Читать книгу О любви (сборник) - Наталья Нестерова - Страница 2

Игорь нагрянул неожиданно. Он не стал звонить из Североморска, когда их лодка пришла на базу, – хотел сделать сюрприз.

Зина повисла у него на шее и боялась отпустить, словно он мог раствориться в воздухе.

– Вот моя любимая женушка, – целовал ее муж. – А где мои замечательные сыновья?

– Пойдем, – потянула его в комнату Зина, – нет, разденься, конечно. Ты сейчас скажешь, как они выросли. Знаешь, у нас столько всякого было!

Она говорила и говорила, не могла остановиться. Много дней она мысленно разговаривала с мужем, пересказывала свои заботы, делилась планами.

И теперь, когда он наконец приехал, Зина обрушила на него поток пережитого. Она рассказывала, как росли дети, как появлялись у них новые жесты и привычки, как она болела и как нуждалась. Едва ли не в каждой фразе Зина упоминала соседа, который помог в одном, сделал другое и третье.

– Я вас обязательно познакомлю. Он замечательный человек. Если бы не Павел! Как мы бы выкрутились?

Игорю не по душе был восторг, с которым жена говорила о постороннем мужике. Кроме того, она вообще не спрашивала о его делах, о тяжелом походе, о товарищах. Зина заметила, что Игорь слушает ее вполуха и на лице его легкое недовольство.

– Что же я все болтаю? – остановила она себя. – Это от радости. Ох, как я соскучилась, Игорек. Мы теперь замечательно заживем, мы теперь все вместе.

* * *

Игорь к факту своего отцовства относился с гордостью. Так же он гордился бы хорошим мотоциклом или катером. «У меня двое сыновей!» – звучит, черт подери. Но, в отличие от мотоцикла, детьми лучше хвастаться на расстоянии. Младенцы вблизи – это маленькие крикливые создания, которые ежеминутно требуют внимания и заботы. Они желают, чтобы жизнь твоя уходила в песок, чтобы ты стал тупым механизмом по их обслуживанию. Сходить в магазин, покормить, искупать, посадить на горшок, переодеть, вынести на улицу, уложить спать – этому не было конца.

Близнецы превратили Зину в робота с часовым заводом. В глазах жены Игорь видел тревогу и беспокойство за детей. О том, что он тоже нуждается в заботе и веселом отдыхе, жена не задумывалась.

Одно из приятных составляющих их недолгого брака – Зинино восторженное восхищение мужем – почти сошло на нет. Чтобы снова запрыгали в ее глазах искорки, надо было применять силу – обнимать, ласкать ее. И оттаивала она не так, как прежде, не сразу. Он целовал жену и чувствовал, что она планирует расходы, или думает, что приготовить детям на ужин, или вспоминает, повесила ли белье сушиться.

* * *

Через несколько дней после приезда мужа Зина пригласила Петрова вечером на чай. Игорь избавился от настороженного отношения к соседу, когда Зина показала ему расписку. Ничего не сказав жене, он только ухмыльнулся, но про себя отметил положительные моменты. Во-первых, формальности были соблюдены и платить долги в скором времени не придется. Во-вторых, этот богатый мужик выставил себя крохобором (младенцам деньги под проценты!), а жмотов Игорь презирал.

Они сидели на кухне. Петров слушал рассказы Игоря о службе, задавал вопросы. Зина впервые видела соседа спокойным и серьезным. Он бывал усталым, замотанным, чаще – насмешливым и дурашливым. А вот такой – корректно вежливый – он на работе, наверное. Сейчас Петров выглядел старше своих тридцати, солидный интеллигентный дяденька. Павел не острил, не говорил Зине забавных комплиментов. От ее попыток внести в разговор доверительность и дружескую теплоту мягко уходил, переводя разговор на другое, на то, что интересно Игорю.

– Помнишь, как Ваня забрался под стол, заснул там и мы не могли его найти? – спрашивала Зина. – А как мы анализы в баночки собирали?

– Да, помню, – кивал Петров. – Игорь, гигантские доки, вырубленные в скалах для подводных лодок в Мурманске, действительно взорвали по требованию американцев? Или это газетная утка?

Зине было досадно, что она не может показать мужу настоящего Петрова А обоим мужчинам претили ее старания смешать их в дружеско-семейную кучу.

Игорю Петров показался скучным чинушей. Конечно, он богат, сыт, наверное, умен, но выполз этот старик из душных кабинетов, куда Игоря не заманишь ни за какие деньги.

Петрова разговор с морячком совсем не занимал. Несколько лет назад, чтобы отмазать молодых сотрудников от армии, они с военными заключили негласное соглашение, оборудовали электроникой несколько установок во Владивостоке. Петров летал туда, познакомился с руководством Дальневосточного флота, ему показали много интересного. Рассказы же Игоря – байки штафирки.

Под началом Петрова работало много сверстников Игоря. Пять – десять лет разницы, а другое поколение. Ребята раскованны, весь мир для них был открыт, понятен и интересен, да что там мир – Вселенная! Они не знали «железных занавесов» ни на границе государства, ни в своем сознании. Они легко впитывали знания, осваивали новые технологии, играючи покрывали расстояния, которые Петров в свое время преодолевал с мокрыми подмышками. Впрочем, то были, конечно, лучшие представители двадцатилетних. А Игорь к ним не относится.

«Провинциальный петушок, – оценил его Петров. – Носится по двору, гребешок от ветра трепыхается. Но смазлив. Бабам, наверное, нравится. Вон как Зина расцвела с его приездом».

* * *

Петров не подал виду, но его поразила перемена, происшедшая с Зиной. Она и так была недурна собой, а теперь стала просто красавицей.

Однажды маленькая сестра Петрова вылила на себя флакон маминых духов. И как ее ни мыли, она ходила окруженная пахучим облаком и тянула за собой шлейф «Ландыша серебристого». С Зиной произошло нечто подобное. Вокруг нее Петров ощущал ауру счастья и любви. Повезло ныряльщику. Петров не мог припомнить, чтобы факт его собственного присутствия превращал какую-нибудь женщину в излучатель любовной энергии.

«Как тебе Игорь? Правда, замечательный?» – спрашивала его Зина взглядом. Петров слегка кивал и глазами соглашался: «Нормальный мужик».

«Нормальная серость, – думал он про себя. – Еще пять минут посижу, и можно сматываться».

Заплакали дети, и Зина принесла их на кухню.

Увидев Петрова, Ваня потянулся к нему, обнял за шею и ласково прижался. Саня тоже полез на руки к Петрову. Отцу они внимания не оказывали.

Впервые за весь вечер лицо Петрова оживилось.

Он соскучился без близнецов. Вместе они исполнили скачку ковбоев, потом песню «Про капусту».

Петров пел строчку:

– Облетели листья, тра-та-та-та-та…

Дети вместе с ним тарабанили ложками по столу.

– Отцвела капуста, тра-та-та-та-та… Стучим, братцы. Навсегда увяло половое чувство, тра-та-та-та-та.

У малышей получалось в такт почти каждый раз.

– Теперь, орлы, пришло время! По старой привычке, обчистить дяде карманы.

Он оттопырил карманы брюк, малыши запустили туда ручки и вытащили по леденцу на палочке.

– Если наши дети вырастут блатными воришками, – улыбаясь, сказала Зина, – в этом будет твоя вина.

– А если их посадят, – подхватил Игорь, – кто же тебе долг отдаст?

Петров не ответил и глаза не поднял. В его взгляде Игорь мог бы легко прочитать себе характеристику, укладывающуюся в одно емкое, хотя и нецензурное слово.

* * *

В фирме «Класс», по примеру зарубежных партнеров, в конце года устраивали каникулы. Отдыхали от католического до православного Рождества, с двадцать пятого декабря по восьмое января. Петров уехал к родным в Омск, собирался встретить с ними Новый год, а потом махнуть на горнолыжный курорт в Альпах.

Зина планировала веселую встречу Нового года.

Она сделала пестрые колпачки для сыновей, маску Деда Мороза с бородой из ваты для Игоря и корону, обклеенную елочной мишурой, себе. Но Валя попросила отпустить ее на новогоднюю ночь в молодежную компанию. О том, чтобы отказать ей, не могло быть и речи: молоденькая девушка и так вела образ жизни затворницы и сиделки. Зина с детьми и мужем поехали к бабушке.

Более тоскливой встречи Нового года в жизни Игоря не было. В одной комнате с малышами и больной старухой – даже телевизор громче не включить.

Он представлял, как веселятся сейчас ребята в офицерском общежитии. Там никто не считает, сколько рюмок ты выпил, там не хнычут дети и не стонут прикованные к постели инвалиды. Зина, успокаивая детей, прилегла к ним на краешек дивана и уснула, а ему даже некуда было приткнуться.

Игорь сидел на кухне с сигаретой, допивал вино и мрачно размышлял о том, что жизнь загнала его в ловушку. К его любви к Зине с самого начала примешивалось чувство гордости – его выбрала столичная девушка, тонкая, аристократичная, с загадочным налетом благородного воспитания. К тому же – художница, у нее дома несколько толстых папок набиты акварельными этюдами. Но при близком рассмотрении Зина оказалась в общем-то обыкновенной. Несовременной – ей и в голову не пришло сделать аборт, когда она нелепо залетела. Потащила его в ЗАГС. А что ему оставалось? Хотя, с другой стороны, Москва, столица… Мама уговаривала: ты не признавай, что твой ребенок. Но Игорь не захотел быть подлецом и стал отцом – в рифму получилось. Вино кончилось. Получилось – кончилось, опять складно. Нет, ну почему он должен за свое благородство страдать? Зинка повесила на него семейные цепи и ждет, что он с восторгом будет их таскать. А жить когда? Приятель, азербайджанец, говорит, что их женщины знают свое место. Надо Зинку тоже поставить…

Игорь заснул, положив голову на кухонный стол.

Они стали ссориться. Мелко, неприятно, самое обидное – из-за денег. Каждый раз, отправляясь в магазин, Игорь делал покупки, которые подрывали и без того скудный бюджет.

– Зачем ты купил импортные яблоки? – возмущалась Зина. – Я же тебе говорила, у метро молдавские, в два раза дешевле.

– Полгода фруктов не видел и столько же не увижу, могу себе позволить не есть гнилье?

– Разве ты не детям фрукты принес? Между прочим, я тоже себе во всем отказываю. Игорь, опять вино? У нас осталось всего триста рублей. Как мы будем без тебя жить?

– Моя зарплата за три месяца в твоем распоряжении.

– Но ее же нет! И неизвестно, когда выплатят, а у нас столько дыр!

«Как он не понимает, – поражалась Зина. – Детям нужно купить одежду на весну. У меня нет сапог. А если я снова заболею? А детское питание?»

«Хорошо ей рассуждать, – злился Игорь, – сидит тут в тепле, в трехкомнатной квартире со всеми удобствами. Не представляет, вернее, представить не хочет, каково провести несколько месяцев в закупоренной лодке. Мне хочется пожить по-человечески. Я ей не нянька и не подавальщик. Знала бы, как другие ребята время на берегу проводят».

– Займи деньги под мою зарплату, – предлагал Игорь.

– У кого? Почему ты не можешь попросить у своих родителей?

– Не трогай их.

Родители Игоря считали, что их единственного сына окрутила столичная финтифлюшка, и ничего не хотели слышать ни о Зине, ни о внуках. Они были сравнительно молоды и взваливать на себя проблемы новой семьи не хотели – еще хорошо помнили такие же собственные. Игорь не передавал жене характеристики, которыми ее награждали. Зина недоумевала:

– Но это же наши родители, дедушка с бабушкой! Почему они нас бросили? Я не понимаю.

– Ты многого не понимаешь!

– А ты? Понимаешь, что нас ждет впереди?

Они не заметили, как, обмениваясь упреками, повысили голос, едва не кричали. Зина опомнилась первой и расстроилась до слез. Что с ними происходит? Куда подевалась легкость и теплота в их отношениях? Откуда лезут раздражение, брань, обиды?

– Игорек, милый, родной! Что с нами происходит?

– Вот ты и подумай, что с тобой происходит. Какая из тебя офицерская жена и верный товарищ!

* * *

Значит, она плохая жена. А думала: очень хорошая, ведь она любит его. Так бывало с этюдами. Напишет пейзаж – кажется, красиво, талантливо, а преподаватель потом найдет двадцать пять ошибок: и в композиции, и в подборе красок, и в пропорциях. Тройка с минусом и никаких восторгов.

Игорь постоянно в дурном расположении духа.

Она пилит его, как зануда, не может понять его отношения к жизни. Муж обеспечивает семью, на нем масса обязанностей и забот, а она пальцем не пошевелила, чтобы скрасить его отпуск. Они ни разу не были в кино или в театре, даже на выставку не сходили. Единственный раз выбрались из дому на Новый год к бабушке, и там она заснула, бросив Игоря одного на кухне.

Надо устроить вечеринку, решила Зина Черт с ними, с деньгами. Игорь любит застолье, веселые компании.

Он действительно обрадовался ее предложению. Хорошо, что Зина перестала жадничать и вбуравливать в него бесконечные «надо» – одумалась наконец.

Они обсуждали, кого пригласить, – получилось больше десятка людей, что купить – решили не скупиться на закуски и напитки, отнести в ломбард украшения Зининой мамы и на эти деньги кутнуть.

Но тут, как назло, приболели дети. Сначала у Сани, потом у Вани потекли из носов прозрачные ручейки, поднялась температура, малыши все время просились на руки.

Досада, с которой переживал рухнувшие планы Игорь, поразила Зину – он обижался на детей! Смотрел на них как на постылых, брал на руки с раздражением, не отзывался сразу на плач, а выжидал долгую паузу, потом нехотя вставал от телевизора и брел в детскую.

«Это мне только кажется, – убеждала себя Зина, – он их любит еще больше, чем я, ведь он отец. Просто устал от домашней круговерти. Я привыкла, а ему тяжело. Вот и не отдохнул, бедный, после похода».

– Давай все-таки позовем гостей, – убеждала она мужа – Пригласим на ужин Петрова и его девушку. Видел бы ты ее – потрясающе красивая.

– Как хочешь, – пожал плечами Игорь.

У него не было приятелей в Москве. Только знакомые – те, с кем он общался на собственной свадьбе, друзья Зины. Невозможность куда-нибудь и к кому-нибудь податься более всего омрачала жизнь Игоря в столице.

* * *

Петров выглядел отлично.

– Отдохнувший, загоревший, – отметила Зина. – Можешь рекламировать маргарин на телевидении.

– Благодарствую. Спасибо, что не памперсы.

Петров зашел к соседям через несколько дней после отпуска, принес подарок малышам – детский конструктор. Он купил им еще два симпатичных стеганых комбинезона, стилизованных под горнолыжные костюмы, – не удержался. Видимо, подхватил от Потапыча манию закупки детских вещей. Но костюмчики решил отдать после отъезда Игоря. Участие Петрова в делах этой семьи могло выглядеть навязчивым. На месте Игоря он бы давно послал всех благодетелей к чертовой бабушке, и дорогу обратно они забыли бы на всю оставшуюся жизнь.

– Ты не хвораешь? – спросил он Зину.

Ее любовная аура заметно потускнела, если не сказать потухла. Между бровями появилась морщинка. Морячок, судя по всему, оказался не на высоте. Или наоборот – на такой высоте, что замучил женщину любовными утехами до тоски во взоре.

– Дети немного приболели, – ответила Зина, – а со мной порядок Павел, мы хотели пригласить тебя на ужин.

– О нет, извини. Сейчас столько работы, что не вырваться. Ты Козлову звонила? Он смотрел ребят?

– Я вызывала участкового врача. У них небольшая простуда. Игорь долго гулял с ними, а был сильный ветер.

«Твоему Игорю я бы даже собаку не доверил выгуливать», – подумал Петров.

