Читать книгу Дом учителя - Наталья Нестерова - Страница 3

С попутчицей Анне Аркадьевне повезло. Молодая стройная женщина из породы офисных менеджеров среднего звена, одетая (в восемь утра!) в деловой костюм: обтягивающая юбка до колен, узкий пиджачок, белая блузка с верхними пуговичками, расстегнутыми на границе допустимого, – вошла в купе, поздоровалась, повесила пальто на крючок и стала переодеваться, не предложив Анне Аркадьевне выйти. Пришлось таращиться в окно, потому что протиснуться в коридор было невозможно. Попутчица облачилась в легинсы и длинную футболку, ватным диском, смоченным лосьоном, протерла лицо, нанесла крем, стянула резинкой длинные русые волосы на макушке, разделила хвост на четыре пряди, каждую накрутила на большие бигуди. Легла на полку, повернулась к стенке и заснула. В ее действиях был даже не казарменный автоматизм натренированного солдата, а выполнение программы киборгом, бездушным роботом. Анна Аркадьевна опасалась болтливой попутчицы, но в полном отсутствии общения, в абсолютном равнодушии к тому, кто временно делит с тобой пространство, было что-то сродни примитивной бесчеловечности.

Девушка, не пошевелившись, проспала весь день, вызвав некоторое беспокойство Анны Аркадьевны. На одной из остановок Анна Аркадьевна склонилась над попутчицей, проверяя дыхание. Кукла была жива, пружина застопорена, чтобы через положенное время снова запуститься.

Анна Аркадьевна тоже дремала, но урывками и беспокойно. По вине детектива, который, поддавшись уговорам мужа и детей, взяла в дорогу. Она любила классические детективы, в которых сыщик расследовал убийство, мотивированное какой-нибудь историей с корнями в прошлом. Факты, которые знал сыщик, были доступны и читателю, но читатель не обладал умением выстроить разоблачительную теорию. В последние годы в моду вошли детективы про серийных убийц. Анну Аркадьевну тошнило от описания их злодейств, порочных чувств и патологической психики. Она говорила, что страдает недостатком воображения, и цепь изощренных убийств не будит в ней азарта, желания поскорей узнать отгадку, будит только рвотные позывы. Тем более что все озарения следователей большей частью к логике отношения не имеют и случайны. Добрый Илья Ильич утверждал, что дело в обратном, что ее воображение как раз очень развитое, предметное и эмоциональное, и она не может видеть сказку, условность за шокирующими описаниями.

В детективе, который Анна Аркадьевна силилась читать, действовал маньяк, чьи изуродованные, картинно выставленные жертвы наводили на мысль, что маньяк – взбесившийся патологоанатом. Это заключение почему-то не приходило в голову сыщикам и когда они топтались на месте между преступлениями серии, Анна Аркадьевна задремывала. Просыпалась на остановках, разбуженная отсутствием вагонного покачивания и перестука колес, бралась за книжку, читала про очередную жертву, невольно и сострадательно поглядывала на крепко спящую соседку, которая точно соответствовала излюбленному типу маньяка – высокая стройная девушка с белокурыми длинными волосами.

Выпив чаю, отужинав домашними бутербродами, укладываясь на ночь, Анна Аркадьевна опасалась, что ей будут снится жертвы из недочитанного, с отвращением брошенного детектива, но спала она без кошмаров. Сказывалась накопленная усталость. Проснулась только один раз, около полуночи, когда зазвонил будильник в телефоне попутчицы. Девушка снова переоделась в офисную униформу, распустила волосы. Они легли красивой пышной волной, впереди чуть закрывали плечи, а на спине спускались до талии. Взвизгнула молния на кабинном чемоданчике, девушка надела пальто, открыла дверь купе, потащила чемоданчик за ручку и все-таки оглянулась, посмотрела на Анну Аркадьевну, убедилась, что та не спит, попрощалась. Хоть что-то. Анна Аркадьевна поднялась и отправилась в туалет, на обратном пути спросила проводницу, что за станция. Ростов-на-Дону. Засыпая, ворочаясь на жесткой узкой полке, Анна Аркадьевна представила, как муж ее сегодня спросит по скайпу или по вацапу, какая попутчица попалась.

