Читать книгу Дама чужого сердца - Наталья Орбенина - Страница 11

Крупенин сам не догадывался, как дорога стала ему Юлия. Ее отказ уколол его сердце так, как если бы потом наступила смерть. Но ведь он и не рассчитывал получить ее согласие тотчас же, сразу. Он знал по рассказу иных, уже осчастливленных браком, что девицы часто жеманятся, капризничают. Но Юлия отказала ему просто, даже с каким-то дружеским чувством, что усугубило его страдание. Значит, иного, чувственного переживания относительно его персоны в ее сердце совершенно не имелось. Что ж, кто знает этих писательниц! Насочиняют в своих книжках бог весть что, и потом живут по этим придуманным образам! Нет, матушка! Пусть в твои придумки дурачок Эмиль играет! Не удался первый штурм, мы крепость осадой возьмем. Резервы подтянем, подкопы выроем, да и взорвем вашу оборону!

Однако такой ли уж он дурачок, этот Эмиль Эмильевич? Станет Юлия терпеть около себя глупца и простофилю, мальчика на побегушках. Нет, не то, не то. Неужто все же любовник? Или, быть может, бывший, в отставке. Ведь как бывает: был любовник, до мужа не дорос, да надоел, и в «табели о рангах» стал просто другом дома, товарищем, так сказать, на литературном поприще. Как же узнать? Фаина о братце откровенничать не станет, неужто в доме шпионить, выпытывать у прислуги?

От этой низкой мысли Крупенина аж покоробило. Не привык он ходить кругами да плести интриги. Если в бой, то с открытым забралом! Только знать бы противника! Кому кидать перчатку?

Неудачное сватовство не повлияло на визиты Саввы Ниловича к Иноземцевым. Он ничего более не говорил Юлии, и она с явным облегчением успокоилась. В ее жизни уже попадались подобные отчаянные головы, но, получив отказ, безропотно примирялись и скоро исчезали навсегда. Юлия не лгала ни себе, ни Крупенину, ни другим несостоявшимся женихам в том, что совершенно не пригодна к семейной жизни. Она не мечтала об этом и совершенно к тому не стремилась. Ее голова была полна сюжетов, образов, она ими бредила, их любила, лелеяла и полагала, что, как честный художник, не может делить свою любовь еще с кем-либо. Ее страсть – это строчки, которые ложатся на бумагу. Им она не может изменить. И это ее предназначение, судьба. Она не может изменить ничего. Иначе, как Юлия подозревала, ее дар погибнет, исчезнет, испарится. Она не имеет права разменивать свои душевные силы ни на что, кроме творчества. Когда она в первый раз, получив предложение руки и сердца, заявила это воздыхателю, тот решил, что это шутка, милая интеллектуальная шутка неглупой барышни. Следующий уже оказался не столь благодушным и вынес приговор, что у модной писательницы, вероятно, ум зашел за разум, или ее обуревает сатанинское честолюбие. Словом, постепенно претенденты испарились и вовсе. Но это прискорбное для девицы на выданье обстоятельство не расстраивало Юлию. Так и должно случиться, она некрасива, живет своим миром, в котором нет места ни мужу, ни детям, зачем морочить кому-то голову? Это нечестно. Никто ее не понял, один верный друг Эмиль оказался на высоте.

– Подумать только! – вскрикивал он, выслушав очередные ее сентенции. – Вы удивительная женщина! Никто, никто не может сравниться с вами! Так тонко угадать себя, свою судьбу! Это поразительно! – Он взмахивал руками, заламывал их и закатывал глаза от восторга, который душил его, – принести себя на алтарь литературы! Посвятить себя перу и слову, вместо банального стремления к пошлым семейным веригам! К тому же зачем унижать себя, стремиться попасть в обыденный ряд перезрелых невест, безуспешно пытающихся заполучить жениха! Нет, вы выше всего этого земного, скучного, низкого. Вы царица мыслей, ваш удел – парить над толпой ваших почитателей!

Его искренняя и пылкая поддержка окончательно укрепила ее в избранном пути. Правда, однажды Юлия все же коварно спросила верного «братца»:

– А что, Эмильчик, коли мы с тобой мыслим и чувствуем очень схоже, так, быть может, мне за тебя пойти замуж?

Тот побледнел, но быстро справился с охватившим его волнением.

– Паж не может претендовать на место супруга королевы! – Перфильев пытался отшутиться.

– Я тебе не нравлюсь? – Юлия посмотрела на себя в зеркало и усмехнулась.

