Читать книгу Восьмой ангел. I-II часть - Наталья Нечаева - Страница 6

За умное решение сбежать из Москвы в Питер Ольга хвалила себя поминутно. Здесь, в двух шагах от Невы, в старинном, позапрошлого века, толстостенном трехэтажном доме ей никто не мешал. Окна квартиры Макса выходили в тихий маленький двор, прямо на крону желто-багрового клена. И теплое свечение листьев отбрасывало внутрь комнаты оранжевый, почти солнечный свет, несмотря на то, что на улице все время моросил мелкий и, наверное, неприятный дождик.

Еще по пути с вокзала Ольга догадалась заглянуть в близлежащий ночной магазинчик, где предусмотрительно затарилась кефиром, фруктами и сыром. Собственно, ничего больше ей одной и не требовалось. Чай, кофе и сахар присутствовали у Макса в шкафу. Там же, на случай крайней голодухи, гнездилась солидная батарея разнообразных консервов. Барт был мужчиной хозяйственным, это Ольга отметила еще в первый свой приезд, и любил с комфортом вскрыть на кухне первую попавшуюся жестянку с консервами, чтобы, не дай Бог, не тащиться лишний раз в магазин. По этой же причине в доме имелись пачки с хрустящими хлебцами, пакеты с сушками и сухарями.

– На случай осады! – объяснил ей со смехом Барт, потешаясь над Ольгиным изумлением. – Я, когда работаю, из дома неделю могу не выходить. Чтобы от науки не отрываться…

Теперь эта Максова рачительность Славину очень выручала.

Один-единственный раз, в конце следующих суток, когда она уже добралась до самого конца программы, ей захотелось выйти на улицу. Она как раз снова отсмотрела жуткие кадры распластанных на камне мертвых Тимок и вдруг почувствовала, что ей катастрофически не хватает воздуха. Тот, что был в квартире, сгустился до ватной плотности и никак не хотел проходить в гортань. Оттого, что легким катастрофически недоставало кислорода, больно зашумело в висках и застучало в ушах.

Ольга с силой потерла глаза, чтобы изгнать из поля зрения горячие красные пятна, ухватила с вешалки первую попавшуюся куртку и, пошатываясь, спустилась на улицу.

Тут по-прежнему сеял мелкий дождик, было неприветно и хмуро, но зато – и воздух, разбавленный дождем, вполне сносно проходил внутрь, по крайней мере, появилась возможность дышать.

Девушка сунула руки в рукава, надвинула на голову капюшон. Оказалось, что куртку второпях она взяла не свою, а какую-то старую ветровку Макса. И что? Ночь, темно, кто ее видит?

В Академическом переулке – ни души. Размытые пятна фонарей, мокрый асфальт, приплюснутые к бордюру машины. На Пятой линии тоже безлюдно и неуютно. Да и какой уют может быть дождливой ночью? Где-то вдалеке под фонарем, на перекрестке Пятой и Большого, быстро проскочила сгорбленная фигура с большой псиной на поводке. Ну да, вот кого сейчас можно встретить – так это собачников. Дождь ли, снег ли – четвероногому созданию вынь да положь обязательную прогулку.

Постояв немного под желтым, как новогодняя лампочка, фонарем, Ольга двинулась в сторону набережной. Она очень любила эту часть Питера. Простор Невы между двумя мостами, отражающиеся в воде звезды светильников, украшающих гранитные парапеты, белые кораблики – плавучие рестораны и кафешки, растянувшиеся линейкой у береговых камней, сфинксы, невозмутимо щурящиеся на Неву в любую погоду.

На той стороне – рукой подать через черную маслянистую воду – светился купол Исакия, и готовился к прыжку в вечность вздыбившийся под Петром конь.

Глубоко вдыхая дождь и Неву, медленно, скользя рукой по мокрому парапету, Ольга брела по набережной. От Шмидта до Дворцового неспешным шагом – пятнадцать минут. Каждый вечер они с Максом обязательно прогуливались тут, и Барт непременно рассказывал ей что-нибудь интересное о городе, в котором провел свою жизнь, в котором жили его предки, начиная с пра-пра-прадеда – инженера, приехавшего из Голландии по личному приглашению Петра Первого.

Тут, на набережной, народ все же был. Кто-то, как и Ольга, просто задумчиво вглядывался в Неву, кто-то, скукожившись от дождя и постоянного тут, на реке, ветра, несся тяжелой рысью, торопясь в домашнее тепло. А кто-то – такие тоже находились всегда – увлеченно наблюдал за совершенно неразличимым в черной воде поплавком, в надежде выловить тщедушную мелкую рыбешку.