– Одна из жертв маньяка из твоего тошнотворного детектива. Проживала в Ростове-на-Дону, так фанатично боролась с лишним весом, что могла почти сутки не ходить в туалет.

В Москве была холодная, слякотная, хмурая, предзимняя погода, а Кисловодск встретил солнечной золотой осенью, с необлетевшими листьями на деревьях и поздними цветами на клумбах.

Татьяна Петровна, возможно, потому что ойкала в телефонном разговоре, представлялась Анне Аркадьевне хлопотливой толстушкой вроде соседки Ольги. У Чехова про таких сказано просто, кратко и гениально – вдова с ямочками на щеках. Хозяйка оказалась рослой, костлявой, сутулой женщиной, впалые щеки и никаких ямочек. Привет предчувствиям! Глаза Татьяны Петровны были не от ее лица. На таком вытянутом, с тяжелым подбородком лице должны быть глаза-щелочки, пробившиеся через костный заслон. А у нее были круглые, навыкате, точно все время тужилась, старалась угадать и выполнить желания людей.

К приезду Анны Аркадьевны хозяйка приготовила диетический, у вас же гастрит, обед из пяти блюд: витаминный салатик из мелко нашинкованных овощей, жидкие щи, паровые котлеты и картофельное пюре, яблочный пирог с чуть-чуть подрумяненной корочкой и ягодный кисель. Как будто Анна Аркадьевна была любимой больной родственницей, а не жиличкой, про которую опытные товарки наверняка говорили, что баловать не следует, а надо сразу поставить в рамки.

Анна Аркадьевна поблагодарила и сказала, что для нее это слишком много, признательна за хлопоты, но даже во время приступов она не может заставить себя есть сиротские супчики, резиновые паровые котлеты, вареные мясо и рыбу, питается чаем с сухариками, пока лекарства не выполнят свое благое дело.

– Хоть попробуйте, – просительно заморгала Татьяна Петровна.

Анна Аркадьевна попробовала и… умяла все, даже пирог, тесто в котором было не мучнистым, а творожно-воздушным.

– Татьяна Петровна! Вы волшебница! Я мысли не допускала, что диетическая еда может быть вкусной. Взаимоисключающие понятия, оксюморон, как горячий снег или белая чернота.

– Ой, это не я, – польщенно отмахнулась Татьяна Петровна. – Это у нас в санатории была девочка, то есть не девочка, а врач-диетолог. Такая увлеченная умница, столько прочитала, столько сама рецептов придумала. Больные на нее молились, по их просьбе она лекции читала про как правильно готовить. Мы все ходили слушать.

– Что стало с девушкой?

– Не прижилась. На хороших-то продуктах и на правильных пропорциях не своруешь. Да и устала она – к пяти утра каждый день на закладки на кухню приходить, контролировать, ругаться с поварихами, с завстоловой. Потом в других санаториях работала, в самых… – Татьяна Петровна потыкала в потолок.

В санаториях для номенклатуры, знаменитостей и просто очень богатых людей тоже воровали, что в формулировке Татьяны Петровны звучало как везде хотят жить. Судьба девушки, однако, сложилась счастливо. Какой-то язвенник сначала уговаривал ее идти к нему на большие деньги в поварихи, а потом и вовсе сделал предложение руки и сердца.

– Его можно понять, – кивнула Анна Аркадьевна, – за такие блюда полцарства не жалко.

– У них хорошо все сложилось, – посчитала необходимым уточнить Татьяна Петровна, – по любви потом. Двое деток родились.

– Она его за язву полюбила, а он ее – за супчик и котлеты, – усмехнулась Анна Аркадьевна. – Простите за иронию. Просто я подумала, что мои муж и дети сейчас перейдут на исключительно пельменную диету.