– Я тебя очень прошу, – Зина взяла его за руку, – приходи, пожалуйста, со своей девушкой в пятницу. Понимаешь, мы сидим дома как сычи. Хотели друзей пригласить, но вот дети заболели. Нет, – смутилась Зина, – ты не подумай, что я тебя только поэтому приглашаю. Просто дети тебя любят и раздражать, мешать не будут. Может быть, тебе удобнее в субботу?

«Все-таки не на высоте оказался морячок», – заключил Петров.

Его совершенно не радовала перспектива провести вечер в обществе надежды русского флота.

Но Зина смотрела просительно и не отпускала руку, пока он не ответил.

– Давай договоримся так. Если получится, мы придем, если не сможем, ты не обижайся, ладно?

Петров был уверен, что Леночка – больше ему звать было некого, не Таисию же приглашать – откажется, и тогда он позвонит Зине, сошлется на неотложные дела. Его совесть будет спокойна, а время не убито даром.

* * *

Но Леночка с удовольствием согласилась пойти с ним в гости, чем привела Петрова в изумление.

– Это далеко не светский раут, – пытался он запугать девушку.

– Конечно, я понимаю, молодая семья, маленькие дети. Соседи, говоришь?

– Да. Надо поддерживать отношения, чтобы тараканов под дверь не запустили. Хотя…

– Петров, ты меня пригласил?

– Пригласил.

– Почему теперь хвостом задний ход расчищаешь?

– Ничего подобного.

– Ты думал, откажусь? А теперь не знаешь, что со мной делать?

Петров внутренне поразился ее проницательности, но виду не подал:

– Что ты! Я онемел от счастья. Надо какие-то подарки купить. У тебя есть идеи?

– У меня есть вдохновение. Обожаю делать подарки, особенно когда плачу за них не из своего кармана.

* * *

Передвигаясь с Леночкой по улицам и в магазинах, Петров чувствовал себя партнером в фигурном катании. Народ пялился на его спутницу и только через некоторое время обращал внимание на него – кто, мол, там осуществляет поддержки? Его забавляли взгляды – от завистливых до недоуменных, – которыми его награждали.

В отделе игрушек «Детского мира» его настроение улучшилось. Похоже, он приобрел новое хобби. Они долго спорили, на чем остановиться. Лена предлагала купить двух огромных рыжих львов.

– Большие игрушки – это прелесть, – убеждала она. – Я в детстве о таких мечтала. Дети будут по ним ползать, забираться в гриву, в уши, может быть, даже под хвост заглядывать. Давай сами посмотрим. Отлично, никакого натурализма.

– Глупости, – возражал Петров, – ворса надерут и забьют себе глаза и нос. Кроме того, львы из искусственного меха, от разрядов статического электричества Ваню и Саню будет подбрасывать. Животные полкомнаты займут. Надо купить железную дорогу с паровозами.

– Ты читать умеешь? Здесь же ясно сказано: «Детям от семи лет». И пять квадратных метров – не полкомнаты?

В итоге они сошлись на двух лошадках-качалках. Купили еще большой букет цветов, коробку в виде ларца с фигурным шоколадом и бутылку виски.

Увидев в дверях Лену рядом с загруженным лошадьми Петровым, Зина на секунду оторопела. Она ждала Таисию. Но вместо яркой брюнетки прибыла не менее яркая блондинка.

Когда все перезнакомились, Зина шепнула Петрову:

– Ты девушек выбираешь в шахматном порядке: черненькая, беленькая?

– Точно, – так же тихо ответил он, – если когда-нибудь собьюсь, поправь меня, напомни о системе.

Петров впервые видел Зину не в халатике, не в ночной рубашке или в джинсах. На ней было строгое темно-зеленое платье, очень простое – глухой ворот, длинные узкие рукава, чуть расклешенная юбка до середины икр – никаких складочек, оборочек или других портняжных ухищрений. Но в этой простоте было столько изящества, так выгодно оно подчеркивало стройную фигуру, что Петров подумал «С ней тоже можно выходить на лед».

«Классное платье, – оценила мысленно Леночка, – но я бы надела небольшое ожерелье».

Зина носила с платьем мамины жемчужные бусы. Сейчас они поселились в ломбарде.

Русые волосы, уложенные мягкими короткими волнами (Зина сделала стрижку), и легкий макияж высветили, подчеркнули ее глаза – зеленые, близкие по тону к цвету платья.

– Что вам предложить в качестве аперитива? – спросила Зина.

Увидев Лену, Игорь напрочь забыл об обязанностях хозяина: подобные девицы не ходят по улицам, не ездят в общественном транспорте и уж тем более не приходят запросто в гости. Они царствуют на экранах телевизоров, на обложках журналов, на эстрадных сценах. Высокая, почти одного с ним роста и на полголовы выше Петрова. Что она нашла в этом приземистом индюке? Деньги… Лицо у Леночки – икнуть и задохнуться. Ноги растут от подмышек, пальцы тонкие, длинные. Она, чертовка, наверняка ими такое выделывать умеет…

– Можно я сразу покажу Леночке детей? – попросил Петров.

– Конечно, только не тряси и не кувыркай их, – ответила Зина. – Они еще не совсем здоровы. Идите в детскую, а мы с Игорем тут закончим.

Через несколько минут она принесла две бутылочки с молоком.

– Ты умеешь кормить детей? – без особой надежды спросил Петров Леночку, когда Зина вышла. – Посиди тихо, я сам справлюсь.

– Представь себе, умею. Сестра на двенадцать лет меня младше. Благодаря ей у меня было счастливое детство.

Леночка действительно ловко управлялась с малышами. Дети заснули у них на руках.

Зина накрыла круглый стол в углу большой комнаты белой кружевной скатертью до пола. Сверху постелила красную квадратную салфетку.

– Как в лучших домах, – оценила Леночка.

У цветов, которые принесли гости, Зина отрезала длинные ножки и соорудила изящную композицию в низкой продолговатой вазе. Ваза красовалась в центре стола, по бокам – два маленьких подсвечника с витыми свечами. Старинная посуда и хрусталь, серебряные приборы, туго накрахмаленные салфетки, заправленные в кольца, – Петров едва не сказал, что надо было предупредить, он надел бы фрак.

В комнате, где вечно трепыхались мокрые пеленки, умели, оказывается, создавать изысканную обстановку. А ветошь затюканной многодетной матери скрывала выпускницу пансиона благородных девиц. Вот только мужа она себе выбрала не в пажеском корпусе.

Игорь справился с оторопью, которую вызвала у него гостья, в той степени, чтобы не демонстрировать восхищение слишком явно. Но и Леночка, и Петров видели, как он возбужден. Даже когда он не смотрел на сидящую рядом девушку, его ухо локатором прощупывало пространство слева. Жена ничего не замечала.

Случись мировой чемпионат по скоростному витью веревок из мужиков, Леночке не было бы равных. Петров знал, как умеет она лукавыми взглядами из-под приспущенных ресниц, кокетливыми улыбочками и ужимками довести мужика до белого каления. А потом опрокидывать на него ушат ледяной воды: что это вы, сударь, вообразили? Подберите слюни и купите другой одеколон – куриным пометом разит.

Петров с удовольствием бы посмотрел, как она проделает садистский фортель с Игорем. И испортит вечер Зине.

Он обнял Леночку за плечи, прижал к себе, поцеловал в висок и тихо приказал:

– Когти не выпускать!

– Ах, милый, – проворковала Леночка, – ты изомнешь мне прическу.

Со стороны это выглядело прилюдной нежностью влюбленных. Игорь тихо скрипнул зубами. Зина удержала ревнивый вздох.

Разговор шел о детях. Тема вполне устраивала Петрова, так как Зина о своих малышах могла говорить бесконечно. Леночка вспомнила смешные истории из бытности няньки при младшей сестре. Только Игорь скучал. Он пытался блеснуть остроумием, рассказывая о службе на подводной лодке. Но большинство забавных происшествий не годились для женских ушей, да и рассказчик из него был неважный.

Гости деликатно улыбались там, где Игорь ожидал гомерического хохота.

– Скажите, Игорь, психологический синдром моряка все переживают? – спросила Леночка. – Не знаете, что это такое?

Леночка пояснила на примере своего двоюродного брата. Он служит в торговом флоте и сходит на берег два раза в год. Сорит деньгами, кутит, одаривает подарками – словом, превращает жизнь в феерический праздник. Родственники его обожают, а жена собирается на развод подавать. Кузен привык, что на судне все делается само собой, по режиму и без напряжения с его стороны: обед подадут, посуду помоют, палубу надраят, кино вечером покажут. Из года в год его обязанности во время вахты неизменны и потому необременительны. А на берегу – гудеж и веселье.

«Как рецидивист после тюрьмы и сорванной кассы», – подумал Петров.

– Жена, – рассказывала Лена, – естественно, хочет, чтобы он проявлял хоть толику инициативы и сноровки. Но для него вызвать сантехника из ЖЭКа – проблема, в очереди за картошкой отстоять – проблема, ходить с какими-то бумагами по инстанциям – вообще катастрофа. Он просто разучился разговаривать с людьми. Он даже городского транспорта избегает, потому что не знает, как проезд оплачивать, боится оконфузиться. Вот такой синдромчик, – заключила Леночка.

– Это уж слишком, – хмыкнул Игорь, – конечно, отвыкаешь от штатской жизни, но чтобы таким беспомощным себя чувствовать, я не знаю.

– Я знаю, – рассмеялась Зина – У меня точно эта болезнь. За год настолько выключилась из человеческих отношений, что, когда пришла пособие на детей оформлять, чиновники меня в два счета затюкали, я даже разревелась в коридоре.

– Ничего, – успокоил ее Игорь, – походишь по кабинетам, быстро восстановишься.

«Ну ты-то горазд жену тренировать», – подумал Петров.

Заговорили о жизни военных, о том, как несладко переезжать с места на место, трудно получить квартиру, найти женам работу.

– В Североморске я могу весь срок прослужить, – сообщил Игорь. – Меня там обстановка устраивает. Конечно, площадь не дают. Но ведь мы можем эту квартиру продать, а в Мурманске, например, купить. Еще и останется.

«Ах ты, альфонс недоделанный! – мысленно возмутился Петров. – Квартира тебе понадобилась! Для тебя она квартира, а для Зины – дом ее родителей. На косяке дверей до сих пор зарубки, рост дочерей отмечали. Неужели Зина пойдет на это? Нет, не похоже».

Зина, опустив голову, ковыряла вилкой в тарелке.

Она впервые слышала о планах Игоря на квартиру: очевидно, идея пришла ему в голову недавно. Потом она объяснит мужу, что не может продать дом, где жила с папой и мамой. Эта квартира – часть ее самой и должна стать родной для детей. Игорь поторопился, он поймет, не будет настаивать.

– Давайте потанцуем, – предложила Зина.

Игорь с готовностью вскочил из-за стола и пошел ставить кассету.

– Мы ребят не разбудим? – озабоченно спросил Петров.

– Если разбудим, – поддержала хозяйку Леночка, – ты пойдешь их укачивать. По-моему, у тебя здорово получается.

Петров с улыбкой наблюдал, как соблазнительно двигаются в быстром танце гибкие фигуры девушек. Игорь не мог отвести взгляда от Леночки. В сравнении с Зиной она танцевала более раскованно, в круговых покачиваниях бедрами, на которые она положила растопыренные пальцы, было что-то от шоу стриптизерши. Короткая узкая юбка Леночки ползла вверх, и, когда казалось, что еще миллиметр и восхищенные зрители увидят трусики, Леночка медленно сдвигала подол вниз на три сантиметра. Через минуту она повторяла это движение, вызывавшее у Игоря нервное сглатывание.

Заиграла медленная музыка. Петров пригласил Леночку.

– Не жалеешь, что пришла сюда? – спросил он, поглаживая ее спину.

– Напротив, должна тебя поблагодарить. Петров, не волнуйся, я буду себя хорошо вести.

– Я волнуюсь только о том, что ты не захочешь попробовать, какой замечательный кофе я варю по утрам.

Началась другая песня, и они обменялись партнерами.

Зина задала Петрову тот же вопрос, что и он Леночке.

– Если ты не жалеешь, что нас пригласила, то все отлично. Зина, сколько ты весишь? У меня такое ощущение, что тебя можно поднять одним мизинцем.

– Поэтому ты едва дотрагиваешься до меня? – рассмеялась Зина. – Павел, во мне пятьдесят килограммов костей, мяса и глупых мыслей.

– Представляю твои глупые мысли. Знала бы ты, что мне лезет в голову.

– Знаю. Ты ревнуешь Леночку. И совершенно напрасно, Игорь не ловелас.

Петров быстро посмотрел на соседнюю пару. Леночка, как и обещала, вела себя прилично: между ней и Игорем можно было просунуть ладонь… ребром.

– То, что он верный муж, видно невооруженным глазом. Но главное, ты, Зинаида, за ним как за каменной стеной.

Петров надеялся, что иронии в его голосе она не услышала.

* * *

Леночка осталась у Петрова. Все было хорошо, даже прекрасно. Но проснулся Петров рано и в самом скверном расположении духа. Он злился из-за того, что никак не мог отогнать от себя мысль: «Водолаз за стеной настрогает Зине еще одного ребенка. Тогда у нее точно все зубы вывалятся».

– Да пусть хоть облысеет! – сказал он вслух, стоя под острыми струями душа. – Какое мне дело?

«С чего я привязался к чужому семейству, – спрашивал себя Петров. – Наверное, пробили биологические часы. Надо жениться, рожать детей. Прямо сейчас займусь этим с Леночкой. Нет, не займусь. Японский городовой, совершенно не хочется. Я превращаюсь в старого приживальщика. К чертям собачьим! Стянуть с голой Леночки одеяло – и все станет на свои места».

Но Петров пошел не в комнату, а на кухню – готовить завтрак.

Они сидели за маленьким обеденным столом.

Леночка убрала пышные волосы в пучок на макушке, смыла косметику. В белой рубашке Петрова она смотрелась по-домашнему мило и уютно. Петров изо всех сил старался не показать своего плохого настроения. Он шутил, кормил ее с ложечки.

– Петров, женись на мне, – вдруг сказала Леночка. – Я тебе рожу таких же замечательных близнецов.

Вначале он решил, что она дурачится, хотел было ответить ироничным согласием, но потом увидел ее глаза, настороженные, застывшие в ожидании, вспомнил ее ночное бормотание – все серьезно. Он растерялся и не мог выдавить из себя ни слова. Кажется, он даже уставился на Леночку с пошлым испугом.

– Ладно, – махнула она рукой, – не дрейфь, я пошутила.

Он видел, как трудно дались ей эти слова. Глаза наполнились слезами, она встала и пошла в ванную, закрылась там.

– Леночка, – царапался Петров в дверь. – Открой. Ты обиделась на меня? Ну извини, пожалуйста. Нам надо все обсудить. Открой дверь. Глупая девочка, ты там плачешь? Я не могу выносить женских слез. Я готов жениться на всякой плачущей женщине от восемнадцати до семидесяти лет. Лен, тебе уже исполнилось восемнадцать? А семьдесят? Ну не обижайся, вылезай оттуда.

– Убирайся к черту! – донеслось из-за двери.

– А где я, по-твоему, нахожусь? Ладно, я жду тебя на кухне, стою на коленях в углу. Ты меня долго не продержишь?

Леночка вернулась через несколько минут. Волосы у нее были мокрые и свисали длинными пружинками.

– У тебя отвратительный шампунь, – сказала она – А фен есть?

– Есть. Леночка…

Она остановила его, накрыв его губы ладонью.

Петров хотел взять ее руку, поцеловать, но она быстро убрала ее.

– Молчи, ни слова, – велела Леночка, – я не могу говорить, вернее, не могу над этим посмеяться. Пока не могу.

«О чем же мы будем беседовать? – подумал Петров. – Вот так положение».

Тему для разговора нашла Леночка, самую неожиданную.

– Ты любишь ее, – заявила она.

– Кого «ее»? – не понял Петров.

– Зину.