Славина старалась ни о чем не думать. Просто дышать, просто идти, просто смотреть по сторонам. Почти у перил Дворцового развернулась и двинулась назад. Так же медленно.

Теперь она совершенно точно знала, как закончить программу, какие слова станут завершающей точкой в ее рассказе о мурманском путешествии. Дело было за малым – отстучать все это на компьютере. Желательно, не давясь слезами и болью, не путаясь в таких привычных, ставших вдруг такими непонятными клавишах.

Утром, рано-рано, она поедет на вокзал, а с поезда, не заглядывая домой, сразу на студию. А может, чем черт не шутит, и Макс подъедет? Вдруг уже успел побывать в этой таинственной пещере и записал все, что хотел? Может ведь такое быть? Вполне!

Ну, даже если не подъедет на этой неделе, так на следующей уж точно! Место для его интервью в программе она зарезервировала, так что…

Или хотя бы позвонит. Конечно, позвонит! Вот только спустится со своих скал. И скажет: «Оленок, лечу к тебе!»

Девушка даже улыбнулась этим приятным мыслям.

Перешла дорогу к Академии художеств прямо против Сфинксов, прощально обернулась на Неву. Почувствовала, что озябла.

Сейчас согрею чаю…

В Академическом, как прежде, ни души, вот ее арка…

– Оля!

Голос, материализовавшийся из мокрой тьмы, просто не мог звучать в этом мире. Потому что не существовало больше человека, которому он принадлежал.

– Оля, постой!

Обмерев от внезапного жаркого ужаса чуть ли не до полного паралича, так, что действующими из всего организма остались только ноги, да и то – совершенно отдельно от всего остального тела, девушка метнулась в подъезд. Вознеслась на второй этаж, словно под ягодицы ударил сильнейший порыв горячего смерча, и без сил опустилась на пол, прижав спиной дверь.

Я схожу с ума? Уже сошла…

Голос Рощина. Если учесть, что ни один человек на свете, даже Макс, не знает, что она в Питере, то в темноте, ночью, ее вообще никто окликнуть не мог! Тем более что вокруг – она же видела! – совершенно никого не было! Ни в переулке, ни во дворе! Ни-ко-го!

Галлюцинация? Конечно, что же еще? Три дня, не отрываясь, она смотрит мурманские съемки. Три дня слушает голос Рощина, видит его лицо, вот и…

Галлюцинации – это плохо. Это совсем никуда не годится!

Рощин мертв. Или – он обращается к ней ОТТУДА?

Откуда «оттуда»?

Господи, что с ней происходит? Второй час ночи. Хорошо, что звонки в дверь не мерещатся… А то бы и вовсе…

Она не успела додумать эту мысль, не успела разжать рук, сжимающих раскалывающуюся на части голову, как над головой что-то тренькнуло. Легко, едва слышно. Словно робкая муха невзначай присела на краешек кнопки звонка, заставив его…

Нет, не зазвонить, просто слегка завибрировать.

Ольга приподняла голову, требовательно уставилась на белую коробку, в которой под самым потолком прятался механизм дверной балаболки.

Ну? Звони! Что ж ты замолчал?

В тишине крепкого старого дома через открытую форточку слышалось лишь прозрачное шуршание дождя, стекающего по кленовым листьям, да уютное и домовитое пофыркивание холодильника на кухне.

Звонок не зазвонил. Ни в эту минуту, когда Ольга гипнотизировала его сухими горячими глазами, ни в следующую, когда она переместилась из коридора в комнату и плотно закрыла форточку. Он не зазвонил ни через пару часов, ни к утру.

Превозмогая ужас и страх, Славина все же села к компьютеру и дописала последний абзац. Тот самый, что так долго ей не давался. Видно, волнение от только что испытанного потрясения перекрыло собой то давнее, пережитое в Кольской тундре.

Как в таких случаях говорится? Клин клином?

На рассвете, дожидаясь вызванного с вечера такси на вокзал, девушка задремала.