Специально завела разговор о своей семье, ведь хозяйке, понятно, интересно знать, какого поля ягодка жиличка. Муж военный, полковник, преподает в академии, дочь в ординатуре, оканчивает медицинский институт, сыну тридцать два года, работает в большой авиакомпании. Сама Анна Аркадьевна трудится мелкой чиновницей в одном из научных институтов при Министерстве образования и читает спецкурсы в педагогическом университете. Хороший тон требовал расспросить хозяйку и о ее близких.

– Муж спился, сгорел от водки, – поведала Татьяна Петровна. – Потому что был очень рукастый и мозговитый, учеба его сгубила.

– Не вижу связи, – удивилась Анна Аркадьевна.

– Он сантехником работал и учился заочно. Все к нему ходили – напиши курсовую, диплом, сделай чертежи. А благодарили как? Бутылками. И за левую работу, за халтуру тоже бутылки.

«Ей так проще хранить память о муже, – подумала Анна Аркадьевна. – Придумать миф и поверить в него. Кто-то сгубил, а не сам виноват. Не его собственная болезнь безволия, а чужие злодеяния».

– Чем занимается ваш сын? Как его зовут? – спросила она.

– Юрчик. Автобус водит, у нас ведь трудно работу найти. Но его сразу взяли. Юрчик ответственный и не пьет.

– Потому что не учился? – вырвалось у Анны Аркадьевны.

Попала в точку, Татьяна Петровна отвела глаза, сама понимая, что вслух произнести подобное нелепо. Но с мифами и суевериями расстаться труднее, чем с верой в злые силы.

Выпуклые, нелогичные глаза Татьяны Петровны подернулись ласковой влагой, когда она говорила о сыне, брови, мелкие мышцы на лбу и на щеках слегка затанцевали. Все женщины любят говорить о своих детях, радуются возможности, теплеют. Но далеко не каждая при этом излучает свет, робкий и нежный.

Юрчик в полтора года уже хорошо говорил, в три года сам, никто не учил, стал читать, книжку за книжкой, в школу пошел, мог трехзначные числа в уме складывать.

– Хоть кого спросите! – клялась Татьяна Петровна. – Все удивлялись.

– Я верю, верю, – кивнула Анна Аркадьевна.

И подумала: «Никуда мне от них не деться».

Научная работа Анны Аркадьевны была связана с одаренными детьми. Служебная – в организации для них специальной системы обучения.

Она посмотрела на книжные полки, занимавшие одну из стен в этой чистенькой и бедной гостиной, именуемой залой, занимали одну из стен. На самом верху стояли двенадцать томов советской детской энциклопедии с потрепанными корешками, зачитанные.

– Юра любил читать энциклопедию? – спросила Анна Аркадьевна.

– Не отрывался, – кивнула Татьяна Петровна. – Отец ему купил, с переплатой, два месяца не пил.

– Ваш сын, определенно, очень умный мальчик. Если бы человек, любой человек, был способен сохранить в памяти только школьную программу, содержание учебников по химии и биологии, он прослыл бы эрудитом. А уж энциклопедия! Но я соглашусь в вами, гораздо важнее быть счастливым, чем умным. Недаром говорится: от счастья ума не надо.

«Счастье без ума – дырявая сума, – подумала Анна Аркадьевна. – На всякую пословицу есть противоположная по смыслу, а любовь часто питается иллюзиями и боится правды».

Лечение оказалось делом утомительным. До обеда Анна Аркадьевна принимала ванны, ей делали массаж и физиопроцедуры, она пила нарзан и отвары трав, посещала группу лечебной физкультуры и мануального терапевта. К двум часам добиралась домой, уставшая как батрак-кули после двенадцатичасового рабочего дня на хлопковой плантации. Съедала приготовленный Татьяной Петровной обед и заваливалась спать. По совету хозяйки Анна Аркадьевна купила курсовку без питания, столовалась дома. Настояла, что разницу в цене курсовок будет отдавать Татьяне Петровне. Свежие продукты, поди, не дешевы, за ними еще на рынок надо сходить и сготовить. Ваша непрактичность, Татьяна Петровна, может сделать ваш бизнес убыточным, а мою совесть ущербной.