– Что за чепуха! – Он рассмеялся. – С чего ты взяла?

– Ты, Петров, на нее смотришь.

– Ага, смотрю. Это аргумент.

– Я знаю все твои взгляды. Ты можешь смотреть на женщину как на пустое место. И на ту же самую женщину через пять минут – так, что ей захочется пощупать платье – не забыла ли она его надеть. Иногда кажется, что твой взгляд сопровождается треском расстегивающихся штанов.

– Ну и язычок у тебя! Им можно бриться.

– Петров, ты смотришь на Зину с нежностью. Тебе хочется защитить ее от всего мира, вырыть окоп и никого не подпускать. Словно она какое-то хрупкое сооружение.

– Глупейшие фантазии.

Леночка его не слушала.

– Но, Петров, – в ее голосе появились ядовитые нотки, – ты ведешь себя непорядочно. Помнишь, мы вышли на кухню покурить и я протянула Зине пачку сигарет? Ты выхватил у нее сигарету и выбросил. Ты предъявил права на женщину, когда рядом стоял ее муж! Как это называется?

– Она умирала у меня на руках! Естественное человеческое участие.

– Естественное? – усмехнулась Леночка. – Выходит, завоевать твое сердце можно только на больничной койке? Не знала раньше.

– Еще узнаешь. Леночка, мы с тобой в начале большого пути.

– Не береди! С одной Зиной я бы, возможно, еще и справилась. Но Зина плюс Ваня и Саня – не осилить. Ты очень к ним привязался. Я не ожидала от тебя чадолюбия. Ты различаешь их, когда родной отец в них путается.

– Но они же совершенно разные!

– Они похожи как два помидора. Дети тебя любят, а ты рядом с ними становишься просто другим человеком. И оттираешь родного отца Неужели не замечаешь?

– Главное, что не замечает он. Впрочем, неудивительно: он полный кретин.

– Он совершенно нормальный парень. Даже очень симпатичный. Я бы посмотрела на тебя в двадцать три года с двумя младенцами на шее.

– Они на шее у его жены. И я, во всяком случае, не стал бы искать еще местечко на этой шее для себя самого. Все, хватит дурацких разговоров. Иди сюда.

Петров потянул Леночку за руку, усадил к себе на колени. Он взялся за пуговицы рубашки на ее груди, хотел их расстегнуть. Леночка отвела его руки, потом стала тихонько водить подушечками пальцев по его лицу, как бы разглаживая морщинки.

– Если бы ты знал, как мне жаль, как я ей завидую. Не вздумай! – сказала она, почувствовав толчок под бедрами. – Я Христа ради не живу и обмылки не собираю. Постельные утехи отменяются. И смени одеколон – тухлым луком отдает. Где у тебя фен? – спросила она, вставая.

* * *

В жизни Петрова уже была любовь. Большая и светлая – как грипп, тиф или проказа. Иссыхая от страсти, он стал скучным, печальным, тупым – больным. Он не мог учиться, читать, смотреть кино, ходить спокойно по улицам – он мог только мечтать об объекте своей любви.

Анна Королева училась в театральном институте, ее родители тоже были артистами. Второкурсник Петров составлял свиту будущей звезды. Аня к нему особых чувств не питала, но держала на поводке.

Петров торчал под ее окнами, провожал с репетиций, немым болваном сидел у них дома. Он видел, что Анины родители редкостно необразованные люди.

Им даже не удавалось талантливо изрекать умные мысли, которые они заучивали для ролей. В семье в основном сплетничали или обсуждали тряпки и всякое материальное барахло. Но это были Анины родители и известные артисты – значит, они были почти святыми. Петров унижался до роли мальчика на побегушках, за один ласковый взгляд, за редкие поцелуи в подъезде готов был верным псом сторожить дверь. Поощрения случались редко, и большей частью он пребывал в мутно-болезненном состоянии.

Выручил Юрка Ровенский. Ничтоже сумняшеся затащил Аню в постель. Петров чудом не убил тогда приятеля и таким же чудом сам остался жить, не покинул мир добровольно. Теперь он с благодарностью назначил бы Ровенскому пожизненную пенсию, если бы тот нуждался.

У Ани Королевой произошли какие-то сбои с обменом веществ: она чудовищно растолстела.

Вздумай Петров сейчас обхватить ее талию, руки бы не сомкнулись, пришлось бы бегать, как вокруг каменной бабы. Подбородок у Ани лежал на груди и венчал пирамиду из жирных бубликов и баранок, в которую превратилось ее тело. Она изредка снималась в кино, играла противных сварливых теток. Однажды Петров столкнулся с ней в гостях у общих знакомых. Манеры у Ани остались прежними – первой красавицы и крушительницы мужских сердец. Ее наряд, ужимки, вульгарное кокетство вызывали неловкость и жалость.

Грешно радоваться чужим несчастьям, но Петров считал, что Аню раздуло в наказание за его поруганные чувства. Когда он видел, как выступает по телевидению ее отец, из которого пытались слепить совесть нации, он только посмеивался. Королев был исключительно хорош в ролях генералов-отцов, родных, благородных милиционеров и исторических государственных деятелей. Теперь он изображал скорбь и боль за народ в образе мудрого пострадавшего интеллигента. На самом деле, Петров это знал точно, Аниного папашу более волновало, какой галстук выбрать к рубашке, пригласят ли его на правительственную дачу декламировать стихи и не потекла ли после ремонта крыша на собственной даче. Но Королеву следовало отдать должное – когда он забывал слова, паузу держал мастерски.

* * *

И теперь Петрову хотят сказать, что его вновь посетило нечто большое и светлое? Новая Аня Королева? Э нет, господа хорошие. Он уже не юноша, вступающий в жизнь, и к садомазохизму не расположен.

У него выработался свой стиль отношений с женщинами. Веселый амурный азарт конкистадора он не променяет на тупую депрессию рогоносца. Пусть его романы длятся недолго, зато еще ни одна женщина не пожелала ему прибавки в весе.

* * *

В ночь перед отъездом мужа у Зины началась истерика. Далеко за полночь они лежали обнявшись, Игорь уже засыпал, а Зина вдруг начала плакать.

– Малыш, что с тобой? – удивился Игорь.

– Ты уезжаешь, я опять останусь одна…

Игорь уговаривал ее, целовал, приносил воду, но Зина плакала все сильнее. Она захлебывалась рыданиями, и его попытки остановить извержение слез приводили к тому, что она заходилась еще больше.

Наконец Игорю надоело. Ничего, поплачет и замолкнет. Все женщины плачут. Он отвернулся и заснул.

Зина встала с кровати и пошла на кухню. Сняла с крючка пахнущее кастрюлями полотенце и уткнулась в него. В голову приходили тысячи причин для слез, и каждая вызывала новый приступ рыданий. Нет денег, на что она будет жить? Ей не во что одеться, чтобы выйти на улицу. Бабушка, последний родной человек из взрослых, совсем ослабла. За квартиру и за свет не платили почти год. Давно пора делать ремонт, она живет среди облупившейся краски и осыпающегося кафеля.

Опять тараканы появились…

«Мы уедем в Мурманск, там летом белые ночи», – пыталась успокоить себя Зина. И тут же вспоминала, что зимой там черные дни, и снова начинала плакать.

Горькие мысли ручейками впадали в большую глубокую реку – Игорь, муж…

Почему он никогда не привезет детям подарка, даже грошовой погремушки? Он купил себе красивый свитер и джинсы, а у Зины одежда вся штопана-перештопана. Он возится с детьми будто по обязанности. Его раздражают домашние проблемы. Но куда от них деться? А она сама? Готова ли слушать Игоря, обсуждать его проблемы? Нет, не готова. Ей хочется другого общения и других разговоров. Пусть не о детях! О книгах, о театре, о живописи – о том, что хоть на миг вернет ее к прежней жизни.

Почему Павел с легкостью и удовольствием делает им подарки? Он состоятельный человек. Но Зина уверена, будь он беден, все равно бы придумал, как доставить им радость. Павлу не скучно с детьми, она ни разу не видела, чтобы он отдал их с гримасой усталости. Конечно, соседу не приходится сидеть с ними столько, сколько Игорю. Но ведь и Зине они не надоедают! Павел обладает поразительной эрудицией и не стесняется признаваться в том, чего не знает. Павел может утешить шуткой, каламбуром, а то и резким окриком.

Павел. Павел, Павел. Петров. Вот что самое пошлое и ужасное. Она думает о постороннем мужчине, она сравнивает его с собственным мужем. Она дрянная женщина, плохая жена, никудышная мать.

Она ревнует Павла к его красоткам, не имея на то никакого права. Преступление для порядочной женщины.

* * *

Петров обещал подвезти Игоря на вокзал. Когда он зашел к ним утром и увидел Зинино лицо, брови его поползли вверх.

– На маскараде ты можешь изображать пареную свеклу без костюма.

– Не твое дело, – огрызнулась Зина. – От тебя муж никогда не уезжал.

– И слава богу. От меня, к счастью, даже жена никогда не уезжала. Игорь, ты готов? Я буду ждать в машине.

Зина обняла мужа. Она прижалась к нему изо всех сил, будто пыталась напитаться его любовью или, напротив, отдать свою энергию, извиниться, защитить.

«Петров будет нервничать, – подумал Игорь. – Вдруг она опять начнет реветь?»

– Все хорошо, – отрывал он от себя жену.

Зина держалась цепко.

– Я приеду при первой возможности. Поход через два месяца, обязательно вырвусь до этого. Ну все, неудобно, человек ждет. А ты подумай насчет квартиры, ладно? Наведи тут справки.

Зина разжала руки. Зачем он опять об этом, да еще при расставании? Она смотрела на мужа и ждала каких-то других слов. Он взялся за ручку двери.

– Ты любишь меня? – спросила Зина.

– Конечно, – быстро ответил Игорь, чмокнул ее в щеку и вышел.

* * *

Они ехали молча. Петров не считал нужным вести светскую беседу – обойдется лейтенант.

Игорь думал о жене и детях. Он оставляет их в трудном положении. «Но что я могу сделать?» Этот вопрос Игорь всегда задавал себе в ситуациях, которые требовали от него решительных поступков. И означал вопрос не «что именно я должен сделать?», а «я ведь ничего не могу сделать!».

Игорь давно усвоил простую истину – все проблемы способны разрешиться без его участия. Худо-бедно, хорошо ли, плохо ли, но все в жизни как-то устраивалось. И если ему не хотелось проявлять активность, тратить силы и время – то он и не напрягался. В школе преподаватели и родители постоянно твердили, что надо учиться лучше и троечнику не поступить в вуз. Игорь пальцем не пошевелил, чтобы поднять успеваемость. Закончил школу, отец повез его в Севастополь и с помощью старого приятеля затолкнул в военно-морское училище. Выходит, правильно Игорь не насиловал себя, не корпел над учебниками.

Он не виноват, что жалованье не выплачивают. В таком положении полстраны, не одна Зина. И он здорово придумал с квартирой. С этими деньгами они бы несколько лет горя не знали. Выход есть, решать должна Зина. Не хочет – пусть сама и расхлебывает.

– Паша, – прервал он молчание. – Зина скоро должна получить мою зарплату. А пока, в общем, у нас напряженка. Ты ей тут не мог бы одолжить немного?

– Без проблем.

– Вот спасибо! – Игорь вздохнул с облегчением.

Сбросив с души камешек, Игорь и думать забыл о семейных проблемах. Его мысли унеслись вперед, к жизни, которая ждала его в Мурманске.

Через несколько дней туда должна приехать мама.

Кажется, он забыл взять фотографии сыновей, чтобы передать родителям. Они до сих пор не видели своих внуков. В конце концов, так ли велика его, Игоря, вина в том, что он стал отцом? «Он не хотел быть подлецом и стал отцом», – пропел он мысленно. Интересно, привезет ли мама деньги, можно ли будет у нее одолжить? Противно сидеть на мели и считать каждую копейку. До приезда мамы можно будет занять у ребят, тогда ей точно придется раскошелиться – она не любит, когда ее сын ходит в должниках.

Они подъехали к вокзалу, Петров затормозил.

– Счастливого пути, – сказал он и протянул руку для прощания.

– Спасибо, что подвез. Передавай Леночке привет. – Игорь почувствовал, что Петров почти не вложил силы в рукопожатие.

– Непременно, – ухмыльнулся Петров. – Ты произвел на нее неизгладимое впечатление.

– Правда? – радостно вспыхнул Игорь.

– Чистая правда, – подтвердил Петров и мысленно обозвал Игоря нецензурным словом, которое у него намертво приклеилось к Зининому мужу.

* * *

Вернувшись домой поздно вечером и увидев свет в окнах соседки, Петров решил заглянуть к ней, движимый исключительно чувством сострадания к детям – проверить, жива ли их трепетная мамаша, не корчится ли в судорогах от горя, расставшись со своим выдающимся супругом.

Зина была жива, только очень бледная. Лицо у нее вытянулось, заострилось.

– Хорошо, что ты зашел, – сказала она. – Дети уже спят. Выпей со мной чаю, ладно? Тоска ужасная, никак не могу взять себя в руки.

Петров кивнул и пошел вслед за ней на кухню.

Он стоял в проеме двери и смотрел, как Зина накрывает на стол Неожиданно он подошел к ней, обнял худенькие плечи и прижал ее спину к своей груди. Он почувствовал, как испуганно напряглось ее тело. Петров развернул Зину, несколько секунд внимательно смотрел ей в глаза, потом обнял одной рукой за талию, другой за шею. Едва касаясь губами, он по очереди поцеловал ее глаза Снова посмотрел на нее, Зина век не поднимала.

Он прижался губами к ее губам. Зина не вскинула руки ни чтобы оттолкнуть его, ни чтобы прижаться. Она не сжала губы, защищаясь от поцелуя, но и не шевельнула ими ответно.

Петров оторвался от нее с трудом, словно губы оказались намазаны клеем. Зина смотрела в пол.

«Не хочет показать мне, как ей противно», – подумал Петров.

«Только бы он не увидел, как мне хорошо», – подумала Зина.

Она повела плечами, освобождаясь от его объятий, отошла к окну и выглянула на улицу.

Кошмар! Поцелуй постороннего мужчины – и ее словно пропитали с головы до ног сладким вином. Был сухой кекс, полили ромом – получилась ром-баба. Баба – правильное слово! Пошлая баба!

– Зинаида! – Петров старался, чтобы его слова звучали насмешливо, но голос был предательски низким. – Надеюсь, ты не относишься к тем женщинам, которые из дружеского лобзания делают далеко идущие выводы?

– Не отношусь. Но если ты еще раз…

– Не волнуйся. В мои привычки вовсе не входят подобные методы утешения одиноких жен. Нет, если ты, конечно, попросишь…

– Не попрошу, а ты…

– А я сейчас пойду домой, и чай мне твой не нужен. Завтра зайду, и мы обсудим кое-какие проблемы материального плана. Я обещал твоему мужу взять над вами шефство. Пока.

Хотя предыдущая ночь была бессонной, Зина ворочалась в постели и не могла заснуть. Не могла она и убрать с лица счастливую улыбку. Несколько часов назад она умирала от горя, а сейчас никак не унять радостного возбуждения. Теперь она уже не казалась себе пошлой бабой. Ведь никакого продолжения не было, и они вполне культурно объяснились. Она вспоминала, как Павел обнял ее, как сладко сжалось сердце, как вкусно он целовал ее губы. Кажется, она удержалась и не ответила ему. Какие уютные у него руки! И в каждом движении чувствуется сила, которую он сдерживает и только малую часть переплавляет в нежность.

Нет ничего страшного в том, что она думает о чужом мужчине, убеждала себя Зина. Это как лекарство – лекарство от ее тоски по Игорю. Она подумает, помечтает о Павле еще немножко, чтобы не страдать от разлуки с мужем.