И тут же очутилась в призрачной пещере, где кружились в сомнамбулическом танце белые балахоны. Точно такой же балахон был и на ней, Ольге. И она тоже кружилась в общем дурмане. Магистр, понимающе сощурившись, поднес к ее губам терпкий, пахнущий духами «Париж», напиток. Это и впрямь были духи. Разве их можно пить? Но Рощин наставил на нее пистолет и не отводил дула, дожидаясь, пока она их проглотит. Повинуясь движению страшной черной дырки, втягивающей в себя все ее силы и всю ее волю, девушка отхлебнула. Горло перехватило сухой резью, свет мгновенно сменился темнотой, и тут же кто-то невидимый и безжалостный заломил назад руки, стянул их мертвым обжигающим узлом и накинул на шею веревку с чем-то тяжелым и плоским, больно стукнувшим острыми углами по ребрам.

И тут же загомонили, зашевелились белые балахоны вокруг, тыча в нее крючковатыми пальцами и омерзительно ухмыляясь. Общую суету перекрыл внезапный и резкий звук.

Телефон. «Такси вызывали?»

Ну, вот, наконец-то я увидела начало этого сна, – с каким-то странным и жутким облегчением подумала Ольга, тяжело поднимаясь с дивана на затекшие до судорог ноги. – Осталось узнать, чем он закончится.

* * *

В небольшом неряшливом баре, под окнами которого суетился, горлопанил и трудился моптинский порт, висел бордовый сумрак. Бордовый ковер на полу с тщательно размазанными пятнами от напитков и еды, бордовые гардины над вымытыми дождем стеклами больших окон, бордовые же салфетки на поцарапанных столешницах. Сколько таких баров видел Макс по всему миру? Не счесть. Одни – более ухоженные и аккуратные, другие – более замызганные и затемненные. Антураж же все равно оставался одинаковым – доминирующий благородный цвет, сам по себе придающий внутренности любого помещения некую таинственность и интимность, традиционная стойка с привинченными к полу одноногими высокими табуретками, разноцветье бутылок на полках и одинаковые во всех странах, блудливо бегающие оценивающе-наглые глаза барменов.

Барт взял стакан кока-колы с капелькой водки и хрустальным нагромождением неровного льда, присел к окну. Сквозь полуоткрытые бордовые жалюзи порт был виден как на ладони. Яркое праздничное многоцветье ежесекундно меняющейся внизу картины невероятно радовало глаза. Словно на огромном экране гениальный режиссер разворачивал потрясающей красоты картины, только что снятые не менее гениальным оператором.

Темнокожие стремительные люди, какие-то удивительно грациозные, в ярких одеждах – желтых, коричневых, красных, с явным преобладанием ярчайшего синего – любимейшего цвета малийцев. Белые, издалека просто белоснежные пироги, на которых богатым иностранцам устраивают прогулочные круизы по Нигеру. То есть местные лайнеры…

Рядом – неказистые рыбацкие суденышки. Трудяги. С прямоугольниками разноцветных парусов – серых, голубых и даже цветастых. Конечно, не для красоты! Какой материал под руку подвернулся, из того парус и сварганили. Истрепавшееся ли от времени одеяло или холщовые мешки из-под сахара…

Есть и другие, с черными мрачными, почти пиратскими прямоугольниками над кормой, пошитыми из полиэтиленовых мешков, в которых перевозят мусор. Дешево и сердито. Жаль, на полиэтилене краска не держится! Иначе – Макс это точно знал – все зловещие полотна непременно изрисовали бы черепами с перекрещенными костями. Атрибуты красивой западной жизни в Мали весьма в чести!

К деревянному причалу слева причалила грузовая пирога, и к ней тут же пристроился разноцветный шевелящийся хвост из грузчиков-женщин. Значит, мешки, которые сверху, с палубы передают им мужчины, не очень тяжелые. Хвост споро движется: грузчицы, получившие свою ношу прямо на голову, грациозно покачиваясь, отходят, их место занимают другие. Пара минут, и вот хвост, как бублик у веселой дворняги, завернулся кольцом, соединив одной сплошной линией, без единого разрыва, хлипкий причал и грузовую эстакаду.

Бывая в Мопти, Макс непременно заходил в этот бар и сидел тут, если позволяло время, возможно долго, любуясь красочным калейдоскопом, ежесекундно меняющимся внизу, у воды. Сегодня время было. Жозе пообещал найти машину до Бандиагары, но предупредил, что это будет непросто. Впрочем, Барт и сам это знал. Как знал и то, что, пойди он сам на те же поиски, цена сразу возрастет вдвое. Так тут принято.

Макс как-то, шутя, попытался выяснить причину этой несообразности у Моду и получил очень красивый, чисто малийский ответ: только искреннее и огромное по масштабам уважение малийцев к гостям из Европы диктует такое поведение. Чем выше цена услуги, тем значительнее уровень уважения, даже пиетета, который испытывают малийцы по отношению к европейцам.