Просыпалась Анна Аркадьевна около пяти. Голова почему-то не болела, хотя обычно дневной сон оборачивался мигренью и горечью во рту. Выпивала какао с крендельком, пирожком или домашним печеньем. Потом будет ужин и домашняя простокваша на ночь. Анна Аркадьевна при вашем диагнозе обязательно пятиразово надо питаться! После полдника следовало бы включить компьютер и сесть за работу – редактировать статью аспирантки.

Народная молва (интеллигенция тоже народ) полнится слухами о бессовестных «соавторах» – научных руководителях, которые ставят свои подписи под работами аспирантов и младших научных сотрудников. Молва умалчивает о соискателях научных степеней, которым руководитель подарил идею, методику ее внедрения, помог собрать данные, а соискатель не способен даже внятно изложить результаты исследования на бумаге, то есть в компьютерном файле. Проверщик орфографии глохнет от количества ошибок этого, с позволения сказать, педагога.

Работать решительно не хотелось. Имею право. У меня тяжелый отдых, находила себе оправдание Анна Аркадьевна и включала компьютер, только чтобы поговорить по скайпу с мужем и детьми. Хотелось читать что-то неспешное, многословное, стилистически безупречное, из другой, благородной и эстетически благополучной жизни, то есть классику. Обнаруженный в библиотеке хозяев «Обломов» Гончарова подошел как нельзя лучше.

Когда Анну Аркадьевну спрашивали, как она познакомилась с будущим мужем, она отвечала: «На почве русской литературы».

Это был день рождения сокурсницы-москвички. Один из парней привел своего двоюродного брата, курсанта тверского военного училища, который не успел переодеться и явно чувствовал смущение из-за своей зеленой военной формы. Анна Аркадьевна была тогда максималисткой, как сама о себе говорила, «провинциалка с вызовом», и бросалась с поддержкой к любому человеку, выказывавшему ущербность из-за немодной одежды или нестоличного происхождения. Сама она к третьему курсу уже приобрела большинство «культурных» навыков. Например, полюбила кофе. В их семье, да и во всех ей известных на малой родине, никто кофе не пил. Чай, изредка какао. В столовых предлагался кофе с молоком – отвратительное пойло. В домах годами хранились банки с растворимым кофе – вроде как для гостей, на самом деле – для хвастовства. Московский кофе эспрессо из машины был вязкий и горький, но Анна Аркадьевна упорно приучала себя его пить. И в какой-то момент стала получать удовольствие от напитка, в сессию, в ночь перед экзаменами пила кофе литрами. Утро без чашечки хорошего кофе всю последующую жизнь было не бодрым стартом нового дня, а наказанием не проснувшегося мозга.

Она первой подошла к курсанту.

– Как вас зовут?

– Илья. Илья Ильич. Как Обломова.

– Здорово! А я Анна. Анна Аркадьевна. Как Каренина.

– Вообще-то на Обломова я совершенно не похож.

– Да и мне не улыбается закончить жизнь под колесами поезда.

Когда расходились, Илья попросил разрешения ее проводить. Они прогуляли всю ночь, не целовались, не обнимались, даже за руки не держались. Но на рассвете у обоих было такое чувство, что отправиться по своим делам, сидеть на лекциях, отвечать на семинарах, есть, пить, ехать в транспорте, кого-то слушать, с кем-то спорить – глупейшая и скучнейшая перспектива. Вчерашняя жизнь померкла, а завтрашняя казалась прекрасной только в общении с этим человеком.

Илья окончил училище и уехал к месту службы на север Карелии. Анне Аркадьевне оставалось учиться два года. Это было время развала армии, офицерам не платили месяцами. Илья разгружал вагоны, где попало подрабатывал, сдавал кровь, чтобы позвонить ей по межгороду, скопить на отпуск, приехать к ней. Они писали друг другу каждый день. Коротенько, полстранички, как дневник. Если почта буксовала, и утром в ящике не было конверта, наступала паника будто перед концом света.