* * *

Петров уходил на работу в девять утра, возвращался после десяти вечера. В субботу он проводил на фирме полдня, потом ехал в спортивный клуб. Все воскресенье, если не шел в гости или не отдыхал после субботних гостей, он валялся на диване с книжкой, смотрел боевики по телевизору, готовил себе вкусную еду.

В эту субботу, играя в теннис, плавая в бассейне и парясь в сауне, Петров размышлял о том, как помочь Зине. Просто ссудить деньгами – не выход. Да и как он это сделает? Придет и скажет: «Вот тебе сумма, а ты мне расписочку черкани от имени Сани и Вани». Или еще лучше: «Возьми деньги и давай с тобой целоваться, мне очень понравилось». Бред.

Человек должен зарабатывать деньги, а не становиться иждивенцем у богатого дяди. Масса дружков юности и детства пытались тянуть из Петрова деньги под сумасшедшие проекты, а то и без оных. Петрову понадобилось некоторое время, чтобы понять – в их глазах он тугой денежный мешок, а впитанные с детства принципы равноправия делают вполне справедливым регулярное запускание рук в этот мешок. Когда он стал отказывать, появились обиды и послышался злобный шепот за спиной.

Совсем по-другому сложилось в семье сестры Татьяны. Ее муж Андрей потерял работу, точнее заработок: машиностроительный завод пыхтел, не закрывался, но денег работникам не платил. Петров предложил ребятам помощь – ежемесячное довольствие. Андрей тогда рассудил здраво:

– И сколько ты нам будешь алименты присылать? До следующей перестройки? Лучше займи денег, чтобы я открыл автомастерскую. Стану на ноги – отдам.

Мастерская прогорела, несмотря на то, что Андрей работал круглые сутки. Рэкет, налоги, должники, которые искренне клялись заплатить, а потом разводили руками, – словом, Андрей едва сумел прикрыть дело без того, чтобы самому не остаться в минусе.

Тогда Петров организовал в Омске открытие магазина по продаже компьютеров их фирмы. К сожалению, Андрей относился к тем людям, для которых освоить компьютеры даже на примитивно пользовательском уровне оказывалось непосильной задачей. Но тут подключилась Татьяна, она взяла на себя технические проблемы и постепенно смогла вести толковые разговоры с покупателями и давать консультации. Петров только усмехался, когда она, используя семейное положение, звонила ему и кричала в трубку:

– Что вы нам шлете всякое старье? Считаете, в провинции одни чайники?

Андрей занимался хозяйственными делами в магазине, номинально числился директором, и ребята постепенно становились на ноги. Петров встречался с ними на Новый год и искренне радовался, что в глазах сестры и зятя пропало выражение придавленных жизнью неудачников.

Но что придумать для матери двоих маленьких детей, которая весь день крутится как белка в колесе?

Выходя из клуба, он увидел лоток, где торговали воздушными шариками и маленькими баллончиками с каким-то легким газом. Петрову пришла в голову забавная идея.

* * *

В воскресенье после обеда он наполнил шарики газом и затолкнул их в комбинезоны, которые купил Ване и Сане. Получились две куклы с растопыренными руками и ногами. Петров взял их на руки так, как берут детей, и позвонил в соседнюю дверь.

– Зинаида, я к тебе с гостями. Примешь? Это мои племянники. Возьми их, пожалуйста, такие тяжелые ребята.

– О, как замечательно! – воскликнула Зина и протянула руки.

Она почти дотронулась до «детей», когда Петров разжал руки и куклы медленно поплыли к потолку.

От неожиданности Зина пронзительно взвизгнула и подпрыгнула, пытаясь схватить «племянников».

– Забыл тебя предупредить – они немного летательные. Черт, надо было веревку привязать. Как теперь их достать? У тебя стремянка есть?

– Павел, шутки у тебя… Такие шутки, я не знаю… – Зина стояла задрав голову и оторопело смотрела на плавающие комбинезоны.

Петров от души смеялся, глядя на ее растерянное лицо.

Наконец Зина тоже прыснула и расхохоталась.

Они достали кукол, привязали к ним веревки.

Ване и Сане надувные костюмчики очень понравились. Более всего – отпускать веревочку и заставлять Петрова их доставать. Наконец он привязал «племянников» к ножке стола.

– Какие красивые костюмы, – отметила Зина.

– Ване с Саней тоже, по-моему, понравились.

– Но, Павел… ты нам делаешь столько подарков, что это…

– Зинаида, давай разберемся раз и навсегда. Ты любишь делать подарки? Любишь. Значит, мы оба знаем, что делать подарки не менее, а может, и более приятно, чем их получать. Ты сама говорила, что мне пора обзаводиться собственными детьми. Но пока достойная кандидатка на роль их матери на горизонте не появилась, не запрещай мне избавляться от комплексов с помощью Вани и Сани. Тебя же я не одариваю?

Кроме того, траты эти не составляют и сотой доли моих доходов. Как составят – я буду осмотрительнее. Я вообще жутко прижимистый тип.

– Ты миллионер?

Больше всего Зину обрадовало то, что Петров жениться не собирается.

– Инфляция многих сделала миллионерами, – ушел от ответа Петров. – Костюмчики ребятам подойдут?

– Ты даже себе не представляешь, как они кстати. В тех шапочках, что ты подарил, – размечталась Зина, – да на колясочке импортной… Павел, их могут украсть.

– Береги детей, Зинаида, мне недосуг искать другое семейство для реализации своих комплексов. Чаем напоишь в знак глубокой и искренней благодарности?

Петров расспрашивал Зину о навыках, которые она успела приобрести до того, как стать матерью. Зина ушла в академический отпуск с последнего курса училища прикладной живописи. Она неплохо разбиралась в народных промыслах, но в будущем хотела заняться компьютерной графикой. С ее точки зрения, эта область была одной из самых перспективных. Зина прослушала специальный курс, сделала несколько работ до отпуска, но за неимением компьютера совершенствоваться не могла.

Петров ухватился за первый вариант. У него есть приятель Гришка Ганбегян, редкий пройдоха и прирожденный аферист. Когда-то Петров подрабатывал в Гришкиной команде имитаторов. В маленькой однокомнатной квартире Ганбегян организовал цех по производству африканских и индейских масок. Трое резчиков выстругивали из чурок чудища, Петров вымачивал их в морилке, чтобы они походили на изделия из красного дерева, подсушивал в духовке.

Потом набирал на электрической печатной машинке с латинским алфавитом ценники – придумывал божкам имена. Людям со знанием английского и твердыми моральными принципами лучше было бы те имена не читать. Гришка приклеивал ценники и отвозил товар в комиссионные магазины и к рыночным барыгам.

На вырученные деньги Петров покупал микросхемы и собирал компьютеры. Вскоре сборка ЭВМ стала основным способом зарабатывания денег, и с Гришкой он расстался. Но слышал, что, когда начался матрешечно-ложечный бум, Григорий занял прочные позиции на Арбате и в Измайлове.

Петров пообещал Зине найти Ганбегяна и узнать, не сможет ли она работать у него как художник-надомник.

* * *

Прошла почти неделя. Петров не появлялся и не звонил. Ложась спать, Зина выглядывала в окно – его машины не было. Хотя жениться Петров не собирается, вечера и ночи проводил вне дома. У блондинки и брюнетки по очереди?

Деньги кончались. От бабушкиной пенсии, которую привезла Валя, остались копейки. Через десять дней надо выкупать или перезакладывать мамины украшения в ломбарде. Зина нашла на антресолях три белые деревянные заготовки для ложек и раскрасила их. Краски у нее были, на лак пришлось потратиться. В пятницу утром она позвонила Петрову.

– Здравствуй, Павел. Я тебя отвлеку на минутку. Помнишь, ты говорил о приятеле, который торгует изделиями якобы народных промыслов? Я сделала несколько образцов. Ты ему не покажешь?

Несколько секунд Петров молчал.

– Зинуля, у нас сейчас новая серия запускается. Мы работаем круглые сутки.

– Ой, извини, пожалуйста, что я пристаю со своими заботами.

– Ты не поняла. Это я, свинья, забыл о тебе. Что ты, говоришь, приготовила? Ложки? Вынеси мне их на порог – ладно? Я уже убегаю.

Зина вышла на площадку. Петров закрывал дверь.

– Где ложки? – спросил он. – На какую цену мне ориентироваться?

– Не знаю. Вот эту я сделала в стиле хохломы, эту – в обобщенно народном, скажем так. А эту – сама придумала орнамент, она несколько оригинальная.

– Понятно. Сколько оно стоит?

– Я не знаю…

– Зинаида, мне некогда антимонии разводить, тороплюсь. Клади их ко мне в портфель и говори цену.

– Если за хохломскую и народную по триста рублей, а за оригинальную пятьсот, я была бы довольна.

– Понятно. Пока Вечером заскочу. – Петров дружески подмигнул и пошел к лифту.

Вечером он не пришел. И машины его под окнами не было допоздна. Рано утром Зина вставала к детям – машина появилась, но, когда малыши проснулись окончательно, снова исчезла Каждую свободную минуту Зина подходила к окну, бросалась на телефонные звонки – все напрасно. Петров о ней забыл.

Он пришел поздно вечером, когда она почти убедила себя не ждать и не питать глупых надежд. В руках Павел держал пластиковый пакет с деревянными заготовками.

– Все в порядке, Зинаида. За народный стиль сторговался по пять сотен, – Петров потряс пакетом, – за авторскую работу – по тысяче.

Зина хлопнула в ладоши от радости, издала боевой клич, подпрыгнула на месте и исполнила вращение вроде балетного фуэте. Затем подскочила к Петрову, чмокнула его в щеку, выхватила заготовки и прошлась с ними по комнате сначала в лезгинке, а потом перешла на танец с кастаньетами.

Улыбающийся Петров наблюдал за ней, думая о том, что не ошибся. Хороший работодатель по сравнению со щедрым благодетелем – как заработок и милостыня, как радостный вопль и низкий поклон. Петров бы не возражал, если бы следующим номером танцевальной программы стал танец живота.

Но Зина ударила несколько раз ложками, прислушалась, еще постучала Подошла к столу, включила лампу и стала внимательно рассматривать заготовки.

– Павел, ничего не понимаю. Твой Григорий назначил очень высокую цену. За пятьсот рублей раскрашенные ложки можно купить в любом магазине.

– Он теперь отправляет товар за границу. В каждой стране я видел в аэропорту киоски с нашими ложками, матрешками, самоварами и платками. Цены аховые. Его рук дело.

– Хорошо. Но почему он прислал такой материал? Сырое дерево! И береза! Через полгода они высохнут и растрескаются.

– Да? Бородатый обманщик! Я тебе говорил, Гришка по натуре аферист. Хлебом не корми – дай кого-нибудь надуть.

– Значит, он может потом не выплатить деньги? – расстроилась Зина.

– Вот на этот счет можешь не волноваться. Меня он не проведет.

– Тогда мы сделаем вот что, – снова воодушевилась Зина – Я попрошу завтра Валю посидеть с детьми, а сама съезжу на рынок и выберу хороший товар.

– Я тебя отвезу.

– Что ты! Зачем?

– Не спорь. Но не раньше двенадцати – часу дня. Пошел отсыпаться. Если начнется атомная война – передай, что я заранее сдаюсь.

* * *

Зина плохо разбиралась в автомобилях. Обычно, едва захлопывалась дверца, Зине казалось, что ее усадили в жестяную банку на колесах, шумную, дребезжащую и опасную. В машине Петрова ощущения были совсем иные. Удобные сиденья, обтянутые велюром и кожей, стильная приборная доска с дисплеем маленького компьютера, ковер на полу и под цвет ему ткань, которой затянут потолок, – уют и комфорт. Машина двигалась без подпрыгиваний, словно скользила по гладкой поверхности, легко набирала скорость и мягко ее гасила, при обгонах описывала плавные полуокружности.

– Чудная машина, – сказала Зина, – автомобиль двадцать первого века.

– Всего лишь прошлого года, – ответил Петров, – но мне она тоже нравится. Я люблю водить.

– Но почему мы так возвышаемся над всеми? – спросила Зина. – Павел, у тебя комплекс начальника, нравится смотреть сверху вниз?

– Это не самый ужасный из моих недостатков. Машина называется джип. У нее повышенная проходимость, дорожный просвет большой, поэтому подвеска высокая.

Зина не стала уточнять, где в Москве труднопроходимые участки.

* * *

Петров терпеть не мог магазины. Рынки с их толчеей, мельканием лиц торговцев и покупателей – вдвойне. Стоял трескучий мороз, а у Петрова не было зимней шапки. Ее вообще не было – не требовалась при перемещениях от автомобиля к зданиям, как и зимние сапоги. Он бродил за Зиной по рынку и чувствовал, что уши у него остекленели, собираются треснуть и отвалиться. Обморожение ног также гарантировано. Он купил первую попавшуюся шапку – кроликовый треух. В дорогой темно-коричневой канадской дубленке и в рыжей дешевой ушанке он выглядел так, будто раздевал народ по дороге.

Зина внимательно изучила ассортимент деревянных изделий, их рисунки, технику письма. Потом долго выбирала заготовки. Возвращалась к тем торговцам, у которых уже побывала, придирчиво перебирала каждую деревяшку, копалась в мешках. Чтобы рассмотреть ложку, она снимала тоненькие перчатки, и пальцы ее побелели от холода. Она грела их в карманах, но у следующего прилавка снова снимала перчатки. Петров не мог видеть этого издевательства над нежными конечностями и купил Зине пуховые варежки. Близнецам он подыскал деревянную игрушку: два медведя на подставке дрались, если одновременно двигать штыри под станиной. Зина резонно заметила, что в руках Вани и Сани медведи проживут не более часа. По мнению Петрова, удовольствие того стоило.

Когда они сели в машину, у Петрова ноги ломило от холода, а Зина не могла унять озноб. Петров включил печку на полную мощность.

– Как же они целый день на таком морозе? – клацала Зина зубами.

– Они водку пьют. Нам тоже пора этим заняться. Зина, я голоден как волк.

– Валя щи сварит. Вегетарианские.

– Вегетарианские, чудно. Зина, один из моих многочисленных недостатков – обжорство. Я люблю вкусно и много есть, особенно по выходным. Мы сейчас едем в ресторан. Возражения не принимаются. Должен я получить компенсацию за три часа гуляний по морозу да на рынке? Как ты относишься к китайской кухне?

– Никогда не пробовала. Правда, что они едят ласточкины гнезда?

– Не слышал, но попробуем заказать. Согрелась? Тогда перестань дрожать, не могу этого видеть. Хочется тебя… положить тебя в мотор.

* * *

Птичьих гнезд в меню «Пекина» в тот день не было, но Петров заказывал одно блюдо за другим.

Ему нравилась восточная еда, и он хотел, чтобы Зина попробовала одно, другое и третье. Он действительно обладал завидным аппетитом, с удовольствием поглощал королевские креветки в тесте, отправлял в рот кусочки свинины в красной корочке, поливал пряным соусом брокколи. Зина не могла осилить и малой доли того, что стояло на столе. Порции были такими громадными, что одного блюда с лихвой хватило бы ее семье на день пропитания.

– Перестать с жадностью смотреть на тарелки и сожалеть, что ты не верблюд, – сказал Петров. – Все, что не доедим, нам упакуют в контейнеры и отдадут с собой.

Зина оглядывалась по сторонам – ее не покидало ощущение, что она пролезла через экран в кинотеатре и оказалась в другой жизни. Веселые, хорошо одетые люди, звон бокалов и тихий стук приборов, приглушенные голоса, смех – атмосфера сытого довольства. Нет, скорее это возвращение в забытое прошлое – папа любил водить их в рестораны.

Только теперь она чувствовала себя не балованной девчонкой в нарядном платьице, а забредшим с улицы гадким утенком. Потертые джинсы, старенький свитер, потрескавшиеся сапожки с оторванной подошвой – чужая на празднике жизни.

– Зинаида, тебе говорили, что ты очень красивая женщина? Очень красивая, – заявил Павел.