– Ты же знаешь, я ценю в тебе прежде всего твой талант литератора. Прочее, извини, можно получить в ином месте и более притягательное.

– Как грубо, как неделикатно, Эмиль!

– В моих словах совершенно нет грубости. Хотя, быть может, с точки зрения салонной вежливости, я груб. Но это не грубость, это правда, которую могут позволить себе только очень близкие и понимающие люди, живущие в ином мире человеческих отношений, редком и не каждому доступном. Нам он открыт, и он только наш с тобой, Юлия. Там ты, я и твое творчество! Это гораздо ценнее, чем банальная и пошлая так называемая любовь, в том виде, как понимают ее все вокруг. Нет, Юлия, это великая тайна, которая есть у нас. И я ни за что не променяю ее на брачный венец, доступный даже кухарке.

Питаемая подобными речами, получив предложения Крупенина о брачном венце, Юлия написала ему письмо, где попыталась объяснить свои мысли, и изложила все так тонко, так деликатно, чтобы никоим образом не обидеть хорошего человека, которого угораздило влюбиться в такую странную женщину.

В ответ он прислал ей очередной роскошный букет и только-то.

Эмиль Эмильевич ужасно спешил по поручению Иноземцева. С портфелем под мышкой, он торопливо перебегал с одной стороны улицы на другую, когда его окликнул знакомый голос.

– Перфильев! Господин Перфильев! Куда путь держите? – Крупенин высовывался из экипажа.

Лошадь умерила ход, и экипаж поравнялся с пешеходом.

– Вот-с, изволите видеть, спешу из редакции, везу бумаги домой, работать сяду. Там, знаете ли, народу тьма, шумно, толчея. Мысли не идут. А дома, в тишине, как-то лучше работается.

– Садитесь, подвезу вас, – любезно предложил Крупенин. Перфильев радостно согласился.

– Вот и Юлия Соломоновна ведь нигде, кроме дома, не работает, – продолжал он, удобно расположившись в экипаже с портфелем на коленях. – Не может, говорит, рука в воздухе замирает, если не в своей, привычной обстановке. Вот к вечеру к ней поеду. Даст на редактуру написанное за день. И так до ночи, представьте, сударь, а то и до утра корплю!

– Да, всякое дело непростое, если делать его с умом да честно, – заметил Савва Нилович.

Разговаривая о том о сем, прибыли к дому Перфильева.

– Стало быть, вы тут проживаете? – Савва Нилович окинул взглядом огромный доходный дом, в котором квартировал Эмиль Эмильевич, и тоже вышел из экипажа.

– Желаете навестить меня? – изумился Перфильев. – Впрочем, что это я! – он точно опомнился. – Я рад, милости прошу, только у меня скромно, без претензий.

Швейцар с поклоном открыл дверь господам. Пока поднимались на третий этаж, Эмиль лихорадочно думал, что понадобилось от него Крупенину?

Квартира Перфильева оказалась маленькой, но обставленной со вкусом и изяществом. Впрочем, Крупенин и не ожидал иного, глядя на самого Перфильева, точно сошедшего с картинки из журнала парижской моды. Он прошелся по комнатам, по-хозяйски, без затей, заглянул в спальню, точно желая удостовериться в чем-то. Эмиль скакал следом, точно огромный кузнечик, наполняясь все большим беспокойством.

– Савва Нилович! Не желаете ли рюмочку? – Эмиль сделал очередной круг около Крупенина и усадил его, наконец, в кресло в гостиной.

– Пожалуй, – снизошел до угощения Крупенин. – У вас очень мило! – Он продолжал крутить головой. – Не хватает только очаровательной спутницы жизни.

Эмиль Эмильевич напряженно замер в ожидании продолжения.

– Вот что, господин Перфильев, я не буду ходить вокруг да около, это не в моем характере. Я намерен жениться на госпоже Иноземцевой. – Крупенин устроился в кресле и закинул ногу за ногу.

– Так вот что! – легонько воскликнул Перфильев. – Но позвольте, зачем визит ко мне? Вероятно, вы пойдете к Соломону Евсеевичу просить руки дочери?

– Нет, не пойду, – последовал резкий ответ. – Юлия отказала мне, пока отказала.

– А… – Эмиль грустно склонил голову.

– Что означает это ваше похоронное «А»? – начал раздражаться Крупенин.