Анна Аркадьевна облюбовала лавочку, что стояла у хозяев во дворе. Лавочка была правильная, со спинкой удачного наклона, от долгого сидения на ней спина не уставала. Татьяна Петровна принесла подушку и плед. Как бы вам не застудиться, холодно уже. Прочитав несколько страниц, Анна Аркадьевна поднимала голову и вроде бы думала. Однако мысли были несвязные, как строчки из разных произведений.

Весенний воздух чист, потому что потеплело, а осенний чист, потому что похолодало. Голые деревья в саду похожи на конечности каких-то фантастических существ, которые лезут из земли – не страшных, а беспомощных. Илья обожает инструменты. На день рождения ему надо подарить гвоздезабиватель, или как там эта штука называется. Краски заката на горизонте никогда не повторяются. Если бы художники были сродни математикам и попробовали бы изобразить среднестатистический закат, они сошли бы с ума. У дочери нет зимнего пуховика. Куцая куртенка до пояса – безобразие. Застудит моих будущих внуков. Выражаюсь как Ольга.

Снова читала и снова отвлекалась. Вспоминала, как бунтовала в десятом классе. Не останусь тут! Поеду в Москву поступать. Что меня здесь ждет? Провинциальное образование, замужество. Коляски, пеленки и сидеть на лавочке семечки лузгать? Бедные родители. Семечки, кстати, хорошая идея, надо купить. Птица на ветке, суетится, нервуется. Это самец-алкоголик. Наклевался хмельных ягод и проспал до осени, а теперь ему свадьбу подавай. Нечего было по помойкам, куда хозяйки ягоды из наливок выбрасывают, кормиться. У меня случилось что-то хорошее. Что? Тетя, пора лечить склероз, переходящий в маразм! Ты уже три дня ходишь в санаторий пешком, и спина у тебя не болит. Да здравствует лечение! А также праздность, Кисловодск, роман Гончарова и Домбай, куда надо все-таки съездить. Не на Эльбрус же. Эльбрусом можно полюбоваться издалека.

Ужинали втроем: Анна Аркадьевна, Татьяна Петровна и Юрчик. Мальчик покорил Анну Аркадьевну в первый же вечер. Настороженный взгляд, пространные вопросы, которые, по сути, сводились к одному: «Вы не обижаете мою маму?» Трогательно. Есть наблюдения зафиксировавшие, что в семье алкоголиков вырастают ярые трезвенники, а в неполных семьях при слабовольной маме – брутальный сын, защитник униженных и оскорбленных. С точки зрения Анны Аркадьевны, на то, что вырастет, влияет слишком большое количество факторов, генных, биологических, социальных и семейных, начиная от случайной детской психологической травмы, вроде той, что девочку-пятиклассницу прилюдно обозвали вонючкой, и заканчивая идиотским фильмом, который вдруг перевернул подростку сознание. Поэтому точно предсказать невозможно, а ставить на детях штампы – преступно. Это, конечно, не выписывает индульгенцию родителям и педагогам. Как растению для хорошего роста нужны удобрения, так ребенку требуется в разумных дозах внимание. Боязнь удобрений – из-за вредной химии – суть невежество, отсутствие заботы о ребенке – замаскированное преступление.

Юра, безусловно, никаких удобрений ни от родителей (кроме детской энциклопедии), ни от педагогов не получал. Но внешность юного, высокого и стройного Адониса, добрый нрав – это уже подарок природы.