Крыть было нечем. Пиетет во все времена обходился недешево. Причем обеим участвующим сторонам. Впрочем, Макс предпочел бы просто братскую любовь, без пиетета, но Моду сказал, что древние традиции этого не позволяют.

Оставалось ждать, на сколько сотен евро потянет уважение малийцев конкретно сегодня.

– К вам можно? – услышал Макс приятный женский голос.

Барт поднял голову и даже протер глаза от изумления. Прямо перед ним стояли две совершенно одинаковые девушки. Загорелые, белозубые, зеленоглазые, с короткими темно-русыми кудряшками. Француженки лукаво улыбались, видно, вполне довольные произведенным привычным эффектом.

Макс еще раз моргнул, глянул по сторонам. Ба, а столики-то все заняты! Его – самый свободный.

– Конечно, – радушно привстал он. – Прошу.

– Вы из Парижа? – тут же поинтересовалась одна из девушек.

– Я? Нет. – Макс снова улыбнулся. Его забавляло, что женщины любой страны всегда принимали его за земляка. Мужчины – нет. Те, напротив, постоянно ошибались, почему-то считая его исключительно американцем. А вот женщины… По правде сказать, русские девчата тоже всегда угадывали в нем своего. – Я – русский. Из Санкт-Петербурга.

– Ой! – разом взвизгнули обе француженки. – Мы были там летом. Белые ночи – это чудо! Очень похоже на Париж, и почти так же красиво.

– Не могу не согласиться, – серьезно ответил Макс. – Париж и в самом деле чем-то похож на Санкт-Петербург, ну, разве лоска чуть-чуть не хватает. Вам бы туда нашу Неву и парочку мостов…

Девчонки вытаращили глаза и тут же весело расхохотались, поняв и оценив шутку загорелого красивого незнакомца.

– Мы учимся в Сорбонне, – протянула ладошку одна. – Я – Мари, а это – Лиза. Да вы не смущайтесь, нас все путают, мы – близнецы. Но вот у Лизы, смотрите, тут, над бровью – родинка, а у меня нет! – Мари присела напротив.

– Максим, – представился Барт. – Профессор Сорбонны. По совместительству.

Девчонки расширили глаза, славные мордашки изумленно вытянулись.

– А что вы читаете?

– Этнографию.

– А ваше полное имя…

– Барт. Максим Барт.

– Не может быть, – выдохнули обе сразу.

– Я пишу диплом по вашему исследованию «Этнография забытых племен», – восхищенно уставилась на него Лиза.

– А я изучаю историю африканского костюма и тоже опираюсь на эту вашу работу, – поддержала сестру Мари. – Мы думали, вы старый, а вы…

– А вы, значит, развлекаетесь тем, что вводите в смущение пожилых профессоров? – шутливо укорил Барт. – Наверное, и экзамены друг за дружку по очереди сдаете?

– Бывает, – кокетливо потупилась Лиза. – Но к вам на лекции будем ходить, правда-правда!

– Ко мне?

– У нас в январе курс этнографии профессора Барта. Или у вас тоже есть брат-близнец?

– Брата нет, а курс есть. И на поблажки не рассчитывайте! Родинку я запомнил.

– Зря, – сокрушенно сказала Лиза и ногтем мизинца подцепила черную точку над бровью.

Родинка мгновенно перекочевала на розовую подушечку пальца, и девчонки стали совершенно неразличимы.

– Ну, вы даете! – расхохотался Барт. – Молодцы! А сюда вас как занесло?

– Были в Эфиопии, сейчас путешествуем по Мали, хотим побывать в Бандиагаре, потом в Дженне и вернуться обратно по Нигеру на лодке.

– Хороший план, – похвалил Макс. – Я свое знакомство с Мали тоже так начинал. А в Бандиагару зачем?

– Как зачем? – обиженно замерли близняшки. – А догоны?

– Вас интересуют догоны? – Барт даже привстал от изумления.

– А что вы так удивляетесь? – заносчиво задрала подбородок Мари. Или Лиза?

– Да только лишь потому, что путь в страну догонов не для ваших нежных ножек, – прожал плечами Макс.

Его и в самом деле удивили слова двойняшек. Ни в одном из тех университетов, где он преподавал, догоны не числились среди востребованных студенчеством тем. Слишком сложно, слишком непонятно, слишком малоизученно. Там, в догонских скалах, и туристов-то было не очень много, а уж студентов, желающих пополнить багаж знаний, он не встречал ни разу. И вдруг… Да еще – девчонки! Кто там, в стране догонов, станет всерьез с ними разговаривать?

