать? Кто будет меня защищать? Думаешь, можно заболеть жутко-жутко, а когда папа вернется, сразу поправиться? Так не бывает. Не шути такими вещами.

И его тоже Этери укрыла поплотнее, поцеловала и перекрестила.

– Будь умницей. Будь моим хорошим мальчиком. Спи.

Она тихонько вышла из спальни и спустилась вниз. Катя упаковывала для Валентины Петровны остатки пирогов.

– Они уже остыли, но можно в микроволновке разогреть.

– Хорошо. Я вам сумку обратно принесу, – пообещала на прощание экономка.

– Отдайте водителю. Как там мальчики, Фира?

– Надеюсь, спят.

Этери села и машинально потянулась за куревом.

– Ты же хотела мороженого!

– Ладно, давай его сюда.

– Я тебе музыкальный презент привезла, – объявила Катя. – Но отдам, только когда позвонишь Софье Михайловне.

– Во вредина! – вздохнула Этери. Она доела мороженое и набрала номер. – Говори сама, я не знаю, что говорить. – И она протянула айфон Кате.

– Софья Михайловна, добрый вечер! Это Катя Лобанова. Извините за беспокойство. Софья Михайловна, я опять по поводу Этери, помните ее? Вчера муж ее ударил. Она говорит, нечаянно, но я не верю. А сегодня ее сын устроил пожар. Папу хотел вернуть. Софья Михайловна, мне кажется, ей надо с вами посоветоваться. Да, даю трубку.

И Катя вернула телефон Этери.

– Софья Михайловна, я прошу прощения, – заговорила Этери, – но это может подождать до следующего четверга. Не хочу лишний раз показываться на людях с синяком под глазом.

– Приходите ко мне завтра, – предложила Софья Михайловна. – Но не в приемную, а в женский приют. Я там три раза в неделю бываю, и завтра – как раз такой день.

– Женский приют? – переспросила Этери.

– Да, есть такой приют для жертв домашнего насилия – «Не верь, не бойся, не прощай». Я там консультирую, веду групповую терапию. Приезжайте смело, там никого не удивит синяк под глазом. К полудню сможете?

Этери кинулась было объяснять, что у нее был пожар в доме, куча дел, надо картины вывезти, надо ремонтников найти, но осеклась на полуслове. Вывезти картины она успеет. Найти ремонтников – тоже не вопрос. Если уж эта женщина отнеслась к ней с таким вниманием и принимает ее проблемы близко к сердцу, надо быть благодарной. Что ж, можно считать, теперь она тоже жертва домашнего насилия.

– Я приеду, – сказала она в трубку.

– Я вам адрес перешлю эсэмэской, хорошо?

Этери вспомнила уютную кругленькую старушку и улыбнулась. Ее собственная мать лет на пятнадцать моложе, но терпеть не может всякую современную технику, боится компьютеров и сотовых телефонов, всего, что с кнопками. Любимая присказка: «Дай мне умереть в двадцатом веке!» А Софья Михайловна… надо же, какая продвинутая!

– Хорошо, спасибо. Я буду к полудню. – Отключив связь, Этери повернулась к Кате. – Ну где там твой музыкальный презент? Только я курить хочу.

– Пошли во двор, – покорно согласилась Катя, доставая миниатюрный плеер.

Опять пришлось одеться. На крыльце подруги взяли по наушнику. Этери закурила, а Катя включила плеер. Первой шла песня Рэя Чарльза «Пошел вон, Джек». Этери прыснула со смеху, услышав, как женщина выпроваживает своего никчемного дружка, а он умоляет его не прогонять.

– Класс! – сказала она, отсмеявшись. – А дальше?

– Сейчас услышишь.

Вторым номером композиции был суперхит Глории Гейнор «Я выживу». Опять женщина прогоняет неверного возлюбленного, вздумавшего было заглянуть на огонек по старой памяти. Опять в десятку.

– Ну, Катька, ну спасибо!

– Погоди, есть еще и третий номер.

Третьим номером была песня Эрты Китт «Я все еще здесь». Женщина, прошедшая огонь и воду, рассказывает, как она выстояла.

– Вмастила! – кивнула Этери, выслушав песню. – Я только сегодня вспоминала Эрту Китт.

– В какой связи? – заинтересовалась Катя.

– Слушай, мне надо в дом сходить, посмотреть, как там дела, и вещи взять. Пойдешь со мной?

– Конечно, пойду!

– А я по дороге расскажу. Нет, давай сперва еще разок послушаем.

– Давай.

И женщины направились к дому, приплясывая на ходу, как школьницы, раскачиваясь в такт и азартно подпевая Рэю Чарльзу:

– Супер! – Этери с трудом перевела дух. – А Эрту Китт я вспомнила, потому что она в аварию попала как раз перед премьерой. Здорово долбанулась и глаз повредила. Но не растерялась, напялила тюрбан, да так, чтоб глаз прикрывал. Вот и я так сегодня проездила целый день.