После ужина Анна Аркадьевна снова уходила во двор и садилась на лавочку. Света фонаря над крыльцом было недостаточно для чтения. И это было оправдательно. Ее никто не заставлял читать, но уж если взяла в руки хорошую книгу, не детектив про маньяков, то должна прочитать до последней страницы, тем более что текст, как бы известный, оказался богаче, глубже и умнее по сравнению с тем же текстом, прочитанным в молодости. У Анны Аркадьевны никогда не было возможности предаваться философской созерцательности, да и склонности к ней не имелось. И это уютное бездумное сидение на лавочке, как продолжение дня-пустышки в поезде, наверное, какими-то чертами походило на бытие диванных мальчиков. Так она про себя называла сыновей двух приятельниц и школьного друга Лёни. Три мальчика выросли на ее глазах, они были совершенно разные по характерам и темпераментам, но вначале их взрослая жизнь шла как под копирку. Хороший старт: институт, престижная работа, женитьба на замечательной девушке, рождение ребенка… А потом – диван. Не диван Обломова. Илья Ильич был помещиком, на него трудились, и это было не позорно, потому что на его прадеда тоже трудились. А их, этих бедных упырей, диван был совершенно другим.

Я ищу работу! Я не играл на компьютере, я рассылал резюме. Иди ты со своими памперсами! Забыл про них. Подумаешь, пива купил. Где я тебе возьму денег? Ты меня не понимаешь! Попроси у родителей.

Они уходили из дома, чтобы избежать упреков жен и нотаций родителей, где-то шлялись с такими же лоботрясами. Или, напротив, запирались в комнате, в ванной, в туалете, не выходили, пока не получали обещание, что больше их не будут грузить. Наверное, завидовали своим сверстникам в старой Европе. Анна Аркадьевна видела эти объекты зависти в Греции, Хорватии, в Австрии. Поначалу не понимала, почему в будний день, в рабочее время после обеда многочисленные кафе начинают заполняться молодежью, пьющей кофе. К вечеру кафе под завязку, но ужинают немногие, дороговато, а чашку кофе можно тянуть несколько часов. Ей разъяснили, что все эти молодые люди, многие с высшим образованием, живут на пособие, могут позволить себе не трудиться. Правительству проще платить пособие, чем организовывать новые рабочие места. Такое количество праздных молодых людей самого активного возраста, не выглядящих несчастными! Нам до подобной благодати (или вырождения?) еще далеко. Наши мальчики должны трудиться. Для Анны Аркадьевны все, кто не перешагнул тридцатилетний возраст, были девочками и мальчиками. На молодых женщинах современные тенденции не очень заметны. Как они говорят? Тренды. Какой бы молодая мать ни была ленивой бесхозяйственной грязнулей, хабалкой и попросту тупой дурой, пеленки ребенку все-таки поменяет и макарон мужу сварит, самой-то тоже есть хочется. С мужчинами иначе, выпуклее, заметнее. Они ведь добытчики, охотники, защитники.

– Не помешаю? – попросил разрешения Юра.

– Присаживайся.

– Вы тут каждый вечер сидите, о чем-то думаете. О науке?

– В определенном смысле.

– Можно спросить, о чем конкретно?

– В данном конкретном случае я думала о том, что советский закон о тунеядстве, конечно, излишне было применять по отношению к творческим личностям, вроде Бродского, но для современных диванных мальчиков он жизненно необходим. Насилие государственного аппарата, ты, понятное дело, не читал Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства», поэтому не возразишь мне толково. Законы, то есть производное от государства, часто бывают спасительны.

– Кто такие «диванные мальчики»?

Энгельс и государственный аппарат оставили Юру равнодушным.

Из длинной, нарочито близкой к академической, речи Анны Аркадьевны Юра точно выхватил неизвестный ему термин. Она отчасти его проверяла, выхватит ли. Рассказала ему о знакомых мальчиках, об их зарубежных счастливчиках. О том, что в Японии настоящая эпидемия хикикомори, в просторечье хикки, – молодых людей, стремящихся к социальной изоляции. Они нигде не работают, не учатся, редко выходят из дома, живут за счет пособия или родителей. Их почти миллион и столько же стоят на грани перехода в хикки. Эта эпидемия не национально-японская, в Европе, особенно в старой Европе, тоже полно хикки. Но именно в Японии стали первыми изучать данное явление.

– Да это же скучно, целыми днями дрыхнуть или лясы точить, – хмыкнул Юра.