Конечно, он захмелел от выпитого вина. Да что там от вина! Количество еды, которое он поглотил, должно было отогнать всю кровь от мозгов и притянуть к желудку. Но Зина благодарно улыбнулась:

– Мне говорили, чтобы я не выслушивала подобных заявлений от прожорливых мужчин.

– А как же популярная мысль о том, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок?

– Ты собираешься объясниться в любви здешнему повару? Но вдруг он мужчина?

– Чуть не совершил промашку. Пойду выясню, а ты сиди смирно.

Пока Петрова не было, принесли счет. Зина приоткрыла папку, в которой он лежал, посмотрела в нижнюю строчку длинного столбца цифр. Ей стало дурно.

Первое, что пришло в голову, – у Павла не хватит денег, и сейчас разгорится скандал. Она видела его бумажник, когда он расплачивался на рынке, нет там пухлой пачки банкнотов. Не хранит же он деньги в носках!

Петров вернулся. Он спокойно посмотрел счет, взял ручку и стал что-то писать в конце столбика цифр.

– Что ты делаешь? – напряженно спросила Зина.

– Приписываю чаевые.

– Сколько это?

– До десяти процентов.

Он вложил в папку со счетом пластиковую кредитную карточку и отдал официанту.

Значит, все правильно. Он может позволить себе спустить в ресторане за один обед больше, чем Игорь получает в месяц. Они считают копейки, ссорятся из-за денег, а кто-то, Петров например, швыряет огромные суммы на ветер.

«Почему она так надулась? – удивился Петров. – Неужели мои слова о ее красоте такая уж непозволительная вольность?»

Они подошли к гардеробу. Подавая Зине пальто, Петров углядел на подкладке протертую дырочку.

– О! – сказал он. – Узнаю тебя, Зинаида, по прорехам.

Зину его шутливое замечание обидело еще пуще.

– Не все имеют средства, чтобы менять наряды, когда захочется, и даже по мере необходимости, – тихо и зло сказала она.

– Ясно, – кивнул Петров, – в нас заговорила классовая ненависть. Пошли.

Он слегка прижал ее локоть и повел к выходу.

В машине Петров завел мотор, но с места не трогался. Какое-то время они сидели молча, потом Петров заговорил:

– Все, чего я достиг, Зина, моя материальная независимость – результат тяжкого труда. В четырнадцать лет я приехал в Москву и поступил в интернат при МГУ. С шестнадцати, с первого курса университета, мне пришлось самому зарабатывать на жизнь. Пятнадцать лет я горбачусь без продыха. У меня были периоды, когда я месяцами не видел белого света, в прямом смысле слова, не видел дня и солнца, не выходил на улицу. Правда, никто меня не неволил, и работать я люблю. Настоящий мужик вообще, на мой взгляд, должен вкалывать на полную катушку – это его половой признак. Я не наваривал деньги на биржах и пирамидах. И не потому, что такой уж чистоплюй, просто мне это не интересно. Все, что я сделал, можно потрогать руками и попробовать на зуб. И мне это приятно, черт подери! Зина, я наголодался и нануждался в юности выше крыши. Знаешь, у меня несколько лет были только одни штаны, которые я носил и в пир, и в мир, и в добрые люди.

Петров рассказал, как однажды зимой он жил на даче у знакомых. Он постирал и вывесил на улице свои единственные джинсы. И они пропали. Невероятно – в пустом строящемся дачном поселке, где, кроме него, никого не было, брюки стащили ночью с веревки. В домике у хозяев не было никакой одежды. Петров выскакивал на улицу за дровами, обмотавшись пледом. Он ждал, что в выходные приедут друзья, но выпало много снега, потом ударили морозы, электрички застряли, и никто его не навестил.

Через неделю кончилась еда. Еще три дня он топил снег, пил только чай и дописывал компьютерную программу. Кстати, одну из своих самых удачных.

Из пледа Петров выкроил штаны, скрепил швы проволокой, потому что ни ниток, ни иголок не нашел. Положил компьютер в сумку и потопал к станции. По дороге одна из проволочек потерялась, запасную он захватить не догадался В электричке и потом в метро народ пялился на его синие пролетарские ноги, торчащие из клетчатых штанов.

– Зинаида, я веду с тобой душещипательные беседы только по одной причине. Я терял в последние годы друзей лишь потому, что вырвался вперед, а они отрабатывают шаг на месте и простить мне этого не могут. Из стариков со мной остались, пожалуй, только Потапыч и его Людмила Тебя потерять мне бы не хотелось. Ты же общаешься со мной, а не с моим кошельком. Какое тебе до него дело? Я понимаю, ты трудишься от зари до зари и не получаешь за это ни копейки. Но у тебя есть другое – тебе возвращают любовь дети и муж Верно? Тоже немалого стоит. Ну так что? Будешь терзаться и пыхтеть по поводу социальной несправедливости или поедем домой?

– Поедем домой. Понимаешь, когда я увидела сумму в счете, мне дурно стало. Люди в месяц столько не проживают.

– Ай-ай-ай! – Петров тронул машину с места. – Зинаида, тебя плохо воспитали. Копаться в чужих бумагах! Чего доброго, начнешь мою почту вскрывать.

– Меня не интересует твоя любовная переписка.

– Вот это правильно! Береги свою нравственность и моральный облик, Зинаида. Судочки с едой забери, угостишь Валентину. Меня целый день дома не бывает, пропадет только.

* * *

Валентину Петров видел несколько раз, и отношения у них не сложились. В глубине души Петров полагал, что за его героические усилия все Зинины родственники обязаны любить его безоговорочно и распахивать объятия при первом появлении. Валя, очень миловидная стройная девушка, смотрела на него настороженно, словно в ожидании подвоха. На его шутки реагировала натужной улыбкой, а в глазах не исчезал вопрос: «Что вы тут делаете и по какому праву влезли в жизнь моей сестры?» Отвечать ей Петров не собирался, он и себе на эти вопросы не мог ответить.

* * *

Сочетать приятное с полезным – это расхожее выражение точно определяло Зинин труд по росписи ложек. Полезно – потому что она зарабатывала деньги. Приятно – потому что вернулась к любимым краскам и кистям, эскизам и рисункам. Зина до предела спрессовала график домашних обязанностей, поставила за правило работать утром, пока дети не проснулись, в обед, когда они отдыхают, и вечером, уложив их спать. Стрелки часов теперь бежали веселее, трижды в день отмеряя время для занятий живописью. На прогулке, готовя обед, стирая белье, она обдумывала сюжеты и орнаменты. Отправлялась спать, закрывала глаза, и перед глазами мелькали ложки, ложки, ложки.

Петров регулярно забирал готовые изделия и приносил деньги. Он приходил каждый выходной, заглядывал среди недели. Иногда они проводили вместе целый вечер, он уходил за полночь.

Это походило на семейную жизнь. Зина работала за большим столом, Петров возился с детьми на ковре или болтал с ней, наблюдая за движением кисти. Зина могла пробормотать, что пора детям ужинать, вот она закончит фон и пойдет их накормит. Петров предлагал ей работать дальше и шел на кухню сам. Он приносил газеты и журналы, читал вслух заинтересовавшие его статьи.

Они часто вместе ужинали. Но Петров не признавал ее стряпню вроде блинчиков, смазанных маргарином и посыпанных сахаром. Он покупал готовые блюда в ресторанах и разогревал их в микроволновой печи. Или готовил сам: отбивные в палец толщиной, цыплят табака, рыбу в кляре, салаты.

Ему нравилось хлопотать у плиты, готовил он вкусно, но всегда ошибался в количествах. Словно рука у него поставлена не на холостяцкий рацион, а на полковую кухню. Холодильник у Зины заполнялся остатками их вечерних трапез, которые, естественно, превращались в ее дневное меню.

У Зины никогда не было такого друга, как Петров. Общение со школьными и институтскими подружками – только репетиция настоящей дружбы. Павел был прекрасным артистичным рассказчиком.

И в то же время он умел слушать, задавал точные вопросы, когда она не могла верно выразить мысль. Он спускал ее на землю в глупых фантазиях, посмеивался над ее упадническими настроениями, расхваливал ее ложки с беззастенчивостью опытного подхалима.

Они постоянно обнаруживали, что смотрят на вещи одинаково, что в головы им приходят одни и те же мысли.

* * *

– Гляжу я на Ваню и Саню, – говорил Петров, – и никак не могу себе представить, что обычно рождается один ребенок. Скучно, должно быть, однобоко. Ребята здорово дополняют друг друга. Они и разные, и в то же время едины. В Древней Греции был знаменитый математик – Никомах, очень головастый дяденька. Никомах, как и Пифагор, увлекался мистикой, приписывал числам магическое значение. Он утверждал, что единица – это и не число вовсе, а так, начало всего. Первое настоящее число – два. Оно исток неравенства, противоречия, оно есть мнение, ибо во мнении встречаются истина с ложью, оно есть жизнь. Прав был старик, как ты полагаешь?

– Прав. Я прихожу в детскую поликлинику и ловлю себя на том, что с сожалением смотрю на родителей с одним младенцем. И знаешь, совершенно не понимаю разговоров о любимых и нелюбимых детях. По-моему, это вранье. Нельзя родительскую любовь разделить, как нельзя жить с половиной головы. Нас папа называл: моя любимая старшая дочь и моя любимая младшая дочь. Ты мне иногда его очень напоминаешь.

– Доченька! – воскликнул Петров. – Что-то я плохо представляю, как бы я тебя родил в восемь лет. Нет, конечно, если бы поднатужился…

– Ты не понял. Я хочу сказать, что рядом с тобой часто испытываю то же чувство, что было с папой. Он ведь нас не ласкал никогда, вечно подтрунивал. Но это была каменная стена. Мы чувствовали защищенность постоянно, даже когда его не было рядом.

«Голубушка, – подумал Петров, – я готов ласкать тебя с утра до вечера, еще лучше – с вечера до утра. Но знаю: стоит мне руки распустить – получу по морде и буду выставлен за дверь».

– А Игорь? – спросил он.

– Игорь? Он другой. То есть он замечательный, я его очень люблю. Но слабый, наверное. Это не недостаток, черта характера. Его надо собирать в кучку, организовывать. Он все куда-то растекается и требует внимания почти как ребенок. Но ты же знаешь, что женщинам нравится делать из мужей младенцев и опекать их.

– Как тебя угораздило в него влюбиться? Я не иронизирую, просто хочу услышать твою историю любви.

– Как? Не знаю. Быстро. Поехала в Севастополь с подругой к ее родственникам. Рисовала в Херсонесе этюд, она загорала, подошли ребята, мы познакомились. Потом вечером встретились, потом снова встретились. – Зина задумалась и добавила: – После гибели родителей это был первый светлый ветерок.

«Ох, далеко же он тебя унес», – подумал Петров.

– Ох и далеко он меня унес, – сказала Зина.

* * *

Зина и Валя крайне редко говорили о родителях после их трагической гибели. На сестер никогда не нападали дикие звери, их не кусали собаки, но внезапный уход из жизни самых дорогих людей был похож именно на атаку дикого клыкастого зверя. Он набросился из-за угла, испугал до немого шока, больно укусил и скрылся. Рваная рана долго кровоточила, потом затянулась пленкой. Любое прикосновение к ней вызывало боль. Лучше – не трогать, не бередить, не касаться, не вспоминать.

У бабушки, напротив, память о сыне и невестке была неразрывно связана с разговорами о них, воспоминаниями, просматриванием старых архивов. Внучки отвечали ей односложно, терпели молча Но когда Зина заметила, что Валю после этих разговоров ночью терзают кошмары – сестра просыпалась в слезах и долго не могла остановить рыдания, – Зина поговорила с бабулей. Та все поняла Она лишилась моральной поддержки, успокоения, но ради внучек была готова на любые жертвы. Память о родителях стала у девочек запретной областью, куда они не пускали не только посторонних, но даже друг друга.

Петров стал первым человеком, с которым Зина заговорила о папе и маме. Почему-то именно ему захотелось рассказать о том, какие они были замечательные: веселые, умные, добрые. Зина достала семейный фотоальбом, к которому пять лет никто не притрагивался, свои детские рисунки с шутливыми папиными комментариями. Зинин отец был архитектором, очень хорошим архитектором, он получил много премий, в том числе и Государственную. Зина показывала фотографии зданий, построенных по его проектам Мама не работала, воспитывала дочек. Она неплохо рисовала, в сравнении с Зиной – великолепно. Зининых талантов, может быть, и хватает для росписи ложек, но в целом, надо признаться, ее акварельки не более чем хобби.

Папа и мама летели в Бразилию на всемирный конгресс зодчих. Самолет упал в океан, у них даже могилы нет на земле.

Петров рассматривал фотографии и молча слушал Он не догадывался, что проник в запретную область. Перепады в Зининых интонациях – она то смеялась, рассказывая о своих детских проказах, то глотала слезы, вспоминая дни и месяцы после гибели родителей, – ему казались естественными. Как еще нормальный человек может говорить о трагедии с родными?

* * *

В начале марта приехал Игорь.

Петров не появлялся у соседей. Он чувствовал себя приблудным котом. Хозяйка подкармливает его в отсутствие мужа, а когда тот приходит с работы, котяра убегает со двора, сидит невдалеке и ждет своего часа.

Зина не хотела делать тайны из своей дружбы с Петровым. Да, чужой мужчина ходит к ней в дом, ведет задушевные беседы и играет с детьми. Со стороны их отношения могли показаться двойственными и подозрительными. Но Игорь не сторонний человек, и она двойной игры не ведет. Напротив, она стремится к тому, чтобы муж стал для Петрова таким же другом, как и она.

Зина несколько раз заговаривала с мужем о соседе, но Игоря лишь интересовало, сколько зарабатывает Петров, во что обошлась ему машина и другие подробности из жизни новых русских. Зина мало об этом знала, а пересказывание мыслей и замечаний Петрова по разным отвлеченным темам оставляло Игоря равнодушным.

Муж настаивал на продаже квартиры, даже позвонил в контору по продаже недвижимости, пригласил агента для оценки. Сумма, которую ему назвали, вскружила голову. Сто десять тысяч долларов! Это решение всех проблем! Он приехал без копейки и с массой долгов. Пока Зина не заводила речи о деньгах, но объяснение неизбежно. Игорь заранее злился, предвидя ее упреки.

Зина пыталась мирно и спокойно объяснить Игорю, что идея с продажей квартиры не самая удачная. Квартира принадлежит не только ей, но и Вале. Уехать из тихого центра – разумно ли это? Вряд ли они смогут когда-нибудь получить подобное жилье и, соответственно, оставить детям.

– Очень многое в моей жизни, – говорила Зина, – связано с этими стенами. Когда мы с Валей были маленькими, мама и папа…

– Вале достаточно той квартиры, что останется после бабушки, – перебивал Игорь ненужные воспоминания. – Зачем заглядывать вперед, когда проблемы стоят сегодня? Если так не хочется расставаться с Москвой, можно купить однокомнатную и не выписываться. Плюс квартира в Мурманске и еще солидная сумма на жизнь. Должно же когда-то все устроиться, и военным, как прежде, будут платить нормальную зарплату. А пока будем жить на квартирные деньги.

Продажа квартиры стала для Игоря навязчивой идеей. Его бесило то, что Зина не поддерживает его энтузиазма. Вначале талдычила идиотские доводы против, а потом стала просто уклоняться от разговоров.

Накопившееся раздражение вырвалось в последний день перед отъездом. Зина опять ходила с потерянным видом, говорила о том, как будет скучать без него, что сейчас особенно нужно, чтобы он был рядом. Но не забыла спросить:

– Игорек, а сколько денег ты нам оставишь? Скоро весна, нужно многое купить. Ложки, конечно, выручают, но я посчитала…

– Бухгалтер ты никудышный. Копейки складывать умеешь, а когда настоящие деньги в руки плывут, ушами хлопаешь.

– Ты опять о квартире? Мы же договорились: я посоветуюсь с бабушкой и Валей.