– Ничего, дойдем, – уверенно ответила Лиза. А может, Мари. – Дитерлен же дошла!

Аргумент был убийственным. Жермена Дитерлен, сподвижница и соратница Грийоля, вместе с ним изучавшая догонов, соавтор его знаменитых книг, несколько лет прожила в догонских скалах…

– Вы читали Грийоля?

– Еще спросите, знаем ли мы, кто это такой, – хмыкнули девчонки. И вдруг разом уставились на Макса. – А вы? Вы тоже – к догонам?

Барт кивнул.

– А можно – мы с вами? – И, понимая, что просят о невозможном, тут же заторопились: – Ну, только до места! Мы не будем мешать! Как только поднимемся в скалы, вы нас не увидите, честное слово!

– Тогда зачем я вам? – спросил Бар. – Боитесь?

– Еще чего! – обиделась Мари. – Мы уже туда ездили. С женщинами никто говорить не хочет! Дикие люди!

Барт вспомнил те же слова, прозвучавшие сегодня от Жозе. Улыбнулся. А что, может, и вправду взять их с собой? И дорогой скучать не придется. И там, у догонов, пока он три дня будет добираться до самого верха, до пещеры, девчонки не помешают. Кто знает, ждет ли Моду в самой Бандиагаре или уже поспешил наверх?

– Ладно, – поднялся Макс. – Беру вас с собой.

Однако выяснилось, что с собой берут именно его, Барта. У сестер был автомобиль. Достался по наследству от арендовавших его немцев. Машиненка выглядела так себе, старый американский джип, без радио и кондиционера, но зато с полным баком бензина и тремя запасными канистрами. А это тут, в Мопти, являлось непреходящей ценностью.

Кстати сказать, машина, которую все же нашел сверхобязательный Жозе, выглядела еще хуже и стоила вдвое дороже. Даже без запасных канистр.

– Спасибо, друг, – пожал крепкую черную ладонь Барт. – Буду в Бамако – позвоню. Ну и ты, если соберешься в Питер…

– Иди к маме! – очень радостно сказал на чистом русском языке малиец, твердо уверенный в том, что попрощался истинно по-русски. Впрочем, не так уж он был и не прав…

* * *

За последние несколько лет, с тех пор, как Ольга стала вести программу «Тайны в ладонях», ни разу не случалось такого, чтобы не до конца готовый материал, по сути, черновик, у нее затребовали для ознакомления. Готовую передачу отсматривали, да, порой кое-что рекомендовали подправить. Но именно – кое-что. Никогда, ни разу, никто не пытался руководить ее творческим процессом. Никому не приходило в голову диктовать Ольге Славиной, КАК делать программу.

То, что происходило на студии после ее возвращения из Питера, было не просто непонятным – невозможным!

Вечером, когда она прямо с вокзала приехала в телецентр, тут же заскочила Муся.

– Ольга Вячеславовна, вас шеф требует.

– Зачем? Вы что, следите за мной, что ли? Только порог переступила…

– Ну, Ольга Вячеславовна, – заканючила Муся, картинно сложив треугольником свои безразмерные ходули, уходящие прямо к шее, – я-то причем? Мне велено вас позвать, я и зову. Он в день по сто раз спрашивал, не появились ли вы. Домой вам обзвонилась, даже курьера посылали. А вы как сгинули!

– А на мобильный что ж не дала знать?

– Как же! «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети», – очень похоже передразнила Муся. – Может, вы номер поменяли?

– Я? – и только тут Ольга сообразила, что, действительно, поменяв номер по возвращению из Мурманска по настоянию Макса, чтоб не дергали, пока не придет в себя, она не удосужилась сообщить об этом на телевидении. С другой стороны, у нее еще больничный, чего сообщать? – Что, шеф прямо сейчас требует?

– Немедленно, – подтвердила Муся. – Ждет.

– Зачем, не знаешь?

Секретарша презрительно пожала плечами: типа, мне не до ваших глупостей.

Не понимая, что за спешное дело появилось к ней у шефа после официального окончания рабочего дня, но предчувствуя, что хорошего ждать не стоит, Славина пошла вслед за Мусей.

– Сделала? – не здороваясь, спросил главный.

– И не собиралась! – в тон ему ответила Ольга. Она терпеть не могла чванливого хамского тона и не ответить на него – тоже не могла.

– Славина, ты что, не в себе? – тяжело скривился шеф. – Я тебя о программе спрашиваю!