– Тебе было бы скучно, мне, надеюсь, большинству. А кому-то очень приятно, в кайф, как вы выражаетесь. И если лясы точить с интересными собеседниками, самому блистать? Поблистал, поблистал и чувствуешь себя умным и значимым. Удовольствие! И в эскапизме, уходе от действительности, тоже кто-то находит удовольствие. Опасная тенденция.

– Забавы богатеньких лентяев, – хмыкнул Юра. – Среди бедных наверняка хикки нет?

– Гораздо меньше, чем в среднем классе, – подтвердила Анна Аркадьевна.

– Людей, с которыми интересно разговаривать, очень мало, – заявил Юра с лихим юношеским максимализмом.

– И все они живут где-то далеко, какой-то необыкновенной, не кисловодской жизнью?

– Почему? – не согласился Юра. – У нас в автопарке есть дядя Паша, я многому у него научился. Эти ваши диванные мальчики! Нечего было жениться, если неспособные. Или если даже способные. Наверное.

«Эге, – подумала Анна Аркадьевна, – тут какая-то собака зарыта. Или полудохлый щенок».

От Татьяны Петровны она знала, что у Юры есть девушка с простым русским именем Анжела. За ужином в предыдущие дни мать спрашивала сына: «Ты сегодня к Анжеле?», мол, на свидание. Или сам Юра говорил: «Я к Анжеле, поздно буду». Когда Анна Аркадьевна спросила хозяйку про девушку, Татьяна Петровна не сразу нашлась с ответом, а потом сказала, что та гладкая и практичная. В добрейшей Татьяне Петровне зрели семена совсем не ласковой свекрови. И аргументы: «Ему-то двадцать первый годок только. Рано хомут надевать» – тут ни при чем. Либо твоя невестка (зять) такой же ребенок, как собственный сын (дочь), которым много прощается, либо взрослый человек, который должен соответствовать выдуманному тобой стандарту.

Юра подсел к Анне Аркадьевне, потому что та приехала из столицы, то есть из другой жизни. Она ездила на метро, ходила в театры и музеи, на шопинг в громадные и многочисленные торговые центры. И если даже сиднем сидела в кабинете, развивая науку, то у нее была возможность посещать и театры, и музеи, и торговые центры, и выставки, и еще много всякого. Она общалась с учеными, вела умные разговоры, которые для всех знакомых Юры все равно, что беседа на иностранном языке.

Анне Аркадьевне был прекрасно знаком подобный интерес провинциалов к столичным жителям. Его вызывало либо желание уесть, срезать, доказать, что они там и вы лично, извиняюсь, много о себе мните, а мы тут не лыком шиты. Либо этот интерес был продиктован искренним желанием узнать, как живется на другой планете, в суете, вечной гонке и при больших возможностях. Сама Анна Аркадьевна, провинциалка по рождению, треть взрослой жизни проведшая в медвежьих углах, долго относилась к первому типу, завистливо считала москвичей и ленинградцев снобами и утверждала, что только в областных городах и районных центрах сохранилась подлинная русская интеллигенция, именно там инкубатор национального человеческого материала. В пылу споров не замечала, что и себя причисляла к «материалу»

Высказавшись по поводу неправильной женитьбы, Юра замолчал. Анна Аркадьевна не задавала подстегивающих вопросов, паузы в разговоре с мальчиком не будили у нее внутреннего сострадательного беспокойства. Пусть сам заведет разговор о том, что его волнует, если увидел в жиличке человека, с которым можно быть откровенным.

– Анжела хочет, чтобы мы поженились, – сказал Юра, – и все такое. А я даже не знаю, люблю ли ее по-настоящему.

Он не спрашивал совета, размышлял вслух.

– Моему сыну перевалило за тридцать, давно пора создать свою семью. Я поделюсь с тобой своими страхами. Лёня приводит домой девочку: «Это Катя. Она работает в парикмахерской, которая у нас на первом этаже. У Кати будет ребенок. Мы хотим пожениться».

– Вы хотите сказать, – перебил Юра, – что моей маме не нравится Анжела?