– Чего с ними советоваться? У тебя своя семья. Подумаешь, девчонка сопливая и выжившая из ума старуха.

– Не говори так о моих родных! Они не сделали тебе ничего плохого. Я ведь не обижаюсь, что твои родители совершенно нами не интересуются. Пожалуйста, не кури в комнате, я же просила.

Игорь со злостью загасил сигарету.

– Не кури, не ходи, не трогай – я здесь посторонний, бедный родственник. Только деньги из меня тянешь – вечно слышу: «Дай, дай, дай!»

– Что ты говоришь? – поразилась Зина. – Дым в комнату к детям затягивает. Я деньги у тебя требую? Но ведь для детей, не на мои капризы.

– Какая разница? Один черт.

– Боже мой, можно подумать, дети для тебя – постылая обуза.

– Между прочим, я не просил тебя их рожать.

– Их? – ошеломленно повторила Зина. – Не просил? Ты хочешь сказать, что облагодетельствовал нас? Жертву совершил?

– Не строй из себя кисейную барышню. Я что, от вас отказываюсь? – Игорь почти кричал. – Раскинь своими куриными мозгами и слушай, когда тебе дело говорят.

– Дело, – Зина тоже повысила голос, – это продать дом моих родителей и содержать тебя? Ты один тратишь больше, чем мы втроем.

– А, вот ты как! Считаешь? Да я бы без вас сейчас жил припеваючи и горя не знал. Ты просто неблагодарная…

– Игорь, что мы делаем? Что мы говорим? Какой-то кошмар! – первой опомнилась Зина.

– Убирайся к дьяволу!

Игорь ушел курить на кухню.

Они не разговаривали до ночи. Игорь постелил себе на диване в большой комнате.

Зина лежала без сна, переживала случившееся. Странно, но слез не было, только горькая обида Зина не позволяла ей распухнуть и обрасти множеством печальных дополнений. Как бы в этой ситуации поступила мама? Однажды, придя из школы, Зина увидела маму с заплаканными глазами. Мама сказала, что от лука. Но когда заговорили о папе, у нее вырвалось: он бывает несправедлив. Они с сестрой догадывались, когда у родителей случались ссоры, по их хмурым лицам, по манере говорить скупо и корректно. Но заканчивались размолвки всегда одинаково: подарками, цветами, маминым смехом, походом в ресторан.

Мама, наверное, сказала бы: ты должна охранять свою семью. Муж уезжает надолго. Нельзя расставаться со злым сердцем. Ты можешь не уступать в главном, но умей дарить мужчине тепло и ласку. Ты уже знаешь, как это делается. Вставай и иди!

Зина встала и пошла в большую комнату. Она забралась к Игорю под одеяло, обняла за шею. Прошение о помиловании – так расценил Игорь ее ласки. Все-таки Зинка влюблена в него как кошка Приятно сознавать, хотя любовные утехи с женой в последнее время стали казаться пресноватыми.

Утром он уехал.

* * *

Зина увидела в окно, что Петров ставил машину на привычное место под деревьями. Через несколько минут она позвонила ему.

– Павел, не хочешь со мной чай испить? У меня есть печенье и прескверное настроение.

– Муж отбыл – и ты корчишься в рыданиях?

– Не бойся, не рыдаю. Ты придешь?

– Только вместе с копченой курицей и картофельным пюре, они доходят в печке. Я буду жевать, а ты мне плакаться на жизнь.

Павел ел так вкусно, что у Зины тоже разыгрался аппетит, и она к нему присоединилась.

– На сколько уехал Игорь? – спросил Петров.

– На два месяца. Знаешь, мы поссорились, совершенно мерзко поссорились.

– Милые бранятся, только тешатся. До рукоприкладства дело не дошло?

– Как ты можешь такое говорить! – возмутилась Зина.

– Исключительно исходя из личного печального опыта.

– А! Так ты все-таки был женат! Проговорился! – оживилась Зина. – И ты истязал жену, злодей?

– Нет, голубушка, я никогда не был женат. И твоя буйная фантазия меркнет пред тем, что случилось в действительности. После университета я снимал комнату на Остоженке. Старые барские квартиры разделили фанерными перегородками, утром все здороваются через стены. Однажды слышу: сосед за стеной жену колошматит. Никто не вмешивается, и меня предупреждали, что, мол, занятие это у них привычное, не реагируй. Но вдруг она как завизжит: «Не бери топор, Коля!» Я вскочил и бросился к ним. Комнатки маленькие, развернуться негде. Колю я некрепко приложил, но он упал и сломал руку. «Скорая», гипс и все такое прочее. К ночи они угомонились, и слышу – любовью мои соседи занимаются, кровать трещит как мачта в бурю. С тех пор, Зинаида, я свято верю в поговорку про «милые бранятся». Дело времени – утешатся.

«Я попал в точку, – подумал Петров. – Ишь, улыбается весело. Или смущенно? Глаза опустила, не разберешь. Благородный ты человек, Павлик. Утешил девушку напоминанием о любовных забавах с мужем. Хотя больше всего тебе хочется перекрыть кислород ее водолазу».

Зина улыбалась, представляя Павла, слышащего за стенкой треск чужой кровати и проклинающего свое донкихотство. Она не поднимала глаз, чтобы Павел не увидел в них горечь: конфликты с Игорем при помощи любви не разрешались. Точно замазывание трещин краской. Краска высохнет – трещины снова наружу.

– Муж настаивает на том, чтобы продать квартиру, – выдавила Зина.

– Не в моих правилах вмешиваться в чужие дела, но недвижимость во все времена была лучшим способом вложения денег. Не говоря уж о моральных аспектах.

– Вот видишь, ты понимаешь, а он…

– Зинаида, я не буду обсуждать с тобой недостатки твоего мужа Я знаю их лучше тебя, – едва не вырвалось у Петрова – Расценивай это как проявление мужской солидарности, – сказал он. – Послушай, Восьмое марта попадает на воскресенье, понедельник сделали нерабочим днем Потапыч с Людмилой приглашают меня на дачу. Давай возьмем малышей и рванем вместе? Оттепели, похоже, не будет. Зима в этом году кончится в июне.

«Можно попросить у Вали полушубок, – подумала Зина – А на сапожки из комиссионки у меня хватит».

– Нет, Павел, неудобно, притащишь с собой ораву. Потом, они могут подумать, что я… мы…

– Когда Потаповы видят детей, мыслительные способности у них отключаются. Боишься сплетен?

– Нет, но твоя репутация…

– О, моя репутация! Она заслуживает пера великого сказителя. Не беспокойся о пустяках. Надо купить специальные сиденья в машину для детей, я видел в каталоге.

– Какие сиденья? Что ты выдумываешь? Ради одной поездки! Ничего, не расползутся, – сдалась Зина.

– ГАИ запрещает перевозить младенцев без детских кресел, – соврал Петров.

* * *

Специальные креслица установили на заднем сиденье. Зина заняла место рядом с Петровым Она все время оглядывалась – как там ребята Ване и Сане восседать на маленьких стульчиках и даже быть пристегнутыми понравилось – они болтали ногами и выражали одобрение выкрикиванием слогов: «Во-напа-да! Ко-ту-гу-ку!»

Петров слегка нервничал: ценных пассажиров вез. Он вел машину аккуратненько, а не в привычной рискованной манере и, когда какой-нибудь автомобиль совершал на дороге опасный вираж, тихо ругался. Вот и сейчас он в очередной раз обозвал подрезавшего их лихача козлом.

– Совсем забыла. Звонил доктор Козлов, – вспомнила Зина. – Я не очень хорошо поняла, о чем он вел речь, передаю дословно. Козлов сказал, что получил приглашение в Данию на всемирные соревнования дояров. Последнее слово я специально уточнила. Именно дояров. Он спрашивал, оплатишь ли ты ему проезд.

– Перебьется, – довольно усмехнулся Петров. – Видишь ли, у него такое хобби – дойка. Я случайно узнал, что есть соревнования международные, послал заявку от имени Козлова.

– Дойка коров? – уточнила Зина.

– Не только, – замялся Петров, – я бы сказал шире – млекопитающих.

– Потрясающе, никогда бы не подумала! Врач, педиатр – и вдруг доение.

– А как я-то был поражен, ты бы знала! Один раз даже участвовал в самом процессе.

– Как интересно, расскажи.

– Зиночка, пусть Козлов рассказывает, не хочу отбирать у него лавры победителя.

– Козлов что, из деревни?

– Из самой дремучей. Зина, обращаю твое внимание: москвичи давно бы выродились, не поступай в столицу здоровая кровь из провинции, наша кровь.

– Ох эти лимитчики, – манерно проговорила Зина, подражая столичным дамам, – ну все заполонили.

– Сейчас высажу и потопаешь на своих тонких ножках по родному пейзажу обратно. А мы, лимита, поедем природой наслаждаться. Верно, ребята? – Петров посмотрел в зеркало заднего вида на мальчиков.

Саня и Ваня ответили дружным: «Гу!»

– Нет, я с вами, – притворно испугалась Зина и стала оправдываться: – Какие мы коренные москвичи? Папа из тамбовской деревни, мама родилась в Казани. Только мы с сестрой немножко из столицы.

– Ладно, принимаем тебя в нашу компанию. Твои родители приехали сюда учиться?

– Это в общем-то грустная история. У моего дедушки Саши, папиного отца, был брат-близнец Иван. Они жили в деревне с чудным названием Вшивка. Ну что ты смеешься? От слова «вшить» – деревня вклинивалась между двумя большими селами. Моя девичья фамилия, кстати, Вшитова. Так вот, близнецы Ваня и Саня были на селе личностями приметными. Их все уважали, любили и побаивались. Бабушка Оля рассказывала, что им еще и шестнадцати не было, но если случалось что-нибудь на селе: пожар, драка, бык бешеный срывался – бежали за близнецами. Они вернулись с войны весной сорок шестого. В деревне голод. Бабушка Оля говорит, Ваня и Саня увидели пухнущих от голода детишек, вскрыли колхозный амбар и раздали людям хлеб. Через месяц их арестовали, не помогли и военные награды. Когда их забирали, они своим женам велели не оставаться в деревне, а ехать в Москву. Две беременные женщины одни, без документов, пошли в столицу пешком. Добирались восемь месяцев, как раз к сроку. Поразительно, но схватки у них начались одновременно. Корчась от боли, они бродили по Москве и спрашивали, где находится больница Наконец нашли госпиталь. Бабушка Оля родила моего папу, а жена и ребенок Вани погибли. Меня назвали Зиной в память о ней. Я своих сыновей тоже, как ты понимаешь, назвала в честь их прадедушек. Мне кажется, папе было бы приятно.

– А что? – согласился Петров. – Отличные имена – Иван и Александр, для своих – Ваня и Саня. Саня! – гаркнул он. – Прекрати немедленно!

Санечка запустил в ветровое стекло мячик, который, отскочив, попал Петрову в лоб. От неожиданности он чуть не нажал на тормоз.

– Почему ты думаешь, что это Саня? – спросила Зина, оборачиваясь к детям.

– Потому что Саня при броске забирает вправо, а Ваня влево. Дай им журналы из бардачка. Пусть почитают.

– «Компьютерра», – прочитала Зина на обложке. – Как раз по нашему развитию.

Она смотрела, как с забавной сосредоточенностью ее сыновья перелистывают страницы, и думала о том, что Петров относится к ним, как к родным детям. Баловать можно и чужих детей, но только на родных можно повысить голос, слегка шлепнуть, наказывая, проявить твердость при капризах. Постепенно и незаметно Павел взял на себя отцовские функции. Хорошо это или плохо? Для детей – определенно хорошо. Об остальном можно пока не задумываться.

Потапыч, ожидала Зина, будет напоминать фигурой доктора Козлова. Но друг Петрова оказался худым и маленьким. Рядом со своей полноватой женой Людмилой он смотрелся щупленьким.

Смущение первых минут знакомства помогли преодолеть дети. Зину расспрашивали, сколько им месяцев, ходят ли они.

– Скоро будет одиннадцать, – отвечала она. – Они так ловко ползают, что кажется, им никогда не захочется становиться на ноги.

– А я говорю Зине, что это глупые страхи, – вставил Петров. – Пока еще никто, во всяком случае из знакомых мне людей, не остался на четвереньках.

Он взял тон, которым мужья передают друзьям глупые замечания своих жен, ища поддержки и вводя в курс семейных споров.

Людмила и Потапыч переглянулись. Петров их предупредил «Со мной приедет многодетная мать. Женщина порядочная во всех отношениях. Поэтому никаких инсинуаций и дурацких намеков. Ее горячо любимый муж военный и в данный момент отсутствует. Я осуществляю над Зининым семейством тимуровское шефство».

– Наша Анюта пошла после года, – делилась Людмила. – Она пошла, а мы потеряли покой – глаз да глаз нужен.

Полуторагодовалая Анюта крутилась тут же. Она обрадовалась появлению близнецов и теперь мешала их раздевать, помогая снимать комбинезоны. Потапыч смотрел на внучку с обожанием: его радовало все, что вызывало у малышки восторг. Поэтому Ваня и Саня пришлись ему по душе. У Людмилы нерастраченного материнства хватило бы на ясельную группу – она отстранила Зину и стала показывать детям игрушки в уголке, который им выделили подальше от сквозняков.

– Вы не хотите на лыжах покататься? – предложила Людмила.

– На лыжах? – обрадовалась Зина, но потом посмотрела на своих мальчиков и отрицательно покачала головой. – Нет, спасибо, вы идите, а я за детьми присмотрю.

– Мы и не собирались, – сказала Людмила. – О детях беспокоишься? – Она сразу и легко перешла на «ты». – Не тревожься, мы с Потаповым справимся. У них аллергия на какие-нибудь продукты есть? После обеда спят? Сами засыпают или надо укачивать?

– Аллергии нет, – ответил Петров за Зину, которая все еще пребывала в смущении, – засыпают сами, но Потапыч может, конечно, для тренировки поносить их с полчаса. Зинаида, пошли кататься. Где мои лыжи? Зине подойдут лыжи и ботинки вашей дочери. И куртку ей дайте.

Зине, наверное, больше всего в Петрове нравилась его способность брать на себя ответственность, принимать решения и ставить ее перед фактом. Это происходило в тех ситуациях, когда ей было неудобно поступить так, как действовал в итоге Петров.

Навязать своих детей чужим людям – верх бестактности. Но очень хочется на лыжах пробежаться.

* * *

Рядом с дачей Потаповых находился лес, который называли Круглый. Строго говоря, по форме он представлял собой трапецию, нарисованную нетвердой рукой, но все маршруты – за грибами летом и на лыжах зимой – проходили по тропинке в пяти метрах от края леса, начинались и заканчивались в одном месте, поэтому возникало ощущение, будто идешь по кругу.

Зина вошла в лес и замерла. Накануне выпало много снега, а с утра грело яркое солнце. Тонкая ледяная корочка на белых поверхностях блестела свадебной парчой. Словно миллионы бриллиантов положили под каток, сделали из них марлевую сетку с частыми ячейками и набросили ткань на все вокруг.

Громадные ели держали на разведенных лапах ватные слои снега. Они напоминали танцоров, застывших в чинном менуэте. На тонких ветвях березок снег лежал прямыми столбиками, подчеркивая рисунок крон.

– Как красиво! – восхитилась Зина – Я не была за городом два года, а зимой и того больше. Забыла, что существует такая красотища. А тихо! У нас была дача, мы очень любили туда приезжать, но пришлось ее продать, когда бабушке делали операцию на сердце.

Петров присел на корточки и проверил крепления на ее лыжах.

– Помогло? – спросил он.

– Что? – не поняла Зина.

– Операция.

Зина не сразу сообразила, потому что говорила автоматически, словно сама себе. Любовалась природой.

– Не очень, – вздохнула она.

– Так, – распорядился Петров, – я обновляю лыжню, ты идешь следом.