Они прошлись по дому. В холле еще чувствовалась сырость, хотя пожарные откачали воду. Но дым и копоть стояли повсюду, в горле першило. Этери начала открывать окна, устраивать сквозняки. Поднялась на второй этаж, взяла себе чистую одежду, обувь, косметику. Катя помогла ей все упаковать в большую дорожную сумку.

– Послушай, – начала она нерешительно, – ты не хочешь на время переехать с детьми в дом Голощапова?

Голощапов, покойный тесть ее мужа Германа Ланге, скончался скоропостижно, но перед смертью успел отписать зятю все свое имущество, включая дом.

– Я думала, вы его продали, – удивленно обернулась к ней Этери.

– Нет, еще не продали. Столько возни было с этим наследством, да и в силу оно вступило только через полгода… И потом, ты же знаешь, Германа подозревали в убийстве Фраермана…

– Ничего глупее придумать невозможно! – взорвалась Этери.

Депутат Госдумы Леонид Яковлевич Фраерман начинал когда-то правой рукой Голощапова. Долгое время они были компаньонами в бизнесе. Потом между ними пробежала кошка, а вскоре после смерти Голощапова кто-то всадил пулю в голову Фраерману. Случилось это в так называемом катране – подпольном казино. Стреляли с глушителем, никто ничего не слышал и не видел, камер наблюдения в катране, понятное дело, нет. Убийство явно заказное. Германа Ланге таскали на допросы, а он из благородства молчал, хотя был уверен, что это дело рук его покойного тестя. К счастью, следователи сами разобрались, что он непричастен, но крови попортили изрядно.

Фраерман многим дорогу перешел, нажил немало врагов и помимо Германа. С таким же успехом можно было подозревать кого угодно. Следствие переключилось на других фигурантов, но шло не слишком активно: все поняли, что это глухой висяк, концов не найти. Голощапов обеспечил себе самое надежное в мире алиби: ушел в мир иной незадолго до убийства.

– Потом Лизочка родилась, не до того было, – продолжала Катя. – Да мы и не спешили, это же не горит… Ой, прости.

– Ничего, – улыбнулась Этери. – Нечаянные каламбуры, они, знаешь, самые смешные. Спасибо тебе, но мы, пожалуй, здесь останемся, в гостевом домике поживем. А этот дом… У меня к нему душа не лежит. Я его отремонтирую и продам.

– А жить где будешь?

Этери отмахнулась.

– Новое что-нибудь подыщу или построю. Но придется здесь, на Рублевке, мальчики здесь в школу ходят, я не хочу их дергать. Ничего, я что-нибудь найду. Идем.

И они двинулись в обратный путь под ту же веселую и ритмичную песенку Рэя Чарльза.

– Как здорово, – заметила Этери. – Мне до смерти надоело разыгрывать «Богатые тоже плачут». Так хотелось почувствовать себя нормально! Спасибо, Катька!

– Не за что.

Подруги оставили сумку, которую несли вместе, держа каждая за одну ручку, в столовой-гостиной, после чего Этери опять взялась за сигариллы.

– Не делай такое лицо. Знаешь, как курить хочется!

– Да я молчу, – вздохнула Катя. – Мне, пожалуй, пора.

– Слушай, переночуй у меня, – предложила Этери. – Места полно. Куда переться на ночь глядя?

– Ничего, водитель отвезет.

– Да, – спохватилась Этери уже на крыльце, – а чего ты с водителем? Ты же сама водишь!

Когда-то, еще при первом муже, Катя получила права, и Алик купил ей «Жигули», но их угнали в первую же ночь. С тех пор Кате так и не довелось сесть за руль. Выйдя замуж за Германа, она вновь сдала на права, у нее теперь была своя машина, причем отнюдь не «Жигули».

– Понимаешь, я… временно беременна, а Герман совсем с ума сошел. Ему дай волю, он бы меня в портшезе носил.

– Запряженном шестью симпатичными мулатами, – понимающе кивнула Этери. – А ты не поторопилась?

– У меня все нормально, цикл восстановился, – ответила Катя. – Я даже рада, что они будут погодками. Ужасно хочется родить Герману сына.

– А если опять будет дочка? – хитро прищурилась Этери.

– Герман на все согласен.

– Ты УЗИ уже делала?

– Нет, рано, еще не разглядишь этот черепаший хвостик. Если он там есть.

– Ой, у тебя черепаший хвостик, а я курю! – спохватилась Этери. – Что ж ты молчала?

– Ничего, я с наветренной стороны, – пошутила Катя. – И мне правда пора, честное слово.

– Давай еще разок послушаем.