– Здравствуйте, Михаил Викторович! – ехидно поздоровалась Ольга.

– Славина! – Главный поднялся из-за стола. – Ты мне свои штучки брось! Тоже мне, звезда! Где программа?

– Какая? – невинно осведомилась Ольга.

– Арктида! – прорычал шеф, уже едва сдерживаясь. – Я тебя о чем просил?

– Ах, Арктида! – Ольга сделала вид, что обрадовалась внезапно наступившему полному взаимопониманию. – А что, Би-Би-Си просто уже рвет и мечет? Уже и деньги заплатили?

– Значит так, – главный выдвинулся из-за стола. – Пошутим мы с тобой попозже. Когда я от самого вернусь. Давай программу!

– Не поняла, – Славина уставилась на начальника. – Что, Сам будет материал отсматривать?

– Твою мать, – выругался шеф. – Я тебе о чем талдычу. Ну?

– Михаил Викторович, – Ольга вдруг нехорошо похолодела, по ногам запрыгали мурашки. – А что за спешка? С каких пор Сам программы смотрит?

– Ну! – раздраженно притопнул пяткой главный. – На чем она у тебя? Давай!

– Сценарий на флэшке, распечатать надо, а черновой монтаж на диске…

– Давай! – Шеф нетерпеливо протянул руку.

– А распечатать?

– Без тебя справимся, – мрачно сообщил начальник, запихивая в карман оба носителя. – Сиди, жди, пока не вернусь. Ни шагу из редакции! – и тяжело протопал мимо.

Его не было долго. Часа два. Уже и народ по домам разошелся, и Муся прочмокала на своих ходулях мимо приоткрытой двери, и уборщицы слаженно гремели ведрами и шумели пылесосами…

Внутренний телефон затрезвонил, когда Ольга, решив, что сегодня про нее уже не вспомнят, стала потихоньку собираться.

– Славина, – тягуче прогнусавил главный. – Ко мне.

Она вошла в кабинет, когда шеф опрокидывал в рот коньяк из стильного пузатого фужера. Допил. Не стесняясь, набулькал еще, снова выпил, скривил нос и губы, втягивая вместо закуски воздух.

– Ты что, совсем очумела?

– В смысле? – опешила Ольга.

– Звезда, твою мать, – снова выругался шеф. – Масонскую ложу она раскрыла! Тайное нацистское общество! Да у тебя паранойя! – Он снова щедро плеснул себе коньяку, шумно выпил. – Ни одного кадра доказательства! Ни одного лица! А в грязи изваляла всю область! Мурманский губернатор на слюну изошел, а он, между прочим, в десятку самых приближенных к президенту входит! Ты невинных людей в убийстве обвиняешь! А то, что настоящие убийцы давно арестованы, что со дня на день суд состоится, тебя не волнует! У нас, видите ли, своя версия! – Шеф сплюнул. – У нас – авторская программа! Мы воротим, что хотим! – Коньяк, видно, начал действовать, а шеф – орать. – Ты хочешь, чтобы телеканал к едрене фене разогнали? Чтоб нас всех за клевету привлекли? Вот тебе! – Он сунул Ольге под нос красный упитанный кукиш. – Немедленно переделай программу! Чтоб – как всегда: тайны природы – и никакой политики! Ясно? Иначе…

– Что – иначе? – переспросила ошарашенная журналистка.

– Узнаешь, что! – угрожающе пообещал главный, заглатывая очередной коньяк. – И быстро, быстро делай! Губернатор нервничает! Не хватало еще, чтоб президенту нажаловался! Принимать программу Сам будет. Чего стоишь? – взревел он. – Рысью! И чтоб завтра… В крайнем случае, послезавтра новая программа была у меня вот здесь! – Он яростно замолотил мощной ладонью по столу.

– А откуда губернатор знает про программу? – наконец-то сообразила спросить Ольга. – Никто ведь не знал, о чем она будет? Чего такой кипеж?

– Прокурор ему доложил. У него на тебя какой-то компромат. На днях доставят из Мурманска. Что ты там натворила?

– Я? – Ольга настолько поразилась, что плюхнулась на ближний стул. – Об этом тоже губернатор сказал?

– Прокурор! – рявкнул шеф.

И только тут Ольга сообразила. Всплыли слова безумного магистра о том, что в мурманском «Туле» состоит вся областная верхушка: председатель Думы, прокурор, кто там еще?.. Почему-то представлялось очень важным вспомнить, о ком еще говорил магистр, но память словно опустила темную шторку, начисто перекрыв обзор.