– Так диалога у нас не получится. Во-первых, ты перебиваешь меня. Во-вторых, то, что я хочу сказать, я и говорю. Потрудись не искать в моих словах двойной смысл, подтекст. Если бы я разговаривала с твоей мамой, я бы поделилась с ней своим нынешним тренингом, самовнушением: избранники моих детей – некритикуемые создания. Если сын приведет лягушку, я наполню для нее корыто, если дочь выйдет замуж за хорька, я буду покупать ему… не знаю, чем хорьки питаются.

– Они хищники из семейства куньих, как ласки и горностаи. Питаются мелкими птицами и грызунами, также червяками и насекомыми.

«Да здравствует детская энциклопедия! – подумала Анна Аркадьевна. – С памятью мальчику повезло». И тут же вспомнился анекдот: была Василиса Прекрасная, вышла замуж за Ивана Дурака, стала Василиса Дурак.

– От куньих вернемся к тебе. Возможно, я зашла издалека, но ты должен извинить мою старческую болтливость. Пожилые люди, чтобы сказать о прогнозе погоды на день, начинают от царя Гороха.

– Ничего. И вы не старая.

«Ты стал на то место, мальчик, которое я тебе приготовила, общаясь с тобой строго и доверительно одновременно. Ты не представляешь, сколько таких мальчиков прошло через мои руки. И сколько понадобилось времени, чтобы понять, как завоевать ваше расположение».

– Мерси! – поблагодарила Анна Аркадьевна. – Итак, у нас, то есть у тебя сомнение, любишь ли ты по-настоящему свою девушку. Надеюсь, ты понимаешь, что даже если бы я была знакома с Анжелой лично, имела о ней мнение, я никогда бы не стала его высказывать. А ты, если позволишь себе выслушивать чужие мнения, тем более негативные, о своей девушке, смело вычеркивай себя из списка благородных мужчин, рыцарей и джентльменов. Это твоя жизнь и только ты в ней принимаешь решения, за которые несешь ответственность. Все-таки без преамбул мне никак не обойтись.

Юру подмывало что-то спросить или не согласиться, поспорить, но Юра удержался.

– Настоящая любовь, – продолжила Анна Аркадьевна, – тут нам придется прибегнуть к избитому сравнению. Кстати, затертые от частого употребления в быту, искусстве, особенно литературе, прозе и поэзии, образы часто несут все признаки аксиом. – Анна Аркадьевна мысленно похвалила Юру за быстро выработанное терпение, хотя если бы он попросил ее не растекаться мыслью по древу, то был бы совершенно прав. – Настоящая любовь-страсть похожа на болезнь, на лихорадку. Нужно быть эмоционально глухим, душевно тупым – деревом, бревном, чтобы не понять, что ты болен, что тебя лихорадит, что ты погибаешь без лекарства, из-за разлуки, даже короткой, с любимым человеком. Истинная любовь может быть основой счастливого брака. Но основа хорошей семьи не обязательно сокрушительная страсть.

Юра задумался, не уловил противоречия в последних фразах или ему эти противоречия были сейчас неважны. Анна Аркадьевна спросила себя, не слишком ли она заакадемичела свою речь. Не хватало только сказать: «Отдавая должное предыдущим выступающим, их аргументации, основанной на уважаемых, классических, но в современных реалиях далеко не бесспорных источниках, мы позволим себе привести данные последних отечественных и международных исследований, а также высказать предположения и гипотезы из них вытекающие».

В кармане Юриной куртки запел сотовый телефон.

Юра ответил на звонок, перемежал свои слова паузами, выслушивая обиженную Анжелу, чей голос до Анны Аркадьевны доносился как клекот встревоженной птицы.

– Я еще дома, задержался… Иду уже… Целый час ждешь?.. Ну, не получилось…

«Сейчас он извинится, – подумала Анна Аркадьевна, – скажет ей что-нибудь ласковое. Надо посоветовать ему уменьшить громкость телефона».

– Тогда давай завтра? – спросил Юра. Выслушал длинную трель. – Ладно, иду уже… Сказал, иду!