– Лучше я тебе плеер оставлю, слушай, сколько влезет. Позвони мне завтра, как вернешься от Софьи Михайловны.

– А ты мне – сегодня, как домой приедешь.

– Ну зачем? – покачала головой Катя. – А вдруг ты уже спать ляжешь?

– Я устала, – призналась Этери. – Но ты все-таки позвони. Не одному же Герману с ума сходить!

– Ладно. – Катя вернулась в дом за сумочкой, вызвала из хозяйственной пристройки водителя и расцеловала Этери на прощанье. – Держись, Фирка. Позвони обязательно!

Оставшись одна, Этери первым долгом еще раз заглянула к детям. Оба спали. Она спустилась вниз и приняла ванну. После такого долгого и трудного дня хотелось отмокнуть в горячей воде с душистой пеной. Лежа в ванне, она опять включила плеер и прослушала Катин подарок. У нее больше не было настроения слушать бодрящего и ритмичного Рэя Чарльза, она перелистала прямо к «Я выживу».

Слушая страстный, темпераментный, почти истеричный голос Глории Гейнор, Этери вдруг подумала, что все последнее время идет по туго натянутой струне. Струна немилосердно режет ступни, но сойти нельзя, даже свалиться она не имеет права. Надо держать баланс хотя бы ради детей. Не она устанавливала эти правила, а теперь почему-то должна им следовать.

«Четыре четверти пути», – вспомнился ей Высоцкий. Только неизвестно, когда они закончатся, эти четыре четверти. Путь вытягивался перед ней в бесконечность, как перед Ахиллом в апории Зенона. Как и Ахиллу, ей никогда не догнать ползущую впереди черепаху. «Это так унизительно для Ахилла, – подумала Этери, – вечно плестись вслед за черепахой… И зачем только Зенон втиснул сюда именно Ахилла? Мог взять любого зверя, оленя например…»

Этери чувствовала, как разгорается в груди яростный ахиллесов гнев. Она поднялась в ванне и смыла с себя пену. Правила для нее установил Леван, сам того не зная и даже особо не задумываясь. А орудием послужили дети. Ради детей надо терпеть. Надо делать вид, что у них по-прежнему есть папа, который их любит. Но быстроногого Ахилла не заставишь делать шажки все короче и короче, приноравливаясь к ходу черепахи. Да он обгонит ее одним махом и не заметит!

Вот только Этери не может разрешить свою проблему одним махом. Ей приходится семенить. Лгать детям, терять друзей… Ну, с друзьями она разберется, это не так страшно. Многие подружки в последнее время перестали звонить. В глазах так называемого «общества» – искусственного, замкнутого, манерного и стервозного рублевского мирка – она теперь изгой. Брошенная жена. Почти падшая женщина. Их жадный интерес теперь устремлен на золотуську. Она взяла приз, поймала золотой мяч удачи.

Ну и черт с ними, Этери и без них прекрасно проживет. «Заблокировать в телефоне номера необязательных подружек»… Даже блокировать ничего не надо, они сами отпадут. Что и доказала сегодня Жанна Федоровна. Вот и отлично. Больше не ходить на их безвкусные и вульгарные тусовки…

Этери часто бывала на этих тусовках с мужем. Многие богачи придумывали шарады, «хеппенинги», живые картины… Придумывали не сами, им писали сценарии авторы эстрадных скетчей и «поэты-песенники» (не путать с поэтами), эстрадные комики работали у них «аниматорами», или, по-русски говоря, массовиками-затейниками.

Впрочем, некоторые и сами баловались сочинительством. Во многих богатых людях с обретением заветной круглой суммы просыпались не перебродившие в подростковом возрасте творческие амбиции. Одни писали пьесы, сценарии, кое у кого хватало денег ставить по этим сценариям фильмы и финансировать прокат. Другие – таких было больше – писали песни, одному даже хватило денег купить себе фигуриста, который вышел на показательное выступление под вопли:

Эх, Россия!

РОССИЯ!

РОССИЮШКА!

– в авторском исполнении.

Хорошо, что Леван не такой, признавала Этери. Не писал песен, не сочинял шарад и сценариев поиска сокровищ. И других не приглашал для него сочинять. Но он соблюдал правила и присутствовал, пусть и в качестве пассивного наблюдателя, на игрищах, устроенных другими.

Многим толстосумам нравилось унижать гостей. Устраивать соревнования по влезанию на столб за магнумом шампанского, поиски сокровищ с перекапыванием земли настоящими лопатами или доение чучела верблюда, у которого из причинного места вытекало пиво. Этери категорически отказывалась принимать участие в этом натужном веселье с шутками ниже плинтуса. Просто сидела и пережидала, мечтая скорей попасть домой.

– Что мы здесь делаем? – спрашивала она Левана. – Зачем мы все это терпим?

– Это крупный заказчик, – отвечал он с важностью.