– Ты уйдешь или нет? – простонал шеф. – Работать надо, эфир пустой, а она расселась!

Ольга медленно шла к метро, попинывая кончиком ноги ярко-желтые дубовые листья, усеявшие бульвар. Голова была странно пустой и болезненно гулкой. Казалось, в ней отдавался эхом даже отсутствующий звук падения листвы… Из всех, положенных нормальному человеку мыслей, у Славиной наличествовала одна: что происходит?

Она что, и в самом деле раскрыла вселенский заговор масонов? Чушь какая… Встреча с Андре, мечтающим купить программу, попытка ее утопить, обыск в квартире, пропажа исходников, странное предложение Би-Би-Си, а теперь вот еще и мурманский губернатор… Они что, все заодно? И шеф? И Сам? Господи, она точно сойдет с ума! Она ничего, ничего не понимает! За кем-то из них стоят эти сумасшедшие – члены «Туле». Скорее всего, за губернатором, раз сослались на прокурора. А от кого тогда Андре? А Би-Би-Си?

И Макса нет! Посоветоваться – и то не с кем!

Тогда, в Мурманске, после выписки из больницы они втроем: Макс, Машка и она – поехали на Сейв-Вэр. Взяли камеру в надежде доснять нужные планы – вход в пещеру, сейд, которым Рощин пытался их заживо похоронить, скальную поляну, где другой сейд сделал ее невидимой, спасая от пули того же Рощина…

Они не нашли ничего. Нет, все было на местах: скалы, озеро, шапки на сейдах. И все это казалось совершенно первозданным, словно и не разыгралась тут ужасная трагедия, словно и не рушился мир, словно здесь никогда и никого не было…

Как ни искали, они не нашли не только ни одного входа в пещеру, но даже и намека на него. Сплошной скальный массив, каких тут, в Кольской тундре, – вагон и маленькая тележка. И свою каменную могилу не обнаружили. Но, главное, кострища на том месте, где Рощин активировал сейд, черного, страшного, большого – тоже не оказалось. Они практически ползком облазили все знакомое плато, заглядывая под каждый мегалит. Ни обгоревшего уголька, ни следа копоти.

Ни единого.

Макс тогда лишь нервно дергал скулами и молчал, а Машка прямо спросила: «Ребята, может, у вас глюки были? Может, активация сейда так подействовала, что все остальное вам привиделось?»

Удивительно, но и Ольга, и Макс, не сговариваясь, сказали тогда одновременно одно и то же слово: «Может…»

* * *

Затарившись несколькими увесистыми упаковками с минералкой, Макс задумчиво пнул колесо автопенсионера.

– Кто поведет? Я или вы?

– Вообще-то, сейчас моя очередь, – лукаво улыбнулась Лиза. Или Мари. – Но если вы хотите – могу уступить. Потом всем буду рассказывать, что сам профессор Барт работал у нас водителем.

– Так, – хитро прищурился Макс, понимая, что вести машину в сторону слепящего солнца – удовольствие сомнительное, и ушлые девчонки просто хотят спокойно наслаждаться путешествием, – сяду за руль при одном условии: вы прямо сейчас произведете в своей внешности коренные перемены, чтобы я не путался, ху из ху. Согласны?

Студентки дружно затрясли головами.

– На самом деле, – улыбнулась одна, – нас и так можно отличить. Вот, смотрите: у меня уши проколоты, а у Лизы – нет.

Барт удивленно вгляделся в открытые изящные уши сестер. И правда. У Мари обе раковины просто были завешаны мелкими серебряными колечками, тогда как у Лизы ушки выглядели совершенно невинными.

– А когда снимаешь? – с любопытством спросил Барт.

– Так дырки же все равно видно! – расхохоталась Мари. – Лиза тоже бы проколола, но в детстве ушами мучалась, теперь они у нее никакого металла не выносят.

– Ну, хоть одна радость, – удовлетворенно хмыкнул Макс. – Поехали? До Бандиагары от города километров девяносто, дорога хорошая, так что за час долетим.

– Полтора, – уверенно сказала Лиза. – Нам немцы сказали, что джип больше шестидесяти не может.

– А нам с вами – чем дольше, тем лучше, – добавила Мари. – Вы ведь молчать не станете? А мы так о многом расспросить хотим!

– Вы что, решили дорогу в лекцию превратить?

– А что время терять? – пожали плечами сестры.

Макс расхохотался и сел за руль.