Он хотел посмотреть, как ходит на лыжах Зина, и в зависимости от ее спортивной формы выбрать маршрут: идти по большому кругу или срезать путь по центру леса, где была проселочная дорога.

Зина споро и технично перебирала ногами. Петров решил, что большой круг она осилит. Он перестал оглядываться на Зину, приноровился к скольжению, вошел в ритм и побежал вперед, наращивая скорость.

Павел остановился у длинного подъема на горку. Зина сильно отстала. Когда она подъехала, Петров посмотрел на нее и пожалел, что решился идти по большому кругу. Зина тяжело дышала, румянец на щеках пропал.

– Запыхалась? – спросил он. – Давай отдохнем.

– Чуть-чуть, – согласилась Зина, – я немного отвыкла.

Подул ветер. Он приятно холодил лицо Павла. И мог надуть разгоряченной Зине очередную пневмонию.

– Застегни куртку! – велел Павел.

Он забрал у Зины лыжные палки и соединил их со своими. Надел на плечи петли, а Зине велел держать кольца ее палок. Зина оказалась на буксире.

– Стой спокойно и наслаждайся природой, – сказал Петров и поехал в гору.

Вытянув руки, Зина скользила по лыжне, не прикладывая никаких усилий. Она крутила во все стороны головой, громко восхищалась природой, подтрунивала над Петровым, который привык бурлаком ходить с девушками на лыжах. Она спела ему несколько песенок, попробовала сама двигать ногами, но этим только мешала Петрову, и он ей запретил шевелиться. Наконец Зина стала проситься с буксира, уверяла, что уже отдохнула и вполне может идти сама. Петров решил подняться на гору и там отцепить Зину, дальше дорога шла под откос.

Зина нетерпеливо дергала за палки. Петров прикрикнул на нее, тогда она бросила палки, но не удержалась, упала и скатилась вниз.

– Ты ничего, надеюсь, не сломала? – подъехал к ней Петров. – Сейчас проверю.

Зина отстегнула лыжи, встала на ноги, отряхнулась по-собачьи. Потом она вдруг взмахнула руками и сделала переворот на месте. От неожиданности Петров вытаращил глаза. Но Зина на этом не успокоилась – снова крутанулась в воздухе и приземлилась на шпагат.

– Ой, Павлик, родненький! – запищала она. – Что это со мной? Дай мне руку, помоги, пожалуйста.

«Три перелома и букет растяжений», – мысленно чертыхнулся Петров.

Палки пострадавшей он протянуть не мог, потому что бросил их невдалеке. Петров отстегнул лыжи, сделал два шага и потянулся к Зине. Когда они почти соприкоснулись пальцами, она быстро отдернула руки, подтянула ноги и откатилась в сторону.

Петров потерял равновесие и свалился вниз.

– Боже мой! – сказала Зина уже другим тоном. – Какой-то падший мужчина тут валяется.

– Ну, погоди, – пригрозил Петров, поднимаясь на ноги, – сейчас ты у меня получишь!

Зина взвизгнула и пустилась наутек. Снегу в овраге было по колено, и, как высоко ни задирала она ноги, Петров настиг ее в несколько шагов. Он подхватил беглянку на руки, закружил на месте и швырнул на снег. Зина с хрустом пробила ледяную корочку, приземлилась и замерла, широко раскинув руки.

«А вдруг там пенек?» – испугался Петров.

Он подошел к Зине и присел на корточки:

– Ты жива?

Зина не отвечала, она смотрела вверх. Петров взял ее за кончик носа и поводил из стороны в сторону.

– Небо, – сказала Зина, – какое красивое небо и облака. В городе не бывает такого неба, только переменная облачность.

Петров смотрел не на небо, он смотрел на Зину. Едва сдержал себя – так хотелось ее поцеловать.

– М-м-м-мужчину падшего я тебе сейчас покажу, – не то простонал, не то промычал Петров.

Он сложил Зине руки на груди, перевернул ее и подтолкнул с горки.

Зина рулоном скатилась вниз. Быстро вскочила на ноги, погрозила Петрову кулаком и показала язык. Она хотела подняться на горку с чинным и независимым лицом, но на середине подъема поскользнулась и остальную часть пути проделала на четвереньках.

Она уже забралась на край оврага, когда Петров остановил ее, перевернул на спину и снова спустил с горки.

Зина несколько раз на четвереньках совершала восхождение, но как только подползала к вершине, рядом оказывался Петров, брал ее за ворот куртки, переворачивал и толкал вниз. Зина шумно возмущалась и весело хохотала. За несколько скольжений она прокатала плотную дорожку. Петров требовал, чтобы Зина извинилась за обидную характеристику.

Его не устраивали компромиссы: «полупадший», «почти не падший», «наполовину падший», «падший много лет назад» – она снова и снова ехала вниз.

– Ну хорошо. – Зина стояла скрестив руки и смотрела на Петрова снизу вверх. – Может быть, ты еще не падший мужчина, но я уже совершенно мокрая женщина. Теперь я заработаю воспаление легких. – Она подняла глаза к небу. – Болеть приду на твою площадь, так привычнее, в твоей квартире и помру.

– Дудки, – сказал Петров, – мне хватило одной твоей болезни. Держи руку.

Когда Петров почти вытащил Зину наверх, она выдернула у него руки, плюхнулась на снег и дернула его за ноги. Петров полетел в овраг через ее голову. Он на животе проделал тот спуск, который раскатала Зина спиной и ягодицами.

Еще не встав на ноги, она оглянулась:

– Павлик, как называется упражнение, которое ты выполняешь? Я занималась гимнастикой, но такого не припомню. Скольжение пузом по наклонной?

После этого заявления она быстро пристегнула лыжи и побежала вперед. Петров догнал ее, погрозил пальцем, обошел и стал прокладывать лыжню.

* * *

Дома на вопрос Потаповых, как покатались, Зина ответила, что не помнит, когда последний раз было так хорошо. Петров заставил Зину переодеться. У нее не было запасной одежды. Выдали спортивный костюм Людмилы, в котором гостья чуть не утонула.

– Какая же я толстая, – вздохнула Людмила, глядя на Зину.

– Ничего подобного, – возразил Петров. – Зина тощая, а ты женщина в полном расцвете. Я вот думаю, что ты нашла в этом шклявом субъекте?

– Ты думай в другую сторону, – ответил за жену Потапыч, – и вообще занимайся более привычными для тебя вещами. Думает он… Ты бы еще балетом занялся.

У них была своего рода игра: Петров нахваливал Людмилу и уговаривал ее бросить Потапыча и выйти замуж за него. Потапыч изображал ревнивого мужа.

– Зиночка, – вкрадчиво сказал Потапов, – для полного сугрева вам надо выпить мой фирменный напиток, глинтвейн. Это горячее вино с капелькой водки и пряностями, набор которых – мой личный, пока незапатентованный секрет.

Петров и Людмила знали, что многолетние эксперименты Потапова привели к тому, что водка на восемьдесят процентов вытеснила из напитка вино. А пряности он добавлял методом сложения – все, что были в доме, плюс новые, которые скупались во всех командировках. Однажды Потапыч даже положил в глинтвейн лавровый лист и соль. Пить было невозможно – так называемый глинтвейн напоминал суп, в который влили спирт.

– От этого можно умереть, – честно сказал Петров, подавая Зине стакан, – но заболеть точно нельзя.

Она немного отхлебнула и почувствовала, что проглотила ароматические лезвия. Потапов гордо смотрел на нее, наивно ожидал похвалы. Зина выдавила улыбку, сказала, что напиток великолепный. Мужественно влила в себя весь стакан. Последние капли глинтвейна лишили ее голову последних капель ясности, а ноги стойкости. Зина хотела подняться, но тут же снова рухнула на диван.

– Дти, – пролепетала она заплетающимся языком, – мне надо их накрмить и улжить. Ой, батюшки, что это со мной?

– Сегодня глинтвейн удался, – сказал довольный Потапов. – Главное в нашем деле – испытание на чистых людях, светлых натурах. На Петрове экспериментировать бессмысленно. Зиночка, приезжайте к нам почаще. Каков эффект! Может, еще рюмашку?

Зина отрицательно затрясла головой. Комната запрыгала перед глазами. Зина с трудом сфокусировала испуганный взгляд на Петрове.

– Ничего не случится с твоими детьми, – сказал он. – Пойдем-ка я тебя уложу.

Он подал Зине руку, и она схватилась за нее как утопающий за канат. Зина хотела извиниться перед Потаповыми, открыла рот, но вместо слов вырвался громкий «ик».

В комнате, которую отвели Зине с детьми, Петров посадил ее на тахту, присел на корточки, стал расшнуровывать ей кроссовки.

– Палик, знаешь, что я думаю? – хихикнула Зина – Нет, я не буду говорить, потому что я пьяная. Ой, как смешно! А здорово мы сегодня покатались?

– Здорово. Давай я сниму с тебя свитер.

– Еще чего! Я сама, – возмутилась Зина.

Она перекрестила руки, взялась за край свитера на талии и потянула вверх. В следующую секунду стала валиться на бок. Петров придержал ее и помог стянуть свитер. Одновременно слезла и футболка.

– Не смотри, – велела Зина, пытаясь вывернуть и надеть футболку.

– Не смотрю, – согласился Петров, наблюдая за ее попытками просунуть голову в рукав.

Он отобрал у нее футболку, разобрался, где зад-перед.

– Я сама! – твердила Зина и мешала ему.

– Конечно, сама, – вторил Петров, натягивая футболку ей на голову. – Ты уже большая девочка. Не маши рукой, давай ее сюда, толкай. Где другая рука? Не ерзай! Большая девочка, а напилась как сапожник.

– Вдрызг! – согласилась Зина, – Но первый раз в жизни. Что дальше? – Глаза у нее закрывались.

– Дальше снимаем с тебя штаны.

– Зачем?

– Я бы тебе ответил, голубушка…

– Зови меня просто – дорогая… А штаны снимать не бум.

– Почему?

– Потому что под ними ни… ни… ничего нет. Все суши… суши… суши – это блюдо японской кухни. Вопрос из кроссворда, хи-хи. Все шушится.

Зина повалилась на подушку.

– Тогда конечно, – буркнул Петров.

Он положил ее ноги на кровать, укрыл пледом.

Зина заснула мгновенно. Петров стоял рядом и смотрел на нее. Вспомнил, как однажды оказался с ней в одной постели, как она прижалась к нему забинтованной грудью. Лучше бы она ее не разбинтовывала, а единственными чувствами Петрова по отношению к этой женщине остались жалость и сострадание. Теперь ему самому впору жаловаться и напрашиваться на сострадание.

Он стал на колени и положил голову на Зинину подушку. Он привык к тому, что, приближаясь к лицу женщины, он вдыхает сладкий и томный аромат духов. От Зины духами не пахло. Винный дух глинтвейна смешивался с лесным – немножко хвои и запах чистого снега.

– Палик… – пробормотала Зина.

– Что, милая? – Он прикоснулся губами к ее щеке.

– Я тебя не люблю, – четко сказала Зина и отвернулась к стене.

Петров на секунду замер, потом медленно встал.

– Знаю, – пробормотал он. – Я круглый дурак и старый осел.

В пьяном сне все было просто, ясно и совсем не так, как в жизни. Зина любила Петрова, но пришел Игорь, стал предъявлять права Зине было почему-то не жалко мужа и совсем не совестно. Она с легкостью заявила Игорю: «Я тебя не люблю». Игорь растворился, а они с Петровым закружились в зимнем лесу. Никто не говорил ей, что она поступает бесчестно по отношению к мужу, мужа этого вообще не существовало. Никто не напоминал, что Павел друг ей, а не любовник, что у него батальон девиц, не чета ей, Зине. Петров любил только ее.

* * *

Петров вышел из комнаты и попросил у Потапыча глинтвейна. Тот попытался сострить: нервишки шалят у нашего донжуана, но, увидев злое выражение лица Петрова, заткнулся и молча протянул стакан.

Людмила усадила детей за маленький столик и кормила всех по очереди. Ее внучка, подражая малышам, тоже отказывалась есть кашу самостоятельно.

– Ванечка, Санечка, а теперь Анечка, – приговаривала Людмила.

– Наоборот, – хмуро поправил ее Петров, – Санечка, а потом Ванечка.

Ему хотелось напиться вдребезги, но он не мог себе этого позволить: надо уложить детей.

* * *

На следующий день, Восьмого марта, приехали дочь Потаповых Маша и ее муж Сергей. Зина на удивление быстро с ними сошлась. За завтраком, во время уборки в доме и подготовки к пикнику на улице Зина непринужденно болтала с ребятами. Петрова в свои беседы они не приглашали, оттерли к старшему поколению.

Потапыч улучил минутку и отвел Петрова в сторону:

– Хватит злиться, не порть женщинам праздник.

– Кто злится? И с чего бы мне злиться?

– Не знаю с чего. Но ты выглядишь так, словно в карманах у тебя заряженные пистолеты. Сними палец с курка Лучше всего – отправляйся колоть дрова для мангала Говорят, помогает. Помнишь фильм «Укрощение строптивого»? Там Челентано по ночам дрова колол. Пока не женился, – хохотнул Потапыч.

Петров послал Потапыча не далеко, но энергично. И пошел колоть дрова.

Он уже нарубил столько дров, что их хватило бы Потаповым до осени, когда пришла Зина. Она стала укладывать поленницу.

– Павел, не обижайся, – попросила она.

– Глупости! – буркнул Павел и так ударил по полену, что топор ушел на пол-лезвия в колоду.

– Я же вижу. Конечно, – вздохнула Зина, – я заслуживаю осуждения. Привез меня к друзьям, я бросила на них детей, потом безобразно напилась. Мне очень стыдно.

Отлетевшая из-под топора щепка врезалась Зине в лицо. Она испуганно ойкнула и закрыла рукой щеку. Меньше всего Петрову хотелось сейчас прикасаться к Зине и рассматривать ее раны.

– Покажи, – велел он, подходя.

– Все в порядке. Видишь, ты меня уже наказал. Хорошо, что не потребовал глаз отдать.

Ссадина была небольшая и почти не кровоточила.

– Ступай в дом, пусть Людмила обработает рану.

– Хорошим детям всегда целуют, где больно. – Зина подставила щеку.

– Обойдешься, алкоголичка. – Петров отвернул ее от себя и шлепнул рукой ниже спины.

– Простил? – оглянулась Зина.

У нее было такое виноватое выражение лица, что Петров невольно рассмеялся.

Мужчины жарили шашлыки, накрывали на стол Дамы отпускали ироничные замечания по поводу их суетливости. Потапов и Сережа ходили в дом то за солью, то за перцем, то за вином, которое все медленно потягивали, – и никак не могли принести всё разом. Дети с сосредоточенным упорством забирались на небольшую ледяную горку, которую Потапыч сделал во дворе для внучки, и с радостным визгом с нее съезжали.

Скамейки вокруг стола на открытой веранде застелили пледами, чтобы не холодно было сидеть. Зина держала на коленях Ваню, а Саня примостился у Петрова. Анечка, во всем подражая близнецам, впала в младенчество – требовала, чтобы папа взял ее на руки, отказывалась говорить слова, которые знала, и, как близнецы, выкрикивала слоги. Потапыч заявил, что не ожидал от внучки позорной зависимости от мужиков. Надо их почаще собирать, чтобы Анечка научилась ставить пацанов на место.

Шашлык удался, тосты за здоровье женщин звучали один витиеватее другого. Перешли к вручению подарков. Самый большой набор оказался у Потапова. Он подарил жене золотые сережки с изумрудами, дочери микрокомпьютер, внучке ботиночки, в подошвы которых были встроены маленькие лампочки и пищалки. Для Зины у него тоже был подарок – косынка из натурального шелка. Сережа вручил жене и теще по флакону духов.