Или просто: «Нужный человек».

Она терпела. Как-то раз на одном таком сборище невысокая, полненькая молодая женщина, дочь стального короля Пассека, как потом выяснила Этери, демонстративно встала и ушла. За ней поспешил ее спутник, которого Этери тем более не знала. Он пытался ее удержать, успокоить, уговаривал вернуться… Она вырвала у него руку и все-таки ушла. А известный массовик-затейник, работавший аниматором на этом сборище, кинулся за ней с криком:

– Девушка, ну куда же вы? – И тут же на весь зал: – Вы только посмотрите, какой у нее развал колес! Девушка, не уходите!

– Я тоже хочу уйти, – шепнула тогда Этери Левану.

– Да брось, ну неудачно пошутил человек, с кем не бывает? Мне еще нужно кое с кем переговорить.

Этери не стала спорить, хотя ей было противно и стыдно. А главное, она не понимала: почему нельзя пригласить нужных людей в ресторан или домой и переговорить в спокойной деловой обстановке? Сама Этери как раз славилась умением устраивать небольшие изысканные вечеринки, званые обеды и ужины без ярмарочных аттракционов, без полуголых девиц, вылезающих из торта, без «музона» и пошлых шуток.

Что ж, теперь она ото всего этого избавлена. И слава богу. У нее есть настоящие друзья. Есть Катя, Нина Нестерова. Вера Нелюбина[7]. Вера – женщина-банкир, очень строгая, замкнутая, пожалуй, даже чопорная, но это для тех, кто ее не знает. Этери консультировала ее банк по поводу покупки картин, и они с Верой подружились.

Они ее не бросят. А больше ей никто не нужен.

Этери сполоснулась, вытерлась, расчесала роскошные длинные волосы, заплела их на ночь в две свободные косы и вышла из ванной в спальню на первом этаже, где стояла большая двуспальная кровать.

Зазвонил ее сотовый: Катя. Этери ответила.

– Ну все, добралась до дому в целости и сохранности. Ты как?

– Да вроде пока жива. – Этери хотела пошутить, но сама почувствовала, что шутка вышла чересчур мрачной. – Прости, Катюха, я не то хотела сказать. Спасибо тебе. Я давно так классно не веселилась.

– Ложись спать.

– Уже, – заверила подругу Этери.

– Я тебя разбудила? – испугалась Катя.

– Нет, я только-только из ванной. Что-то я сегодня малость подустала.

– Странно, – иронически хмыкнула Катя, – вроде весь день ничего не делала. Ладно, позвони мне завтра, как от Софьи Михайловны вернешься. А может, заедешь?

– Нет, у меня дел невпроворот, я лучше позвоню.

– Ладно, спи.

Сон не шел к ней. Вроде устала как собака, а уснуть не получается. Может, оттого, что на новом месте? Ей вспомнилась детская присказка:

Кажется, полагается расческу под подушку положить… Вздор. Не нужен ей жених! Надо спать, завтра трудный день, опять в Москву ехать… Мысли мешают. Мысли назойливые, неотвязные, как мухи, так и лезут в голову.

Чтобы не думать о непрошеном, Этери заставила себя думать о нужном. Надо прямо с утра позвонить в реставрационные мастерские, пусть приедут и заберут картины. Но договориться на послеобеденный час. А лучше на послезавтра: еще неизвестно, когда она из Москвы вернется. Да-да, лучше на послезавтра. Хорошо, что самые ценные дедушкины картины хранятся в банковском сейфе у Веры Нелюбиной! Пожар их не затронул.

Надо позвонить ремонтникам. Тоже лучше на послезавтра. Но не откладывать, ремонт надо делать быстро. Хоть бы стены скорее просохли. «Вывезу картины и включу обогрев на полную мощность», – пообещала себе Этери. Что еще? Грумера[8] надо вызвать, собаки который день не чесаны, а у самой у нее сил нет.

Да, горничную нанять вместо Даны! Завтра, все завтра. А сейчас спать…

Не спалось. Опять принимать снотворное? Нет, хватит, так можно и подсесть, не дай бог.

Этери взяла плеер и включила третью песню – «Я все еще здесь». Эрта Китт озаглавила так свои мемуары. Чего только ей не довелось пережить! Половины слов Этери не понимала: слишком много там было реалий 30 – 40-х годов (это при том, что сама Эрта Китт родилась в 1927-м и Великую депрессию пережила еще ребенком). Но многое было ей понятно и по-человечески близко. Пусть даже сама она никогда не знала бедности, не снималась в кино, не употребляла наркотиков. Главное – стойкость, юмор, цепкая жизненная хватка, непрошибаемый оптимизм, которого ей сейчас так не хватало.

Так Этери и уснула, не снимая наушников, под негромкий, низкий, невероятно чувственный, по-кошачьи урчащий голос Эрты Китт.