Из порта выезжали долго и нудно. То прямо под колеса машины бросались белозубые счастливые торговцы, наперебой предлагающие товар, то пришлось пережидать, пока мимо прошествует стадо серых грустных овечек, только сгруженных с подошедшей пироги. А напоследок, уже на выезде, джип угодил в танцующую толпу, которая, не обращая никакого внимания ни на клаксон, ни на высунувшегося в окошко Макса, что-то весело распевала, кружась в ритмичном танце под грохот советского пионерского барабана, болтающегося на шее одного из танцоров. В руках другого Макс с удивлением углядел пионерский же горн с потертым красным вымпелом: «Будь готов – всегда готов!»

Наконец, выехали из города. Последняя излучина Нигера, заросшая ярко-зеленой пышной травой по берегу. А дальше – неоглядные рисовые поля, которые сейчас, в сезон дождей, больше похожи на неприютные болота, тоскливые даже под ярким солнцем. Впрочем, солнце тоже радовало путешественников недолго. Откуда-то из гущи речной заводи вспорхнули сразу две носатые цапли, перекрыли яркий желтый диск разлапистыми крыльями, и тут же наступила хмурь. А буквально через секунду хлынул ливень. Тяжелые прозрачные фасолины гулко замолотили по крыше, смешали небо и землю, размыли окрестности, превратив их в совершенно одинаковые колышущие пятна далекого театрального занавеса, за которым не различить ни сцены, ни актеров, ни кулис, ни даже прожекторов.

– Ну вот, – огорченно протянула Лиза, – полюбовались дикой природой…

– А что, вот в таком виде дикая природа не устраивает? – хмыкнул Макс. – Надо было сюда через месяцок приезжать, ноябрь – лучшее время.

– У нас же занятия! – поразилась профессорскому невежеству Лиза. – Мы и так опоздаем.

– Макс, а вы женаты? – вдруг спросила Мари.

– А что? – легко откликнулся Барт. – Будете соблазнять пожилого профессора?

– Да нет, чего вы так испугались, – успокоила его Лиза. – Интересно просто, вы ж, наверное, полжизни в разъездах проводите? Как жена терпит?

– Да она сама из командировок не вылезает, – тепло улыбнулся Макс, представив себе Ольгу. – Она у меня журналистка.

– Журналистка? – в один голос изумились двойняшки.

– Да, – в свою очередь удивился их реакции Барт. – А что такого?

– Да мы потому и спросили, – замялась Мари. – То есть она журналист, а вы этнограф, да?

– А у нас как раз наоборот, – сокрушенно шмыгнула носом Лиза. – Они – журналисты.

– Кто – они? – не понял Барт. – Женихи, что ли?

– А как вы догадались? – снова вместе спросили девчонки. – Ну да. У нас парни МГУ заканчивают.

– Тоже близнецы? – пошутил Макс.

– Вы что, ясновидящий? – засмеялись спутницы. – Точно!

– Мы два года назад на студенческой близнециаде познакомились.

– Где? – Барт даже притормозил.

– Близнециада. Шоу такое, в котором участвуют близнецы из ведущих университетов мира. Даже из Австралии и Америки прилетают. Нам два года назад повезло, там и встретились.

– Они к нам в Париж приезжали, мы тоже у них в Москве были, на Рождество снова собираемся.

– Ага, если они нас еще не бросили, – грустно сказала Лиза. – Два месяца ничего про них не знаем. Уехали куда-то на практику, почти на Северный полюс, и все, ни весточки. Может, эскимосок себе нашли?

– Да ладно тебе! – махнула на нее рукой сестра. – Просто там связи нет. Дикие же места. Тим предупреждал.

– Кто? – похолодел Барт, услышав знакомое имя.

– Тим, – объяснила Мари. – Их так зовут. Тимур и Тимофей.

– Ага, – кивнула Лиза. – А между собой они больше нас похожи, только рыжие! У вас в России есть такие места, где связи нет?

– Есть, – сдавленно буркнул Макс.

– Ну вот, я же тебе говорю! – стукнула сестру по плечу Мари. – А ты…

– А что я…

Макс снизил скорость до минимума. Он вдруг резко перестал видеть. Вернее, то, что он сейчас видел, было вовсе не диким тропическим ливнем. Из водяной стены, из серой унылой мглы материализовалось, заняв все пространство вокруг, голое скальное плато, плоский мертвый камень с причудливо распластанными телами. И ветер, не африканский, а совсем другой, северный, трепал рыжий короткий чуб, высунувшийся из-под капюшона ветровки.