– Не извольте сердиться, сударь. Только вы ведь не единственный, кто оказался в подобной ситуации. Были и до вас претенденты, и все с тем же результатом. Видите ли, у нее особое представление о своей жизненной миссии. Особое предназначение, которому она неуклонно следует… – попытался пуститься в пространные объяснения Эмиль Эмильевич.

– Да, я знаю, Юлия объяснила мне все очень трогательно и подробно, – перебил его Савва Нилович. – Все это глупо, неестественно для молодой женщины. И я не намерен из-за эдакой чепухи отказываться от своего счастья.

– Сударь, – тихо произнес Перфильев, – может, я ошибаюсь, но мне кажется, мы обязаны с уважением относиться к выбору человека, которого мы любим.

– Так и вы любите? – Крупенин вскочил, рюмка упала и покатилась по полу.

– Вы неправильно меня поняли. – Эмиль стал говорить еще тише. Его, казалось, совершенно не испугала вспышка ярости непрошеного гостя. – Мы с вами не соперники. Я не люблю Юлию в том смысле, как вы полагаете. Вероятно, как я теперь догадываюсь, вы пришли узнать именно это? Быть может, вы бы хотели и напрямую спросить, уж не являюсь ли я ее любовником?

Они посмотрели друг на друга. Крупенин даже слегка растерялся. Эмиль угадал!

– Мне забавно ваше замешательство, – Перфильев рассмеялся тихим звенящим смехом, – но я не буду вас мучить. У госпожи Иноземцевой никогда не было любовников! Она обручена с мистическим откровением! Ни я, ни вы, никто иной ей не жених! Она навеки в том мире, который сама и сочиняет. И оставьте ее там, ищите себе другую, обычную женщину. Пусть творит, не сбивайте ее в пути. Ведь стоит ее толкнуть, она упадет в яму обыденности и тогда все, катастрофа! Исчезнет очарованье, исчезнет творчество, все погибнет! Останется просто чья-то жена и мать, коих миллионы!

– Вы полоумный! Что вы несете? С чего вы решили, что правомочны распоряжаться судьбой Юлии? Теперь я понимаю, что это вы поддерживаете в ее сознании эти бредовые мысли! С чего бы это? Вам не досталась, так не доставайся же никому?

И Крупенин, забыв, что он гость в этом доме, схватил Перфильева за лацканы сюртука.

– Не буду притворяться, действительно подумывал о сватовстве к Юлии Соломоновне. – Эмиль Эмильевич с усилием отдирал от себя руки Крупенина. – Но, слава богу, вовремя понял, что это – небожительница. И вам того же понимания желаю. Впрочем, вам самому придется это постичь. У вас, как я вижу, нет выбора.

– У меня есть выбор, – Крупенин тряхнул Эмиля так, что затрещала одежда. – Дать тебе хорошенько, разукрасить смазливую физиономию или нет?

– Это уж как вам угодно, – вздохнул Перфильев, зажатый мощной рукой.

– И все же ты врешь, – прошипел Савва Нилович, – врешь, что не любишь Юлию. – Он отпустил свою жертву.

– Отчего же? – изумился Эмиль, наскоро расстегивая ворот, чтобы отдышаться. – Я этого вовсе не говорил, впрочем, вы и не спрашивали именно так! Я люблю Юлию Соломоновну, но это особый вид любви…

От этих слов Крупенин опять взревел и хотел снова схватить Перфильева.

– Сударь, вы не поняли меня! Ради бога! – он отскочил от опасного гостя в иной конец комнаты. – Я вовсе не об всяких там извращениях говорю, как вы изволили заподозрить. Я говорю о высоких отношениях, которые могут быть вовсе далеко от телесной любви. Любовь – дружба, уважение, разумная любовь от принятия духовного мира иного человека. Агапэ, как называли ее греки. Любовь – жертва!

– О нет, это невозможно. Вы все сумасшедшие, и я не желаю более этого выносить, – вскипел Крупенин. – Я не поверю, что можно любить женщину и не желать получить ее в свои объятия. Вы ненормальный, Перфильев. И я не позволю, чтобы вы морочили голову Юлии. Любите? Так женитесь! А прочее – чушь собачья! Или будем честны и поборемся за ее любовь. Открыто, по-рыцарски, или – прочь! Я просто поколочу вас палкой, как шелудивую собаку!

И он решительно двинулся к выходу.

– Ужасно жалко, что такой яркий человек, как вы, подвержен старым предрассудкам! Бедная Юлия! – И Эмиль Эмильевич налил себе рюмочку до краев.

Он выпил со смаком, дверь за Крупениным захлопнулась с грохотом.