Петров накануне, в пятницу, заезжал до работы в ЦУМ, где в ювелирном отделе купил часики для Зины и брошь в виде лягушки для Леночки. Секретарша Петрова коллекционировала лягушат – игрушки, картинки и прочее. Брошь он вручил Леночке вечером, поцеловать в щечку его не допустили. Зина свои часы потеряла, и в доме из действующих остались только старинные напольные с боем. Больше ему подарки делать было некому. Таисия уже несколько месяцев не звонила.

Зине часы очень понравились – маленький корпус и тонкая ажурная цепочка смотрелись на руке по-девичьи изящно.

– Какая прелесть! – воскликнула она, рассматривая свою руку. – И совсем как золотые.

Маша крякнула и открыла рот. Петров тут же сунул ей в рот петрушку. Она прекрасно знала, из чего сделаны эти часики…

– Ты мало зелени ешь, Маруся. И мама твоя, – он строго посмотрел на Людмилу, – как бы малокровие не заработала. Впрочем, с таким мужем и до инвалидности недалеко.

Болтовней Петров скрывал свое смущение. Он покупал подарки из золота не потому, что хотел произвести впечатление на соседку и секретаршу, а потому, что это был беспроигрышный вариант, не требующий хождений по магазинам. Ему только сейчас пришло в голову, что от золотых часов Зина может отказаться. Приличная женщина от постороннего мужчины дорогих презентов не принимает. Кроме того, в отличие от Потапова, ему и в голову не пришло купить какие-то сувениры остальным дамам.

Неожиданно выручила Зина. Она достала из пакета, который прятала под столом, две большие, с экран телевизора, разделочные доски. На одной сценки вроде комиксов изображали похождения маленького бородатого домового. Он прятался под столом и воровал с него продукты, пел песни, когда хозяева спали, перерезал шнуры у настольных ламп, таскал вино из бара. Его поймали и выпороли по замечательно розовой заднице. На последнем рисунке, подперев щеку рукой, домовой качал люльку с орущим ребенком. На второй доске в нескольких оконцах были нарисованы сцены из сказок.

Доски произвели фурор и были признаны лучшими подарками. Людмила тут же принялась экзаменовать внучку – просила показать на своей доске Серого Волка, Красную Шапочку и Буратино.

«Две недели Зининой работы, – прикинул Петров, – ну, дает, миллионерша».

Вечером парились в бане. Первыми женщины. Когда они пришли, раскрасневшиеся и слегка осоловелые, Людмила пожаловалась:

– Я девочкам делала массаж. Они под моими руками мялись как резиновые и трещали, словно вместо костей у них одни хрящи. А потом они вдвоем стали меня массировать. И что ты думаешь, Потапов? Они не могли вдавить мои телеса, как будто я…

– Полированный стол, – подсказал Потапов.

– Людочка! – вскричал Петров. – Твои рассказы будят во мне зверя. Немедленно бросай своего циника! Мы обвенчаемся в церкви!

– Это я циник? – возмутился Потапов. – Он к моей жене прилюдно пристает, а я циник. Иди баню проветривай, а то рога обломаю.

– Рогов у меня по положению быть не может. А вот у тебя… Правда, Людмилочка?

Петров ей подмигивал, прижимал руки к груди и изображал страдание. Людмила смеялась. Шутки Петрова помогали ей переживать горькие мысли о своем возрасте, который она остро ощущала рядом с молоденькими Зиной и Машей. Потапыч запустил в Петрова диванной подушкой. Тот ловко ее поймал.

– Нет, я пойду, конечно, – вздохнул Петров, – даже в баню. Проветривать. Но этот разговор не окончен.

От второй подушки он увернулся, и она врезалась в косяк двери.

Баня стояла метрах в ста от дома. Из парной мужчины выскакивали на улицу и обтирались снегом. Женщины подглядывали из-за занавесок. Несмотря на сумерки, они рассмотрели, что у Потапова узковаты плечи, а у Петрова ноги коротковаты в сравнении с туловищем. К фигуре Сережи придраться не смогли.

После ужина Потапыч, Людмила, Петров и Сережа играли в покер. Маша сидела рядом с мужем, тесно к нему прижавшись. Зина рядом с Петровым. Она к нему не прислонялась, но натурально изображала огорчение, когда у него были хорошие карты, или тайную радость, когда карты никуда не годились. Петров блефовал напропалую. Иногда Зина меняла тактику и актерствовала в точном соответствии с набором петровских карт. Народ терялся и проигрывал. В итоге Петров основательно почистил карманы своих партнеров.

– По справедливости, – сказала Людмила, вставая из-за стола, – половина выигрыша принадлежит Зине. Вы нас ловко провели, дуэт шулерский.

– Согласен, – сказал Петров и протянул Зине пачку денег.

Зина не стала ломаться, небрежно взяла деньги, потрясла ими в воздухе и заявила:

– Если кому-нибудь еще понадобится подсадная утка, обращайтесь без стеснения. Такса у меня небольшая, аппетит умеренный, только выпивку, как вы знаете, надо держать подальше.

Они собирались уехать в понедельник после завтрака, но поддались уговорам Людмилы и задержались. Отправились катать детей на санках.

Зина и Маша, беседуя, немного отстали от основной группы. Маша расспрашивала Зину о том, как ей удается воспитывать двоих детей.

– Не представляю, – говорила Маша, – у меня одна Анька, родители помогают, и все равно хлопот не оберешься. Денег на дочку уходит – прорва.

– Сейчас уже проще, – отвечала Зина. – Первые полгода, конечно, лихо пришлось. Мне кажется, я постарела сразу на десять лет.

– Не кокетничай, тебе и двадцати не дашь.

– Мерси. Но если, как говорят, женщина выглядит на столько, на сколько себя ощущает, то мне перевалило за сорок. Приближаюсь к возрасту моей мамы.

– А твоя мама?

– Родители погибли в авиакатастрофе пять лет назад.

– Какой ужас! Я тебе страшно сочувствую.

Маша избегала вопросов о муже Зины, ведь она приехала с Петровым. А сама Зина, думая о маме, вернулась к разговору об испытаниях, которые выпадают на долю женщин.

– Мама собирала мемуары наших эмигрантов, – рассказывала Зина, – белогвардейскую литературу, как папа ее называл. Я читала эти книги, и у меня сложилось впечатление, что всех русских аристократок, оказавшихся за границей или оставшихся на родине, можно разделить на две группы. Первые – те, кто был совершенно не способен принять новый, нищенский образ жизни. Они кончали жизнь самоубийством, погружались в меланхолии либо шли на панель, в содержанки. Вторым благородное воспитание не мешало подметать пол, штопать носки и варить борщи. Они научились считать копейки и работали в советских конторах. Не хочу сказать, что до гибели родителей мы в золоте купались. Но жили лучше многих – определенно. У меня никогда не было проблемы купить туфли, была проблема найти туфли к новой сумочке. Я тебя не заговорила?

– Что ты, – возразила Маша, – мне интересно.

– Я терпеть не могу, когда знакомые девицы из прежнего полусвета стенают по былому благополучию. Наверное, потому, что сама отношусь к натурам неутонченным, которые прокладывают дорогу вперед со шваброй в руках.

– У меня было совсем другое детство, – делилась Маша – В садике пятидневка, в школе продленка, летом три смены пионерлагеря. Родителей почти не видела Зато я выросла самостоятельной – могу сдачи дать, укусить, рявкнуть и умею работать с людьми. Боюсь, что Аньку мне родители испортят. Но, судя по тому, что ты рассказала, все зависит от натуры.

* * *

Пока мужчины катали по лесу детей, Людмила и девушки затеяли лепить снеговиков на опушке. Когда баба снежная классическая была почти готова, Людмила возмутилась:

– Она на меня похожа!

Зина взяла детскую лопаточку, отсекла лишнее, и снеговик превратился в карикатуру Петрова.

– Лепим Сергея и Потапыча, – решила Людмила.

Они с дочерью готовили материал – катали шары из снега, а Зина ваяла.

– Ох, ждите мужского гнева, – предсказывала она.

Три фигуры стыдливо прикрывали руками низ живота. Узнать каждого можно было по характерным деталям: Потапова – по щуплости и дистрофичному рисунку ребер, Сергея – по утрированным бицепсам, Петрова – по кряжистой приземистости и кривоногости. Они были легко узнаваемы, что подтвердила Анечка.

– Папа, деда и дядя, – объявила девочка, показывая ручкой на снежные скульптуры.

– Откуда дотошное знание нашей анатомии? – весело спросил Сергей.

– Мы вчера в бане подглядывали, – призналась Маша.

– Бесстыдницы! – покачал головой Потапов.

Обмениваясь шутливыми упреками, они пошли к дому. Зина вставляла фразы в словесную дуэль между женской и мужской группой, смеялась со всеми и думала о том, как быстро промелькнули два счастливых дня. Настоящий праздник.

Но ведь так и должно быть в нормальной жизни: доброжелательные, остроумные люди, умеющие подтрунивать над собой и друзьями, много детей, и возня с ними никому не в тягость. Иногда завязывается мудреный разговор, и в то же время все легко болтают о житейских мелочах. Удовольствие от физических, спортивных нагрузок соседствует с сибаритством в креслах у камина. В углу на веранде стоит батарея пустых бутылок, но никто не напился, кроме нее, конечно.

Естественная, приятная и интересная жизнь. Но Зина в ней – случайная гостья.

* * *

Утомленные прогулкой, дети после обеда заснули. Когда они встали, их снова накормили, в Москву отправились уже в сумерках.

Первыми уехали на стареньких «Жигулях» Маша и Сергей, за ними – Петров с Зиной и детьми.

Потаповы провожали всех у калитки. Махнув последний раз, Людмила со вдохом сказала мужу:

– Потапыч, давай мы с тобой переженимся.

– Как это? – не понял он.

– Разведемся, разъедемся, ты за мной будешь ухаживать, а потом снова поженимся.

– Интересные мысли. Вдруг кто-нибудь прыткий, вроде Петрова, вклинится и уведет тебя?

– А ты не зевай. Да что там Петров. Вы просто все ему завидуете, что он не женат, свободен. Раздули слухи о его любовных похождениях. Он тоже надувает щеки, а на самом деле никакой он не бабник. Скорее комплексующий романтик. Прынцессу мечтал встретить. Вот и встретил.

– Откуда сарказм? По-моему, вполне симпатичная женщина. И относится к нему нормально.

– Вот именно, нормально. Она, Потапыч, боится его полюбить.

– Почему?

– Муж, долг и прочая ерунда.

– С каких пор муж стал ерундой?

– Несчастлива она замужем. Это как клеймо на лбу, не спрячешь. Знаешь, сколько я таких трусливых видела? Сидит за дураком мужем, как за частоколом. Из щели на других, нормальных мужиков посматривает. Те даже пальцем манят к себе, уговаривают. Она – нет, неможно моего убогонького бросить. Петрова жалко.

– Ты все-таки к нему неравнодушна! И твое знание жизни меня настораживает. Пережениться! Выдумала! Нет, я должен разобраться с твоими подозрительными мечтами детально, в соответствующей обстановке.

Потапыч обнял жену за плечи и повел в дом.

Ваня и Саня, в креслицах на заднем сиденье, снова задремали, склонив головки друг к другу.

Зина тоже прикрыла глаза, откинулась на спинку и повернула голову к Петрову. Он думал, что Зина дремлет, но она не спала – смотрела на Петрова.

Его руки уверенно лежали на баранке руля. Сосредоточенное лицо, подсвеченное огоньками приборной доски, время от времени освещалось фарами встречных автомобилей. Тихо звучала музыка.

Зина смотрела на Петрова и пыталась прогнать слова, которые навязчиво крутились в голове, – «желанный мужчина».

Надо думать о чем-то другом. Например, о транспорте. Мужчины во все времена стремились укрощать транспортные средства – коня, парусник, паровоз, автомобиль. Может быть, они инстинктивно чувствовали, что, когда держат в руках уздечку или руль корабля, сосредотачиваются на движении, забывают о женщинах, – в этот момент они и вызывают у женщин потребность завладеть их вниманием и телом гораздо большую, чем когда стоят на коленях, объясняются в любви, поднимают штанги или спасают утопающих. Таким желанным Петров никогда не был. Опять Петров!

Есть ли на подводной лодке Игоря рулевое колесо? Игорь… За три дня она ни разу не вспомнила о муже. Нечего врать себе: грань – думать о Петрове, чтобы не тосковать без мужа, – она давно перешагнула И сейчас ей хочется, чтобы Павел остановил машину и обнял ее, целовал.

Это безобразно, но страстно хочется. Павел не посмеет к ней прикоснуться. Только попробует – она возмутится. Но хоть бы попробовал!

– Павел, тебе нравится мой муж? – спросила Зина.

– Не спишь? Что значит – нравится? Он не красна девица.

– Он интересный человек? Как ты считаешь?

– Нормальный. Достань мне, пожалуйста, банку воды. Я открою окно и выкурю сигарету? Назад дым не будет затягивать.

Зина заговорила о муже вовремя. Петров всю дорогу по ночной трассе мечтал о том, чтобы остановить машину на обочине и обнять Зину, найти ее губы. Когда Зина говорит, губы ее подрагивают и ложатся странной ломаной линией. Он заставляет себя не пялиться на эту линию. Ему хочется узнать вкус ее губ. Дегустатор! Попробуй – и вы расстанетесь на веки вечные. Может быть, это самое лучшее – расстаться.

* * *

Они простились на лестничной клетке – странно отчужденные, словно и не было замечательных дней, проведенных вместе.

Зина вошла в квартиру, раздела детей. Потом она их купала, кормила и укладывала спать. Сделала еще кое-какие домашние дела и легла сама.

Ее мысли, точно намагниченные по-разному шарики, раскатились на две стороны. На каждой стороне находилось по женщине. Они ссорились: «Дальше так продолжаться не может!» – «А что страшного произошло?» – «Мало того, что с Игорем бранишься, еще и в соседа едва не влюбилась». – «Я просто думаю иногда о нем». – «Ты думаешь о нем постоянно». – «Он того заслуживает». – «Чего доброго, станешь его любовницей!» – «Фу, гадость какая!» – «Тебе же хочется». – «Не хочется!» – «Врешь!» – «Не вру, я мужа люблю». – «А кто мечтает с Петровым целоваться?» – «Это понарошку». – «Не будь дурой!» – «Я честная женщина». – «Была». – «Есть!» – «Посмотрим». – «Что же мне делать?» – «Каленым железом выжигать!» – «Хорошо, но не сразу, постепенно».

* * *

Петров бросил в прихожей сумку и яростно пнул ее ногой. Чего он добивается? Хочет дружить с этой женщиной? Чепуха, какая может быть дружба, если он мечтает затащить ее в постель! Хочет сделать ее любовницей! Ага, соседку и мать двоих детей. Зина не станет жить на два фронта, значит, Петров должен отбить ее у красавчика мужа. А потом что? И вообще, есть ли у него шансы? Пусть в пьяном бреду, но Зина прямо сказала: «Я тебя не люблю». Ее приговор до сих пор в ушах звенит.

Он попал в ловушку, которую тщательно обходил много лет. Живет как монах. Куда делась Таисия? С Леночкой полный обвал. На свете масса других симпатичных и необременительных женщин. Они ему даром не нужны!

Он привык разговаривать с Зиной. Она стала близким другом, с которым он делился своими гениальными мыслями и даже служебными проблемами.

Ужинать одному на кухне вечером стало противно.

Он знает Зинины вкусы, покупает к мясу соусы, которые ей нравятся. Соусы, едрёна кочерыжка! Пеленки, погремушки! Но Зина не отталкивает его. Так он и не пристает с домогательствами! Пора начать?

В общем, дружище, ты подошел к рубежу, и надо либо откатывать назад, либо биться за высотку. Позади все ясно и понятно, впереди – неизвестность и куча проблем. Умный в гору не пойдет, тем более с чужим грузом. Поворачивай лыжи в другую сторону… Зина неплохо на лыжах ходит и здорово его разыграла, когда на шпагат плюхнулась…